Борис КОЛЕСОВ. Достопочтенный сказочник
Было то либо не было, однако с той поры – примерно с 1835 года – ходят слухи про казус, что случился в российской столице, в гордынно величественном Петербурге. Один приличный господин за чашкой утреннего чаю познакомился с одной достаточно свежей типографской публикацией. После чего по некоторым воспоминаниям современников – говорили, что сильно заспешил! – он быстрее быстрого покинул свою просторную профессорскую квартиру и помчал по утренним, довольно пустынным пока что, улицам в университет. Там деятель научных сфер привел себя в порядок, взошел на кафедру и велел студентам не записывать, не конспектировать сегодняшнюю лекцию. Нынче, мол, надобно просто затихнуть, настроить уши так, чтоб не пропустить ни единого слова, пока присутствующим не дочитает он вслух, в обязательности до конца, великолепное произведение. В котором – Русь, и сплошь всё Русью пахнет.
Нет, в казусе никому не приказано было увидеть смешную нелепицу. Как, впрочем, и не было сравнительных речей о великолепном сказочнике Пушкине. Более того, именно что наоборот: скоро все прознают, как сам Александр Сергеевич высказался вслед приключившейся публикации. Он честно выразил свое проникновенно вдумчивое отношение: после подобного писательского произведения – истинно глубокого, умного, до удивительности правдивого в своей непререкаемо народной прелести – за перо, уж извините, не стоит нам литераторам впредь даже браться! Так прямо и выразился? Ну, примерно таковским, вполне решительном образом.
Сей слух дошел и до меня в свой час. Пусть прошли века, причинно захотелось написать на родину того достопочтенного русского литератора, того сказочника, что родился некогда в глубинке зауральской. Получил ответное письмо из сибирского Ишима. Методист по научно-просветительской деятельности тамошнего Культурного центра сообщил: личных вещей и рукописей П.П. Ершова на хранении не имеется, есть только вещи, связанные с потомками Петра Павловича.
Малая родина писателя – деревня Безруковая, что примерно в десятке верст от города Ишим. Надо полагать, потомкам сказочника, известного во всем мире, местечко это вполне знакомое. Но считают ли они своего предка достойным быть рядом с Александром Сергеевичем Пушкиным? В том Пантеоне славы во мнении народном, где воздается должное великим русским сказочникам?
Придется взять и сознаться, что не знаю до сего времени.
Ведомо нам сегодня, в двадцать первом веке, лишь одно: современники сочинителя Ершова хотели видеть в нем равного по таланту как раз поэту Пушкину.
Прознав из некоторых письменных источников об их желании, хочу в свою очередь подсказать: история российская могла бы повыше расценить Петра Павловича литературный труд.
Совершенно точно: в нем есть несомненный подтекст.
И видится мне – читателям здесь явлен знак, имеющий отношение к глубочайшей и широчайшей народной судьбинушке.
Название сказки... странноватое, что ни говорите.
Поэтому не лишне будет призадуматься.
Всем ли известна этимология слова Сибирь? Так называлось селение за Урал-Камнем. Там посиживал хан, а когда пришел Ермак и победил хана, то вскоре всё Зауралье стало прозываться Сибирью.
Всю, выходит, Сибирь зауральскую получили русские люди – не вот вам одно, достаточно невеликое, на речке поселение.
А потому автор сего повествования имеет полное право припомнить Петра Павловича Ершова и... хотя бы Якутию.
***
– Что слышал?
– Ничего не слышал?
– Что видел?
– Ничего не видел.
Может быть, для кого-то необычным покажется диалог. Во всяком случае, я не сразу понял, что так приветствуют друг друга при встрече якутские крестьяне. Не понял, но продолжал читать рассказ писателя Короленко «Сон Макара».
Поскольку с той поры прошло много лет, не помню в каком классе учился. Был всё-таки не намного старше своего деревенского приятеля Витька. Он-то уж точно совсем недавно перебрался из начальной школы в среднюю и про писателя Владимира Короленко пока что не знал.
