Павел АКИНИН. Исповедь Богомола
Рассказ
1
– Вот, ей-богу, отец Николай, прости ты меня, конечно, но твое новое назначение обозначить как затыкание очередной бочковой дырки пробкой – по-другому и не назовешь.
– Ну что ты, матушка, кипятишься? Не в первый раз уже. Владыке-то что делать прикажешь? В епархии священников раз-два и обчелся. Ему как быть? А отец Алексей заболел, ноги. Вон, еле ходит.
– А вот как хочет, так пусть и будет. Терпения уже никакого нет! Значит, матушка в садик, матушка с пеленками, матушка обеды для самого этого епископа готовит, провались он вместе со своей свитой!.. Все эти смуты приходские на наших женских плечах, а они, я хочу тебе заметить, дорогой мой батюшка – хрупкие. Зато у вас службы, конференции, выступления, встречи важные и неважные, поездки. В том году на Афон два раза мотались. Зачем два? Мощи прп. Силуана привезли. Зачем? Лежит себе человек, покоится с миром, кущи Божественные созерцает, так нет, тащат его через полмира в до отказа набитый храм, чтобы его всякие дамочки сомнительные лобызали. Да тошно преподобному от этого, как вы уразуметь не можете?..
– От чего же тошно, Тань? – отец Николай уже перешел от привычной фамильярности к более домашнему лексикону. – Наоборот, народ святости набирается, к Богу ближе становится, духовно обогащается. Известны случаи и исцелений.
– Ага, обогащается, скажешь тоже. Да обнуляется он!
– Это как же они так обнуляются, при наличии такой святыни?
– А вот так. В Александро-Невском соборе знаешь сколько собрали пожертвований за три дня?
– Таня, – отец Николай перевел дыхание,– ну при чем тут это?!
– А ни причём, настоятель даже со стороны бухгалтера привлекал. Они несколько дней считали. Бедный прп. Силуан, уехал на Афон в бедности дни провождать, подвижничеством заниматься, а его сюда в качестве бизнес-проекта на вертолете. Стыдоба!
– Так. Тань, все, я не хочу в таком русле вести беседу.
– Не хочет он, а нужно вести. Трубить об этом нужно. Вон, у твоего друга в Нижних Рыбках на Ильинской церкви совсем крыша сгнила. Так может прп. Силуан ему помочь хочет?
– Священноначалие решит само.
– Оно решит. Кто бы сомневался. В епархии новую трапезную делают. А в старой кусок в глотку не лезет. А в новой обязательно полезет.
– Так! – отец Николай возмущенно встал.
– Да сядь, архиерейский апологет, не доел еще. Да и вообще я не об этом хотела тебе сказать.
– Хотела не об этом, а говоришь уже полчаса об этом самом.
– Колечка, – матушка сменила тон на более мягкий, – я все это понимаю, и служение твое, и субординацию вашу, за ноги и в болото её. Иначе не пошла бы за тебя никогда. Конференции, выступления, встречи – и это понимаю. У тебя почти законченый физмат, у тебя семинария и академия. Но вот для чего он тебя настоятелем тюремной церкви делает, хоть и временно. Ты посмотри на себя! У тебя первый попавший урка чемодан заберет. Так ты ему его еще и сам отдашь, а потом догонишь и карманы набьешь…
Своё новое назначение – временно исполняющего настоятеля храма вмч. Георгия, расположенного на территории Рашенской исправительной колонии строгого режима – отец Николай и сам не понимал. Нет, ему приходилось встречаться с заключенными, но в составе какой-нибудь делегации с архиереем во главе, что читал лекции для несовершеннолетних преступников, и, опять же, в окружении целой свиты других священников. Он даже написал несколько статей о проблемах асоциального образа жизни. Статья так и называлась «Свет Христов на задворках уличной преступности». Встречал он таких людей и в храме: кто-то в чем-то нуждался, как правило, просили денег. Но вот видеть в них свою паству, видеть в них по-настоящему своих братьев и духовных чад – к этому отец Николай никак не мог быть готовым. А здесь несколько месяцев нужно было посещать тюремную церковь, исповедовать и причащать этих людей. Возможно, выстраивать отношения, беседовать.
