Анатолий КАЗАКОВ. Посёлок Гидростроитель

Засолили капусту. Это целый обряд, традиция, как угодно можно назвать это воистину народное дело. С самого утра работают на кухне мама и жена. Мамочка моя, Анастасия Андреевна, с раннего утра сходила в церковь, службы нынче маленькие в связи с саднящим душу коронавирусом. Я долго болел, в церковь теперь не ходил, слабость не давала.

Мама называет меня чахлым. За это время умер от коронавируса дядя Ваня. Грустно вздыхая, думал и вспоминал, как мы беседовали с ним о жизни, идя после церковной службы. Блашинков Иван Павлович войну страшенную пережил, Братскую ГЭС построил. Да в каких тяжелейших, казалось, немыслимых условиях, тогда ведь сорок, пятьдесят и многим более градусов всю зиму было, а они, сердешные, в такие морозы строили плотину. Настоящие герои славные строители наши родные. Двоих сыновей вырастил дорогой мой Иван Павлович, восемьдесят шесть лет смерти фигу показывал. Помню, даёт мне чекушку коньяка и говорит:

– Бери Анатолий! Выпьешь, когда захочешь. Не удивляйся, что так просто захотел тебя угостить. Мне уже нельзя, а вам ещё можно. Дядя твой, Сергей, весёлый человек был.

…И вот уже вилок, другой капусты покрошен, добавлена морковочка, а мама при этом обязательно рюмочку крепенькой ахнет. Работает быстро, слаженно, жена Ирина удивляется её жизненной закалке.

Вспоминаю один из рассказов Виктора Петровича Астафьева. В их деревне, когда начинался засол капусты, собирались деревенские женщины, пригубят браги или ещё чего самогонного. И ведь на каждую семью по несколько бочек солили, и, по словам великого писателя-сибиряка, всё за зиму съедали. И, что характерно, все зубы были здоровы. Стало быть, польза от капусты большая для человека. Да разве только для человека? Животинка тоже любит капусточку-то.

Взяв трёхлитровую банку с капустой, несу её старшему сыну, пусть попробует нынешний посол, разный он всегда получается, что характерно, но неизменно чудесный, тонизирует так, что будь здоров.

После операции  велели гулять, так уж наши врачи завсегда советуют.

Иду по родному посёлку Гидростроитель, гляжу на девятиэтажки, пятиэтажки, и думаю часто вот о чём. Ведь в каждом девятиэтажном подъезде тридцать шесть квартир, это ж целая деревня получается. Но вот ежели бы этих нынешних жильцов любого  такого подъезда собрать всех вместе. И взять, к примеру, ту деревню, которую я знал у бабушки, и где домов было немногим за тридцать. То деревня по количеству народа победила бы втройне, а то и более.

Ныне в квартире может проживать один человек, это зачастую так. В деревне же в каждом дому, и я это застал, почти в каждой избе проживало в среднем восемь-десять человек. Арифметика простая: вымираем, едрёна корень.

Снежинки, словно грустиночки какие-то, медленно опускаются на мою шапку. Захожу в подъезд, стучу в дверь, бужу сына, отдаю капусту, и снова гулять.

На площади посёлка, сорок пятого квартала, поставили ёлку. Ёлка стоит и в центральном районе Братска, и в Энергетике, но для каждого района своя ёлка непременно самая лучшая.

В этом году сделали такую арку стеклянную, перед аркой два оленя с ёлочками, в самой арке маленький лосёнок, и на выходе тоже встречают тебя два оленя или лося с ёлочками. Говорят, что когда стемнеет, очень красиво они светятся. Но и про Деда Мороза со Снегурочкой не забыли. Стоят ледяные, большущие такие, сказочные, детишек да взрослых радуют. Ну и, конечно, ёлка – высокая, красивая. С игрушками – дети в школах своими руками их мастерили.

На площади стоит корабль с высокими деревянными мачтами, забава для ребятишек немалая. И вдруг я слышу, как один мальчик со словами – «За ВДВ!» – прыгает с довольно высокого корабля.

Политики всё спорят, а мальчишки наши растут, и по-прежнему защищают родное Отечество. Бывало, да и сейчас такое случается, завидит бабушка мальчика и обращаясь к нему скажет примерно следующее: «Сынок надень варежки-то, руки озябнут, застудишься, окаянный, потом матери лечи тебя». Меня всегда потрясало то, что именно любая бабушка называла мальчишек «сынками». Господи! Как же это всё глубоко!

Бывало, приедешь в деревню, идёшь по улице, а бабушки спрашивают: «Сынок! Ты чей?» Называешь свою бабушку, покивают головами, и скажут: «Иди, сынок, с Богом».

И, спустя много лет, я, почти пятидесятипятилетний мужик, вроде как охранную грамоту получил от таких вот воспоминаний. Почему охранную? Так мне показалось, что дана она мне за воспоминания, за то, что храню память о стариках.

