Людмила ВЛАДИМИРОВА. Зимние каникулы

Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет…

Василий Розанов

Вдруг поймала себя на мысли: «А ведь так уже было! Светло и тепло. Огоньки на елочке и снег за окном… Нечастый новогодний гость в Одессе…»

Какой же это был год? Пусть историки-синоптики подскажут, но точно – один из первой половины пятидесятых – небывало снежной зимы.

И также уютно было в скромном моем доме, и так же ласково-щемяще на сердце.

Я – одна. Зимние каникулы. Не надо рано вставать, можно навести милый сердцу порядок, «вылизав» все углы, и читать – читать! Или, вглядываясь в заснеженный дворик, – мечтать.

Гудит-потрескивает печка. И, прислонившись к ней пылающей щекой, любить ее, мой дом, мой добрый, счастье обещающий мир.

Если буду хорошей, если буду послушной, если буду трудиться честно и совестливо.

А еще – играть. О, как хочу играть! На пианино. Но… нет денег, и некуда ставить.

У Гали Смелянко – есть, а она не хочет учиться. Как странно! Но она – славная, и платья у нее такие красивые – оборочки, ленточки, кружева. И в доме, ух, богато! Они в Германии жили, отец у нее полковник.

Но – странно: я люблю Галю, а бывать у нее не люблю. Если бы не пианино! Почему-то холодно у них, всё кажется: не то скажу, не так сяду-встану. И как бы чего не разбить, не задеть. И почему я – такая быстрая и ловкая дома, там становлюсь неуклюжей и глупой?

Мама у нее всегда дома, не работает. Очень красивая. Глаза такие че-е-ерные!

Как-то Галя показала мне «чижика-пыжика». Я – сумела! И так обрадовалась!

Но… мама зашла и: «У тебя руки – чистые?» А Гале: «Не надо расстраивать инстру́мент!»

Конечно, оно – пианино – о, рифма! – расстраивается от «чижиков-пыжиков». Оно хочет Галиных танца маленьких лебедей, вальсов…

Но, ничего. Нарисовала я на картонке клавиши, и вот – играю. И пою песенки. Военные. «Синенький скромный платочек…», «Бьется в тесной печурке огонь…»

Почему-то от них так сжимается сердце и плачу тайком, но как-то сладко плачу, а это, наверное, – стыдно? Но моя печурка не выдаст, вон огонек как согласно взметнулся, утешает…

Сорок с лишним лет прошло. Как один день. И нет ни мамы, ни папы, ни тети Фени. Теперь уже навсегда нет. Любили, жалели…

И нет печки с ее живым огоньком, а еле теплые радиаторы. Но в двух свитерах и войлочных сапожках «прощай молодость» – тепло.

И есть пианино. Учился брат, потом – сын, но почти 20 лет молчало оно. А сколько было мечтаний, что перестанет «огрызаться» «мой белозубый звереныш», и – заговорит, и запоет!

Но уже студенткой была, когда купили для брата. И – записная отличница, комсорг, всем все всегда должная – так и не нашла времени. Да и стыдно как-то… Присоединилась к 2-3-м урокам брата, на том и кончилось.

Наверно, очень глупо настраивать пианино, когда завтра, может быть, буквально есть будет нечего? Но ведь втайне молила о соломинке, ниточке, хоть паутинке... Конечно, въявь: «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла!»

И послана была в одной из больниц – привычных мест пребывания последних лет – Женечка. Кто-то скажет: «психбольная», а я говорю: «блаженная». Подвигла… О, как выясняла про аккорды: что такое «до» малое, большое, в 7-ой степени! У студентов, надо же!..

Вот теперь разучиваю и напеваю:

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч…

И смешно мне, и… грустно. Но все-таки светло и тепло!

Хотя за окном – непонятный и враждебный мир.

Не для него я жила и трудилась. Совестливо и честно. И, кажется, была все же – хорошей. Послушной, правда, не всегда. Злых не слушалась.

О, этот мир за окном! Но… – «И это пройдет!» А вот надо бы попросить соседку купить хлеба: в эдакий гололед с моей, искалеченной «тойотой» ногой, – не выйти. Он опять подорожал. Наскребу после праздников от пенсии моей инвалидной?

А через день-два снова – операция. Страшно. Но… уютно и чисто в моем доме, горят огоньки на елочке, и я играю и напеваю любимые песенки:

Матушка, голубушка, солнышко мое,

Пожалей, родимая, дитятко свое!

Словно змея лютая сердце мне сосет

И целую ноченьку спать мне не дает…

…«Моя душа выпущена была погулять…» Зимние каникулы. Кончаются. Очевидно.

Кому-то достались летние, мне вот – зимние. Но – не завидую и не жалею. О маме только, да о Родине своей. Еще жаль сына. Как он будет – талантливый, но – непробивной, к тому же – «обремененный наследственностью» и воспитанием с этими «новыми»?

А, может, не каникулы – вокзал? У Марины:

Пришла и вижу одно: вокзал.

Раскладываться не стоит.

Или – в анкете: «Жизнь – вокзал. Скоро уеду. Куда – не скажу».

Вокзал или Каникулы?

Из Тьмы – прозренье – бликами…

Одно бесспорно: временно.

Но не согнись от бремени

Сей мысли, душа-странница,

Авось, что и останется.

В лихие дни отпущена,

Не балована кущами –

Сбылась, моя крылатая,

Исплакана, с заплатами,

На зло все ж не польстилась ты –

Да не откажет в Милости…

17 января 1996

На илл.: Художник С.З. Гатин.1957 год.