Матушке всех своих сомнений он, конечно, не говорил. Старался держаться стойко, пытался дать ей понять, что это всего лишь очередное назначение, и, причем, не самое худшее. Но внутри себя он этого страшился, даже боялся. Да и матушка, несмотря на всю свою сварливость, чувствовала этот внутренний его конфуз и поэтому переживала за него. Многие годы совместной жизни наделили их даром прозорливости друг к другу.
2
Познакомились будущий отец Николай и Таня случайно. В поезде Коля ехал в Украину, в Киев, встретится со своим духовным отцом, который жил при Киево-Печерском монастыре, а Таня ехала с подругой посмотреть Киев. Июльская суматоха. Они оказались в одном купе. Коля сразу обложился кипой книг, записных книжек, дав понять, что зря тратить время он не собирается. А Таня с подругой достали «Колу» и принялись без умолку обсуждать новинки одежды нового сезона. Так потекло время пути. Первой не выдержала Таня:
– Молодой человек, мы, конечно, все понимаем, вы, наверное, готовитесь к сессии, и наше присутствие вас только раздражает. Но и вы нас поймите: ехать в филиале библиотеки нас тоже не очень радует. Давайте поищем компромисс?
– А вы случайно не на дипломата учитесь? – попытался пошутить Николай, но у него это как-то не очень хорошо получилось.
– Нет, она не дипломат, – ввязалась подруга Катя, – она у нас юрист.
– Смежные профессии, – улыбнулся Николай. – И какой же компромисс вы предлагаете?
– Скоро будет длительная стоянка, давайте купим чего-нибудь съестного и отметим наше совместное путешествие.
Николай согласился. На следующей станции купили все необходимое, накрыли стол. За разговором выяснилось, что Коля учится на физмате, Таня на юриста, а Катя в высшей школе милиции.
– Интересная компашка у нас подобралась: физик, юрист и…
– Хотите сказать: мент, – Катя улыбнулась.
– Ну почему так вульгарно, – парировал Николай, – «всякий труд благослови, удача», как писал Есенин. Прозвища, которыми мы называем людей, есть ни что иное, как отображение нашей собственной испорченности.
– А наш попутчик – поэт-философ, – рассмеялись девушки.
Этот смех подхватил и сам Николай.
Скоро показался Киев. Попутчики стали собираться, перебрасываясь короткими фразами. Таня, которой Коля явно понравился, вложила ему в руку листочек с телефоном:
– На, вот, философ. Будешь в Москве – позвони.
Николай ничего не ответил, но бумажку взял.
В Москве он позвонил. Они стали встречаться. Вскоре он признался, что верующий, что собирается оставить вуз и поступить в семинарию. Таня не отговаривала его. Просто принимала его таким, как есть. Стала с ним ездить в Лавру. У нее оказались неплохие вокальные данные. Вскоре она окончила регентские курсы при семинарии, через три месяца, после Пасхи они обвенчались.
Когда Николая рукоположили в дьяконы, а потом в священники, Таня стала самой настоящей матушкой – верной женой, другом, надежным помощником в делах приходских. Она закончила юрфак и поэтому в делах бумажных была докой. Она быстро взяла в руки всю бухгалтерию, разобралась с отчетностью. Но наряду с хозяйственной хваткостью, Таня была нежной и доброй женщиной. Она рожала отцу Николаю детей, сама брала на себя все детские хлопоты, лечила, сидела с ними ночами. Хозяйничала по дому, готовила. Ну, в общем, оказалась самым настоящим сокровищем для священника. Не лишена она была и типичной женской сварливости, что сейчас и показывала в разговоре.
3
Машина отца Николая катила по мокрому асфальту в сторону Рашенки, где находилась та самая колония. Отец Николай старался не думать, не выстраивать диалогов, он пытался молиться. Но молитвы не находили привычного внутреннего отклика. Они были похожи на дождевые капли, падающие на лобовое стекло. И тут же их смахивала лапкой дворника. В голове, скорее, была пустота, смешанная с тревогой.
