Екатерина ГЛУШИК. Хождение к Тихому океану

Рассказ

Пашка был ходок. Дело это любил, «оттачивал и совершенствовал», как иногда прихвастывал ребятам из автомастерской, где работал по окончании института. Пошёл туда целенаправленно – за хорошими деньгами и нужными связями. Автодорожный заканчивал заочно. В армии получил права, после дембеля работал на автозаводе, куда устроился по лимиту. Там и дали направление на учёбу в вуз, хотя обучение лимитчиков в институтах не поощрялось: потому и открывали лимиты предприятиям, что рабочих в столице не хватало. На заводе думали назначить его мастером, как вуз закончит. Там и до начальника цеха недалеко. А он не будь дурак – в мастерскую пристроился. Ему с его опытом и дипломом даже не пришлось это место покупать – его почти сразу поставили на блатняк. Мастером он стал попросту легендарным – тем, о ком разговоры в мире автовладельцев пошли. Машины знает – как никто. Поверить невозможно: словно у него в глаз рентген встроен, и, глянув на машину, он сразу может определить, что у неё не так или что надо для профилактики подновить. Дом кино, ресторан Дома журналистов, Сандуны – всё к его услугам. Театры он не любил – скукотища. В оперетте – и то засыпал: на сцене веселье, канкан, а неблагодарный зритель Пашка сопит. Об опере даже слушать не мог, челюсти сводило. А уж чтобы саму оперу по доброй воле выслушать… На балет походить было бы ничего, посмотреть на фигурки балек, как называл балерин «вхожий за кулисы» завсегдатай Сандунов Эд Эдыч. Но вот мужики в колготках – зрелище для него, Пашки, отвратительное. Так что в театры не ходил ни в какие.

Жилищный кооператив купил на имя дальней родственницы, бабуси-москвички, обставил чешской стенкой, югославской мягкой мебелью – красота. Жениться не торопился. Сам понимал, что одной бабы ему будет мало: он с неослабевающим интересом, как сам пафосно выражался, следил за разнообразием и совершенством советской молодёжи, исключительно женской её части. Девушек своих старался до влюблённости и привязанности к себе не доводить, был щедр, ограниченно галантен и честен до цинизма, сразу говорил, что не женится, по этой части чтобы на него не рассчитывали, и проблемы, коли что, решали сами. Молодость и пора «ходок» Пашки пришлась на благословенные времена, когда девица, коли что, оставалась один на один со своим пузом. Это позднее уже такую волю бабам дали – не отобьёшься: ДНК-тесты, фотофиксации… Да, его в своё время пытались взять «на слабо», мол, беременна. Он на это отрезал, что он не акушер, ему такие сообщения ни к чему, роды он принимать не собирается.

Жизнь сказкой сказывалась. Всё у Пашки было. Директор мастерской, уйдя на пенсию, поставил на своё место его, с этим было всё понятно. Кого, если не Пашку? Павел Алексеевич управлял мастерской, преобразованной им в автоцентр, и сам брался за ремонт важняков: импортные автомобили, раритет. Чинил тачки нужных людей. Ему нравилось возиться с машинами, которые все без исключения называл хламом. «Хлам свой забери. Лучше нового стал. Хоть в кругосветку дуй». «Когда хочешь хлам свой на меня скинуть?» «У тебя не хлам, а конфетка. Будь я дипломатом, как ты, сам бы на таком колёса крутил».

Жениться он планировал, когда нагуляется, и только по любви. Коли такая в природе существует и его посетит. То, что она есть, любовь эта, он вообще-то знал ещё по школе: в 8 классе жутко, буквально до темноты в глазах влюбился в старшеклассницу, и замужество той сразу после выпускного стало для него трагедией. Но после армии встретил ту на улице – толстая тётка с химией на голове – ничего от романтичной дюймовочки не осталось. И как отрезало. Подумал, что, слава Богу, его опередили. А ведь он фотку этой Лизы всю армию в кармане таскал! Страдал. Было по чему!? Да уж, жизнь к бабам беспощадна. Так испортить отличный некогда экземпляр…

 Решил, что такое чувство влюблённости – это своего рода ветрянка: в каком-то возрасте постигает всех, мучает, даже опасна для жизни, порой смертельна, но переболеешь, иммунитет получишь… Как-то так. Вообще-то, может, и есть любовь не только в качестве пережитого им юношеского страдания. Было бы, в принципе, неплохо взбудоражиться – полюбить.

А женился в итоге по голому расчёту – с обеих сторон. Директор овощебазы с дочерью на выданье прямо предложил «соединить наш хлеб», как говорят на Востоке, делая предложение. Мол, у тебя – полная чаша, у меня ещё более полная. Я со своей стороны дочь отдаю в хорошие руки, а ты со своей стороны попадаешь в хороший дом…  Этот директор был мужик-загадка, как про него шутя говорили. Фрол Абрамович Веретенников. Коренастый, кривоногий, смуглый, скулы высокие, глаза раскосые, нос – шнобель натуральный, волосы курчавые рыжие. Что за масть? Сам Фрол Абрамович, партнёр по сандуновским банным четвергам, говорил, что мама у него – удмуртка, а папа – по любви. Поехала мама поступать из родного Кильмезя в Москву, но не поступила. Однако не сказать, что ни с чем вернулась – с пузом. Отец разгневался, и потому она не домой в Кильмезь приехала, а к сестре в Як-Бодью, боялась отца. Родила сына. А у них в роду одни бабы: у него самого четыре девки («работал на это дело баскущще, а набраковал»), старшие дочери по две девки «приплодили». У Фрола Абрамовича и речь была необычная – вворачивал словечки всем понятные, с одной стороны, а с другой – их только от него и слышал. То ли сам выдумывал, то ли из своего Кильмезя привёз. 

