Владимир ПРОНСКИЙ. Лель из Пустошки

Повесть

1

С утра Сергуня Мышкалов бегал по управлению механизации – подписывал обходной лист. За три года работы его многие успели узнать, многих знал он сам, поэтому почти в каждом отделе в ответ на чей-либо вопрос отвечал неопределёнными словечками, вызывая удивление: не такой уж он никудышний, чтобы рассчитываться в начале лета, когда со стройки даже забулдыгу не сразу выгонишь.

Причина была одна, и очень для него серьёзная: неожиданно разругался с Алисой, да так, что не осталось никаких зацепок для отношений. Обидно, конечно, если полтора года обхаживал её – высокую, привлекавшую длинными волосами, каштановой волной струившихся на ветру, надеялся жениться на ней, а всё разрушилось в один момент. Как-то, гуляя по парку, сделал предложение, она же заявила прямо и цинично, слегка отступив, словно со стороны пожелала взглянуть на дерзкого человека:

– Спасибо, но у нашего брака нет перспектив. Извини!

Всё перевернулось в Сергуне: «Ага, в прошлом году для поездки на море был нужен, а теперь «нет перспектив». Надо бы промолчать, но не сдержался, съязвил:

– Зачем студентке бульдозерист?! – и, круто развернувшись, ушёл.   

На следующий день написал заявление на увольнение начальнику мехколонны, решив уехать домой. Сперва заявление тот не подписывал, пытался заставить отработать положенное время, но Сергуня пригрозил:

– Если сразу не отпустите – больничный возьму! Вам это надо?

И на него махнули рукой. Он понимал, что поступает неразумно, наверняка будет жалеть, но ничего не мог с собой поделать. За шесть послеармейских лет Сергуня работал в артели старателей – золото мыл в Сибири, потом мелиоратором, лесхозу год отдал, узнал, что такое дорожный строитель, пока не обосновался в Москве, случайно познакомившись и сдружившись с начальником участка, земляком Алексеичем. А перед этим отработал месяц бесплатно в загородном поместье какого-то олигарха, когда его управляющий «кинул» на зарплату, сперва пообещав полный расчёт по окончании работы. Вместо денег дал номер телефона, мол, звони недельки через две. Позвонил – ни ответа, ни привета. Хорошо, что вспомнил о земляке. И вот теперь он-то и огорчился более всех, когда Сергуня зашёл подписать обходной, укоризненно посмотрел и сердито спросил:

– Значит, сматываешься?!

– К родителям еду, – внёс ясность Мышкалов, – в родное село.

– А чего же о них не думал, когда отправлялся на заработки? – спросил Алексеич и наткнулся на невинные голубые глаза Сергуни.

– Правильные слова говоришь, – согласился он, – и, наверное, знаешь такое слово «надо». Понимаешь, надо мне уехать. Тоскливо стало. Я и живу-то на Коровинском шоссе – проспекте «Му-му», как мы в общежитии называем. К тому же у меня, похоже, характер отцовский, непоседливый. Он, кстати, на Север мотается вахтами. Так что мать практически одна.

– За длинным рублём погнался отец-то?

– Так и есть. Сестра у меня имеется младшая. В прошлом году поступила на платное обучение в университет, и все его деньги практически на неё уходят. 

– Это хорошо, что о дочери заботится. А ты-то чего суетишься. Все из провинции в крупные города перебираются или вахтами ездят, а ты в другом направлении отчаливаешь.

– Там у нас фермер появился. Землю в аренду берёт, пустующие поля распахивает – без работы не останусь. А надоест в селе – вернусь. Ведь возьмёшь же, Алексеич? А? Знаю возьмёшь!

– Что ты заладил: «село» да «село», – неожиданно вспылил полноватый Алексей Алексеевич и покрылся красными пятнами от волнения. – Да если хочешь знать, я сам сельский. Ещё при советской власти приехал в Москву, а что-то не убегаю назад.

– У тебя семья, квартира, дача! А мне что терять: подпоясался да поехал!

– И у тебя всё будет, пусть и не сразу.

– Тебе квартиру государство отвалило, а мне кто отвалит, даже если женюсь, и детишки будут. Всё это мы знаем. Так что пришёл не о жизни рассуждать, а попрощаться. Чтобы всё чин-чинарём было. Хочешь, за бутылкой слётаю!

– Ни к чему это, – посерьёзнел начальник. – Не в выпивке дело. Знал бы, сколько за тридцать лет моей работы так вот пришло и ушло. Это ж сила. Армия целая!

– Тем более расстраиваться нечего. Тогда не поминай лихом!

Сдав бульдозер и получив на следующий день расчёт, Сергуня вернулся в общежитие, чтобы дождаться соседей по комнате и отметить вечерком увольнение. Но, повалявшись на голой кровати, передумал. Быстро собрал в сумку одежду, во вторую – обувь и мелочёвку, черканул прощальную записку, и вместе с тысячей придавил её пустым и мутным графином. Вызвал такси и отбыл на автовокзал.

2

Загрустил Мышкалов, пока ехал в автобусе. С попутчиками не разговаривал, а уткнулся в смартфон и изредка поглядывал в окно. Только полегчало, когда сошёл на конечной в своём райцентре, словно попал в иной мир. Это немного успокоило, хотя на случай непредвиденный встречи с кем-либо приготовил версию о мнимом отпуске. «Меньше пересудов!» – думал Сергуня. Ведь в последние годы он раздражался от сплетен сельчан, от которых ещё с детства приклеилось прозвище «Лель». Слово неплохое, но всё равно с ироническим оттенком, не совсем серьёзное. Мол, красив парень, да пользы от его красоты. «Завидуют!» – думал Сергуня, повзрослев, хотя прозвищами никого не удивишь, привыкли к ним, будто так и надо.

От райцентра Ополье до Пустошки всего-то семь километров, но с сумками не очень разбежишься. Без них было бы в радость пройти знакомые километры, но с ними все мысли о такси. Таксисты, ожидавшие автобус из столицы, сразу заметили его поклажу, и вскоре она перекочевала в багажник таксомотора. 

Проехали мимо гостиницы, торгового центра, больницы, мелькнул мост через Калиновку и потянулась бесконечная слобода, где Сергуня учился в средней школе, а в Пустошке была лишь восьмилетка, сейчас и её нет; на автобусе собирают школьников по округе и везут на занятия в слободу. За слободой, как всегда неожиданно, при выезде на высокий водораздел открылось широкое пространство, закружившее бесконечными горизонтами. Вскоре дорога скользнула в лощину, скользнула на взгорок, один поворот, другой – вот и Пустошка, выглядывавшая разноцветными крышами из разросшихся вётел и берёз вдоль улиц, и речка Калиновка, синеющая меж кустов черёмух, калины и шиповника. Село не велико и не мало. Длиннющая Центральная улица, бывшая сто лет назад Купеческой, посерёдке расширяется до площади с церковью, магазинами, администрацией, почтой, клубом; параллельно Центральной пять улиц помельче. На крайней, повернувшейся лицом к Калиновке, родной дом Мышкалова, солидно глядевшийся с тех пор, когда отец срубил тёплую пристройку, подвёл газ; гараж они ранее поставили – Сергуня был тогда пацаном. Теперь он пустовал – отец продал машину в прошлом году, устраивая дочь в университет. На бюджетное обучение не получилось, да, говорят, простому смертному туда и не поступить, – пришлось идти на платное. «Все жилы из себя вытяну, а добьюсь, чтобы дочь получила образование. В прежние годы о нём не думали, а теперь человек без него пустышка!» – сказал он тогда жене и завербовался на Ямал.

Вспомнил Сергуня заклинание отца, и, зная, что он сейчас на Северах, а сестра в институте сдаёт сессию, попытался отгадать, чем занимается мама. Когда же чернобровая и румяная Елена Николаевна вышла на крыльцо, то и гадать перестал: сына встречает! Обнялись, расцеловались, и она, немного растерявшись, всё повторяла и повторяла, вытирая руки о фартук:

– Вот и слава Богу, что прибыл! Хотя мог и позвонить – пирогов к твоему приезду напекла бы!

Они прошли в дом, Сергуня не успел разобраться с дороги, а уж по улице понеслось:

– Лель прискакал!

После того как подоили корову и поужинали, Сергуня по-стариковски долго сидел на лавочке перед домом – дышал свежим воздухом и не мог надышаться. И прислушивался к тишине, удивлявшей всякий раз, когда приезжал из города. Вроде и нет тишины в полном смысле: на одном порядке мыкнет корова, на другом звякнет опрокинутое ведро, да где-то далеко стучит и стучит трактор, совсем не нарушавший тишину, а наоборот, оттенявший её, помогавший услышать. Или вдруг загомонят галки на колокольне и сразу, как по команде, замолкнут. Сергуня знал по опыту, что через денёк-другой привыкнет к ароматному воздуху, и тишины особенной замечать не будет, и потому в первый вечер подолгу сидел перед домом или спускался к речке и присаживался на старую лодку, когда-то построенную вместе с братом. Хоть и добротно засмолили её, но она без ухода быстро обветшала: брат только несколько дней в году использовал, когда приезжал перед ледоставом и бил с неё рыбу острогой, приманивая её в омутах на электрическую лампочку. Отцу было не до лодки, а Сергуня редко наведывался в село, лишь в тот год, когда встречался с одноклассницей Тамарой из слободы, катал её по речке. Калиновка не широкая, за считанные минуты они попадали на левый берег, возвышавшийся каменистыми уступами известняка, и долго ползали на коленях по широкому лугу, до оскомины ели клубнику и целовались, насквозь пропитываясь её ароматом. В первые годы лодку держали на цепи, а когда она стала дырявой, сняли замок, вытащили повыше на берег, всё ещё надеясь, что когда-нибудь отремонтируют. Она давно дожидалась хозяев, и вот пришёл один, посмотрел и вернулся домой, услышав оклик матери.

Елена Николаевна успела за это время устроить сыну постель на веранде – его любимом месте, где и воздух сухой, не как в кирпичной избе, и солнце по утрам не мешает – спи до обеда! Пока взбивала подушку, прикидывала в уме, надолго ли приехал Серёжа, а прямо спросить не решалась. «Праздников нет, день будний и завтра такой же, видно, поживёт», – решила она и ещё раз осмотрела постель, а напоследок перенесла из избы зеркало и пристроила близ кровати – любит Серёжа на себя посмотреть. Поставила и банку молока на тот случай, если ему пить захочется. И вдруг вспомнила, что в прошлом году сын вот так же приехал под вечер, и день был будний, а пожил всего ничего. Оказалось, отпуск провалялся у моря, а родителям оставил только два дня. «Вдруг, и нынче так же…» – испуганно подумала она и решила: чем гадать да тоску на сердце нагонять – лучше сразу спросить. После робкого вопроса, Сергуня тряхнул пшеничными кудрями:

– Мам, поживу!

– Ой, как хорошо-то! С сенокосом поможешь!

3

Утром Сергуня по-настоящему разломался от негромкого разговора перед верандой. Разговаривала мама и – по голосу догадался – соседка Дарья.