Полюбовавшись на площади на новогоднее убранство, иду потихоньку в сберкассу. Подсунули пятисотку, а она порванная почти, жена сказала, что в сберкассе должны обменять. Я, наивный дурак, сунулся было в магазин с такой купюрой, продавщица удивлённо на меня посмотрев сказала: «Да вы что, я такую не приму».

Иду и слышу громкие голоса. Ловлю себя на мысли, что так громко уже многие разучились разговаривать на улице. Мне раньше казалось, что если человек громко разговаривает, то ему нечего скрывать от людей. Иду дальше, и узнаю в этих громких голосах своих друзей, двух братьев Пономарёвых.

Подхожу, обнимаемся по-сибирски душевно и радостно. С этими братьями хоть сейчас в разведку, и боле объяснять ничего не надобно. Мама их с отцом глухонемые, отец не так давно умер, а они дети их, хорошо разговаривают, даже громко. Они с родителями руками разговаривали, и при этом сами всегда громко говорили, вот отчего это. Дали им тогда в новом доме четырёхкомнатную квартиру, всем давали, такое было время.

Помню, когда у них собирались, тётя Валя готовила очень вкусно, вроде обычный минтай, но как он пожарен с морковочкой и луком!.. Всегда было на столе солёное сало, нарезали его мелко и с аппетитом ели. Окрошка всегда была у них на воде и уксусе, но, ничего, и такую хлебали.

Старший брат, Олег, приехал в посёлок навестить маму, брата и сестру. Олег спрашивает меня:

– Ты, Толян, наверно, на пенсии? Сварщиком работал.

– Нет, Олег. В январе бы пошёл, пятьдесят пять, но три года добавили реформаторы. Пожили бы в Сибири.

Олег улыбнулся:

– Я тоже полтора года жду, в сентябре, если доживу, получу пенсию.

Олег говорит, а я с улыбкой вспоминаю, как он в своём посёлке Кежме, почту на КрАЗе развозил, а когда я его спросил, почему на КрАЗе, то он ответил, других машин нет.

Гляжу на «жигулёнок», спрашиваю: 

– Сколько от Кежмы до нас едешь?

– Час, полтора.

Младший брат Володя стоит с большими валенками, которые привёз ему Олег, и, догадываясь, о чём хочу спросить, говорит:

– Другая обувь скользит, мешает работать.

Володя грузит вагоны лесом много лет, стаж работы у него не идёт, частник жесток, он об этом знает. Говорит мне:

– А я, Толик, если доживу до пенсии, минималку буду получать.

Гляжу на друзей, рядом пятиподъездная девятиэтажка. После бараков мы с мамочкой там жили в малометражке. У подъезда стояла лавочка. Прошлое перед глазами – мы в поношенных шубах, стареньких шапках. Всё за братьями донашивали… Эх, молодость весёлая, ушла ты, в душе оставив тепло жизни.

Поговорили, и на душе стало легче. Храни вас Господь, дорогие мои друзья!.. Как много с вами пережито, как же всё это дорого. 

Прихожу в сберкассу, обменял пятисотку. Зашёл по пути к маме, поел супа из консервированной сайры. Полюбился такой суп в нашем сердобольном народе, социальный он, суп-то этот. Спрашиваю маманю: не закончились ли окунишки? Так у нас повелось: старший сын ловит и привозит к нам, у нас морозильная камера. А я потом мамане несу рыбу.

Мама весело отвечает:

– Да ты что, сынок. Нынче ведь не лето, зима, я на балкон выброшу окуней, да и лежат они себе, когда надобно возьму.

Иду по родному посёлку Гидростроитель, эх, если бы не было окаянной пандемии, ходил бы в народный хор «Русское поле», в школы и детские сады, читал бы детям сказки, дарил книжки!.. У всех изменилась жизнь в это сложное время.

Прихожу домой. Жена Ирина купила новую небольшую ёлочку, сказав, что старенькой уже тридцать лет пользуемся, захотелось обновить. Жена наряжает ёлку, я, как в детстве, любуюсь старыми советскими игрушками. Сохранились они от Ириных родителей.

Включили телевизор, хоть не включай его вовсе. Страшно. Болезнь косит людей, уходят близкие, родные. Сколько уже мы потеряли. У меня лично ушёл из жизни друг Сергей Козлов. Старше он меня года на два, но намного здоровей меня был.

Смешные его деревенские прибаутки и поговорки мне не забыть, покуда сам жив буду. А какой у него был кондовый русский язык?!.. Трудно писать об этом, каждый знает как дорого нам всё родное.

Лежит снег на крышах наших сибирских домов, по улице ходят люди в масках, бегают дети…

На илл.: Ёлочный шар. Лаковая миниатюра