Отец Фрола всё пацана ждал – когда дочери внуком огорошат. И вот мать Фрола, младшая самая, родила и назвала сына в честь отца Фролом, а отчество дала по главбуху совхоза – Абрама Исидоровича, которого отец очень уважал за то, что тот помог им машину купить – кредит оформил. Да ещё и то хорошо, что фамилия Веретенниковых на отце не закончилась, род продолжился. Бальзам на душу. Так Екатерина, мать Фрола, и вернулась в Кильмезь – прощёная. После армии Фрол Абрамович в Москве остался, где и служил, женился. Хороший мужик. Себе на уме, хитрый, беспардонный, но беззлобный и без затей: женись на моей дочери – вот прямо так и сказал, не стал кругами ходить. Козыри выложил. Пашка ему говорит, мол, я же ходок. А тот: и что? Я тоже ходок. А баба моя до сих пор – серебряную уже сыграли – не знает, что за ходоком замужем. И тебе незачем жене душераздираться. На то и мужик, чтобы языком не наворачивать себе же на горб. Тайна украшает мужчину. Хотя ты и без того – медаль на всё бабье тело.

 Остепеняться Пашка не собирался, но семью завести уже действительно можно. Поразмыслил – и согласился. Жена, Раиса (имя не нравилось, Горбачихи хватает, всем нутро выворачивает), сразу забеременела. Павел, в самом соку мужик, и не думал на себя власяницу надевать по этому поводу. Да и с какой стати? Он так привык к свободе и так любил возможности, которые давали его доходы и воля, что мысли о необходимости держать себя в супружеских тисках были ему попросту противны. Потому вёл активную, практически холостяцкую жизнь.

Жена родила дочку, а через пару месяцев Верка-фанерка (худющая – то ли из концлагеря, то ли с подиума прямиком), продавщица-флорист! – из цветочного, позвонила: она на четвёртом месяце. И сразу сказала: если хочешь, проявляй себя как отец, но я никуда жаловаться не пойду, денег просить у тебя не буду. Павел отрезал: не хочу. И отцом не собираюсь твоему ребёнку быть, и денег не дам, а то привыкнешь к хорошей жизни. Свои проблемы человек должен сам решать. Твоё пузо – твои проблемы. Как и договаривались.

И Верка не звонила больше, не донимала. Жила она в том же районе, где тесть в качестве приданного квартиру молодой семье купил. Пашкиного двухкомнатного кооператива было маловато, да и семья бабуси, на которую квартира оформлена, намекали: это наше, ничего не знаем, пока бабушка жива, и вы живите там, а коли что – до свидания. Так что Пашка мебель всю оттуда перевёз, кроме дивана, и квартира стала «явочной».

Павел пешком почти не ходил, так что не пересекались с забрюхатившей подружкой. Они с Веркой познакомились, собственно, когда он домой как-то ехал. И предложил подвезти стройную девушку. Райка вес набрала почти с первого месяца беременности. И Павла привлекла такая стройность Верки на контрасте с расплывшейся женой. Хорошая деваха, между прочим. Красивая, утончённая. Но с комплексами, словно внешности своей стесняется. Плохо, правда, что в него влюбилась, а ему это и не надо совсем – лишние сопли. Но свои сопли Верка сама утирала. Может, её отец даже отходил ремнём. Она говорила, что тот из казаков и очень крут. Павла, во всяком случае, она не тревожила.

Конечно, сразу, как только пошли свободой по стране махать, Павел с тестем кооперативы организовали. Денег стало – киту не заглотить. Тесть всё подбивал заводик какой-нибудь прикупить, вскладчину. Но Павел жутко боялся статьи «с конфискацией». Всем махинации сейчас с рук сходят, а вдруг ему не сойдут? Этот страх у него был с отроческих лет. Напротив их дома, в шикарной «сталинке», дворянском гнезде городского масштаба, где шишки местные устроились, жил директор стадиона, которого прихватили на спекуляциях и осудили с конфискацией. И буквально на глазах благополучное семейство – все в мехах и бриллиантах – превратилось в нищих оборванцев. Жена стадионщика как-то сникла сразу и постарела. Дочь, только-только распустившийся бутон, все пацаны по ней вздыхали, в алкоголичку превратилась. Может, пила, чтобы позор этот не осознавать. Потом съехали куда-то. Но эта перемена, падение целой семьи вмиг, как с обрыва, врезалось не в память, а во всё Пашкино существо. Он очень боялся самого слова «конфискация». Тут расстрел, пожалуй, предпочтёшь, пулю в висок.

Потому он участвовать в афере с заводом не стал, а тесть, чертяка, прикупил производство. И как-то по-родственному отошёл от зятя, с семьёй оболтуса-сына больше скорешился. А Пашке и своих доходов хватало. Детей с Раисой он больше не хотел «выдавать на гора». Хотя новой семьёй обзаводиться не планировал, но не исключал, что и такое событие в его жизни произойдёт, и ещё один ребёнок в семье, родись он, может стать препоной для развода. Дочери пока вполне достаточно. А Райка и не могла больше детей иметь. Что-то у неё по женской части подводило. Он не вникал.

И жутко ревнивой Райка стала. А поскольку Павел на всякий случай на неё свой автокооператив переписал, то развестись-то не так легко, в принципе. Вернее, легко, но налегке и останешься.

Неприятность к Пашке заявилась, откуда не ждал: дочь пошла в школу и оказалась в одном классе с Веркиной дочкой, Светой. Всё бы ничего, но они были как две капли воды похожи. Это все заметили: учителя, родители учеников, думая, что это двойняшки. Сёстры и есть. Обе – в отца. И разница у девчонок – пара-тройка месяцев, они и роста одного, и комплекции. Ведь надо же! В школе 6 первых классов, а они в один угодили.

Да ещё Вера, оказывается, в графе «отец» его указала, ну и в классный журнал соответственная запись в графе «отец» занесена. Хотя фамилия у матери – Благоволева, на разных фамилиях родители получается. Имя у Пашки, в принципе, не редкое – Степанов Павел Алексеевич, таких в адресном бюро и не думай найти без уточняющих – тысячи граждан Степановых. Но тут понятно было, что не совпадение – просто невероятное сходство девочек. И Райка стала к Верке бегать скандалить. Верины родители перебрались на Кубань, откуда родом были, квартиру ей и брату отписали. Брат – военный, по стране мотается, сестре с племянницей жильё оставил, и получается, что даже вступиться за мать-одиночку, когда Райка со скандалами прибегает, некому. К дочке Вериной цеплялась. Той пришлось перевестись в другую школу, но Райка – даром, что ли, дочь завбазы? – скандальная баба, донимала.