«Что ждет меня за колючей проволокой? Что он сможет сказать этим людям, матерым уголовникам? Да и кто он? Московский интеллигент, с детства воспитанный на хорошей литературе и музыке. Поймут ли они его? Услышат его проповедь? Или просто-напросто засмеют?»
В общем, как он ни пытался вести медленно машину, как ни силился оттянуть приближение к тяжелой миссии, время вышло. Машина остановилась у поста КПП, и его дальнейший путь преградил шлагбаум, раскрашенный в красно-белые полосы.
– Ваши документы? – спросил отца Николая в костюме защитного цвета молодой человек. С его плеча свисал предмет, похожий на автомат. Дальше запретная зона, без пропусков нельзя.
Отец Николай растерялся, лицо его покрылась пурпурными пятнами. Он вылез из машины, достал из нее черный портфель, порылся в нем и достал аккуратно вложенный в целлофановый файл листок формата А4.
– Вот, возьмите, здесь разрешение на проезд и на посещение территории колонии. Я священник, у вас обо мне должны быть какие-то записи.
– А документы удостоверяющие личность имеются?
Отец Николай снова замешкался, потом достал из нагрудного кармана бумажник, где находились права, паспорт и кой-какие еще документы и отдал охраннику. Сержант внимательно изучил содержимое бумажника, сверил все это с листом в целлофане и вернул отцу Николаю.
– Не смею задерживать, с документами у вас все в порядке. С правой стороны оставите машину, позвоните на пропускную и скажите, что вам к режимному. Там вас встретят.
Он все сделал так, как сказал ему сержант. Поставил машину, поднялся по большим ступеням, ведущим к проходной, и нажал на красную кнопку звонка. Со скрипом открылась металлическое окошко, вделанное в дверь, и из нее показалось усатое лицо военного.
– Вам кого?
– Меня зовут отец Николай. Вот документы, я священник. Я должен здесь отслужить литургию. Мне к режимному.
– А, понял. Ожидайте, батюшка, он куда-то уехал, но скоро будет.
– Вы понимаете, время проведение литургии имеет свои временные сроки и мне бы…– но усатый военный не дал договорить, а лишь добавил:
– Понимаете, здесь у всех есть свои временные сроки. У кого-то они короче, у кого-то длиннее. Так что ожидайте.
Ждать пришлось, правда, недолго. Через двадцать минут в воротах проходной появился полного вида мужчина в звании майора.
– Здравствуйте, батюшка! Извините, что заставили ждать, тут своя бюрократия, сами понимаете.
– Да ничего, я совсем мало ждал. Ну что, вы меня проводите в храм?
– Конечно! Но вначале ко мне, на пару слов. Обязан по уставу проинструктировать.
Они прошли несколько рядов решетчатых дверей, с электронными замками, которые каждый раз издавали не то писк, не то жалобный вой. Прошли длинный коридор, в конце которого их ждала еще пара решетчатых дверей. Поднялись на второй этаж и почти сразу очутились в небольшом уютном кабинете обставленной самодельной мебелью явно местного происхождения.
– Не успел представиться, – начал майор. – Владимир Павлович Курочкин, начальник режимной части. Вам, наверное, это мало о чем говорит, а так, если вкратце, моя стихия – соблюдение порядка. Порядки у нас самые простые. Хорошо себя веди, не нарушай режим содержания, зла ближнему своему не делай, и все будет у осужденного хорошо. Встречаются экземпляры, правда, и на это не способные. Дебоширят, нарушают устав, даже наркотики умудряются добывать.
– Да какие уж тут наркотики…, – начал было отец Николай, – но майор резко отдернул его:
– А вот такие наркотики, отец Николай, самые настоящие. Проносят их всякие сердобольные люди, – и посмотрел в глаза отцу Николаю.