В небольшой отдаленной деревне, где довелось мне гостить, не было библиотеки. Поэтому книжки там ребята читали какие? Чаще всего – обычные учебники для начальной школы. Там про дореволюционных якутских крестьян не предлагали каких-либо рассказов Владимира Галактионовича.
Вот, значит, прочитал я историю про бедняка Макара. И был, естественно, поражен безысходной нищетой сибирского житья-бытья, о котором столетие назад не стеснялись писать знаменитые российские классики, да хоть и обычные – не шибко знаменитые – честные литераторы. Наживались на безропотных тамошних жителях большие и малые начальники, купцы, разных вер священнослужители, авантюристы всех мастей… ну, все кому не лень. А коренным обитателям Зауралья оставалось лишь умирать от холода и голода.
Суровая природа сибирских долин и взгорий, мне в детские годы вовсе не знакомая, описанная старым русским писателем очень убедительно, заставила поудивляться.
А еще удивился я такому обстоятельству – у якутских крестьян водились, оказывается, лошади. Как же они выживали в суровые тамошние морозы?! Ведь это вам не волки, не медведи с их мохнатыми шубами?!
На окраине у нас была конюшня, и мы с ребятами частенько обсуждали питомцев деревенского конюха. Я его, честно признаюсь, видел редко. Делами тут заправлял молодой помощник. Наш приятель Витёк.
Он знал, как за конями ухаживать. И кормил их, и поил. С нашей всегдашней безотказной помощью.
Я у него поинтересовался: лошади такие способные, что везде живут и не боятся ни жары, ни морозов?
– Они очень способные, – авторитетно подтвердил парнишка.
А дальше приключилась вот такая история.
Научил меня этот любитель лошадей управляться с конской упряжью. Не скажу, что сразу подружился с постромками и вожжами, с хомутом и шлеей.
Лишь по прошествии нескольких дней сумел самостоятельно надеть на голову спокойной кобылы хомут, предварительно переворачивая его, как говорится, с ног на голову. Иначе ведь он не идет ни в какую.
Запрягу свою Нежданку и начинаю с утра пораньше возить сено с лугов. Потом возил зерно от комбайна к веялке на току.
Другие ребята помогали взрослым тоже. В деревеньке никто нас не заставлял трудиться. Ни набольший начальник – председатель. Ни начальник рангом поменьше – бригадир, один из тех двух, что пришли с войны живыми.
Мы сами с удовольствием исполняли работу возчиков. С лошадьми, как и Витьку, нам нравилось общаться, он ведь что говорил? Вы не стесняйтесь разговаривать с ними, они умные, они всё понимают, нет нужды особенно тут размахивать кнутами.
Сейчас вспоминаю те годы и понимаю: хорошее было время, хоть не так давно отгремела война и многие ребята по вине фашистов остались без отцов.
Шли годы, интерес к лошадям не пропадал у меня, поскольку у людей к ним вообще особенное отношение. Они издавна были хорошими помощниками хоть пахарям-земледельцам, хоть странствующим путешественникам, хоть солдатам, берегущим отчизну. Когда были одомашнены эти животные? Не иначе что несколько тысячелетий назад.
Вполне дикими были тогда коняшки. Наверное, нисколько не походили на нынешних знаменитых арабских скакунов. Если уж говорить об особенностях телосложения, то статью скорее напоминали лошадь Пржевальского, которая в свою очередь очень близка древним особям, ископаемым животным под названием Мерикгиппиус.
Среди парнокопытных рода лошадей их считают последней переходной ступенью к современным кобылам и жеребцам.
Что касается лошади Пржевальского, она без сомнения унаследовала от Мерикгиппиус крупную голову, широкую грудь, а также мощную шею, необходимую для поддержки столь большой и костистой головы.
Когда-то редкий ныне вид был широко распространен в степях Джунгарии, и, вероятно, оттуда пришла коренастая джунгарская особь в Якутию, породив маленьких, но очень выносливых животных, которые хорошо приспособились к жесточайшей стуже – там ведь находится полюс холода северного полушария.