Да ещё вдруг горе настоящее – тестя с тёщей, из заурядных куркулей превратившихся в крутых нуворишей, расстреляли прямо в их загородном доме. Оказывается, сын свою долю в предприятии на кого-то переписал, как-то его обвели вокруг пальца, куда-то вляпался, припугнули… Новые владельцы и у отца стали пай отжимать, тот, конечно, рогом упёрся, пригрозил сына недееспособным признать и сделку его отменить… Тот и правда, то ли работал под шалопая, то ли натуральным дураком был, так что вполне реально было лишить его права распоряжаться, подписывать документы…  После расстрела Фрола Абрамовича и его жены весь бизнес на каких-то людей оказался переписанным, сам Игорёша невесть куда смылся, видимо, за свою шкуру испугался.

Почище конфискации всё вышло. Райка после этого как с цепи сорвалась: она боялась, что бандиты её тоже убьют – она же наследница отца, может подать в суд на часть папиного наследства. Свои нервы опять-таки срывала на Павле и Вере с дочерью. Добилась, чтобы Веру уволили из школы, где та уроки труда стала вести: она в своё время техникум закончила по растениеводству. В школу пошла преподавать, чтобы дочка под присмотром была. А Райка из вредности донимала директора школы, где Вера работала, писала в министерство просвещения, родительский комитет тормошила, мол, в школе аморальная женщина не может работать… Вера из школы ушла, в магазин поблизости от дома устроилась. Как-то Райка и туда прибежала, а охранник взял, да и накостылял ей – отвадил.

Но вот стал Павел за дочерью замечать, что та бледная всё время. Исследования, обследования пошли… А Виолетта чахнет и чахнет. Райка орёт, что это зеленоглазая Верка сглазила, это у ведьм глаза зелёные…

 Диагноз в конце концов поставили. И оказалось, что при таком заболевании помочь может переливание крови не просто родственника, а близкого по возрасту родного человека. Райка взялась брата разыскивать: у того сыновья, пусть двоюродную сестру спасут. Но не могла найти – хорошо спрятался где-то.

Однако её активность привела к тому, что на неё вышли бандиты: её угораздило искать и через «друга», который, как оказалось, наводчиком на бизнес Райкиного отца был, для того и устроился на завод, втёрся через брата в ближний круг, всё разнюхал…

 Семейный бизнес был на Рае, и отжать автосалон и мастерскую бандюкам не стоило труда: те своему счастью не поверили, когда она, поняв, с кем имеет дело, заявила, что не претендует на отцовское наследство, поскольку у неё своего добра хватает. Поняли, что эта баба – добыча сахарная просто – во рту тает. Райка все документы подписала – передала бизнес конкретным пацанам. Когда Павел узнал об этом, слёг с инсультом. 

Райка судорожно и бестолково искала способ, как вылечить дочь, которая у неё – навсегда единственная, и нашла: заявилась к Вере и стала скандалить, что та не хочет спасти ребёнка, её дочь, сестру вот этой сопливки, которой и на свете не было бы, коли бы не законный Райкин муж. Райка всегда орала и требовала. Она просто не могла общаться иначе, считала: надо наорать и запугать. Правда, орать надо на более слабого или интеллигентного. Сильных она сама боялась.

Видя, как очередного скандала испугалась дочь, Вера буквально спустила толстенно-здоровенную Райку с лестницы. Вот буквально! Откуда силы взялись? Но сама на другой же день проконсультировалась, может ли дочь – ребёнок ещё, сдать донорскую кровь, не повредит ли ей. Нет, ничем это девочке не повредит.

И Вера спокойно организовала спасение дочери отца своего ребёнка – без истерик и заламывания рук. Она сама ходила и со своей дочерью, и с Виолеттой по врачам, проходили реабилитации... Дело в том, что у Раисы ноги вдруг отказали, видимо, на нервной почве, хлопотать о лечении дочери она, во всяком случае, не могла. И буквально злобой исходила, что о дочери эта «стерва» заботится. Но выхода не было. Всем была недовольна: не к тому врачу пошли, не те лекарства выкупили… А уж её положение – это вина Веры, это та ей все нервы измотала. Виолетта выздоровела. Но и этим Раиса будто бы недовольна была. Видимо, ей непереносимо думать, что всё – благодаря Вере и её дочери, они буквально – спасительницы.

Даже спасибо ни разу не сказала. Странная женщина. Бог ей судья.

Без должного ухода, которого ждать от жены не приходилось, без дорогостоящего лечения, на что не было денег, Павел умер. А у Раисы метастазы уже в спинной мозг пошли – вот тебе и причина, почему ноги отказывали.

О том, что ту забрали в хоспис, Вере сказала дочь: «Мама, а Виолеткина мама, которая к нам ругаться приходила, в больнице. Мне девочки из старого класса сказали, а Виолетку в детдом отдадут». Света в балетную студию с ними ходила, те и поведали.

Вера пошла навестить свою недоброжелательницу. Хотела узнать, как справляется с трагической ситуацией Виолетта, оставшаяся без отца, с неизлечимо больной матерью. А Рая была уже в бессознательно-беспомощном состоянии. Но когда Вера, преодолевая неприятие, взяла женщину за руку и заверила, что не оставит девочку, позаботится о ней, у Раи из закрытых глаз потекла слеза. Говорить она не могла.

Виолетта находилась на попечении соцорганов, и там уже готовились документы для отправки её в детдом, но одновременно разыскивали родственников. А квартира оказалась отписанной какому-то Араику и продана. Даже вещи ребёнка забрать не удалось. Вера позвонила своим родителям: хочу взять девочку к себе, это сестра моей Светы. Но одна я на мою зарплату не потяну двоих. Родители не раздумывали: бери. Сами на один хлеб сядем, но девочек поднимем. Будет у внучки сестричка.

На похороны Павла Райка Веру не пустила. А рядом с могилой мужа Сидорову Раису похоронила Благоволева Вера, мама Сидоровой Светланы Павловны.

