Леонид ТАТАРИН. Сончыки
В лесах Белоруссии, на солнечных полянах, как только весной сойдёт снег, появляются красивые жёлто-розовые цветы с нежным ароматом. У нас их называют сончыки. В детстве с друзьями мы всегда ходили в лес в конце апреля, в начале мая собирать эти цветы, которые нам нравились больше, чем ландыши или любые другие подснежники.
Небольшие букетики этих цветов своим ароматом, красотой, как-то незаметно снимали наши тревоги, успокаивали, улучшали настроение и детям и взрослым.
В нашей деревне в школе было только семь классов. Но учителя были очень хорошие. Николай Степанович научил нас уважать математику, Ольга Самуиловна любить ботанику. В восьмой пришлось ходить в соседнюю деревню – семь километров утром пешком в школу, семь километров вечером домой. Осень, зима, весна – в любую погоду 15 учеников восьмого, девятого, десятого классов дружно и весело шли в Голынку, в школу.
Когда была хорошая погода весной и осенью, некоторые ехали на велосипедах. Иногда удавалось проехать в кузове попутного колхозного грузовика – автобусов ещё не было. Зимой, когда все дороги были заметены снегом, приходилось выходить из дома в семь утра, чтобы не опаздывать к первому уроку в 9 часов. Бывало, что приходилось встречаться с волками. Поэтому мы ходили толпой. И всегда брали с собой хорошие дубинки.
Школа наша считалась одной из лучших в Зельвенском районе Гродненской области. Кабинеты имели прекрасное оборудование, хорошая библиотека, учителя – грамотные профессионалы, искренне старавшиеся передать детям все свои знания, навыки общения, жизни в коллективе, умели так строить свои отношения, что ни у кого из нас не возникало никаких сомнений в том, что наша школа – самая лучшая.
Директором школы был Иван Антонович Бугаев. Он преподавал историю. Среднего роста, плотный, но не толстый. Всегда приходил на уроки в строгом чёрном френче полувоенного покроя с большими накладными карманами, с широким ремнём. Никогда не ругался – одного строгого взгляда достаточно было для наведения порядка в классе и школе.
Уроки труда для нас были интересны тем, что во дворе школы под навесом стояли два трактора. Старенький «Универсал-Фордзон» и небольшой «ХТЗ-НАТИ». Отслужившие свой срок в МТС, эти тракторы были подарены нашей школе. Нас учил на трактористов, шофёров, комбайнеров опытный механик Иван Константинович. Его жена, Елизавета Максимовна, вела уроки химии.
Всегда интересными были уроки физики – завуч, Александр Александрович Мошковский умел каждую тему урока связать с примерами из современной жизни, с практическими опытами на приборах, которых было много в кабинете.
Классным руководителем была строгая красавица Софья Ивановна. Не намного старше нас, она сумела так быстро сдружить мальчишек и девчонок из разных деревень, что мы и сами не заметили, как стали одной компанией. У неё не было ни любимчиков, ни отстающих – все способные, все сообразительные – математика стала для нас интересным предметом. Софья Ивановна убедительно доказала, что без математики невозможно понять ни одного явления природы, ни одного события в жизни.
Немецкий язык преподавала невысокая, даже маленькая ростом Галина Адамовна. Мои личные успехи в изучении немецкого в школе были более чем скромные, но, когда через пять лет пришлось работать в Германии, мне удалось вспомнить всё, чему нас учила в школе Галина Адамовна. Пригодились школьные учебники, которые взял с собой. Через месяц я уже свободно разговаривал с немцами на судостроительном заводе в порту Штральзунд, ходил в кино, в музеи, даже в гости к рабочим завода.
Русский язык и литературу в школе преподавал Сончык Александр Александрович. Его жена – Анна Владимировна – белорусский язык и белорусскую литературу. В нашей деревне Острово, в семилетней школе работала учительница Сончык Мария Александровна. Эту дружную троицу красивых, добродушных, отзывчивых учителей мы называли – Сончыки.
Однажды на уроке русской литературы Александр Александрович дал задание написать сочинение на тему «Что я вижу». Весь класс начал писать. Минут через пять учитель заметил, что я ничего не пишу, глядя в окно. Подошёл ко мне:
– Почему не пишешь?
– Вот всё, что я вижу.
Взяв мою тетрадку, прочитал молча, потом прочитал вслух для класса:
Утро, солнце встаёт,
Снег алмазом блестит,
В небе тучка плывёт золотая,
Лес далёкий шумит,
Лёд на речке горит
Переливами солнца играя.
– Да это он у Пушкина содрал! – громко фыркнула одна из девочек.
– Нет. Я сам написал это прямо сейчас, глядя в окно – возразил я.
– Он давно пишет, – поддержал меня мой друг Борис.
Александр Александрович молча поставил «5» в мою тетрадку.
Пришлось мне показать учителю после урока мои стихи. Кто-то взял одну страничку и, не сказав мне, отправил её почтой в редакцию районной газеты.