Кстати, на жарком юге – к примеру, в древней Мессопотамии, в междуречье Тигра и Ефрата – тех же длинноногих арабских скакунов знать не знали до поры до времени. Во всяком случае, подобных конских останков там не находят палеонтологи, интересующиеся древним животным миром. Это уж и вовсе недавнее порождение – быстрые скакуны с изумительно горделивой статью. К выведению красивой быстроногой породы приложил свою руку Хомо сапиенс – человек разумный.
Мой деревенский приятель Витёк скорее всего не подозревал, как умело приспосабливали доисторические лошадники своих любимцев для бега в песках Аравии, Северной Африки. Выведением новой породы он уж точно что не занимался, а вот обихаживал своих питомцев исключительно усердно. Все ребята об этом знали, и среди них немало ходило разговоров. Каких?
О том, как паренек не боясь ходил в ночное – пас свой небольшой табунчик в лугах возле речки. Там по соседству не только филины ухали в лесу, но, якобы, подавали голос даже волки.
Еще он умел скакать на жеребце без седла. Никто из сверстников на подобное не отваживался. И где он брал силы, этот невысокий парнишка, чтобы ежедневно бегать на конюшню, подбрасывать сенца в кормушки четвероногих тамошних обитателей, поить любимцев, чистить? Да, ребята ему помогали. Но они прибегали ведь в простую охотку. Он же туда являлся, словно определился к животным на работу. Разве не удивительно?
Всё лето напролет утруждается! Даже осенью и зимой после школы обязательно навещает своих друзей – вот он какой непременный лошадник!
Взрослые в деревне слухами ребячьими не пробавлялись, говорили по-просту: молодец, Витёк! Они и сами к обитателям конюшни имели неприкрытое почтение. За дровами в лес съездить? Проси у бригадира тележный транспорт. А гостей встретить на железнодорожной станции, до которой свыше десяти километров? В те времена колхозных машин было не густо, никаких асфальтов – в лесах, меж ручьев и речушек. Так что надежда лишь на гужевое хозяйство. О покосах каких и говорить не стоит – не осилить селянам сенозаготовку для буренушек без тележной подмоги.
Жизнь свое диктовала. Обязательное.
Да ведь она свои условия диктовала и тысячи лет назад, когда индо-иранские племена появились на просторах Прикаспия и Причерноморья. Прибывшие в степи и леса племена со временем стали прозываться славянами. Однако, познакомившись с местными животными, уж таким уважением прониклись к тем же выносливым коняшкам, что почитали лошадь за благо. Даже за божество.
Городища строили, на ограды вешали конские черепа. И как раз не в угрюмое назидание кому-либо. А в благодарность удивительным своим помощникам в быту, в жизни, где хватало суровых испытаний.
Конский череп – оберег? Вот именно!
И не просто оберег, а то, что воспринималось как некая покровительственная чудодейственная сила, от которой ждали милости, защиты, всегдашнего добра.
Много веков прошло, поселения русские перестали огораживать себя высоченными кольями с конскими черепами. А в народе отношение к лошадям оставалось почтительным.
Что касается нашей деревни, я от молодых селян слова худого не слышал про лошадника Витька. Не говоря уже о каких стариках. Приятеля почитали наравне с любым хорошим, безотказным работником. Конечно же, нисколько не случайно.
Пусть ребячьи рассказы казались мне – как бы помягче выразиться – не совсем достоверными, и всё же я не пропускал их мимо ушей. Этому доказательство хотя бы очерк, который нынче перед читателем.
Помню, как собирались ребята где-нибудь на лугу и толковали, пока взрослые навивали возы, о характерах, о норовах своих коняшек, о Витьке, что к любому жеребцу, ко всякой бедовой кобыле имел умный подход. Всех он понимал, и все они его слушались как никого другого.