Документы на опеку собирали долго, однако и до оформления всех бумаг – волокиты немыслимой, Вере разрешили Виолетту взять к себе. Но неожиданно нашлись какие-то дальние родственники, которые претендовали на девочку. А Вера так привязалась к той! Всё плохое, скандалы Райкины и Света забыла, сестрички сдружились – не разлей вода. За Виолеттой даже приехала какая-то двоюродная тётка с сыном. Но, узнав, что у девочки нет никакого некогда богатого имущества, уехали. Радости было!!!

Когда документы наконец оформили, вдруг появился ещё один претендент. У Павла, оказывается, есть старший брат, который остался после службы на флоте в Оле, небольшом городке в Магаданской области, работал на рыболовецком судне. Он осуждал Пашку за разгульный образ жизни. Приехал как-то к нему в Москву с семьёй проездом к родителям в Курск, а Пашка стал его учить, как надо жить, мол, у меня дом – любой позавидует. А ты трубишь ради чего? Раз в год в отпуск съездить? Тот стал нудеть, что не в деньгах и барахле смысл… Разругались. И Пашка, совершенно не страдающий от сентиментальности, фактически выгнал брата с семьёй. Мол, ты у меня, а не я у тебя живу. Так кто кого учить должен? При чём тут, что ты старше? Мне 5 лет было, когда ты на флот ушёл. Чего сейчас воспитывать взялся? Волной смыло твою мораль. На дне моря-океяна эта утопленница.

Брат ему: родители тебя избаловали. А Пашка: ну и отчаливай в свою Олу и ко мне больше не заваливайся.

Брат собрался, с сыном и женой прямо в ночь ушли – слава Богу, билеты были в кассах, и они в Курск уехали. Больше не общались. И Пашка ничего о брате не рассказывал ни жене, ни тем более дочке – мала ещё, чтобы в семейные передряги её посвящать.

И вот органы опеки отыскали ближайшего родственника Виолетты – её родного дядю. А тот, оказывается, овдовел, живёт с младшим сыном и непременно хочет удочерить Виолетту. Просто слёзы! Вера до последнего ничего девочкам не говорила. А сама всё время плачет да вздыхает. Ну несправедливо же! Тот хоть и родной по крови, по документам, но совершенно чужой человек. Тоже, поди, надеется, что тут приданного полно. Хорошо бы, если бы тоже развернулся и – восвояси. А Вера со своими девочками стали бы жить-поживать…

Когда Валентин прилетел из Магадана и позвонил, чтобы договориться о встрече, Вера, хотя и готовилась к этому, растерялась. Даже расплакалась. Слава Богу, без рыданий. И слёзы её этот дядя не видел. Она всё думала, где им встретиться. Дома принимать не хотела – врага, захватчика в дом пускать не желала. С другой стороны, пусть увидит, что у девочки хорошие условия. У неё тут дом, гнездо: кроватка, шкафчик, стол письменный, планшет свой. Нельзя вырывать её уже из второго дома, да в столь короткий отрезок времени такие перемены на ребёнка сваливать. Это Виолетте навредит.

 Решила всё-таки не дома встречаться. И на первые смотрины Виолетту не брать. Надо на этого дядю самой глянуть, что за тип. Он даже в вацапе своё фото не ставит. С чего бы? Вот Вера тоже без фото обходится. Но это потому, что очень не любит свою внешность. Ей ещё с детства всегда все девочки казались более красивыми, чем она. Ну просто все в классе. И во взрослой жизни это ощущение осталось – некрасивости своей. Чего тогда свою рожу тыкать всем? Рада была, что дочка в Пашку – тот красавец.

Встретиться договорились в кафе недалеко от Вериного дома. Та пришла уж очень заранее, сидела у окна, смотрела на улицу и так волновалась, что озноб стал колотить. Ничего с собой поделать не могла.

Почему-то идущего по улице мужчину с мальчиком-подростком она сразу признала. Тот не был похож на Павла, но Вера подумала – он. Так и оказалось. Когда отец с сыном зашли в кафе, стали осматривать зал, Вера не подавала виду, что это с ней на встречу они пришли. Подумала, как будет искать? Валентин достал телефон… Хотя Вера поняла, что он ей звонит, но вздрогнула, когда услышала сигнал. А мужик сразу к ней направился.

 Он был намного старше Павла. Очень спокоен. Добротно, но без Пашкиного шика, одет. Его сын похож на Пашку, значит, и на Вериных девочек – брат всё-таки. Поздоровались. Как-то неловко, скованно начали разговор. Вера кофе пила и ела мороженое, он предложил ещё что-то ей заказать, она отказалась. Они с сыном взяли полные обеды. И напряжённый разговор быстро повёлся по-семейному. Вкусно-невкусно, приятного аппетита, как долетели...

К сути дела оба боялись приступать. Когда поели, молчание нависло. Валентин начал первым:

– Вера, понятно, что тема для обоих не самая лёгкая. Но отмолчаться не получится. Оба знаем, зачем мы здесь. Мы с Ваней хотим забрать Виолетту. Она сирота, мы – её семья. Мы своих точно не бросаем. Старший сын мой живёт на материке, в Белгороде, мы с Ваней одни. Зарплата у меня хорошая, квартира у нас отличная, большая. Виолетта ни в чём не будет нуждаться.

Вера помолчала. Ей при мальчике неудобно было это говорить, она спросила:

– Может, мы отсядем и поговорим с вами, Валентин?

Тот обратился к сыну:

– Вань, погуляй пару минут.

Мальчик встал, ушёл в дальний угол, устроился там за свободным столом и достал мобильный – стал играть. Самостоятельный послушный парень.

– Вы – два чужих, пока, по крайней мере, ей мужчины. Она потеряла родителей, жила в казённом доме, стресс для неё такой был. Сейчас у нас чудное бабье царство. И вдруг опять её вырывать и за тридевять земель тащить. Не каждый взрослый такое вынесет.

– Вы не хотите её отдавать? Но это не обсуждается. Мы – её ближайшие родственники, девочку забираем. Извините, у вас муж есть? Нет? Умер? Разошлись?

– Ваше какое дело?

