Анатолий КАЗАКОВ. Барачное детство

Рассказ

Что надобно для рассказа? Да, поди, много али мало. Кто-то всю жизнь проживёт и после книгу напишет, а кто-то с молодых лет пишет.

Писать я начал, когда мне было за тридцать. Думаю, повлияло на это происходящее вокруг, развал и разграбление родного до боли завода отопительного оборудования. Саднило душу, ох, как саднило! Жизнь на одной картошке и капусте. Сложно видеть, как растут твои дети, и как рос ты, где было советское, хоть и барачное, но воистину счастливое детство.

Ныне мне пятьдесят пять. Поутру выглянул в окно. И увидел, как техника сгребает в кучу снег со двора. Куча получилась большущая и состояла из огромных снежных комьев. Снежные пласты эти чем-то напоминали брикеты с рыбой, только вот рыбы там не было, а был слипшийся, спрессовавшийся снег.

Почему же мне вспомнились именно брикеты с рыбой? Когда наш завод разваливался, мы обменяли котельные установки на рыбу. Прилетел на наш Братский аэродром огромный самолёт «Руслан». Загоняем внутрь две грузовые машины Камаз, и они там как два спичечных коробка в трёхлитровой банке – вот такая махина!.. Таскаем мы рыбу в брикетах, тяжеленная, брать неудобно, к тому же холодная рыба –  мороженная.

Сначала из самолёта выгрузили, потом на заводе мотыжились, в родном радиаторном цеху. Словом, поели мы тогда красненькой рыбки!.. В то время, страшенных девяностых, когда есть было нечего кроме картошки, которую сами и выращивали, эта рыба накормила нас. А начальство за разгрузку трёхлитровую банку спирта поставило. Голова после от него, окаянного, шибко болела.

Пусть теперь греют котельные установки наш Север, они у нас качественные, не пожалеете, добрые люди. Рассказывали наши мужики, что привезли как-то на Север американские котельные, и когда шибануло за шестьдесят, они не выдержали, наши же привычно работали.

В Сибири оно как, а, точнее, у нас в Братске: зима, почитай, с октября начинается. И вот с того времени старые иномарки, которых нынче набрал простой люд в кредит, утюжили этот самый пласт снежный сколько было им угодно. Техника сгребла снег, да и уехала.

И вот стоит гора снежная. Вижу в окошко, что уже к этой горе мужик подвёл маленького ребёнка. Стоят, глядят, ребятенок, жестикулируя ручонками, о чём-то рассказывает отцу. Смотреть на такую картину жизни умиротворительно. На сердце наступает покой, которого порою ждешь не дождёшься.

Не успел я и чаю попить, а на этой горе уже два мальчишки сидят. Ох, зайчатки! Забрались вы на гору-то, и не ведаете, что душу мне омолаживаете.

Невольно вспомнилось, как в бараке мы с другом детства Эдиком забрались на гору. Была она, правда, не снежная, а состояла из мелко обрезанных досок, кто-то на дрова привёз. Так мы на самом верху шалаш наспех соорудили, сидим, словно в танке. Я пошевелился, и сооружение наше развалилось. Эдик тут же меня пузырём назвал.

Бывает, не видимся с Эдуардом Владимировичем по полгода и больше. Иду к нему на День рождения, а он уж подъезд пятиэтажного дома стережёт, дверь нараспашку. И самогонишки домашней хватанём, друзей ушедших помянем. Бывает, что в июле картошка у меня дачная заканчивается, звоню другу, тут же два ведра с горкой, холодной, только что поднятой с гаражного подвала привезёт – на старом отцовском «жигулёнке». Всё это греет душу, ведь ежели глубже копнуть, это и есть наша Отчизна…

Вынес помойное ведро, сходил в магазин «Ёлочка». Раньше это был детский магазин, и люди из трёх посёлков ехали сюда за игрушками. Хорошие были наши советские игрушки, больно было потом видеть, как заводы, производящие их, в девяностые развалились. Большим потоком прибыли китайские аллергенные игрушки. Но прошли годы, и слава Богу, появились снова и наши игрушки. Катит по улице железный Белаз мальчик, другие мальчишки просят поиграть, и давай его нещадно гонять, разбивать, а машина ничего, не сдаётся, хоть и морда стала помятой.

Магазин давно стал продовольственным, но название «Ёлочка» осталось. Покупаю хлеб, перловку, иду домой. Жена, нынче уходя на работу, наказала мне сварить перловой каши и пожарить куриные котлеты. Дело моё нынче таковое, что после сложной операции и наклоняться нельзя.

Но человек ко всему привыкает. Стою, кухарю на кухоньке. Дома наши деревянные, двухэтажные, восьмиквартирные. В начале строительства Братска построенные, и жаловаться на их старость я не буду, им уже за шестьдесят лет, дюжат ещё, брус заготавливали, когда тайга была экологически чистой, высушивали много.