– Ой, беда! – жаловалась она. – Палец-то, гляди, аж посинел, как колечко-то врезалось. Ходила к медичке, да записка на медпункте висит – в Ополье по делам уехала.

– Зверобоем пополощи, – советовала мать.

– Полоскала, но всё одно придётся Нину ждать, – вздохнула Дарья. – Ведь под кольцо извёстка попала. Впервые такое приключилось. – Увидев вышедшего Сергуню, спросила: – Серёженька, может, перепилишь колечко, я и напильник взяла. Дед мой взялся, да отступился – руки неспособные.

Посмотрел Сергуня на ржавый напильник и сходил, нашёл в отцовских инструментах надфиль и кусачки. Вынес валерьянку и протёр ею надфиль. Дарья удивилась:

– Это зачем же добро-то переводишь?

– Так нужно, – усмехнулся Сергуня. – Валерьянка на спирту настоена, микробчиков им разгоним и можно будет приступать. Давай-ка и палец обработаю.

Он плеснул из пузырька на палец, соседка заохала, сомневалась:

– Серёж, подождём Нину…

– Жди её, – сердито ответил он. – Она, может, фигли-мигли с кем-нибудь крутит!

Он положил Дарьину руку на перило крыльца, поудобнее ухватил грубый палец. Едва Сергуня прикоснулся надфилем к кольцу, и Дарья отозвалась стоном, понял, что зря ввязался. Кольцо было из неведомого алюминиевого сплава, и так сильно врезалось в припухший палец, что он, казалось, держалось на тонюсенькой жилочке, готовой вот-вот оборваться. Но отступать поздно. Сергуня настойчиво шмыгал по кольцу, но более страдал палец, и вскоре выступила кровь. Увидев её, Сергуня повторно облил палец валерьянкой:

– Прекращаем это дело. Я не живодёр, чтобы без заморозки пилить живого человека!

– Нет уж, милок, если взялся – доведи до конца. Мне уж будто полегче сделалось.

– Тогда за последствия не отвечаю! – на всякий случай предупредил он.

Далее «операция» продолжалась без разговоров: Сергуня молча, чтобы не отвлекаться, а Дарье было не до того. Её высокий и обширный лоб от боли съёжился складками, сама она, страдальчески поджав губы, постанывала и часто дышала. Вскоре на помощь пришёл её муж, по прозвищу Подсеват. Маленький, тощий, он напоминал недозревший стручок гороха. В прошлом году попал в больницу с инсультом, после этого немного оклемался, но ногу по-прежнему подволакивал и постоянно тряс рукой, будто муку решетом сеял, за что и получил беззлобное прозвище. Комкая трясущимися руками полотенце, он промокал на лбу жены бисеринки пота и что-то испуганно шептал. 

Когда Дарья вскрикнула, Сергуня понял, что кольцо разъединилось и зазубринами впилось в воспалённый палец.

– Ну, вот и всё! – облегчённо сказал он, будто кольцо пилил на своей руке. – Осталось разогнуть.

Он взял кусачки и увидел высокую, голенастую девицу, коротко стриженную.

– Вы соображаете, что делаете?! Это варварство! Откуда вы такой взялись? – удивилась она.

Дарья попыталась что-то сказать в защиту соседа, но фельдшер и слушать её не стала:

– В больницу вас отправлю, на своём участке варварство не потерплю!

– Кольцо снимем – хоть куда отправляйте, – не уступал Мышкалов.

– Гражданин! – вспыхнула девица. – Вы как себя ведёте, а ну, позвольте!

Сергуня и девица тянули руку каждый к себе, а Подсеват, не зная, чем помочь Дарье, бестолково и испуганно топтался рядом.

– Да что же вы, окаянные, вытворяете?! – неожиданно заголосила она, будто разгоняла петухов. – Дед, чего смотришь? Возьми палку хорошую, не то они руку напрочь оторвут!

Дарья неожиданно прослезилась и её слёзы подействовали: фельдшерица отскочила, а Сергуня быстро опомнился:

– Вот это правильно! – И через секунду разогнутое колечко лежало у соседки на ладони. – Теперь ты у нас незамужняя, Дарья Ивановна!

– Вы, молодой человек, рано успокоились. В любом случае я это так не оставлю!

– Свежо предание, но верится в него с трудом, – ухмыльнулся Сергуня. – Придётся вечерком получить разъяснения и поближе познакомиться!

Елена Николаевна видела и слышала, как сын пререкался с Ниной и, когда та ушла с Дарьей делать ей укол от столбняка, сказала Сергуне вроде бы шутливо:

– Тебе-то разве такая нужна? От такого красавца любая городская не откажется!

Сергуня усмехнулся, вспомнил московскую студентку и спорить не стал. Попил молока и отправился на реку, желая побыть в одиночестве, но, пока шёл, преследовал Нинин взгляд крупных, как у косули широко поставленных глаз, будто говоривших: «Почему раньше тебя не знала?»

Не реке Сергуня поплавал, позагорал, и весь день провёл расслаблено. Ближе к вечеру начал собираться в клуб. Погладил смявшуюся в сумке свежую сорочку и джинсы новые надел. Елена Николаевна ревниво наблюдала за сыном, мол, не успел приехать, а уж из дома летит. Не сдержалась, посоветовала:

– В слободу сходил бы, прошёлся бы нарядным. Там, говорят, танцы бывают, а у нас-то скучно, молодёжи мало. Может, свою слободскую залётку увидишь. Я слыхала, она уж университет окончила.

– Танцы-шманцы в Москве надоели – толку-то от них, – ответил Сергуня неопределённо и вспомнил одноклассницу из слободы – Тамару Гришину, и то, как одно время ухлёстывал за ней. – Мам, я в наш клуб схожу.

Такой ответ Елену Николаевну не обрадовал:

– Ты хотя бы с Нинкой-то не водись – кручёная она. Успокой меня!

– Мам, нашла о ком говорить?!

– Вот и хорошо, – повеселела она. – А пока приведи корову.

Привёл Сергуня корову с луговины на задах огорода, дождался, когда мама подоит её, потом они вместе поужинали, и без лишних слов он отправился в клуб. Хотелось повидать кого-нибудь из сверстников, но у клуба бегала мелкота, из окон доносилась музыка, но взрослых не было, не появилась и Нина, и он отправился домой, решив пройтись мимо медпункта, где жила она. И, как оказалось, не зря. На крыльце он заметил темное пятно, а она хотя бы словечком обозначила себя.

Зато Сергуня не растерялся:

– Не скучно одной?

– А вы из цирка? Повеселить хотите?

Она делала вид, что Сергуня ей совсем не нужен, но он вскоре выпытал, что Нина в прошлом году окончила медицинское училище, что родом из соседнего райцентра Озерки и не чает, как перебраться поближе к родителям. Узнав «анкетные» данные, Сергуня вдруг поймал себя на несуразной мысли, что не знает, о чём говорить. Задумки у него получались вроде бы складными, но говорил он сумбурно, с длинными паузами, и чувствовал, что и Нина волнуется.

И всё же с крыльца ушёл на рассвете. Хотя Нина закрыла дверь перед самым его носом, это Мышкалова не обидело. По опыту знал, что торопить события – конец всему. Домой Сергуня пошёл не сразу и, поддавшись настроению, незаметно оказался за околицей.

Удивительное чувство овладело им в этот ранний час. Взглянув со стороны, не всякий бы и догадался, кто этот странный человек, идущий навстречу солнцу. Он размахивал руками, поддевал росную траву, а в мелком овражке, спугнув с лёжки зайца-русака, пустился за ним. Но куда там! Длинноногий убежал, а запыхавшийся Сергуня разулся, подвернул джинсы и припрыжку зашагал по просёлку. К дому подошёл со стороны огородов. Проходя мимо картошки, наполовину окученной, он увидел приткнутую к ограде мотыгу, охапки повители на городьбе и невольно вспомнил, как выглядела мама, когда утром пришла с картошки. Первую грядку Сергуня окучил из интереса, как бы шутя, потом скинул рубашку, джинсы, кроссовки и продолжил работать, наполняясь весельем, чувствуя ногами прохладную землю. Он слышал, как просыпалось село, как мама доила корову и погнала её на выгон. Как раз в это время Сергуня завершил работу и передохнул, потёр нывшую поясницу и направился к дому. Умылся, вымыл ноги, на веранде выдул полбанки молока и завалился спать.

Отогнав корову в стадо, Елена Николаевна собралась на огород. Ей очень хотелось в нынешнее утро разделаться с окучиванием: ботва-то на полметра вымахала! Но грядки оказались ухоженными, и она догадалась, что это Сергуня постарался. Радовалась помощи сына, но и жалела его одновременно, сокрушаясь, что пол-огорода он перевернул неизвестно когда. Давно так никто не помогал; старший сын редко наведывался, Сергуня всегда транзитом сквозил, а муж на Севере теперь пропадает вахтами. В начале июля должен приехать, чтобы на сенокос успеть. 

Оглушённая необычностью сегодняшнего утра, она вернулась в дом, заглянула на веранду и долго смотрела на спящего сына, как когда-то смотрела на мужа, когда тот спал, умотавшись на работе.

4

И потекли удивительные дни. Спать Сергуня ложился, когда над Пустошкой разгуливало солнышко, а просыпался за полдень, не обращая внимания на галок, вдруг ни с того ни с сего начинавших галдёж, будто им кто-то не понравился. Но летний день долгий, и Сергуня успевал расправиться с массой хозяйственных дел и делишек, а под вечер, сходив на реку, усаживался ужинать с неторопливой степенностью рабочего человека. Услышав от Елены Николаевны, что пора начинать сенокос, зная, что приедет брат, отбил косы. Сергуне было приятно видеть, что мама с ним считается и гордится. В разговоре с соседями она не забудет рассказать, как сынок вокруг бахчей новую изгородь поставил, а теперь думает сараем заняться. Пусть все знают, что сын её не ветреный, как считают некоторые, не чурается никакой работы. И не Лель-бездельник он и гулёна, а хозяйственный и заботливый.

Заметил Сергуня и то, что мать не так ревностно, как в первые дни, наблюдает, как он собирается на свидание. То, что её сын «гуляет» с Ниной, знало всё село. Ну и пусть. Это лучше, чем ходить в слободу, где, говорят на днях драка случилась. А о Нине в селе никто не скажет ничего плохого: скромная, уважительная, да и сыновье дело молодое. Елена Николаевна стала иного побаиваться: как бы сын не натворил глупостей, отчего ей потом будет стыдно на людях показаться. Но свои переживания стеснялась высказать взрослому сыну. 

Как-то Сергуню разбудили грубо и бесцеремонно, чуть ли с кровати не стащили. Разлепил он глаза, а это брат Александр белозубо улыбается, и сразу с претензией:

– Сколько можно дрыхнуть?! А ну – подъём! Когда сообщил, что уволился, я не поверил, хотя тебе не привыкать.

Мышкалов свесил ноги с кровати, потянулся, весело сказал:

– А у нас свобода! Где хочу, там и живу! Теперь вот здесь!  – и широченно размахнулся руками.