– Именно мне есть дело. Кому ещё, как не мне, родному дяде, и дело? Вы свою жизнь не особенно устроить смогли, прямо сказать, а ещё берётесь за чужую. Явится ваш, будет скандалы устраивать. Что я, мужиков в разводе не знаю? Вы – молодая, симпатичная. Не монашкой, ясен день, живёте. Дело ваше, конечно, но моей племяннице какой пример? Короче, не о чем говорить.

Вера сидела ошарашенная. Мужлан настоящий, хотя на вид не скажешь, за приличного примешь. Точно нельзя его к Виолетте подпускать. Она встала:

– Вы – хам. Урод настоящий. Моральный. А может, и педофил, – она хотела именно оскорбить, как он её оскорбил – в лицо плюнул. Дурной пример нашёл! – Чего это вы так восхотели девочку заполучить. А? Виолетту я не отдам. Не подпущу вас просто к ней. Надо же! Семейка так семейка: оба братца – сволота. И не вздумайте донимать нас, приближаться даже. В милицию заявлю.

Из кафе опрометью бросилась – не хватало, чтобы этот гад её слёзы видел. В гулящие записал! Сволочь! Да уж, стоят братцы друг друга.

Она пока займёт круговую оборону, его к Виолетте не подпустит, а через пару дней оформит отпуск и девочек к родителям увезёт. Слава Богу, каникулы. К родителям и без того собирались, но через пару недель, а надо – незамедлительно. Не будет же он тут месяцами жить? Уберётся восвояси. Надо ещё ему сказать, что у Виолетты вообще ничего нет – ни квартиры, ни машины, вещей даже нет. Может, тоже пыл пропадёт, как у первой партии набежавших горячо любящих родственников.

К городскому телефону Вера не подходила, Валентин этот звонил на мобильный, она не отвечала. И вообще с незнакомых номеров звонящим отвечать не будет: он же наверняка симку купит – названивать начнёт.

Из дома выходила, как шпион, озираясь. Два дня продержаться – и ищи нас на Кубани, Степанов Валентин, сверхмерзкий гражданин. С девочками соседка сидела, выполняя строжайшее указание: не открывать никому кроме Веры! А когда по какой-то нужде сама будет из квартиры выходить – смотреть в глазок. Соседка поначалу перепугалась от таких инструкций. Знала о коллизиях в семье Виолетты, о расстрелах и бандитах. Но Вера объяснила: дядя хочет забрать. Тут соседка уверила – только через мой труп.

…Вера уже на чемоданах сидела, когда позвонила Зинаида Ульяновна из соцслужбы. Как-то неестественно начала разговор – наигранная сверхприятность в голосе. Наконец приступила: у неё тут с заявлением и скандалом дядя Виолетты, уже и участкового подключили, уполномоченного по правам ребёнка хотят задействовать. Так что на разговор выйти придётся, иначе могут предъявить обвинение в незаконном удерживании несовершеннолетнего и прочее. Но этот Валентин Степанов говорит, что если у вас есть интерес к квартире, счетам каким-то Виолетты, он не претендует, забирайте. Ему только девочка нужна.

Вера возмутилась:

– Только девочка ему нужна! Скромник какой. Так, мелочь – ребёнка отдайте. Жлоб! Какие счета? Нулевые. Скажите ему, вы же знаете.

– Верочка, милая, я всё знаю. С позволения, включу громкую связь. Говорите с ним через меня. Он недоумевает, какой тогда у вас интерес девочку, просто одноклассницу Виолетты, на себя взваливать? Логично.

– Не его дело.

– Нет, Верочка, машина закрутилась, и это его дело и наше. Приходите, садитесь напротив друг друга и выясняйте, что и кто. Обязательно с Виолеттой. Давайте сегодня же. Он человек решительных намерений, скажу тебе. Милая, он же действительно с милицией пойдёт забирать девочку, заикой оставит. Да-да (это она уже ему, видимо, говорила), заикой оставите племянницу. До такой степени любите, а не видели ни разу, оказывается. Могли бы и раньше приехать повидаться.

Было слышно, как тот что-то бубнит, но Вера не разбирала, что. Однако по репликам Зинаиды Ульяновны («да, со всех сторон – не моё дело. А идёте ко мне») поняла, что и этот Валентин говорит, что это не её дело.

– Верочка, давайте, решим всё. Приходите. Я – на вашей стороне, при нём ясно обозначаю свою позицию: я – на стороне ребёнка. А ребёнок прижился в новой семье и окружён любовью и заботой. Да, разыскивали родственников, порядок такой (она опять отвечала на реплики Валентина). Но ребёнку хорошо в семье, которая его приютила. Вера, к трём часам успеете? Жду.

Девочки играли в принцесс в своей комнате, Вера позвала:

– Ваши величества, пожалуйте ко мне.

Девчонки жеманно шествовали из своей комнаты, сдерживая смех. Сделали книксен, уселись на диван.

– Приехал дядя твой, Виолетта, хочет повидаться.

 Обе принцессы испуганно уставились на Веру. И разревелись. Они помнили, как приезжали тётя и брат, которые хотели забрать Виолетту. Оба были уж очень толстыми, и Виолетта до слёз напугалась одного их вида и притворных улыбок, а когда те полезли обниматься, то испугалась, что раздавят её.

– Мы сходим с Виолеттой одни. Ты, Света, посидишь с тётей Сашей.

– Мамочка, давай не пойдём, а сбежим к бабушке с дедушкой,– предложила Света. – То вдруг Виолетку заберут?

– Сходить повидаться надо обязательно. Мы быстро, Светик.

– Нет и, я с вами, я Виолетку не отдам, – решительная Света встала с дивана и пошла переодеваться. Она ещё и ревновала немного. Потому что Вера невольно мягче относилась к Виолетте, и даже когда надо было с ней идти в больницу, Света увязывалась. Она не хотела отпускать маму одну с появившейся сестричкой.

– Я без неё не пойду, – заявила Виолетта, обнадёженная решительностью Светы не отдавать её.

Отправились все вместе.