Посёлок наш давно состоит из разных домов, но деревянная его часть состоит из улиц Радищева, Лермонтова, Чехова, Некрасова, Грибоедова, Пушкина, Лескова, Тургенева, Горького, Маяковского, Островского – литературный посёлок получается. Живёт в нём простой наш сибирский народ, поприезжавший сюда на Всесоюзную стройку со всего Советского Союза, и ставший волею жизни сибиряками.

Но, знамо дело, жили тут с далёких времен местные жители. Кого царь-батюшка в кандалах пригнал, кто по государевой службе, но главный кормилец был наш пашенный крестьянин (Шерстобоев В. Н. «Илимская пашня»). А ежели поглубже копнуть, то жили тут раньше буряты.

Низкий поклон первостроителям Братска за такие названия улиц, за приобщение к литературе нашей классической. Город Братск был городом романтиков, комсомольцев, но и без заключённых строительство не обошлось…

***

Снова тянет в окно поглядеть, а там уж целая ватага мальчишек вокруг снежной горы носится, а крику-то!.. Гляжу, и девочки среди детворы есть. Те двое, что пришли первыми на горку, сидят наверху, другие пытаются взять неприступную крепость. Началась война, снежки, словно гранаты, летают по всему периметру горки. Водитель техники, который давно уехал, поди, и не ведает, какую радость для ребятишек сделал. А восседавшие на вершине горки два молодых бойца не пускают остальных наверх.

Началась баталия, а озорного, задорного, из детской души идущего, словно весенний развесёлый ручеёк, крику-то!.. Он всегда душу радует. Сколько бы бед не предвещали умные аналитики, идеологи, политики, но растёт младое племя нашей России, а эти самые умные дяди всё спорят о том, о сём, де, молодёжь уже не та.

А я вам, умнейшие, скажу. Именно эта молодёжь ныне вас защищает на границе, в МЧС, молодые ребята каждую секунду спасают людей, молодые врачи и фельдшера лечат нас, молодые учителя учат наших детей. Хватит по телевизору жути нагонять, надо просто каждому сделать что-то доброе, тогда и жизнь улучшится. Наивные слова пишу, но они от души.

Когда я понял, что силы уже далеко не те, что были в молодости, и когда всё чаще приходило в голову понимание того, что в любую секунду можешь помереть, стал я ходить по школам, детским садам, дарить свои детские книги. В типографии цены огромные, но я по пятьдесят книжек закажу, раздам, и на душе легче.

Дети с интересом слушают о писателях нашего города, таких, как фронтовик Иннокентий Захарович Черемных. Он адъютанта фельдмаршала Паулюса в плен брал, всю войну в разведке провоевал, и книгу написал знаменитую «Разведчики». Она  выходила в советское время и была читаема. Интереснейшая книга, ибо писал её сам разведчик, наш сибиряк-бурундук, проползший на брюхе всю войну. А после адской войны возглавивший коммунальное хозяйство молодого города Братска.

Начальник Братскгесстроя, знаменитый Иван Иванович Наймушин, когда Иннокентий Захарович немного оробел от такой должности, ибо это было самое натуральное лобное место, сказал разведчику-фронтовику: «Только такой, как ты, и выдержит». Город строился семимильными шагами, квартиры распределяли более-менее справедливо, но это было ох, как нелегко, вот тут-то и понадобилась выдержка фронтовика.

 Надобно только от души рассказывать детям в школах об этом. А если не рассказывать, то не будут ничего знать. Например, на мой вопрос, кто такой фельдмаршал, шестиклассники не ответили. Рассказываю детям про известного всей стране братчанина, детского писателя Геннадий Павлович Михасенко. По его произведениям были сняты художественные фильмы «Пятая четверть», «Милый Эп». Рассказываю, как геройски погиб в Афганистане мой друг Андрей Орлов, и ведь слушают с интересом.

Ходят наши дети по бульвару Орлова, и не ведают, кто он был. Беда это! Так всё создано в жизни, что каждый может делать добро. Например, плотник может сделать табурет и подарить его нуждающимся или друзьям. Помню, когда работал сварщиком, то делал для друзей печки для бань, или просто буржуйки, сотнями делал, и раздаривал, металлу в стране было много.

Каждый год отправляли в колхоз, каждый год я сваривал по сорок буржуек, а после колхоза деревенские их с удовольствием забирали себе. Нынешнее волонтёрское движение – по-настоящему хорошее дело. Помоги Господь, нашим молодым ребятам и девчатам! При любой профессии можно помочь людям, и совсем не зря нашу Русь называли сердобольной.