Если не ошибаюсь, была у нас в заводе кобыла-рысачка, три-четыре гнедых обычной породы и пара крупных битюгов. Богатырей мы уважали, но у нас не было понятия, что это могли быть именно владимирские тяжеловозы. Те самые силачи, чья порода не раз прославляла отечественное коневодство.
Поскольку наша деревня располагалась во Владимирской Мещере… что ж, битюги вполне могли быть животными непростыми. И всё-таки не о них пойдет речь дальше.
Среди мальчишек и девчонок, которые не отставали от прочих возчиков, ходили всякие разговоры, и больше всего каждый свою коняшку хвалил. Но не забывали мы и народные «чисто лошадиные» сказания. Почему не вспомнить про вещую каурку? Вот уж способная животина, да?!
Про конька-горбунка я не тогда ли прознал впервые? Не исключено. А вот уж что совершенно точно – не раз потом перечитывал сказку Ершова. Мультипликационный фильм на основе удивительно прелестной истории писателя-сибиряка смотрел не раз и не два. То есть не сосчитать сколько раз, и всегда нравились мне волшебные приключения лошадника Иванушки.
Сейчас, повзрослев и повидав таежние просторы Зауралья, начинаю понимать сказителя Ершова иначе, нежели в молодые годы. Сибиряк обратился в своем произведении к маленькой и неказистой … уродливой, больной лошади? Нет, ни в коем случае.
Подсказкой в понимании подтекста стала мне как раз Якутия.
Сочинитель, что родом из сибирской деревеньки, скорее всего имел в виду лошадь-оберег. Вольно или невольно отобразил бесконечно добрую к сибирякам, к таежному человеку, к тем же крестьянам-якутам маленькую помощницу, которая не боялась лютых морозов вблизи северного полюса холода. Так вот понимаю сегодня горбатого конька – это отображение в художественном произведении всех неказистых, но бесконечно полезных сибирских лошадок.
Мнение мое, вероятно, не бесспорное, однако верю в художническую прозорливость писателя-сибиряка, в его патриотическую сказительность.
Более того – за сибирской лошадкой, за ней родимой, дозволено всем нам видеть и движение народов по Евразии, и всю непростую русскую судьбинушку.
История про Витька на этом не заканчивается. Как мне умолчать, что даже взрослые рассказывали про него всякие разности? От стариков бывало наслушаешься в деревне такого…
Короче говоря, прославился парнишка. Однажды проснулся, и понял: пришла к нему известность. Выяснилось, что единственная улочка деревни, поросшая кудрявой травкой – любимым лакомством гусей – не видала столь славных лошадников, как Витёк. И в соседних деревнях еще поди поищи похожих мальчишек!
Что произошло?
Этим утром ребята с веселым гиканьем подлетели к дому и принялись размахивать газетами, свистеть, вызывая дружка на улицу.
– Твоя фотография! – кричали они.
Меня среди них не было. Поэтому излагаю ход событий, опираясь на воодушевленных рассказчиков юного возраста, а также среднего и преклонного.
Парнишка вышел на крыльцо. Смущенный, красный, как помидор, сказал просительно:
– Да бросьте вы. Чего шуметь?
Опять-таки были потом разговоры: «Вот он какой, скромный и славный Витёк наш! Просто удивительно, что раньше не рассмотрели его хорошенько!»
Старики, ясное дело, толковали про давние времена, про тогдашних людей и про то, что было полезно народу. Ну, а всё-таки, за какие подвиги свалились на парнишку почет и уважение? Может, ошибка вышла?
Будьте спокойны, никаких недоразумений. Достойный он человек.
В деревне почти в каждом доме выписывали районную газету. Однажды все увидели на второй ее странице доподлинного Витька. Он это, он – кепочка с пуговкой наверху, козырек надвинут на левый глаз, а глаз прищурен и смотрит прицельно. Не то Витёк укоряет тех, кто не любит лошадей. Не то чем-то особенным интересуется.