Валентин был без сына, сидел мрачный, чтобы не сказать – злой. Глянул на Веру с неприязнью. Девочки, которых она держала за руки, прятались за её спиной. Когда все сели, и он посмотрел на них, оторопел. Перед ним – близняшки.

– Их двое? Двойня, что ли? – он растерялся.

– Одна – моя.

– Как похожи! Жесть! В маму нашу и Пашка, и Виолетта. А которая – моя?

– Я не ваша,– Виолетта заплакала.– Я – Верина.

– И моя, – заявила свои права Света.– Она – не ваша.

Валентин улыбнулся:

– Ну, это мы решим. У тебя братан есть. Он с тобой тоже хочет познакомиться, вот. Можем к нам поехать, у нас океан.

Лучше бы не говорил. Уже обе заревели, крича, перебивая друг друга: «Мама, не отдавай! Не хочу ни в какие гости. Мы к бабушке с дедушкой хотим».

Зинаида Ульяновна решительно вступила:

– Так, товарищи, разговор не детский. Повидались, Валентин Алексеевич, с племянницей. Девочек можно домой отвести. А вам встретиться вдвоём и поговорить как взрослые разумные люди. Без угроз и прочее. Надеюсь, моё посредничество больше не нужно? Мне ещё три семьи надо посетить на дому. Верочка, я на связи.

Когда все встали, Валентин хотел поухаживать – дверь дамам открыть. Но девчонки, как испуганные зайчата, шарахались от него: Виолетта вцепилась в руку Веры, Света с другой стороны взяла руку Виолетты двумя ручонками, видимо, чтобы не вырвал этот непонятный дядя. Вера спросила:

– Часов в шесть там же вам удобно?

– Да.

– Приходите без сына, надо серьёзно спокойно поговорить.

– Идёт.

– Если сможете, обойдитесь без хамства и жлобства. И в вашем почтенном возрасте можно попробовать что-то впервые, например, быть порядочным, – вот как уела его! Так ему и надо.

Валентин только хмыкнул. 

Дома на лестничной площадке уже ждала соседка тётя Саша: она в окно высматривала депутацию. И спросить не успела, как девчонки, не дожидаясь, когда войдут в квартиру, наперебой закричали, как Виолетку хотели отобрать и увезти. Но мама сказала – не отдам, а Светка сказала – убирайся. А Виолетка сказала – не поеду.

– Ну, я не сомневалась, героини мои, – тётя Саша обняла всех троих разом и поцеловала девочек в макушки. – Меня бы взяли. Я бы тоже сказал – не отдам, убирайся, нам и без тебя хорошо.

Девочки закрылись в своей комнате, откуда то и дело раздавался то смех, то вскрики, то наступало затишье – они шептались.

– Тёть Саш, посидите с ними, мне с этим козлом надо встретиться, – Вера стала переодеваться.

 Тётя Саша села на кровать, служившую и диваном в Вериной комнате, смотрела, как та наряжалась-прихорашивалась.

– Посижу, конечно, чего в таком покое не посидеть? Мой скоро телевизер-то расколотит. Никто ему никак не угодит! Все у него, как вот этот дядя с Магадядя – козлы. Они, конечно, козлы, так чего смотреть тогда на них? Нет! Обязательно новости все пересмотрит, всех отматюкает. Всем кулаков напокажет. Герой кверху дырой. А у тебя девочки – цветочки истинные. Телевизор у тебя смотрю – одни путешествия. Мне и ехать никуда неохота, я в телевизере всё увидела у тебя. Мой мне и на кухне не даёт воли. Припрётся и переключит на политику или спорт. А там тоже – хвастать нечем, тоже – матюки одни летят. А этот Валентин хорош мужик? Чего наряжаешься?

– Говорю же – козёл. Хам.

– Козёл-то козёл, но говорю – хорош? Как мужик?

– Откуда я знаю?

– Ну, на внешность-то как он? Видный? Чего-то же вон фуфыришься. Вдовец, говоришь?

– Придумаете, тёть Саш! Ерунда. Просто не хочу, чтобы он подумал, что я – бедная.

– А ты и есть бедная. Верка, ты – бедная!

– Я не бедная, а стеснённая в средствах.

– Подумай, какая фифа! Ты – сверхстеснённая в средствах. А козёл-то увидит тебя расфуфыренную и подумает, что ты приданное Виолеткино при себе пристроила и потому не хочешь из рук выпускать. Мужики ведь – примитив. Раз-два! Готово. Докумекал. Ага: вцепилась, не отдаёт. Сама вон в пух и прах. Ты же не расскажешь, что серёжки – материны, а вещи подруга-богатейка отдаёт свои, как наносится. И мне ещё перепадает. Смотри, не перестарайся с красотой. Ишь, дорого-бохато. Кстати, чего Инка твоя давно ничего не приносила? На сторону отдаёт? Или обедняла, до дыр донашивает?

– Да что я, спрашивать буду? И на том спасибо. Ну вас, тёть Саш, умеете с толку сбить.

– У кого толку нет – не собьёшь. А у кого есть – тоже не собьёшь. Давай, держи удар. Отступать некуда, за тобой – маковки твои. И мои. К старости и мой понял, что дочки – хорошее дело было бы. Как нос задирал: два сына, вы все – бракоделы с девками. А оба сыночка-то сейчас – отрезанные ломти. А была бы хоть одна дочка – мы бы горя не знали. Давай, красотка, иди, проводи переговоры на высоком уровне.

– Я ушмыгну, а вы девочкам не говорите, куда я пошла. Подумают, что передумала и отдам.

– Давай, давай. Не учи старую партизанку. Нас, брянских, пытай-не пытай...

Валентин уже ждал. Только Вера села за стол, он не спросил даже, а сказал:

– Твоя дочь – от Пашки?

Вера смутилась. Он продолжил:

– Братца своего я знаю. Ничего хорошего ты от него, судя по всему, не видела. Избаловали его. Он мало того, что младший, так ещё и на мать похож. Отец его просто обожал. И мать выласкивала его – не передать, как. Так что мы сами тоже виноваты, что он у нас такой. Ты от него получила два ведра неприятностей, да ещё вот и я с довеском подсуетился. Ну, я же не знал. Сама пойми. Думаю: чужая тётя. Мать-одиночка одноклассницу дочери вдруг так возлюбила, что хочет себе на горб взвалить. Это в ранешные времена народ-то хороший был, от души всё делал. А сейчас везде один аферизм ищи. Ты извини. От всего сердца прошу – извини. Девчонки сёстрами получаются. Точно – не чужие. Тут уже другой разговор. Но не однозначный.