Первый раз в жизни видел отец Николай такие бездонно-пустые глаза!.. В них не было ничего, за что можно было зацепиться человеческому состраданию, ни одного уголка надежды, там вообще ничего не было.
Отец Николай постарался быстрее перевести взгляд в сторону и сменить тему разговора.
– Ну, так что, Владимир Павлович, может, пойдем? Я с запасными дарами сегодня, сами понимаете – Святыня на груди.
– Еще одну минуту вашего времени. Подпишите вот тут и тут: это то, что вы ознакомлены с внутренними распорядками, а тут – что обязуетесь не предавать заключенным запрещенных вещей. Список указан тут же.
Отец Николай подписал одной рукой подставленные бумаги, а другой продолжал держать на груди дароносительницу.
– Вот и замечательно, батюшка. Теперь у нас с вами никаких проблем не возникнет. Да, и еще. Постарайтесь не принимать ничего близко к сердцу. Вы ведь в первый раз здесь?..
От количества информации, выданной майором за последние несколько минут, у отца Николая уже не оставалось слов, и он покорно мотнул головой.
4
Пройдя еще целый ряд ограждений, отец Николай вместе с майором оказались на территории колонии. В хаотичном порядке стояли двухэтажные белые здания, огороженные друг от друга небольшими заборами из металлических прутьев. На каждом из них была дверь с таким же звенящим замком. В самом центре колонии просматривалась церковная маковка золотистого цвета. Открыв еще несколько замков, они оба оказались у небольшого кирпичного храма. Аккуратные ряды кирпичей говорили о том, что строили его добросовестно, со вкусом, по всем канонам церковной архитектуры.
– Батюшка, ну, слава Богу, а то мы думали, вы не придете. Мы все утро ждем. Вы отец Николай? Отец Алексей совсем с ногами слег, ему теперь не до нас.
Человек, все это говоривший, представился рабом Божьим Константином. Был он высокого роста, наголо остриженный, по обе стороны рукавов его рабочего костюма были нашиты две большие белые полосы. На груди, с правой стороны, была нашивка с надписью, прочитать которую отец Николай не успел.
– Это наш староста, – сказал майор. И добавил
– Ну остальные-то где?
– В храме ждут, гражданин начальник, с утра ждут.
– Ну вот и дождались. Представляю вам отца Николая, нового настоятеля вашего храма. Прошу любить и жаловать. Человек он новый. Чтобы – ни-ни. Понял, Карпухин? – Фамилия Карпухина, видимо, принадлежала старосте храма.
Внутри храм ничем не отличался от самых обычных светских храмов. На стенах была роспись в греческом стиле. Красивый иконостас отделял алтарную часть от общего храма. Иконостас был в два яруса. Иконы, правда, были не писанные, а обычные литографии, но высокого качества.
Отца Николая обступила толпа заключенных. Все они были разные – и по возрасту, и по жизненному опыту, так явно запечатлённому на лицах.
– Братья, – начал отец Николай, – я человек новый, и литургию в первый день своего назначения служить не планировал. Просто не знаю местных традиций и наличия необходимой утвари. Отец Алексей, как вы знаете, заболел и уехал лечить ноги. Он не успел мне всего сообщить, а докучать больному человеку я не стал. Решил сам все разузнать на месте. Но у меня с собой есть запасные Дары. Они ничем от истинных Тела и Крови не отличаются, просто особым образом чаще они преподаются больным. Те кто из вас готов принять Тело Христово, мы сейчас прочитаем молитвы. Я проведу таинство исповеди и с вами причастимся истинных Божественных Даров. Согласны ли вы, братья?
– Мы согласны, батюшка, мы уже второй месяц не причащались, а здесь это очень необходимо, – сказал совсем молодой арестант, чей костюм был сшит явно не по его росту.
– Да, мы согласны, – сказал кто-то еще, кого отец Николай рассмотреть не успел.
– Ну вот и хорошо. Становимся позади меня, я прочту необходимые молитвы, а вы потом подходите на исповедь.