В этот момент из сеней донёсся короткий звяк опрокинутого ведра, и братья повернули головы – догадались, что их разговор слышала мама.

Сергуня встал с кровати, надел шорты и, пройдя в сенях мимо неё – она что-то собирала на полу – вышел во двор. Когда вернулся умытый и посвежевший, понял, что мать и брат успели переговорить и теперь смотрели на него выжидаючи.

– Серёженька, это правда? – спросила Елена Николаевна.

– А кого побаиваться. Пойду к Митрофанову. Он, говорят, широко развернулся: землю арендует, поля восстанавливает, ферму построил.

– Ма, – встрепенулся Александр, – собирай на стол, а то я с голодухи помру. – Да и некогда раскачиваться – на три дня только приехал. А ещё надо косы отбить, то да сё…

Пока Елена Николаевна хлопотала в кухне, чернобровый, румяный Александр – весь в мать – делился с братом:

– Представляешь, – горячась и оттого капельку заикаясь, говорил он, – мы с тобой теперь таких чёрно-пегих гонцов заведём?! Не собаки, а звери будут! Ни один заяц не уйдёт.  А ещё фокстерьера, чтобы лисиц в норах брал.

Александр долго бы объяснял раскрасневшемуся после умывания Сергуне о щенятах, ружьях, о том, где лучше поставить конуру, но приглушённое всхлипывание, донёсшиеся из кухни, остановили его.

– Ма, ты чего? – заглянув за перегородку, удивился Александр, ведь радоваться надо, что Серёга будет с вами жить, а ты слезу гонишь!

Оставив кухонные дела и на ходу вытирая о передник руки, Елена Николаевна подошла к столу, устало опустилась на стул и пристально принялась рассматривать старшего сына. От необычного взгляда, тому стало не по себе, и он попросил:

– Ма, успокойся, ничего же не случилось особенного!

– Тебе что, ты свою жизнь устроил, – укорила она сына. – Ты теперь ишь каким умным стал. Тебе этого… стерьера заведи, конуру ему поставь. Как и слова-то такие говорить младшему брату не стыдно. Ты ему за отца почти всю жизнь был, а чему сейчас учишь? Не совестно будет, если он начнёт коровам хвосты крутить, он разве хуже других у нас?

– Теперь, ма, такая тенденция: где есть работа, там и жить надо.

– Что же ты этой самой тенденции не поддаёшься. Женился на городской и думать ни о чём не желаешь!

– Сама же знаешь, ма, что прежде, чем жениться, я пять лет по общежитиям скитался да углы снимал. И потому не хочу, чтобы и он, – Александр кивнул на Сергуню, – хлебнул такой жизни. Кто ему мешал подыскать подходящую москвичку? Не смог, не получилось – винить некого!

Торжественного обеда не получилось. Братья малость выпили, перекусили, а потом собрались на реку. Когда спускались к воде, из-за поворота выскочила обшарпанная красная «Нива», остановилась, и из неё выбрался пучеглазый фермер Иван Митрофанов, которого называли за круглолицесть Персиком. Он подошёл, поздоровался, спросил:

– Купаться собрались? Что ж, дело хорошее. Речка речкой, но и о деле забывать не стоит. Правильно говорю, Сергей? Помнишь наш разговор? «Кировец» новый в лизинг взяли. В скором времени доставят. Трактор с кондиционером и со всеми прибамбасами. Что скажешь?

– Через недельку приду, а сейчас надо с сенокосом разобраться. Вот брат приехал. Не отпускать же его просто так, пока отец на Севере!

– Лады. Телефон у тебя мой есть – звони.

Когда Митрофанов уехал, Александр ухмыльнулся:

– Вот видишь, без работы не останешься.

– Да уж. Была бы шея – хомут сразу найдётся…

– Так что, братуха, долго загорать не будем. Искупнёмся – и назад, косы налаживать. Сегодня же пойдём косить, пока погода установилась. Вот-вот и Наташка подъедет – будет кому сено ворошить.

Искупавшись в омуте, братья вышли на берег. Увидев перевёрнутую лодку, Александр остановился, сказал:

– Вот чем тебе надо заняться. Осенью острогой будем щук бить. А так без дела гниёт.

– До осени ещё далеко, – отговорился Сергуня.

Когда вернулись с реки, Александр первым делом спросил:

– Косы подготовил?

– Отбил…

– Надо проверить!

Когда проверили, Александру не понравилась его работа, даже анекдот вставил:

– Как любовник ни старайся, а муж всё равно по-своему постарается! – слыхал такую притчу? Так что придётся самому довести косы до ума. Не зря же отец когда-то учил. Где «бабка»?

Сергуня вынес из сарая лавочку с вбитым металлическим конусом – «бабкой» для отбивания косы, а брат, окорячив лавочку, положил на «бабку» косу и начал аккуратно стучать молотком по жалу. «Отбив» полотно, приступил к другому. Когда закончил, поторопил:

– Ну что? Хотя солнце пока высоко, но надо собираться. Пока дойдём – посвежее станет. Можно даже на машине подъехать.

– Был бы джип – можно бы, а так в траве увязнем – по пояс её ныне.

Прихватив сумку с водой, брусками, братья собрались в луга, и Елена Николаевна их благословила, перекрестив на дорожку, хотя и идти-то всего лишь до ближайшей лощины. Это в прежние годы, когда почти в каждой семье были коровы да овцы, могли и за пять, и за семь километров затопиться, лишь бы настричь возок-другой. Теперь же не только луга заросли, но и многие поля покрылись берёзами да осинником. Те, кто пока держали коров, хотя и мало таких осталось, имели «свои» делянки и косили на них траву из года в год. Иначе нельзя. Год не покоси, и луговина зарастёт чапыжником, а на нём, когда он высохнет, только косы рвать. А если косишь каждый год, то и косить легче, и трава самая едовая.

Ближняя лощина всего в километре от села. Поднялись за домом на увал, спустились с него – вот и лощина с окантовкой из терновника и одиноким дубом, под которым, бывало, спасались от жары. Александр начал первый прокос с левой стороны, чтобы под руку. Добив рядок, сдвоил его встречным проходом, а потом они друг за другом косили рядок за рядком. Сперва было жарковато, но незаметно солнце скатилось за увал, и косить стало легче, и оводьёв поубавилось.

В какой-то момент Александр остановился, вздохнул:

– Эх, Сергуня-Сергуня! Была прежде жизнь, хотя и тяжёлая, но своя, привычная. А теперь все разбежались из сёл да деревень, и мы в том числе, а душа всё равно не желает отпускать. А ты молодец! Поживи пока дома, в общагу-то всегда успеешь вернуться. Подругу подыщи, хотя их теперь нет особенно, если только какая залётная, тогда и жизнь у тебя окончательно наладится, чтобы не быть перекати-поле. Ладно, учить тебя уму-разуму бесполезно, своя голова есть. Так что думай, мужик, думай!

Косили до поздних сумерек, благо дни июньские позволяли. А когда, почти затемно, пришли домой – Наташка встретила на крыльце!

– Вот и сеструха прибыла!  – обрадовался Александр, и обнял её, поцеловал в щёку, а Сергуня лишь приобнял.

Наташа и Александр уродились в мать: чернобровые, смугло-румяные, темноглазые, а Сергуня – весь в отца: пшеничные с кудрявинкой волосы, голубые, подёрнутые лёгкой дымкой глаза. У него и прозвище из-за них – Лель, будто у древнего загадочного славянина.

– Сессию сдала? – спросил Александр.

– Да, почти всё на отлично! Теперь до сентября свободна.

– Вот и прекрасно! Завтра отсыпайся, а в обед будем рядки ворошить.

К ним вышла Елена Николаевна, позвала:

– Пошли, ребята, ужинать, пока все собрались.

Три дня от утренней зари до вечерней Мышкаловы потели на покосе. Сена заготовили столько, что на две коровы хватит. Три стожка стояло на выкошенной, словно вылизанной луговине. Могли бы и четвёртый поставить, но лишь сбили спелое сено в валок, зная, что Сергуня договорился с Митрофановым о тракторе. Позвонил ему, а тот не стал набивать цену:

– Некого мне тебе дать. Приходи на машинный двор и бери «Беларусь» с телегой, охраннику я позвоню.

Перевезли сено в тот же день за два рейса, торопились, пока стояла ядрёная погода. Более всех суетился Александр, договорившийся со своим начальством об отгуле сверх выходных. Когда сеном набили сарай и поставили в сторонке два стожка, он спустились к речке: смыл пот и сенную труху. Александр спешил: быстренько перекусил, попрощался, уселся за руль «Ларгуса» и, как ни уговаривала мать остаться до утра, уехал в ночь. Сергуня отогнал «Беларусь», вернувшись, побарахтался в речке. Пока плескался в омуте, вспомнил слова охранника: «Митрофанов просил утром позвонить!» Сергуня догадывался, о чём будет разговор. Так и вышло: позвонил, а тот сразу в штыки:

– Приходи поговорить. И книжку трудовую возьми.

Пока Сергуня собирался, сестра собралась уезжать, а мать чуть ли не в слёзы.

– Куда это?

– На сборы?

– Какие такие сборы? Чего собирать надумала?

– На спортивные. Я же всё-таки чемпионка области на стометровке. Поэтому включили в команду университета по лёгкой атлетике. Если хорошо буду выступать, то переведут с платного на бюджетное обучение. Разве плохо? Папе не надо будет мотаться на Север.

 – И когда же приедешь?  – вздохнула Елена Николаевна.

– Думаю, на недельку перед занятиями загляну. Так что, мамуль, не переживай. Я папе звонила, он знает.

– Папа твой тоже хорош. Ждали его к сенокосу, а он ещё на одну вахту остался. Теперь четыре месяца не увидим.

Сергуня слушал-слушал слезливый разговор и сказал на прощание Наталье:

– Деньги будут – высылай! – и отправился в Митрофанову.

Нашёл его, а тот без разбега:

– Месяц уж, наверное, болтаешься по селу?! Пора, дружок, на работу выходить! Не передумал?

– Нет, конечно. А что, «Кировец» пригнали?

– «Кировца» к осени подкатят, тогда будем поднимать зябь. Несколько их поступит в район по лизингу. А пока поработаешь на дэтэшке. И учти, все у меня, по возможности, подменяют друг друга: сегодня ты тракторист, послезавтра на ферме работаешь. Сразу скажу о зарплате. Не будешь нарушать дисциплину, то заработки достойные. Если нет водительских прав, за зиму можно выучиться на водителя. Учёбу я оплачу. Если два года не отработаешь – деньги вернёшь. Но от меня мало кто уходит. Люди не жалуются. Всё лучше, чем на вахты мотаться.

5

Трактор получил Мышкалов подержанный, хотя на новый и не замахивался. Главное, машина на ходу. За один день он освоился с подзабытой техникой, вспомнил точки смазки, и «дэтэшка», почувствовав руку нового хозяина, послушно подчинялся. Неделю Сергуня потел на вспомогательных работах и наладил отношения с мамой, сперва огорчавшейся, что он остался в селе. Зато отец радовался. Как ни позвонит, сплошное одобрение. Сергуне этого и надо, и постепенно привык к мысли, что теперь он вновь сельский житель.

