Виктор ПЕТРОВ. «О! Поле моё изумрудное…»
Баллада о лунном подсолнухе
Поэту Виктору Кирюшину
На поле просторном
Подсолнухи в ряд
На властное небо
Покорно глядят.
Такой же, как все,
С золотой головой
Собрат их высокий,
Да только не свой.
Во внутреннем дворике
Вольно ему,
Он света не видит,
Но чувствует тьму.
И всё тяжелее
Его голова,
И всё золотистей
У стебля трава.
Комбайн не сожнёт
И давильня не съест,
Доносятся вести
С засеянных мест.
Зачем он покинул
Родную страну?
Там смотрят на солнце,
А он – на луну.
* * *
Так чисто!
Озимые – убраны.
Земля
Новой жизнью засеяна…
О!
Поле моё
Изумрудное,
Как томик зелёный
Есенина.
* * *
«Стихи не плохие» –
Сказал я поэту.
И вот уж в друзьях
У меня его нету.
На западных отрогах Пиренеев
В далёкой земле кроманьонцев,
Где берег Заката суров,
Садилось усталое солнце
В бискайские вихри валов.
Дышала Атлантика тихо,
И солнце шипело в волнах,
На скалах открытая книга
Мне пела о всех временах.
Безмолвная, смертная песня,
Её начертал здесь поэт.
Он видел, как плавится в бездне
И гаснет на Западе свет.
Над старым фотоальбомом
Чёрно-белый мой
Алый Советский Союз.
Всё мне ясно.
Прекрасно,
Но всё же
Я себя самого бесконечно боюсь,
Аж мороз
Пробегает по коже.
Разве был чёрно-белым
Мой город и сад?
Разве друг был
Как на фотоснимке?
И глядят из Союза,
По-советски глядят
Полыхающие картинки.
* * *
Миллионы зелёных зеркал –
Ослепительный свет на листве,
Нескончаемый птиц карнавал
С небывалым рассветом в родстве.
Вот бы так на листах моих книг
Отражались и птицы и ты,
И небесный божественный лик
Красоты, высоты – чистоты!
Японская айва
Айвы упругий плод с трудом я разломал –
Посыпались коричневые звёзды.
С закатом зимним схож, так бледно ал,
Он говорит, что умирать не поздно.
Всё в зёрнах есть уже, как и в стихах,
Всё в них записано: и вид куста живого,
И будущего несомненный прах,
И настоящее, хранящее нас слово…
Куда ещё плодиться и расти?
Пик зрелости необоримо пройден...
Зажал я зёрнышко айвы в горсти
И уголок ищу ему в природе.
* * *
Смартфон исчезнет – глазом не моргну,
Погаснет телевизор – не заплачу,
Не станет электричества – смогу
Стол осветить я как-нибудь иначе.
Но песня смолкнет – холод обоймёт
И жар обдаст: я не могу без света!
Да что там я – весь праведный народ!
И без неё умрёт душа поэта.
* * *
Не сам ли я распорядитель своей жизни?
Но почему тогда щелчок со стороны –
И всё иначе сразу, по щелчку?
Был юн и гибок, ломок стал и стар.
Был говорлив – вдруг запечатаны уста
И, как письмо, отправлены по почте
Без адреса, а, значит, – в никуда…
Порою над своею головой
Я вижу пальцы, сложенные так,
Что скоро щёлкнут.
С этим звуком
Всё переменится.
Я к этому готов,
Не страшно быть готовым к переменам.
Душа – моё богатство – неизменна!
* * *
Громоотвод пера, страницы заземленье,
И шаровые молнии стиха,
И не стихающее дыбится творенье –
Рассадник света, муки и греха,
И поднимается, пузырится и тает
Среди миров, придуманных не мной…
Так наливается изнеженных италий
Небесный виноград росою золотой.
* * *
Дочери
Ты пеленой мечты окована,
Цветным тончайшим полотном,
От сладких слёз твоих не солоно,
Вся розовеешь детским сном.
И чистотою неразумною
Заворожённая навек,
Ты бродишь ночью полнолунною
И ловишь ртом летящий снег.
«Мама мыла раму»
Набор имён у нас огромен
В календаре,
А в жизни более чем скромен,
Как в Букваре.
Мы помним: «Мама мыла раму».
Из всех имён
Мы любим имя нашей мамы,
Таков закон.
Но бог земли индийской – Рама –
Как залетел?
И моет, моет его мама
Средь прочих дел.
На илл.: Художник Deborah Dewit