Недели через две, опоздав к началу урока, когда, извинившись перед учителем за опоздание, я сел за парту, кто-то из ребят положил передо мной свежий номер районной газеты, в которой было напечатано моё стихотворение.
В тот же день меня вызвал директор школы – по телефону меня вызывал редактор газеты Михаил Николаевич Кузнецов. Он попросил меня привезти в редакцию всё, что у меня есть.
Через несколько дней нас, семь парней десятого класса вызвали в районный военкомат. Раним утром, при хорошей погоде мы быстро прошли пешком 15 километров и к девяти утра прибыли в военкомат. Я первым прошёл медкомиссию и пошёл в редакцию районной газеты «Путь к коммунизму». Редактор взял мою тетрадку, поговорил минут десять, посоветовал писать не только стихи, но и рассказы о жизни в школе, о работе в колхозе.
В кассе мне выдали 70 рублей – мой первый гонорар. Сразу пошёл обратно в военкомат, где друзья мои уже получили приписные свидетельства. Получив своё, я позвал ребят в столовую, которая находилась недалеко. Все были голодные, а денег ни у кого не было. Но у меня – гонорар! За хороший обед для семи человек я заплатил 21 рубль.
– Ну, теперь ты у нас буржуин! – подшучивали друзья, пока мы бодро отшагали 15 километров обратно к своей школе.
С этого времени районная газета начала печатать мои стихи и рассказы. Иногда печатали областная, некоторые в Минске.
В мореходку
После получения аттестата я сразу направил заявление в Ленинградское мореходное училище на судоводительский факультет. Получив вызов, попытался получить паспорт, но в паспортном отделе меня направили к редактору газеты, который мне сразу сказал:
– Для тебя есть место в редакции. Поступишь на заочный факультет Минского университета. А про мореходку забудь!
С большим скандалом в райкоме комсомола, который тоже заставлял меня оставаться работать в газете, мне удалось получить паспорт только после того, как я привёл к редактору своего товарища Виктора Захарчука, который был на год моложе меня и тоже писал стихи и рассказы. Но его долго не печатали, пока я не начал править его тексты. Редактор с трудом согласился принять Виктора, который потом закончил факультет журналистики в Минском университете.
Через несколько лет Виктор уже работал редактором областной газеты в Бресте, потом редактором «Сельской газеты», получил хорошую квартиру в Минске.
В 1959 году двадцать три выпускника Голынковской средней школы получили аттестаты о среднем полном образовании. Двадцать два человека потом получили высшее образование, многие сами стали учителями. Только одна девочка – Катя Булак осталась работать в колхозе.
Перед тем, как выписать мне паспорт, начальник паспортного стола, слегка подвыпивший майор милиции, посмотрев моё свидетельство о рождении, в котором каждое слово было написано на казахском языке (родился в ссылке в южной Сибири в посёлке Кушмурун – Казахстан), а под ним на русском, рассмеялся:
– Азамат Татарин – звучит смешно! Давай напишем тебе в паспорте «Гражданин Татаринов» – так будет лучше!
– А разве так можно – произвольно менять фамилию? – удивился я….
– Мне всё можно – я начальник! – с весёлой пьяной улыбкой сказал майор.
– Нет. Спасибо. Не надо менять.
– Ну и будешь татарином, хотя ты написал, что ты белорус и разговариваешь на белорусском языке.
Мне выдали паспорт, и я уехал в Ленинград.
Конкурс на экзаменах в мореходку был большой – четыре человека на одно место. Надо было сдавать три экзамена. Первым был русский устный. Начал разговаривать со мной старый профессор:
– С таким диким акцентом ты хочешь быть капитаном? – и поставил мне тройку.
За остальные два экзамена, сочинение по русскому языку и математику, мне в экзаменационный лист этот же старик поставил тройки.
Проходной балл считался 12 и мне с девятью баллами при таком большом конкурсе соседи по общежитию посоветовали даже не идти на мандатную комиссию.
Набрался смелости. Или наглости. Пошёл.
Мои документы начал просматривать замполит, капитан первого ранга Верескун:
– Что же ты так? В аттестате все пятёрки, кроме тройки по немецкому языку…. Но на вступительных экзаменах три тройки….
– Это из-за моего белорусского акцента…. Меня даже слушать не стали – сразу ставили тройки, не посмотрев ни сочинение, ни правильно решеные примеры по математике.
– Да, ещё в характеристике написано, что ты писал стихи и рассказы. Печатался в разных газетах…. В редакции газеты нашего училища работать будешь?
– Да.
– Предлагаю принять.
Так я оказался курсантом судоводительского факультета Ленинградского Мореходного Училища на Каменном острове.
Жить пришлось в казарме. Режим дня точно такой, как на военной службе – утром и вечером по часу строевой подготовки, по субботам и воскресениям – военная подготовка. Увольнение в город – только в воскресение с 16.00 до 20.00. Отбой в 21.00. Подъём утром в 06.00.