Вскоре Сергуня нацепил на трактор «лопату» и стал мотаться за два километра на заросшее березняком поле – на корчёвку. Уезжал на весь день и набирал с собой еды и воды пятилитровый баллон. Вечером возвращался пыльным, потным, с пакетом грибов, собранных во время «перекуров», и притащив на тросе костёр берёзовых хлыстов. Вскоре пол-улицы ими загородил. Мама сперва радовалась, а потом охладила:

– В переулке оставляй, корова чуть вымя не напорола. Да и газ у нас имеется.

– Запас карман не тянет. На несколько лет для бани дров заготовлю! Как батя говорит, надо ковать железо, пока оно горячо. Берёзы не вечно стоять будут, а пока можно забесплатно запастись! – настоял Сергуня.    

Поэтому он особо не слушал Елену Николаевну, зная, что надо делать. Накупавшись в реке и, поужинав, отправлялся к Нине в медпункт. Их свидания стали привычным делом. В первые дни они лишь болтали, потом начали целоваться, но это занятие, хотя и приятное, не особенно устраивало его. Ему хотелось большего, но Нина – ни в какую! Только и растаяла, когда узнала, что Сергуня «сдался» Митрофанову. И после этого другое настроение пришло, даже в какой-то момент собрался перебраться к ней жить. Сказал об этом маме – та и слушать не пожелала. Даже отругала:

– Что это такое?! Чтобы ночевать домой приходил!

Он не сердился, нет, понимая, что Елена Николаевна судит о сегодняшних отношениях молодых по своей жизни, о том, как было у них с отцом, и понимал её. Даже внутренне радовался, ведь оставайся он у Нины – ни сна не будет, ни покоя. А так всё успевал и со свежей головой ехал на расчистку. Поработает, наберёт подберёзовиков да подосиновиков, сфотографирует и отошлёт фото Наташке. А та слюнями исходит в спортивном лагере, начинает ныть: «Мне оставьте!»

Хотя и жарко, но работать можно. Это не на пахоте пыль глотать. Работа простая: наклонил берёзу «лопатой» и с корнем выдрал из земли. Оттягал в сторону, и к новой берёзе. И так весь день. Невольно задумаешься, а задуматься есть над чем. Ведь не он один выковыривает берёзы, а всю страну захватило весёлое занятие. Вот и вздыхает: «Это надо так запустить поля! Или всегда так: сперва всё сломаем и доведём до раздрая, а потом спохватываемся и начинаем жилы из себя тянуть. Разве нельзя было подумать о полях 10-15 лет назад, когда ушлые люди скупали крестьянские паи и потом сидели на них, как мыши на крупе, дожидаясь удобного случая, чтобы перепродать и нажиться. И ведь дождались, когда цены на зерно повысились и урожаи стали отменными, и сельское хозяйство вдруг сделалось привлекательным, стали сдавать землю в аренду. Будь по-иному, кого арендатора заставишь вкладывать деньги в раскорчёвку и обработку земли. Или всему своё время. Ну хотя бы одумались, пусть и с опозданием, и то хорошо».

А как-то разволновался о комбайнах, вспомнив, как одно лето работал у отца штурвальным. И теперь мечтал поработать на уборке, спросил у Митрофанова, почему комбайн не ремонтируется, а тот лишь усмехнулся:

– Какой же ты, Сергуня, заботливый, а того не понимаешь или не знаешь, что комбайны содержать невыгодно. Теперь в нашей местности многие используют комбайны со стороны. Обмолотили они хлеба на Кубани, с комбайнов снимают жатки, грузят на трейлеры и везут, например, в Воронеж, где хлеба созревают позже. У них убрали – к нам перебираются. Вот и весь расклад! А забота твоя радует.

– Всё равно это неправильно. А коснись экстремальная ситуация? Что будем делать? До снега ждать комбайны со стороны?

– Об этом теперь никто не думает – всем интересна прибыль сегодня и сейчас.

– Это-то и плохо…

В какой-то из дней, когда Сергуня мечтал о переустройстве сельского хозяйства, оборвалась гусеница, и он успел затормозить. Трактор оказался наполовину «разутым», но хорошо, что катки не съехали с гусеницы. Неприятность. Даже можно сказать авария. Сергуня начал ремонт – «палец» из трака выбить не может. Хотел позвонить бригадиру, чтобы прислал кого-нибудь на помощь, но вовремя одумался. «Вот так, скажут, специалист появился – с ерундой справиться не может!» Ведь засмеют потом. Когда немного остыл, принялся за починку с ясной головой: ослабил натяжение направляющего колеса, выбил «палец», укоротил гусеницу на один трак, и через час трактор вновь был на ходу. Правда, Сергуня сорвал кожу на собственном пальце, но всё равно остался в хорошем настроении: «Нина подлечит и до свадьбы заживёт!» 

Вечером, пригнав трактор, Сергуня, схватив шампунь и мочалку, побежал на речку. Под душем хорошо, но искупаться в омуте – это то, что нужно после жаркого дня. Правда, на речке не валандался. Торопливо помылся, окунулся в прохладной, освежающей воде, и сразу задышалось легче, и по коже мурашки побежали вереницей. Когда вернулся, Елена Николаевна, посматривая на сына, шутила:

 – Вот как присушила она тебя. Вот так девка, вот так молодец. Хотя бы сказал, когда расписываться думаете? А то соседки уши прожужжали – ждут не дождутся свадьбы в Пустошке. Дарья гуся в подарок готовит, откармливает отдельно – помнит, как ты от погибели спасал!

Сергуня слушал, но вида не подавал, отнекивался:

– Спешить мне некуда, я молодой пока!

– Я те дам – молодой! У твоих одногодков дети в школу бегают, а ты только пыль в глаза людям пускаешь.

– Мам, тебя не поймёшь. Пойду я.

На крыльце Сергуня наткнулся на Подсевата.

– Привет, дед, какое новости? – спросил Мышкалов, пожимая вялую руку.

– Бабка запилила. Городьба на задах заваливается. Может, посмотришь?! Сына ждал, да он позвонил нынче и сообщил, что не отпускают пока. Он ведь у меня в науке крупный специалист. В Академгородке живёт!

– Всё понял. Я сейчас на корчёвке работаю, так уж и быть жердей наготовлю, а уж о столбах сам договаривайся с лесником или ещё с кем-то. Как выдастся выходной, помогу.

Подсеват заулыбался, а Сергуня, торопливо поужинав, заторопился вдоль порядка. Не успел появиться у Нины, как она увидела его перебинтованную руку.

– Что случилось? Иди за мной!

Сергуня прошёл за Ниной, присел на кушетку и начал разглядывать помещение, будто попало в него впервые. Скользнул глазами по шкафчику с бумагами, по круглой этажерке с лекарствами, посмотрел на потрет хирурга Пирогова, помещённого в простенке. Мышкалов остановил взгляд на зашторенной двери, за которой спала Нина и где он не раз бывал, но в пылу чувств ничего не замечал. Пока осматривался по сторонам, подошла Нина, взяла его руку, спросила:

– Почему повязка мокрая?

– Так купался же недавно!

– Ну кто же рану мочит! Ты хотя бы обрабатывал её?

– Йодом облил и забинтовал.

– За такое разгильдяйство, укол от столбняка тебе сделаю!

Она подрезала ножницами повязку, осмотрела рану, обстригла часть кожи, промыла перекисью водорода. Затем наложила тампон с пахучей мазью и начала бинтовать. Бинтовала нежно, как показалось Сергуне, а когда обрезала кончики бинта, посмотрела на него, будто спросила: «Хорошо я перевязала? Ведь правда не больно?» – говорил её ласковый взгляд.

Но он не спас Сергуню от укола. Она залепила место уколола пластырем и попросила:

– А теперь поцелуй!

Забота Нины, её мягкость и нежность заставили Сергуню по-иному смотреть на неё. Показалось, что даже укол она сделала так необычно, что он не почувствовал боли. От всего этого Сергуня смешался, взял в свои руки её узкую ладонь, захотел сказать что-то ласковое и нежное, но лишь прижал Нину к себе и долго молчал, словно проникался её настроением, оказавшимся схожим, и даже знал, о чём думала она в эти минуты.

И это походило на правду. Нина не понимала, что случилось с ней в это лето. До знакомства с Сергуней она не задумывалась о замужестве и не понимала, что в нём хорошего, не считая, конечно, детишек. А теперь словно кто-то нашёптывал: «Замуж, замуж, замуж!» Стыдясь саму себя, Нина обдумывала, где будут они жить, как она будет готовить его любимое блюдо – яичницу с мелко порезанной ветчиной. Думала и том, сколько будет у них детей. Сперва ей хотелось, чтобы первой была девочка, но потом решила, что если родится мальчик, то это даже лучше – Серёжа будет доволен. Вроде бы ничего особенного сегодня не произошло, но именно с этого момента Нина прониклась настоящими чувствами. Теперь ни на минуту ей не хотелось оставлять его одного. Поэтому, перебинтовав руку, попросила остаться. И как-то сам собой возник вопрос о женитьбе, когда он спросил:

– Может, нам расписаться? А то меня мать запилила?!

– А ты очень хочешь этого?

– Конечно!

– Тогда я согласная. Надо только сперва с моими родителями поговорить.

– Вот и съезди.

– Ну что же я одна? Вместе поедем!

Чтобы не затягивать событие, они в очередной выходной собрались к родителям Нины. Добираться недалеко – в соседний райцентр Озерки. Попали к обеду. Нина принялась помогать собирать на стол, шутила, обращаясь к маме и отцу – похожих друг на друга из-за худобы и настороженных из-за внезапного появления дочери, до не одной, особенно, когда она сказала:

– Мы знаем, когда приезжать!

Нина улыбалась, без умолку тараторила, но отец первым уловил: что-то дочь замалчивает. Спросил:

– Ловко говоришь, но не договариваешь!

– Могу и договорить! – бодро ответила Нина и, потупившись, тихо добавила: – Мы с Сергеем заявление собираемся подать!

Пятнадцатилетняя пухленькая Вера, взглянув на старшую сестру, восторженно захлопала в ладоши, а мама, безвольно сложив на груди руки, вздохнула:

–  Оте-ец!

Сергуня, познакомившись с родителями, долго говорил после обеда с Нининым отцом. Рассказал ему о себе. Более говорил о том, как помотался по стране, посмотрел жизнь и теперь вернулся в родное село, чтобы не бросать родителей одних. С Ниной познакомился. Встречаются уже несколько месяцев, друг без друга жить не могут, поэтому решили пожениться. Нинин отец одобрил его рассказ, пожал руку и сказал:

– Женщины, конечно, есть женщины, но ты не обижай Нину. Она добрая, отзывчивая. Сейчас редко такую встретишь.

Попив чаю, они вернулись в Пустошку другими людьми: более взрослыми, ответственными, даже говорить стали по-иному. Прежде через слово шутки-прибаутки проскальзывали, а теперь посерьёзнели. Елене Николаевне всё рассказали, а у неё сразу вопрос:

– А как же наш отец? Что же это за свадьба без него?!