– В каком смысле?..

– Погоди. Не однозначный. Я же тоже не могу решения менять в один день. Сына настроил, что у него – сестра. Он рад. А сейчас что? Меня юрист знакомый подковал, я свои права-то знаю. Подожди…

Вера перебила:

– Права-правами, но девочки не просто сестрички. Если бы не Света, то Виолетты и в живых бы не было. Это ваш юрист учитывает? Она сколько крови своей отдала. Я как дрожала: всё ли сложится нормально? И спасать надо, и свою под удар ставишь. Я же все эти круги с Виолеттой прошла, не родители, не вы, я. А сейчас тут с правами приехали на готовую здоровую девочку, отличницу.

Валентин помолчал.

– Не думал, что меня ошарашить можно. Ошарашила. Ещё раз извини, что я в первый день наплёл. Подумать надо. Ты поешь, тут кухня хорошая, поешь.

– Не хочу.

– Ну, со мной посиди, я поем. Давно за одним столом с женщиной не сидел, не ел. Посиди. Вот странно, общаться – общался с бабами, и очень разнообразно, прям сказать, а вот не ел за одним столом.

Вера осталась, пила чай. Смотрела, как Валентин ест…

Договорились на другой день встретиться. Билеты, видимо, придётся сдать. А то получится, что она похитила Виолетту. На неё же никаких документов и прав нет у Веры. Так, договорённости, добрая воля.

На другой день Валентин встретил Веру, как и договорились, после работы – она последний день перед отпуском работала. Она не хотела идти в кафе. Предложила просто поговорить, на лавочке посидеть, но он попросил:

– Я есть хочу. Нам готовить негде, мы же не дома. И новоявленные родственники не зовут у них остановиться,– он шутил, даже кокетничал. – У сына праздник настоящий – он сухомятку любит, а мне надо первое, второе и компот.

И когда шли, то даже под руку поддерживать пытался, словно парочка на свидании. Вера отстранялась. Уж очень он оскорбил её в первый день. Тактику сменил. Лисом вползает. 

– Вам обеим ещё один плюс, Верочка, за то, что вы для Виолетты сделали, чего я сказать тут могу? На колени встать? Но ты послушай. Я юристу звонил, он говорит: заключайте формальный брак, девочку удочеряйте. И тогда она будет наша: и твоя, и моя. Конечно, она к тебе привыкла. Но может, если бы я побольше с ней общался, она бы и ко мне привыкла.

Опять за своё!

– А где мы, формальная семья, жить будем?

– Можем ко мне поехать, в Магадан.

– От меня встречного предложения не ждите. Я к себе не приглашаю.

– Плохо. Но вы можете в Москве остаться, чтобы пока всё по-старому шло, всё-таки действительно срывать с места ребёнка в чужие люди – не годится. Но я буду приезжать. Звонить буду. Создадим такую ситуацию, чтобы хорошо было всем. Мы же взрослые люди. Дети не при чём, что мы договориться не можем. А мы можем. Вы точно можете. Я тоже. Это я не лучшие свои выказал, признаю. Но я могу нормальным быть. Да чё я говорю? Я вообще нормальный. В море не хожу, как овдовел. Сына нельзя одного оставлять. Капитаном был. Сейчас в конторе своей же, на берегу, хорошо получается в месяц. Нормально, в общем. Прилетать раз в квартал точно могу. Не успеете соскучиться.

Две недели, что Валентин с Ваней провели в Москве, прошли насыщенно. На другой же день, как Валентин и Вера «сговорились» и тайно подали документы в загс, пошли кататься на теплоходе по Москва-реке. Так здорово! Вера давно мечтала с девочками проплыть. А тут вшестером – ещё тётю Сашу с собой сманили. Она в Москве всю жизнь прожила, сразу после школы на завод лимитчицей, как Пашка, приехала, а на теплоходе ни разу не каталась. А тут шикарные условия: ресторан, обед, виды…

После прогулки «на водах» Вера пригласила всех в гости. Через день магаданцы перебрались сюда: Вера подселилась к девочкам, освободив свою комнату для мужчин. Успели во Владимир и Боровск съездить – машину взяли напрокат. Брак заключили, никому ничего не сказав – до поры до времени. Всё равно он – формальный. Фамилию Вера взяла мужнину – стала Степановой. Как и дочь.

Расставались едва ли не лучшими друзьями. Договорились: зимние каникулы – в Магадане.

Девчонки с Ваней в день чуть не по часу по вацапу болтали. Если б не был обеим братом – влюбились бы. Вера замечала, что волнуется, когда Валентин звонит. Уезжая, он хорошие деньги оставил, стиральную машину купил. У Веры сломалась, она руками стирала и на новую всё копила. Каждый месяц Валентин переводил хорошую сумму. Она категорически отказывалась брать, а он на карту посылал – и попробуй верни их ему.

…Как им понравился Магадан! Уже с дороги от аэропорта влюбила в себя Колыма. Нашли, чем пугать. Такая красотища! Квартира у Степановых роскошная, четырёхкомнатная. Ещё жена, Оля, обустраивала.

– Вкус хороший был у твоей жены,– сказала Вера.

– Раз меня выбрала – точно вкус у неё хороший был. Ваня, покажи дамам их места. Будь хозяином.

Девочкам выделили комнату окнами во двор: прелестный скверик – белый снег, на деревьях шапки снеговые. Веру определили в комнату Валентина – там стояла кровать из карельской берёзы – шик настоящий. Валентин переселялся в гостиную на диван. Ваня показал свою комнату, заставленную всякими мальчишескими прибамбасами, что привело девочек в восторг. Ведь действительно, получается, что они впервые увидели мальчиковую комнату.