Учёба мне давалась легко. С удовольствием ходил в кабинет мореходной астрономии, в котором был настоящий планетарий. Грамотные преподаватели помогли быстро освоить азы сферической тригонометрии, Они легко и доступно объясняли применение самых сложных формул и таблиц при определении места судна в море по звёздам.
Начальник мореходного училища, капитан первого ранга Грицук Иван Никифорович, во время войны полтора года работал в США в группе наблюдения за постройкой военных кораблей, которые строились для СССР по Лендлизу. В 1944-м он был назначен командиром эсминца, охранявшего конвой PQ. Во время перехода в Мурманск его эсминец был атакован немецкой подводной лодкой. Торпеда ударила прямо в борт – эсминец разорвало на две части, которые через две минуты утонули. Командир оказался в холодной воде. Через 8 часов его, без сознания, подобрал спасатель. В Мурманске его вылечили, но он потерял ступни обеих ног.
Молодые поэты
В первые дни сентября меня вызвал замполит училища и сказал, что он записал меня в студенческое литературное объединение при филологическом факультете ЛГУ (Ленинградского государственного университета). Каждую субботу вместо строевых занятий меня отпускали в 16 часов на Васильевский остров, где в одной из аудиторий ЛГУ занятия с начинающими поэтами проводил известный Ленинградский поэт Глеб Сергеевич Семёнов. Он интересно и грамотно объяснял правила стихосложения, приводил примеры красивой рифмы, зачитывал нам хорошие стихи Есенина, Гумилёва, Пушкина, Лермонтова, Байрона, которые в открытой печати не встречались, требовал высокой культуры русского языка. Там я познакомился с начинающими поэтами Сашей Йоффе, Ларисой Бесполдённовой, Осей Бродским, Сергеем Довлатовым...
Несколько раз мы выступали перед молодёжью с чтением своих стихов в клубе «10-летия Октября» на Обводном канале, в «Клубе Промкооперации» на Кировском проспекте.
Перед началом чтения своих стихов со сцены один из более опытных начинающих поэтов, кажется, Бродский, шепнул: «Ребята, по рваному с носа! Перед выходом на сцену надо глотнуть для смелости...»
У меня в кармане действительно был один рваный рубль. Пришлось отдать, хотя это был мой единственный и последний. Бутылка появилась быстро, но даже одного глотка я сделать не смог. Да мне это и не нужно было – читать свои стихи приходилось на вечерах в мореходном училище.
Однажды Глеб Сергеевич, сделав сначала замечание за хамовитое поведение, потом просто выгнал с занятий кружка Бродского за нецензурщину в стихотворной форме.
Довольно часто Глеб Сергеевич приглашал на занятия к нам известных поэтов, артистов, композиторов. Запомнилась встреча с композитором Оскаром Фельцманом, с поэтом Евгением Евтушенко. Когда хотели пригласить на встречу Анну Ахматову, выяснилось, что она болеет и приехать не сможет, но пригласила всех к себе на дачу. Мне её стихи не нравились, да и слишком много писали в газетах о разгульном образе жизни этой дамы. Поэтому я не поехал на эту встречу, но Бродский организовал небольшую группу и поехали в гости.
После первого курса мореходки 12 мая 1960 года я пошёл в море на парусной баркентине «Кропоткин». Три месяца бродил матросом по Балтике. Когда в сентябре снова пошёл на занятия в кружок молодых поэтов, попытался там читать стихи, написанные на паруснике
Море, как расплавленное олово
Катится тяжёлою волной...
Будто от вина мне мутит голову,
Горизонт закрыло пеленой....
Паруса полощутся в безветрии,
Над водой повисла тишина...
Только за кормою, чуть заметные,
Замирают звуки ревуна...
На занятия я привёл с собой курсанта старшего курса Виктора Головяшкина, который был весной 1960 года в Северной Атлантике на маленьком рыболовном траулере – ловил селёдку и писал стихи. Он прочёл одну строфу своего стихотворения:
Злой ветер, дождь, опять погода скверная,
Седые волны в борт с размаха бьют...
А в Ленинграде, ландыши, наверное,
На перекрёстках шумных продают...
Всем эти стихи понравились. Только Бродский сказал, что это не стихи, а глупости.
Прекратил я заниматься в кружке молодых поэтов только после того, как снова пошёл в море. Сначала в Таллине матросом на рыболовном траулере в Северную Атлантику, потом в Калининград матросом на большие рыболовные траулеры-заводы. После окончания мореходного училища, получив диплом, начал работать штурманом, потом капитаном. Всего работал в море пятьдесят лет, в том числе сорок лет капитаном на разных кораблях во всех районах Мирового океана. Но всегда писал стихи и рассказы, которые печатались во всех газетах Калининграда, в «Литературной газете», в газетах «Литературная Россия», «Советская Россия», «Правда», в альманахе «Полдень»… И всегда с благодарностью вспоминаю мою родную школу в деревне Голынка, наших прекрасных учителей!
На илл.: Баркентина «Кропоткин» под парусами в умеренный ветер