– Мы сейчас позвоним ему! – не растерялся Сергуня.

Сам поговорил, потом передал трубку маме. Та прослезилась, начала вздыхать от слов мужа, и вернула трубку.

– Серёж, ты парень взрослый – решай сам!  – сказал Евгений Иванович. – Понятно, что хотелось бы быть с вами, но я прибуду через три месяца. Вы с ума сойдёте за это время. Спроси у мамы, долго мы ждали? Заявку подали, а через неделю расписались. Так что я вполне понимаю вас. Действуйте! – напутствовал отец Сергуню.

Правильно сказал Евгений Иванович, но не всё: да, они с Еленой Николаевной расписались через неделю после подачи заявления, а перед этим встречались два года.

6

Поездка в Озерки никак не повлияла на Сергуню и ничего в нём не изменила. Ему казалось, что они лишь побывали с Ниной в гостях, познакомились с родителями. И что из того? Сразу, что ли, хомут на шею вешать, по одной половице перед женой начинать ходить? Это-то к чему? Ну, встречались бы и встречались, а то скорее жениться! Он и предложение-то сделал Нине шутки ради, чтобы проверить её чувства, а она сразу: «Тогда я согласная». Вот удивила, так уж удивила. Как всё легко и просто у неё! Не успели познакомиться – скорее расписываться. Нет, не так представлял Мышкалов свою дальнейшую жизнь, когда уезжал из Москвы, обжегшись на москвичке. В мечтах хотелось свободной жизни, когда никому ничем не обязан, никто не будет стоять над душой и что-то просить, а хуже того – требовать. Поэтому и расстался с будущей тёщей и тестем совершенно без настроения, словно спасался бегством.  

Видно, из-за этого и гостей на свадьбу собралось меньше, чем ожидалось: без радости приглашал он людей на свадьбу, словно по принуждению. Ну, понятно, Наташка на день примчалась, брат Александр с семьёй прибыл из Тамбова; с Нининой стороны на двух машинах приехали, соседи пришли. Заглянул Митрофанов, подарил набор ключей из добротной стали. Поздравил и улыбнулся со значением:

– Чтобы гайки ловчее крутил в семейной жизни, но не перекручивал! Резьбу сорвёшь – пиши пропало!

Худо ли, бедно ли, а два дня гулял народ: в субботу собрались, а в воскресенье после обеда разъехались. Нина перебралась жить к Сергею и начала привыкать к новой семье; заняли они пристройку, чтобы не мешаться Елене Николаевне. Если ранее, встречаясь со свекровью на селе, лишь здоровалась, то теперь не уставала обо всём говорить, словно за год, прожитый в медпункте, она соскучилась по домашним беседам и уюту. Ей, провинциальной жительнице, было легко с Еленой Николаевной. Нина могла и корову подоить, и варенье сварить, и хрюшку, если нужно, покормить.

У Сергуни свои заботы: начал по утрам ездить в Ополье на краткосрочную стажировку, где дюжина таких же механизаторов, как он, знакомились с «Кировцами» новой модели. Трактор, конечно, красавец и по внешнему виду, и по удобству. Сидишь в нём, будто в самолёте: дисплеи, кондиционер, звукоизоляция отличная, руль лёгкий – только работать.

Три дня пролетели незаметно, а через неделю их повезли в соседний район на станцию, куда прибыли тракторы. Приехав, разобрали документы, прогрели моторы, послушали, как работают, и колонной двинулись в свой район. По прибытии их ждал капитан из ГИБДД, сразу оформивший техосмотр каждой машины, выдал номера, и, подцепив новый поворотный плуг, доставленный ранее, Сергуня в сопровождении Митрофанова отбыл с базы в Пустошку. Трактор оставили на охраняемой стоянке, и он возвышался рядом с «дэтэшками» и «Беларусями» словно дворец среди сараев.

– И впредь здесь ставь! – сказал Митрофанов Сергуне. – Техника дорогая, а дураков хватает – из вредности стёкла побьют.

– Машина, конечно, классная. Пятьдесят километров проехал и ещё столько же могу.

– Успеешь накататься. Освойся и через денёк-другой цепляй дискатор и пройдись по новому полю, где недавно берёзы корчевал. Там уж и трава поднялась, и отдельные кусты взбодрились. Надо их причесать под зиму. Скоро вегетация закончится, и до весны земля поспеет. Потом дальнее поле обработай, до тебя его корчевали. Как это сделаешь, начнём озимые сеять, а отсеемся – будем зябь поднимать. Вот такой план. Так что работы хватит. Этот сезон уж один работай, а на следующий подыщу тебе сменщика, чтобы трактор использовать по максиму – не зря же за лизинг плачу.

– Я бы и сейчас был не против.

– Нету такого, кому можно дорогую технику доверить. Вроде нормальные у меня мужики: опытные, работящие, но стоит заложить за воротник, могут и неделю прогулять, и трактор в бучило загнать или столб-другой снести.

– А я, значит, надёжный?!

– До конца, конечно, не знаю, но справки наводил, интересовался тобой. Это уж, извини, моя забота.

– Скоро батя с Северов вернётся!

– Новость. Он же у меня ранее работал. С превеликим удовольствием вновь возьму. Спасибо, обрадовал!

Через неделю-другую воздух по-осеннему застекленел, уплотнился, пришло дивное время, когда забот в хозяйстве поубавилось, над селом стояло неяркое солнце, стелился запах яблок из садов, из огородов – пожухшей повители, и природа, казалось, отдыхала от летней жары. В эти дни Сергуня поднимал зябь – готовил землю к яровым будущего года. Кому-то эта работа кажется нудной, а для него самая подходящая. Никто не суетится под рукой, не командует, не просит ни о чём. Сам себе хозяин. В обед Сергуня остановил двигатель, расположился в лесопосадке пообедать. Налил из термоса в крышку бульона, ломоть ржаного хлеба прихватил: удовольствие и только – похлебать горячего на свежем ветерке. Потом смолотил утиную грудку, а яблоки оставил на пото́м. Не жизнь, а сплошное удовольствие. С этим ощущением и работал. И день, и два – сколько нужно.

Мало-помалу полевые работы завершились, Сергуня законсервировал «Кировец», загнал его под навес, и он сверкал краской как на выставке. В какой-то из дней проходя за огородами, Сергуня увидел нетронутым костёр берёзовых жердей за усадьбой Подсевата. Заглянул к нему, напомнил:

– Городьбу передумал менять?

– Сына жду…

– К Рождеству дождёшься. Он ведь у тебя «академик»! Столбушков наготовил?

– Ребята из лесничества привезли, в саду лежат. Давно ошкурил.

– Вот и хорошо. Можно сейчас приступить. Настроение имеется?

– Да как же… Чего же ждать-то – зимы?!

Сходил Сергуня домой, переоделся, прихватил топор, лопату, ножовку да гвоздей жменю и вернулся к Подсевату, скомандовал:

– Выходи строиться!

Перетаскал он дубовые столбы за огород, выкопал ямы для них, закопал, утрамбовал и начал шкурить берёзовые жерди.

– Да руки-то не оббивай. И так сойдёт!

– Эх, дед ты дед – сто лет тебе в обед, а того не понимаешь, что не ошкуренная берёза за год сопреет, а ошкуришь её – как кость станет.

– А ты молодец! Понимаешь, что к чему.

Часа три провозились они у изгороди, а когда всё сделали, Подсеват устало улыбнулся:

– Вот теперь буду спать спокойно – скотина в огород не заберётся!

– Да где ты увидел скотину-то, если в селе коров почти не осталось. Так, для порядка изгородь поставили. Мужики мы с тобой или нет?!

Пока они стучали за огородом, Дарья сходила в магазин и купила бутылку и, как только они завершили дело, потащила за стол – выпить. А Сергуня сразу вздыбился конём:

– Я разве из-за бутылки старался? Обижаете!

– А как же быть-то? Так полагается!

– Сейчас всё по-иному. А бутылку к приезду сына берегите.

Старики стеснительно повздыхали, поохали, а Сергуня заторопился домой. Пришёл, а Елена Николаевна сразу с претензией:

– У катуха дверь на одной петле висит, а ты добрых людей обихаживаешь!

– Вот именно, что добрых! Сейчас и дверь сделаю, так что не переживай.

Дальнейшего ворчания удалось избежать, зато и радость на душе двойная: и себе что-то сделал и людям помог. Он бы и далее так помогал, но у Митрофанова вновь нашлась работа. Когда он оформил в аренду очередное заброшенное поле, то сказал Мышкалову:

– Расслабляться тебе рано. Бери ДТ, навешивай «лопату» и вперёд, на борьбу с берёзами. Дело тебе знакомое. Заодно и дров наготовишь.

– Летом уж наготовил. Пилить – не перепилить!

– Запас карман не тянет.

– И это правильно. То же самое родительнице говорю.

Вновь Сергуня среди осиротевших без золотистых листьев берёз: вперёд-назад, вперёд-назад. И так весь день. Испытание, конечно, хотя бодрился перед Персиком. Это не зябь поднимать на уютном «Кировце». К тому же всё ближе была зима, и налетел первый зазимок. Работать стало зябко, неуютно, но деваться некуда. Зато Митрофанов успокаивал:

– Потерпи – немного осталось, а с весны только на «Кировце» будешь работать. Время пролетит – не заметишь!

«Это уж точно, – подумал Сергуня. – Летит оно, летит!» Он успел прожить с Ниной два месяца и, хочешь не хочешь, вполне освоился с ролью мужа, да и Нина привыкла к свекрови, называла её «мамой». После свадьбы Нина ещё более похудела, глаза словно провалились, а губы, наоборот, разбухли. Ранними сумерками предзимья, придя с работы, она помогала свекрови по хозяйству и ждала Сергуню. Услышав его топанье на крыльце, Нина накидывала шаль свекрови и выбегала в холодную веранду встречать мужа. Как-то выскочила с такой поспешностью, что и о шали забыла. Обняв и прижавшись к Сергуне, горячо задышала в ухо:

– У нас ребёночек будет!

7

После Покрова Иван Митрофанов собрался в Ополье за подарками для работников, решив отметить в хозяйстве закрытие полевого сезона. И Сергуню взял с собой. Сперва-то Мышкалов заупрямился, сослался на Иванушкина, весной демобилизовавшегося, но Митрофанов и слушать не стал:

– У этого Иванушкина лишь девки на уме. А ты человек семейный, значит, надёжный. И в столице жил – знаешь, что к чему!

Заранее договорившись, в субботу они отправились.

Подарки для женщин купили в торговом центре «Плаза» быстро – семь комплектов постельного белья. Это без проблем. А чем мужчин осчастливить – головоломка! Митрофанов спросил у Сергуни, что бы он хотел себе, но тот усмехнулся:

– Это смотря, какой суммой распоряжаться?! 

– А что, если всем по набору инструментов, а тебе бензопилу?!

– Не, я несогласен. Зависть пойдёт, разговоры. Да и дорого – разоришься!

– Набор ключей я тебе дарил. Тогда всем по электрочайнику!

– Можно и так, только потом нас вполне могут называть твоими «чайниками»!