Женщина-дворник нашла зарплатную карту девушки моего сына и отдала мне. Даже от таких простых поступков, верю, наша страна становиться крепче духом. Дарю той женщине свою детскую книгу «Трепыхашка», и – хорошо от этого.

Вот так снежная горка!.. Сковырнула в моей башке много чего.

Гляжу на снежную горку, на резвящихся детей, и знамо дело, детство своё вспоминаю, барачное. Ух и покатались мы с крыш сараек зимою, и горка была недалеко от нас большая, сколько раз носы разбивали, но ведь и закалялись тем самым, крепчали. Всеобщую любимицу двора собаку Стрелку хоронила вся барачная армия мальчишек, плакали, разве забудешь такое?..

На наших глазах всё так стремительно, космически развивалось, ломались бараки, возводились многоэтажные дома. Стою я, щупленький, часто болеющий мальчонка, гляжу, как неподалёку от нас барак мужики разбирают, слаженно работают люди, прямо богатыри. А я убегаю в свой барак, и думаю: скоро наверно, и до нас очередь дойдёт. Разглядываю снежные узоры на окошке.

Подхожу к окну в комнате, поливаю домашние лимоны, которые радуют глаз проходящих людей – живу на первом этаже, всё на виду. Через дорогу пустырь, раньше там стоял такой же, как и у нас деревянный дом, но его снесли, людей переселили в новые дома. А вот на пустыре остался железный гараж.

Господи! Чудна память человеческая, воистину чудна! В этом гараже много лет назад стоял старый «Запорожец», двоюродный брат Володя опаздывал на самолёт, и мы на этом «Запорожце» едем, но ехать эта машина быстро не может, хозяин машины жмёт на полный газ, кажется, что сейчас взлетим или взорвёмся.

Но взлетел самолёт, и брат улетел в деревню к бабушке, поправлять забор и пить парное молоко, есть пироги из русской печи. Отведать бы нынче такое ёдово, но билета в детство нет, а может и есть, ведь пишу же я этот рассказ.

Рядом с гаражом стояли сарайки. Мы с братом ночевали в сарайке, перед рыбалкой, чтобы не проспать. Под утро прохладно, эта прохлада и будила нас. Поймал брат тогда щуку килограмм на семь. Тётя Зина стесняется идти на базар продавать, я говорю ей: пойдём со мною. Так мы даже щуку на прилавок не успели поместить, сразу купили. Брат учился в институте, а денег как всегда не хватало, вот и продали щуку.

Мотоцикл «Восход» находился в сарайке, дверь из тонких досок, нехитрый замок навесной, у многих так мотоциклы стояли в сарайках, воровства почти не было…

Поел винегрета с котлетой, которые мамочка заботливо приготовила для меня и уехала на служебном автобусе на железобетонный завод. Снова иду глядеть, как разбирают барак.

А в нашем бараке спокойствие, из комнаты многодетной семьи Бутылкиных раздаётся громкая музыка, знаменитая группа «Синяя птица», исполняет песню «Мамина пластинка». Пластинку эту крутят они целыми днями.

Рядом стоит огромных размеров сосновый пень. Таких огромадных пней я больше не встречал в жизни никогда. В соседнем бараке две семьи частенько пьянствовали, потом дрались. Помню, это были Кузевановы и Горловы, а для нас, мальчишек, это был бесплатный спектакль.

У Горловых была дочка Света, болела рахитом. Помню, моя двоюродная сестра Галя, работавшая медсестрой, рассказывала: «Спасали Светку, кислородные баллоны тяжеленные волокли, торопились, но Света умерла».

И вот через многие годы приходит понимание, что дрались Кузевановы и Горловы как-то беззлобно.

Недалеко построили трансформаторную будку, забегаем туда с мальчишками, а там шкуры собак ободранные, убегаем, и кто-то из многочисленных Бутылкиных, уже говорит, что это «химики» собак едят. Химиками у нас называли людей, которые отбывали свой срок на поселении. Становилось страшновато.

Мамочка моя работает во вторую смену, снова ночевать одному с котом Барсиком. Как же хорошо тем, у кого есть братики и сестрёнки. Но к вечеру родители моего друга Эдика, отпускают ночевать ко мне друга, вот так нежданная радость. И чёрно-белый телевизор «Берёзка» транслирует нам, как наши лучшие в мире хоккеисты показывают такую игру, от которой не оторваться, да так, что и поесть забывали.

Хорошее настроение было у тёти Нины и дяди Володи. Из деревни, что на Брянщине, им прислали посылку, а там – домашняя колбаса. И дядя Володя говорил:

– Хорошо в нашу Сибирь посылки посылать, у нас морозище, всё сохраняется, а лето жаркое, но короткое, а летом колбасу не делают в деревне. Скот по осени забивают. Родители наши, поди, всем троим моим братьям послали вкуснятинки. Ой, а ведь нас трое братьев, я старший. Надо тоже что-то послать. Нина! Придумай что-нибудь.