Бегали ребята с газетой по своей деревне, потом не утерпели – побежали в соседнее село. Туда километра три, вот они быстренько домчались и стали всем встречным-поперечным показывать Витька в кепочке. Наговорили про дружка столько всякого, что постороннему человеку не миновать подумать: и росту герой великанского, и силы богатырской. И круглый он отличник впридачу ко всем достоинствам.
Но дело было как раз не в росте и силе. В прошлом году рысачка принесла жеребенка. С этого началась славная история.
Малыш неудачно оступился и зашиб ножку. Начал хромать.
Месяц проходит. Другой.
Не проходит недомогание. Малыш стал заметно слабеть. Есть ему не хочется, а всё бы лежать на соломенной подстилке, подогнув больную ногу, и печально смотреть в узкое окошечко денника.
В деревне взрослые начали судить-рядить: что делать с жеребенком? В хозяйстве конь-хромоножка всегда будет обузой – это раз. У конюха хватает хлопот, некогда выхаживать малыша – это два. Остальные в деревне тоже все в заботах – это уже три. И значит, некому поднимать на ноги рысачкин приплод.
Витёк, тот всегда крутился возле конюшни, и не прошло мимо него, что у конька беда.
Поначалу он просто навещал несчастного, но когда над малышом сшиблись тучи беды неминучей, стал просить деревенского бригадира: отдайте мне конька на выхаживание.
Тот отнекивался, боялся доверить жеребенка невеликому пареньку, а куда было деться? Он и позволил в конце концов забрать бедолагу-конька.
Домашний режим и постоянная забота Витька, видимо, пришлись впору малышу.
Через какое-то время стала пропадать муть из глаз. Заблестела шерстка на боках. Конюх выкроил минутку, зашел к доморощенному ветеринару и подивился тому, как пошло дело на поправку у повеселевшего жеребенка.
Был у паренька секрет лечения. О нем до поры никто не знал. Витёк не хотел, чтоб смеялись над тем, как он садился возле бедолаги и начинал ему читать тихим голосом сказку Ершова. Малыш и кушал у своего попечителя в охотку, и спал хорошо. В полном довольствии и спокойствии.
Говорят, за этой сказкой, то есть за книжкой, Витёк не поленился сбегать в то неблизкое село, где была библиотека.
В холодное время обычно какую-нибудь телочку обязательно приметишь возле печки в том или ином дому. Иногда – овечку, ждущую приплода. Касательно жеребенка… один лишь Витек дотумкал не отступить перед недомоганием, ласково приветить занедужавшего.
Что вам еще поведать? Все ветеринары помрут со смеху, если им посоветуешь лечить больных животных сказками. Зачем же тогда я раскрываю секрет Витька?
Наверное, только ради справедливости.
Учился мой приятель вовсе не лучше всех, но зато больше всех любил домашних животных, потомков стародавней лошади Мерикгиппиус. Хочется, чтобы все помнили парнишку таким, каким он был на самом деле – добрым, скромным, заботливым.
Потом, когда могучий жеребец клал голову на плечо коренастому плотному парню и, закрыв глаза, жевал губами, то вполне могло статься такое – красивый конь рысистой породы делился мыслями своими с верным наставником. Ведь память у лошадей изумительная. Говорят, там добро и зло со стороны людей хранятся годами, всю жизнь.
Кстати, в наши дни, когда машинная индустрия диктует свое, интерес к стародавним обитателям Земли, к потомкам Мерикгиппиус не пропадает.
– Что слышал на свете?
– Ничего не слышал.
– Что видел на свете?
– Ничего не видел.
И всё-таки слышал я о своем приятеле много всякого разного. Теперь захотелось мне поделиться с читателями наблюдениями своими прежними. А также мыслями. Вполне, как видите, современными.
***
Вот вам и «Конек-горбунок»!
Сибирь нас ждет. Не просто как туристов. Но – как тружеников на промышленной и сельскохозяйственной нерушимой ниве. Как неодолимых гарантов лучшей судьбы для народов.
На илл.: Конёк-Горбунок. Лаковая миниатюра. Панно