Митрофанов рассмеялся:

– А ведь не зря взял тебя с собой. Маракуешь! Ну, что, говори?!

– Во! – указал Сергуня на стеллаж. – Электродрели недорогие есть! Всегда в хозяйстве пригодятся, а чайники уж пусть жёны покупают! Ну, что берём?

– А давай! – согласился Митрофанов и попросил продавца: – Пять дрелей заверните! 

Сложили они покупки в сумки и пакеты, вышли на свежий воздух, и Митрофанов напомнил:

– Сейчас мимо автовокзала поедем, а там в буфете отличные чебуреки. Ты сбегаешь, а я добро постерегу. Вот деньги.

Остановились недалеко от входа. Сергуня взял пакет и пошёл в вокзал. Купив чебуреков, он возвращался к выходу, когда чуть не столкнулся с молодой женщиной. Глянул на неё и рот раскрыл: Гришина! Одноклассница из слободы! Он подскочил к ней, окликнул:

– Тамар, узнаёшь?

Опрятная молодая женщина окинула усталым взглядом и удивлённо заморгала:

– Серёжа!

– Каким ветром занесло? – спросил Сергуня, разглядывая серые глаза, прямой нос, бледные губы и светлую завитушку волос, выглядывавшую из-под светло-коричневого берета.

– По делам была, – вздохнула она и расстегнула верхнюю пуговицу тёмно-бордового пальто, словно ей сделалось жарко.  – А ты как здесь оказался?

– С нашим фермером приехал. Я же в Пустошку вернулся.

– Это хорошо, что вернулся! Женился?

– Да нет…

– Всё-таки «да» или «нет»?

– Молодой пока для такого серьёзного шага, – неожиданно соврал Сергуня.

– А я из дома возвращаюсь, – печально сказала Тамара и прижала к себе мальчика лет шести. – Это – Серёжа, – подсказала она.

– О как? Тёзки, значит! – удивился Сергуня и посмотрел на скуксившуюся Тамару. – Что с тобой?

– Это же твой… сын, Мышкалов! – сказала она и тяжело вздохнула, а его как током обожгло:

– Тамар, объясни толком?!

– А ты уже забыл?  – укорила она. – Как быстро забыл то лето?!

– Да уж сколько времени-то прошло… – замялся Сергуня.

– Значит, помнишь!

Тамара ещё что-то говорила, но Мышкалов почти не слышал её. Он смотрел на стоящего рядом с ней светленького мальчика – бледного, хрупкого, не веря, что это его сын, а сам он давно отец! Вспомнив свои детские фотографии, обнаружил явное сходство. И сразу всплыло в памяти то лето, когда, отслужив, он вернулся домой. Как-то вечером пошёл в слободу на танцы, где встретил Тамару Гришину, уже студентку, приехавшую из Питера на каникулы. Тогдашние дни прошли для Сергуни как во сне. Уж такая у него любовь получилась с Тамарой, засматривавшейся класса с седьмого. Правда, он в ответ всякие каверзы подстраивал: то лягушку ей в рюкзак положит, то к стулу жвачку прилепит. А в девятом классе перестал обращать внимания на Гришину. Тем удивительнее было, когда на выпускном вечере она пригласила на «белый» танец. Но этим всё и закончилось. Мышкалова вскоре призвали в армию, и лишь когда он демобилизовался, их пути сошлись на две недели. Всего две недели, а запомнились навсегда, хотя были слёзы расставания и отъезд Мышкалова в Сибирь, куда он завербовался с товарищем по службе. «Я буду ждать тебя! – сказала Тамара на прощание: – Звони!» Сергуня несколько раз позвонил, но их общение закончилось, когда он утопил телефон, а номер на память не помнил. Года два спустя приезжал домой, была мысль зайти в слободе к её матери, но не зашёл. Зачем набиваться, если на Гришиной свет клином не сошёлся. 

– Что же не сообщила, что родился Серёжка? – спросил Сергуня. – Что же молчала?!

– Где тебя искать? Да и зачем? Была бы нужна – сам нашёл.

– А я тогда телефон утопил.

– Откуда же мне знать.

– Но ведь Серёжке отец нужен!

– Да, нужен, но не будем сейчас об этом.

Мышкалов вдруг понял, что в эту минуту с ним случилось, наверное, самое важное в жизни. Он испугался, что они могут расстаться, не поговорив. Нельзя им так.

– Тамара, подожди – пойду Персику скажу, фермеру нашему, чтобы не ждал.

– Иди, конечно.

– Слушай, Иван, – подбежав к Митрофанову, выдохнул Сергуня. – Вот чебуреки – без меня езжай. Друга армейского встретил, надо пообщаться, а я позже на автобусе прикачу.

– Тебе видней! Долго-то не гуляй – твоя молодая заскучает. 

– Нине я позвоню и всё объясню. Она понятливая.

Когда Сергуня вернулся к Тамаре, она что-то говорила сыну, а тот, увидев Мышкалова, стеснительно спросил:

  Ты мой папа?!

Сергуня замялся на секунду, но сразу же налился радостью:

– Так и есть! Такой же Лель, как и ты! – и опустился перед ним на корточки: обнял, поцеловал и прижал к себе.

Тамара собралась купить билет, но он уговорил повременить с отъездом. Вышли из вокзала и пошли по улице. Куда? Зачем? Оба не думали об этом: она случайно встретила человека, которого когда-то любила, а он забыл обо всём, узнав, что у него есть сын. Рассказывали друг другу о своей жизни, говорила Тамара, и всё более о маленьком Серёжке, потому что большой Сергуня вопросами одолел. Всё-то ему интересно: ходит ли сын в садик, читает или нет, хорошо ли ест – всё-всё. В какой-то момент замолчал, а после паузы спросил:

– Вот почему, не пойму, не нашла меня, не позвонила, на худой конец сообщила бы моей маме?! Ты же её знаешь! Помнишь, приходила ко мне в гости? Мы катались на лодке, собирали на лугу клубнику, а потом мама накормила нас обедом?!

– Об этом сейчас легко говорить, а тогда во мне жила обида. Потом привыкла, хотя и трудно было привыкнуть. Когда родила Серёжку, то почти сразу отвезла его к маме. Только в прошлом году забрала, когда мамы не стало, а мне дали комнату в семейном общежитии аспирантов и место в садике. Пока училась, всегда на каникулы приезжала домой, так что Серёжка знал, что у него есть мама… – Она посмотрела на сына, внимательно слушавшего её, и добавила: – А теперь и папа приехал из путешествия. – Сынишка улыбнулся, посмотрел на Сергуню, прижался к нему, а у того мурашки по телу.

Подмёрзнув, они зашли в торговый центр, но Сергуня, заметив на противоположной стороне гостиницу, предложил:

– А давайте наберём еды и спокойно посидим час-другой, а может, и переночуем.

– Да ты что, Серёж?! Я так не могу. Да и ни к чему всё это. Что было, то прошло.

– Ладно, у нас прошло, а у Серёжки, может, только начинается.

– Нет, Мышкалов, разные мы.

– Не могу вас отпустить, не поговорив! Может, я всю жизнь ждал сегодняшнего дня!

– Давай поговорим, но недолго.

– Скажи, а чего это сына-то сделала моим тёзкой?

Она улыбнулась:

– А тебе разве не нравится? Мне кажется, что ты всегда со мной, как посмотрю на малыша, позову: «Сер-гу-ня!» – и на душе легче становится. Тебя ведь, кажется, именно так дома зовут?!

– Да, зовут… Только тяжело тебе одной.

– Привыкла. Даже не заметила, как окончила университет, в аспирантуру взяли, в следующим году окончу, работать пойду – легче будет. А ты после армии, помнится, в Сибирь уехал?

– Да. На реку Лену. До конца сезона пробыл там со старателями, а потом по стране меня закружило. Надоело кружиться – вернулся к родителям. Они вот-вот на пенсию уйдут, здоровье никудышнее – кто поможет, если старший брат живёт в соседней области, а младшая сестра в университете учится, не хуже тебя, да ещё спортом занимается – тоже дома не дождёшься.

– Серёж, вот говорю с тобой, а у самой душа неспокойная. Нам ехать пора!

– Зачем спешишь-то?  – спросил Мышкалов.

– Нужно до вечера в Москву попасть и пораньше сесть на питерский поезд, а то в понедельник у меня утром занятия, а Серёжку надо успеть в садик собрать.

– Тогда хотя бы куплю ему кое-чего.

По-хозяйски расхаживая по торговому центру, Сергуня с подсказки Тамары купил сыну тёплую куртку и зимние ботинки на меху. Денег не жалел. Сам ему примеривал, оглядывал со всех сторон. Тамара в эти минуты так благодарно смотрела на Сергуню, что он слегка смутился, спросил:

– Надо бы и тебе что-нибудь купить. Подскажи что?

– У меня всё есть…  – застеснялась она.  – Пошли на вокзал. 

– Не, сперва еды на дрогу купим! А то маленький Сергуня совсем бледный в вашем Питере.

Зашли в гастрономический отдел. Сергуня накупил сыра, сладких плюшек, йогуртов, воды минеральной. В овощном – мандаринов, орехов, гранатов и отправились на вокзал. Пока шли, Сергуня вспоминал злой и пристальный взгляд молодухи, обжегший в торговом центре. Сразу не вспомнил, где мог видеть её, а потом как кольнуло: «Она же на свадьбе была! Подруга Нины!» Он даже незаметно оглянулся, словно она могла идти за ними, но, на счастье, более не увидел её и быстро забыл.  

Вскоре Мышкалов и Тамара были на месте. Он взял ей билет, детский – Серёжке. Она робко отказывалась, но он и слушать не стал. Дожидаясь отправления автобуса, они стояли в сторонке, и, как часто бывает, не знали о чём говорить. Когда автобус подошёл, Сергуня поцеловал сына и задохнулся от нехватки воздуха, когда он спросил:

– Пап, опять долго не найдёшься?

Тамара молчала, словно окаменела. Они поднялись в салон, Серёжка сразу уткнулся в окно. Сергуня махнул ему, думал и Тамара выглянет, но нет, не дождался этого. Сперва пожалел об этом, но вдруг решил, что и хорошо, что ни о чём не договорились, не обменялись телефонами. Была встреча, и нет её. Уж лучше бы совсем не было. Когда автобус отчалил, он ушёл с вокзала понурым и расстроенным. Зашел в кафе неподалёку, взял выпить, закусить. За столиком вспомнил о жене, позвонил ей:

– Нинуль, Персик уехал, а я задержусь. Однополчанина встретил, вот сидим отмечаем встречу – сама понимаешь. Столько лет не виделись. К вечеру появлюсь. 

От недавних переживаний, от обидно короткой встречи с сыном он не на шутку разгулялся. Захмелев, сделал замечание двум парнями, попросил их не бузить, когда те начали выяснять отношения. В результате они наградили увесистым ударом в челюсть; не успев защититься, Сергуня вырубился. По-настоящему пришёл в себя от вопросов полицейских, доставивших в отдел, и покорно подчинился, когда его подтолкнули в одиночную камеру.