С дороги гости очень устали, и в первый день решили никуда не ходить, а отдыхать. На следующий день отправились в Олу – городок вблизи Магадана, выехали на берег на то место, куда прибыл первый корабль с геологами. Пока стояли, делали селфи и фотографировались, к ним выплыла нерпа: вынырнула, подняла голову. Свечкой постояла, а потом ушла под воду. И больше не показывалась. Вечером сходили во Дворец культуры на выступление танцевального ансамбля «Энер». Очень понравилось. Девочки пришли домой и старались повторять движения, что видели на концерте. У Светы, которая занималась в балетной студии, лучше получалось, Виолетте стало обидно, и Света в знак солидарности перестала танцевать.

Несмотря на усталость, Вера приготовила ужин. Валентин хотел отговорить, мол, обойдёмся, можно и в кафе сходить. Она настояла:

– С домашней пищей кафе не сравнится. Ещё находитесь в столовки, без нас. Думаешь, я дома меньше устаю? Да это же одна радость – на семью готовить.

…Сквозь сон Вера почувствовала, что в комнате кто-то есть. Не успела испугаться, как вдруг на кровать кто-то сел. Конечно, может, в чужой квартире девочки спать боятся и к ней пришли? Нет, это не дети. Она боялась вскрикнуть – разбудит, напугает. Валентин забрался под одеяло. Вера громко прошипела:

– Сбрендил? Пошёл отсюда!– стала выпихивать его.

Он был невозмутим:

– Имею не только полное право, но ещё и долг – супружеский. Не забывай, что мы – муж и жена. Могу паспорт показать, если не веришь.

– Мы же формально. Сам говорил, что не по-настоящему.

– Это я наврал. Про формальный наврал. Но обещаю, что врать больше не буду. Тебя никогда не буду обманывать. От нашей семьи братец хорошо с этим делом справился.

– Да он и не врал, кстати, не обманывал. Так получилось.

– У нас по-другому получится…

Вера соскочила с кровати и подбежала к двери, прошипела, чтобы не разбудить детей:

– Убирайся, говорю!

Насколько разгульным и бесшабашным был Павел, и насколько разумным и ответственным – Валентин. Уже на следующий день он отправил детей в ДК на какие-то игры. Благо, дворец через дорогу. Ваня – за старшего. Сам усадил Веру и выложил свой план: ему на выслугу можно уже через год, он собирался ещё остаться, пока Ваня школу закончит, а может, и навсегда в Магадане зажить. Можно на родину – в Курск, там и квартира есть. Но пусть решает Вера: или они с девочками переезжают в Магадан, или через пару лет все переберутся в Курск. На Москву Валентин не напрашивается.

Вере было неприятно, что он всё решил и её уступчивость, согласие на оформление брака истолковал, как ей казалось, вульгарно, потому ночью и припёрся ночью. О чём она и сказала. И они почти поругались. Когда вернулись дети, то застали Веру, готовящую на кухне ужин, а Валентина – смотрящего телевизор – по разным углам. Однако выслушать восторги детей все собрались в зало. Ужинали уже в тёплой дружеской обстановке. А спать Вера пошла к девчонкам, обрадовавшись их признанию, что они немного боялись ночью в чужом доме.

Валентин пробурчал:

– Нашла службу безопасности. За спинами детей прятаться некрасиво.

На другой день отправились день рождения товарища Валентина ещё с армейских времён: они договорились и остались здесь после дембеля. Сам он из Самары, жену привёз из Вологды, невестка – из Владивостока. География за столом! Валентин шутливо при всех высмеял девочек, что уже большие, а ночью одни спать боятся. Они в один голос запротестовали, сказали, что не боятся, просто с мамой лучше.

– Это ясно, что с такой мамой лучше, тут не поспоришь. Точно не боитесь одни ночью? Вот при всех скажите,– подначивал хитрован Валентин.

Вера онемела, а девочки дали слово, что они смелые, спать будут одни и маму даже не пустят.

– А если мама сама боится ночью, мы её в обиду не дадим, – никак не мог угомониться Степанов.

Вечер очень хороший был. Такая семья чудесная! Пели под гитару, танцевали. Валентин ни одного танца не пропустил, Вера даже устала. Домой шли, как многодетная семья: Вера с Валентином сзади под руку, дети впереди, о чём-то увлечённо болтая. И спать Вера пошла уже в отведённую ей комнату…

 Девочкам так понравилось на Колыме, что предложение Вани и Валентина остаться они встретили радостными криками. Улетать не хотели ни в какую! Договорились: и летом приедут на каникулы.

…Она полюбила второй раз в жизни. Но если в Пашку втюрилась с первого взгляда, то о своём чувстве к Валентину, что это не просто симпатия, увлечение, поняла, когда он два дня не звонил. Она извелась, просила дочерей, чтобы позвонили Ване, всё ли хорошо, но и Ваня не отвечал. Не догадалась у его друзей взять телефон! Неделю продолжалось это незнание: то ли решил, что надо разорвать отношения, то ли что-то случилось. Но не с обоими же! А Вере нервничать-то нельзя.

Позвонил через неделю: попал в аварию. Уже вышел из больницы. Всё нормально, обошлось одним зубом и синяками «на морде» и по всему телу: «Научно сказать – гематомы, а по-людски – фингалы».

Ваньке запретил выходить с ними на связь – проговорился бы.

Вера у экрана разрыдалась, а Валентин довольно улыбался:

– Вот как о любви-то можно узнать: долбануло тебя, а дурочки зарыдали. Значит, дурочки любят.

– Смешно ему! Мне волноваться-то нельзя, – проговорилась Вера.

…Рожать полетела в Магадан. Хотела, чтобы местом рождения у двойни был Магадан, а Валентин очень хотел встретить жену с детьми из роддома. Когда родились старшие сыновья, он был в плавании. И ни одного сына не встречал, не нёс из роддома домой.

К дочерям в Москву приехали дед и бабушка. На Новый год они все прилетели в Магадан, а в Москву возвращались с Верой и новорожденными. Летом должен и папа-пенсионер перебраться к ним. А Ваня – поступать в военное училище.

Но квартиру в Магадане Валентин оставил за собой: чудесный край – Колыма.

На илл.: Художник Валерий Цирценс. Магадан