***

Я стою и снова гляжу на снежную горку, время настоящее, мне пятьдесят пять лет. Интересна человеческая память, взяла и вмиг в детство меня возвратила. Дорогой дядя Володя ныне сильно болеет, рак почки, врачи сказали, если делать операцию, то не перенесёт. Встретил недавно тётю Нину, она, сердешная, и поведала об этом. О, Боже! Как же я благодарен Создателю, что все эти воспоминания есть в моей жизни, стоим, разговариваем о жизни с дорогой тётей Ниной, я прямо-таки с жадностью слушаю её дорогой для души голос. Переживает за мужа, говорит, что дело плохо, что в таком состоянии, а курит. Спрашивает о маме, говорю, бегает ещё, восемьдесят два года мамочке моей. Тётя Нина в ответ:

– Молодец! Шустрая! Так и надо.

Нынче в нашем посёлке Гидростроитель, все ходят в магазин под названием «Советский Союз», хозяин там армянин. С толком подошёл к делу, и большие фото советских лет по всему магазину размещены с дорогим Леонидом Ильичём Брежневым, и строительство легендарного, воистину героического Братска изображено, но, главное, продукты там всегда свежие. А Бурятская, Абаканская и Красноярская тушёнка, рыбные дальневосточные консервы, в особенности сайра, иваси, шпроты, фрикадельки, и килька под названием «За Родину», пользуются особым спросом. Скоро лето, и все Братчане запасаются к народному дачному сезону.

Заходим с тётей Ниной в этот магазин и теряемся. Она напоследок громко говорит:

– Своим всем привет передавай.

Я кричу, чтобы дяде Володе от меня поклон передала. Помню, дядя Володя, когда первый раз пенсию получил, говорил мне:

– Хоть теперь у жены не буду на табак просить.

Были окаянные девяностые годы, на заводе не платили совсем, а тут пенсию принесли, и настроение дяди Володино понять было можно, ибо шибко выстрадано всё это.

Дорогой дядя Володя! Как же дружно мы жили в бараке. Дядя Зиновий с тётей Русей, пан Величинский с тётей Дусей.

Паном Величинским мама моя называла дядю Володю, родом он был из Днепропетровска. Помню, наготовит свиньям в огромной кастрюле, и несёт в сарайку в одной тельняшке, а на улице меж тем все сорок градусов. Сильны были люди!

Мамочка моя часто мирила тётю Дусю с дядей Володей, сложны характеры людские. Мама после рассказывала мне: «Зайдёт к нам в комнатушку пан Величинский, а мы только что со второй смены приехали, вместе на железобетонном работали. Ночь, я печку скорее затапливаю, гляжу, ты под тремя одеялами лежишь, спишь, ресницы у тебя, сынок, инеем покрылись, быстро наша печка остывала, сколько не топи, барак есть барак. Сама от усталости валюсь на железну кровать, маленько засну, вскочу, а в комнатушке нашей уж тепло. А пан Виличинский всё сидит на табуретке, грустит, рассказывает мне о том, что с Дусей поругались, а мне неудобно, ведь уснула, а как не уснуть – в три смены работали…

Чудна человеческая память! Встречаю недавно Геннадия Бутылкина, говорю ему, что он всех больше на отца похож, обнимаемся, чуть не плачем, вот и Гене уже полтинник стукнул по маковке. Он всё босоногим мальчонкой бегал по бараку, ой, да что же я, все мы были босоногие, и занозы не беда, любой иголкой или булавкой без обработки вытаскивали, и никакой инфекции, ну если только зелёнкой иногда помажут, вот уж воистину целебное на все случаи жизни лекарство.

Вспомнился вдруг Витя Головин, учились с ним в тридцать восьмой школе. Сидели за одной партой. Однажды его на какое-то время посадили наши правоохранительные органы. Потом отпустили. Заходит в класс, и снова мы за одной партой.

Хороший парень был. После армии работал у нас на заводе сварщиком, радиохулиганили с ним, потом поехал в Бодайбо, добывать золото. Там за кого-то заступился, словом убили его. Справедливый он был и сильный духом человек. Встретил его маму, поклонился, она обрадовалась, что помнят его Витю.

…Жена моя, Ирина, уже пришла с работы, и громко говорит мне:

– Ты что к окну- то присох?

И я нехотя очнулся от своих воспоминаний. Перловка с котлетами готовы, чай с шиповником, который в конце августа собирали в нашем Сибирском волшебно-красочном лесу запарен. На горке дети по – прежнему весело трезвонят. Играйте, кричите, трепыхайтесь, и веселитесь наши хорошие…

На илл.: 1960 год, семья строителей спешит на работу (из серии «На берегах Ангары»), художник О. Г. Верейский