– Это тебе награда за примерное поведение! – «обрадовали» полицейские, отобравшие документы, телефон и продержавшие до следующего дня. Выпустили лишь после обеда. Вместо того, чтобы сразу позвонить Нине и отправиться в Пустошку, он, будучи злым на весь белый свет, зашёл в пивной зал и торчал в нём, не спеша никуда идти.       

8

Лишь к вечеру Сергуня добрался до села, до дна разорив в пивной заначку. Он знал, что ему предстояло оправдываться, рассказывая, где провёл ночь. Полпути шёл не по шоссе, а напрямую – лощиной, и вспоминал встречу с Тамарой, сожалел, что ничего у них не завязалось, и теперь всё более думал о Нине. Увидев затеплившиеся огоньки села, представил, как она будет ругаться, и усмехнулся: «Так мне и надо, ослу кучерявому!»

На своей улице спустился к речке, присел на разбитую временем лодку и долго сидел, сравнивая себя с ней. Хотя сравнение не очень сильное, но всё равно что-то виделось такое, что напоминало о самом себе. Мол, не сберег лодку и вскоре от неё останется древесная труха. С лодкой связана его давняя любовь к Тамаре, хотя вчерашняя встреча с ней, а более – с сыном, ничего особенно не изменила. Даже тяжелее на душе сделалось от мыслей, от желания найти хоть какой-то выход из нечаянной ситуации. Долго он сидел у реки, а когда подмёрз, то поднялся, подумав, столкнул лодку в воду, словно прощался со всем, что было когда-то. Лодку подхватило течением, через несколько минут она почти затонула и унесла с собой воспоминания о днях минувших. Сергуня посмотрел вслед и постарался успокоить мысли.   

Когда Елена Николаевна открыла дверь, то ничего не сказала и молча прошла в дом. Сергуня следом. Тишина.

– Где Нина? – громко спросил он и заглянул в пристройку, словно жена пряталась.

– Ушла. Утром. Чего натворил-то в городе? Она весь вечер ждала тебя, а потом ей кто-то позвонил, и наболтал, что тебя видели в магазине с какой-то женщиной, а при ней был ребёнок, очень на тебя похожий, и ты ему покупал одежду! Так и было?

– Да ничего похожего… Я же звонил Нине, предупредил, что встретил однополчанина, что приеду позже.

– А сам когда заявился? Где пропадал-то?

– В полиции ночь просидел.

– Чем же отличился-то?

– Дебош устроили в кафе… Ну, нас под белы руки и – в кутузку. 

– А почему не позвонил?

– Сперва телефон отобрали, а когда выпустили, не до этого было – пошли к другу домой. Посидели, пива попили.

– Молодцы… Вот иди и жене всё расскажи, что мне рассказал. Может, поверит.

– Значит, говоришь, ушла Нинка? – переспросил Сергуня. – Сейчас как миленькая прибежит.

Он развернулся к двери, а Елена Николаевна испуганно предупредила:

– Только по-хорошему говори, без скандала. Не срамись!  

Огонёк в медпункте был виден от дома, и Сергуня подумал: «А ведь ждёт, думает, в ножки упаду! Сейчас я тебя угощу, чтобы в следующий раз не бегала!» – Сергуня снял брючной ремень и затолкал его в карман куртки под правую руку.

Он так треснул кулаком по раме, что едва стёкла не выскочили. Нина отдёрнула беленькую занавеску и, увидев Сергуню, пошла к двери. Вышла в коридор и нарочно громко спросила:

– Кто?

– Уже и мужа не узнаёшь? – спросил Сергуня и приготовил ремень.  – Открывай, чего копаешься?!

– Это вы, Мышкалов?! – притворно уточнила Нина, встав на пороге. – Такой внимательный сегодня. Это хорошо. Вы и детишек чужих любите. Подарки им покупаете. Или мальчик был не чужой?

– Ты что, – вспыхнул Сергуня, – совсем обнаглела?! Какой такой мальчик?

 – Обыкновенный. На вас похожий. Подруга сообщила, что видела вас в «Плазе». Так что не кричите на меня. Приходите завтра, а сегодня приёмный день закончился. Если же вы с острой болью, то вызывайте из Ополья «скорую»!

«Когда же успела бабьей стервозности нахвататься?» – удивился он, возвращаясь домой. В одном месте поскользнулся, не удержался и встал враскаряку, еле поднялся. Придя, начал отмывать руки, застирывать куртку и джинсы, мама хотела помочь, но он непривычно грубо отпугнул:

– Иди ты…

Уснул Сергуня не сразу – всё думал и думал, и проснулся рано: Елена Николаевна покамест не встала, а он уж ворочался в постели.  Потом пошёл к Нине, решив привести её домой по-тёмному, чтобы не мозолить соседям глаза. За ночь он немного поостыл, ругал себя за вчерашнее желание отстегать Нину ремнём. «Ей ведь нельзя сейчас нервничать, – думал Сергуня: – А то урода какого-нибудь родит».

Нина пока спала, и Сергуня не решился сразу будить её. Посидел на крыльце, но, замёрзнув, всё-таки осторожно постучал. Она долго не открывала: зажгла свет, ходила по медпункту туда-сюда, а он терпеливо ждал. Наконец, из-за двери в коридор раздался её голос:

– У вас что-то личное или вы заболели? – спросила Нина.

– По личному вопросу!

– Тогда приходите позже, – остудила Нина.  – Приём населения начинается в девять.

– Ну-ну… – скрипнул зубами Мышкалов.

Он развернулся и пошёл прочь. Когда уж подходил к дому, ему вдруг подумалось: «Чего я её упрашиваю?! У меня Тамара есть, Серёжка маленький! Жаль только, что не узнал их телефон. Действительно осёл!» – подумал Сергуня сам о себе. Но всё равно сдаваться не хотелось. Решил сейчас же пойти в слободу. Он хорошо помнил, где жила Тамара, хотя мать у ней умерла, как она говорила, но есть же соседи, у них вполне можно узнать Тамарины координаты. Через полчаса Сергуня оказался у дома с заколоченными окнами. «Так и есть…» – подумал он. Постучал к соседям. Дверь открыла невысокая, полненькая женщина в опорках. Выслушав Сергуню, подсказала:

– Вам надо идти дальше. Тамарина тётя живёт сразу за магазином, а мать Тамары уже год как померла. Недавно годины были. Дочка с сынишкой приезжала. – Женщина посмотрела на Мышкалова и спросила: – А мальчик-то очень на вас похож. Вы – родня ему?

– Дядя… – грубовато ответил Сергуня, поняв, что женщина не успокоится, пока всё не выведает.

Вскоре Сергуня постучал в другой дом. Открыли быстро. Из сеней выглянула сухая старушка, миниатюрнее давешней любопытной тётки, и тоже в опорках. «Мал мала меньше, – подумал Мышкалов, взглянув на хозяйку, – а в опорках ходить – мода слободская!» Когда он спросил о Тамаре Гришиной, старушка полюбопытствовала:

– А вы по какому же вопросу?

– В одном классе учились. Я из Пустошки. Хотел телефон её спросить.

– А работаешь-то где?

– Механизатором у местного фермера.

– Значит, телефон её спрашиваешь? А чего же она сама не оставила? Ведь недавно приезжала.

– Разминулись…

Старушка подозрительно смотрела на упревшего Сергуню и зябко поёжилась.

– Говоришь, механизатором работаешь? – переспросила она, немного отступив. – А Тамара-то университет окончила и далее учиться определилась. Она у нас птица высокого полёта. Так что, мил-человек, не обессудь. Без её согласия ничем не могу помочь.

Дверь перед Сергуней захлопнулась, и он был готов вышибить её. С минутку постоял на крыльце, не зная, что делать, а потом побрёл вдоль серых, намокших под дождями заборов. Мысли о Тамаре и сыне, о своей с Ниной семье, о родителях – всклень заполнили душу. И получалось, что он перед всеми виноват, перед всеми предстоит оправдываться, принимать какие-то решения, тем более что вскоре возвратится отец и, получается, будто специально он приготовил для него подарочек. Если брат и сестра поймут, то с родителями предстоят тяжёлые объяснения.

9

Несколько дней Сергуня с матерью почти не разговаривал, зная, чуть заговори, она сразу вспомнит о Нине, а он о ней слышать не хотел. И это состояние могло длиться бесконечно. Сергуня по привычке ходил на машинный двор, работы было немного – ремонтировали трактора в тёплом боксе. И всё-таки по просьбе матери, зачастившей в эти дни в церковь, Мышкалов попытался ещё раз наладить отношения с Ниной, но та оказалась категоричной, как бритвой полосонула:

– Зря стараешься! И вообще я на днях увольняюсь и уезжаю к родителям. Буду в Озерках работать в районной больнице!

– А как же наш ребёнок?!

– Его уже нет… Да и зачем тебе второй? Поэтому можешь смело подавать на развод!

– Ты всё обдумала?

– Возможно, и не всё, но я не прощаю измены. Кому покупал вещи – с теми и живи. Флаг в руки! И ко мне более не подходи – бесполезно!

– Вот ты какая дерзкая-то! Правильно говорят, что все девки хорошие, откуда только жёны-стервы берутся!

Хотя и ругнулся, но Сергуня ушёл оплёванным в очередной раз и дал себе слово, никогда более не унижаться перед этой соплёй, возомнившей о себе бог знает что.

С этого дня, когда всё до конца прояснилось, он немного успокоился, подзабыл нервотрёпку последних дней, и даже радовался, что Нина избавилась от беременности. Зачем она, если их совместная жизнь не заладилась с самого начала. И далее нервы трепать? Уж лучше сразу перемолоть создавшийся конфуз и жить, как жил до этого. Плохо ли, хорошо ли, но ведь как-то жил. И не особенно тужил. А женщин на его век хватит. Обязательно найдётся такая, которая не станет фыркать при первой размолвке. 

И всё бы ничего, но в самом конце октября позвонил отец и сообщил о своём возвращении. Говорил радостно, но радости Сергуне его слова не прибавили. Ведь с его приездом обязательно зайдёт разговор о Нине. Начнутся недомолвки, скандалы, а их в последнее время и без этого хватало. Пока отец ничего не знал, поэтому и говорил спокойно, желая обрадовать 

– Серёг, могу доложить, что вахты мои закончились. Сегодня в ночь вылетаю из Надыма. Если всё удачно сложится, то завтра к вечеру доберусь до дома. Так что готовьтесь. Маме скажи, чтобы пирогов с грибами напекла.

– Сам и скажи!  – Сергуня передал трубку матери, а она сразу полыхнула румянцем.

– Наконец-то, Жень! – ойкнула Елена Николаевна в трубку. – Когда ждать? Завтра? К вечеру? Обязательно напеку. И щей с уткой наварю. Приезжай скорей! Заждалась!

Она передала трубку Сергуне, а тот спросил:

– Пузырёк готовить? Хорошо… Договорились.

На следующий день Сергуня пораньше отпросился у Митрофанова, чтобы встретить отца. Как-никак соскучился, если почти три года не виделись. Есть о чём поговорить. Вот только разговора-то особенного не получится. Особенно в первый день, когда отец спросит о Нине. И что ему сказать, как сказать, чтобы он не гневался, а постарался понять?!

Всё так и произошло, когда Сергуня дожидался отца на крыльце, зная, что он приедет из Ополья на такси. Сам позвонил и упредил. Видимо, ему хотелось, чтобы его встретили всей семьёй, а когда увидел лишь Сергуню, то, обнявшись и расцеловавшись, спросил:

– А где женский взвод?

– Кто где… – уклончиво ответил Сергуня, понимая, что в спешке рассказать о Нине не удастся; он рассматривал похудевшего и постаревшего отца, смотрел на его осунувшееся лицо, выцветшие серые глаза – и не узнавал, зная, каким он был крепким и молодцеватым.

Расцеловав жену, разместившись с дороги и побывав под душем, Евгений Иванович вышел к столу раскрасневшимся, улыбающимся и сразу помолодевшим, даже изрядно поседевшие пепельные виски не портили впечатления, а лишь оттеняли общий соломенный цвет копны волос, потемневших от воды. Отец удивился:

– Полгода не был дома, а сколько перемен! Сын вернулся, жениться успел!

Сергуня и Елена Николаевна промолчали, а отец спросил у сына:

– Ну, что, сноху будем ждать или без неё за стол сядем?

– Да чего ждать, она, может, на вызов ушла. Потом подойдёт – познакомитесь.

Сергуня откупорил бутылку, налил всем по рюмочке. Выпили за встречу.

– Эх, ребята, хорошо же дома! Вы не представляете, как надоедает жить в балка́х, летом спасаться от мошки́ и ходить в резиновых сапогах, зимой преть в сырых валенках, а у нас и воздух другой. Сегодня сошёл с автобуса в Ополье и вздохнул во всю грудь: своя земля! Это понимаешь, лишь пожив на краю света. И хорошо, что позвонить можно, послушать голоса родных. Вроде и далеко находишься, а всё знаешь о семье. А без телефона – беда. Вот кто меня удивляет, так это наша Наташка! Ведь перевели её всё-таки на бюджетное обучение. Как только узнала об этом, то стала мне названивать: мол, и дня более не позволю тебе жить в тундре. Рассчитывайся и возвращайся домой, а то мама одна надрывается! За такую дочь можно только порадоваться.

– Балуешь Наташку, – завистливо хмыкнул Сергуня, вспомнив студентку из Москвы и Тамару-аспирантку. – Студентки – ненадёжный народ, себе на уме.

Евгений Иванович замолчал, посмотрел на Сергуню:

– А кого баловать. Тебя? Какой ты будешь мужик после этого. Жене позвони, попроси не задерживаться.

Сергуня промолчал, а Елена Николаевна потупилась.

– Чего это вы? – удивился отец.

– Позвонить-то, конечно, можно, да только Нина уехала к родителям. Сказала Сергуне, чтобы он разводился… – доложила жена.  

Отец посмотрел на сына, нахмурился:

– Из-за чего?

– Да хрен её знает. Поругались. Кто-то ей наговорил, что видели меня в Ополье с женщиной и мальчиком, и будто мальчик – мой сын, и я покупал ему одежду.

– А как было на самом деле?

– Никак… Наговоры!

– Почему она тогда уехала? Ведь неспроста же! Что-то ты не договариваешь. Поэтому завтра езжай за ней и привези назад. Извинись, если надо, попроси прощения!

– Никуда не поеду!

– Поедешь!

– Ладно, пока поговорите, а я пойду в клуб, чтобы вам не мешать! – выскочил из-за стола Сергуня.

Отец хотел ещё что-то сказать, но отмахнулся, вздохнул, а Сергуня обулся, схватил кепку, куртку – и на выход. В клуб он не пошёл, потому что стыдно появиться без Нины, да и не принято женатым толкаться со старшеклассниками. Какой с ними разговор, о чём, если некоторые из них называют при встрече дядей Серёжей. Поэтому он бродил по сельским улицам, распаляя собак, пока не подмёрз, и вернулся домой. На кухне быстро перекусил и, стараясь не тревожить родителей, ушёл в пристройку и долго не мог заснуть, обдумывая предстоящие заботы.

10

Разоспался он только под утро, но ещё затемно был разбужен отцом.

– Хватит дрыхнуть! – властно сказал Евгений Иванович. – Собирайся и езжай за Ниной. С Митрофановым я ещё вчера договорился, чтобы отпустил тебя.

– Зачем это?!

– Замолкни и делай, что говорят. Вот тебе деньги, можешь на такси привезти её, если будет упрямиться. Езжай, встань на колени и попроси прощения! А иначе не возвращайся!

Сергуня не проронил более ни слова. Собрался, взял деньги и вышел из дому до рассвета. Сразу направился на большак, зная, что вскоре должен идти автобус до райцентра. Рассчитал верно и вскоре был на автовокзале, но никуда не собирался ехать. Сил не осталось унижаться перед Ниной, что-то говорить ей, её родителям. Сколько можно? Ведь он тоже человек и достоин человеческого к себе отношения.

Он решил проболтаться в Ополье, а потом вернуться и сказать родителям, что Нина так и не поехала, сколько ни упрашивал её. Надо лишь найти место, где провести несколько часов, и удачно вспомнил о районной библиотеке. А что: тихое, уютное и тёплое место. Он знал, где она находится, но когда подошёл, то увидел, что до открытия оставалось полчаса. Делать нечего – прогулялся до парка, побродил по нему, а потом вернулся. Теперь библиотека была открыта, и он зашёл, огляделся.

– Вы хотели записаться? – спросила библиотекарь и поднялась навстречу, поправила очки.

Мышкалов ответил прямо:

– Пока этого в планах нет. А газеты и журналы полистать хотелось бы. Ведь можно?

– Пожалуйста! Если есть паспорт, можем записать вас. Вы местный?

– Из Пустошки.

– Тем более. Из вашего села несколько человек записаны.

– Тогда и меня запишите для, так сказать, охвата населения!

Сергуня отдал паспорт и прошёл в читальный зал, решив, что проторчит здесь пару часов, а потом отправится в пивной зал. Редко Сергуня читал газеты, листал журналы, и теперь это показалось неожиданным занятием и даже интересным. Особенно понравился детский журнал о муравьях да птичках. Он, помнится, в детстве тоже любил наблюдать за ними, даже ловил в кустах у Калиновки, держал в клетке, а потом, когда однажды синичка у него погибла, Елена Николаевна отругала, выбросила сетку и пригрозила: «Только попробуй ещё кого-нибудь поймай!» Вспомнив ту историю, Сергуня усмехнулся: перестав ловить птичек и повзрослев, начал охотиться за другими «птичками». Они все оставались живы-здоровы, но «пёрышки» он им успевал потрепать перед расставанием. Не хотел этого, но почему-то всегда получалось именно так.

Насмотревшись картинок, он распрощался с библиотекарями, пожелал удачи в их нелёгком казённом труде и отбыл в известном направлении, вдруг ощутив сильный голод. На полпути позвонил брат, и сразу без приветствия:

– Как вы там? Как отец? Разговаривал с ним – не понравился. Слова из него не вытянешь. Раньше таким не был.

– Устал. Попробуй в тундре покантуйся!

– Ну, это полбеды: отлежится, отоспится. Я-то подумал, уж не заболел ли? Ты-то как?

– Нормально.

– Слушай, мысль есть…

– Говори!

– Лодку бы надо починить. Отец поможет. Там и дел-то – доску заменить. Ну и заново просмолить. Гудрон в сарае лежит, добавь к нему немного масла-отработки – станет вязким, будет лучше держаться. Я бы тогда мог через недельку приехать. Самое время с острогой по омутам прокатиться.

«Ну, почему все у меня что-то просят, чем-то озадачивают, нагружают заботами. Почему я ни у кого ничего не прошу, не надоедаю, не учу?! Ну, что за жизнь такая!» – подумал Сергуня и замолк.

– Ты где пропал-то? – всполошился Александр.

– Да здесь я, здесь. Понял тебя. Как лодку починим – позвоню.

– Тогда всем привет! – повеселел Александр.  – Не затягивайте!

«Спешу и падаю!» – отключив телефон, ухмыльнулся Сергуня. – Где только теперь нашу лодку искать?»

Пока шёл в пивную, почему-то казалось, что вот-вот позвонит сестра. Но, понятно, не прозвонила, и Мышкалов съехидничал: «И правильно! Чего с меня взять!»

В пивной, для солидности названной в Ополье по-иностранному «Pab», он заказал сосисок с тушёной капустой, кружку пива, креветок и охотно перекусил. Вскоре взял ещё кружку и креветок, не особенно жалея отцовских денег. Посетителей оказалось мало, никто не отвлекал, и он неторопливо шелушил креветки и поглядывал на молодую буфетчицу, тоже нет-нет да косившуюся в его сторону и не скрывавшую интереса. Сергуня никогда не был в настоящих пабах, но вид белокурой буфетчицы, её белоснежная блузка, короткий клетчатый фартучек с маленькими карманами вполне соответствовал образу, сложившемуся по картинкам из интернета. Да и просто было приятно посмотреть на неё. Он мог бесконечно переглядываться, но вполне созрел план возвращения в Пустошку: домой рванёт на такси, отцу скажет, что зря мотался в Озерки. Даже представил этот разговор: «Мол, деньги на ветер, а результата – ноль. Не согласилась жена возвращаться, сколько ни уговаривал. Только на колени перед ней не встал, за это уж извините, дорогие родители, но и у нас гордость имеется! Да, так и скажу!»

Он поднялся, подошёл к буфетчице и поблагодарил:

– Вкусные у вас креветки! Спасибо!

– Сегодня привезли. Приходите ещё.

– Буду иметь в виду… Меня зовут Сергеем! А вас?

– Оля!

– Вот и прекрасно, Оленька! И вообще хотелось бы поближе познакомиться! Если вы любезно сообщите номер своего телефона, я обязательно позвоню.

Он «забил» её номер в свой смартфон и загадочно улыбнулся на прощание. Радуясь новому знакомству, вскоре взял такси и через десять минут был в Пустошке. Но к дому не спешил, зная, как его встретят родители, а остановился у магазина, решив запастись пивом и уйти на берег реки и спокойно там посидеть, подумать, как жить дальше.

Когда Мышкалов проходил мимо церкви, галки, кружившиеся над ней, вдруг разом кинулись к нему, что-то тревожно крича. Он замахнулся на них, но только раззадорил. Птицы гортанно «че́кали» и носились над головой, будто хотели заклевать. Он уж далеко ушёл от церкви, и она, невысокая, блестела вдали мокрым тёмно-синим куполом, и галки вроде отстали, но их противные крики продолжали теснить и гнать, словно он забрёл на чужую усадьбу. Когда Сергуня проходил мимо купы вётел, злой ветер сорвал с них оставшиеся острые листья, кинул в лицо, а ему показалось, что атаковала новая стая бесноватых галок, и все они, пикируя, ехидно и отрывисто кричали, будто смеялись над ним: «Че… Че… Че…»

На илл.: Художник Виктория Харченко