– Благословен Бог наш, – сделал обычный возглас отец Николай и неведомым образом силы стали к нему возвращаться. С каждой прочитанной молитвой, даже с каждым прикосновением к своему наперстному кресту силы все подавались и подавались. И вот уже отец Николай совсем не отличал места, людей, из памяти ушли обстоятельства приведшие его сюда. А потом пошли люди.
– Раб Божий Георгий. Грешен, батюшка. Я убил товарища. Прошло уже много лет, я сижу одиннадцатый год. Но я очень каюсь. Я пять лет нес церковную епитимию и теперь могу причащаться. Прошу прощения у Бога и у своего друга. Мы с ним были дружны с детства, а вот не устоял перед наживой.
– Господь милосердный, вы сами знаете, что и разбойник был причислен к лику праведных. Молитесь, а разрешаю вас от этого бремени.
Было много и других исповедников с самыми разными грехами: убийства, грабежи, хранение оружия и многое другое. Кому отец Николай давал советы, кого-то просто утешал, брал за руку, старался вместе молиться. А иногда и ничего не говорил, так как не находилось слов.
И вот почти в самом конце подошел невысокого роста мужчина, сорока-сорока пяти лет, с вполне приятным лицом, на котором не отразилась уличная преступная жизнь.
– Как ваше имя? – привычно уже спросил отец Николай
– Богомол.
– Интересное у вас имя, я такого даже и не знаю. А в крещении вас как зовут?
– А так я Александр, просто фамилия моя Богомолов, поэтому так все зовут. А тут ведь понимаете, кличка-имя – всё одно.
– Но мне ваша кличка ни к чему, я священник, христианин, и мне важнее всего ваше настоящее имя при крещении. Так, значит, вас зовут Александр?
– Да, меня зовут Александр. Сижу я здесь уже пять лет, через несколько месяцев выйду на свободу. Хотелось бы еще раз раскаяться в своем грехе, взять ваше благословение и пообещать Божьей Матери никогда так больше не поступать.
– А почему именно Божьей Матери?
– Так потому что грех мой был совершен именно против Нее, Царицы нашей Небесной.
– И можете вы мне поведаете в чем именно заключался этот грех?
– Мне, батюшка, сорок три года. Большую часть своей жизни я ворую. Я не знаю ни своих родителей, ни места, где я родился. В детдомах мои данные несколько раз переписывали. Я часто сбегал, меня ловили, оправляли в приемник, потом я опять сбегал. И вот однажды я сбежал зимой, да не совсем удачно. Теплотрассы закрыли, из подъездов гнали, и я почти замерзал. И вот подошла ко мне бабушка и пригласила к себе в гости. Отогрела, уложила в постель. А наутро дала мне вот такую молитву – и мужчина достал сложенный в тряпичный мешочек клочок бумаги. На нем отец Николай прочитал следующее:
«Ты на небе с Сыном, и Сын радуется, видя лицо своей Матери. А я и лица своей матери не знаю. Ты смотришь на Отца Своего, а я не знаю, жив ли он. Сделай мои руки такие острые, чтобы я любую замочную скважину открыть смог, а я стану Твоим помощником и буду кормить всякого, кто будет нуждаться. Я твой раб Александр, а ты Моя Госпожа. Аминь».
– И что же случилось потом? – уже с явным нетерпением спросил отец Николай.
– А дальше пошло всё, как по маслу. Стоило мне замок в руки взять да отмычку вставить, как он тут же и открывался. Сколько я тогда бедолаг всяких накормил!.. Себе почти ничего не оставлял. Ну а потом стал понемногу отходить от своего настроя и стал попадаться. Вот и в этот раз. Мы взяли много золото и денег, а только все прокутили и никого я в этот раз не накормил, никому не помог.
– Ну ты, – отец Николай не находил слов, – ты – молись. Божья Матерь и правда Сама управит. Ты только молись!..
5
Ехал обратно отец Николай в таком молитвенном состоянии, о котором он уже давно и забыл. Теперь и дождь, и ненастье, и матушкины претензии, и даже само небо – всё слилось в какой единый поток молитвы. Теперь он точно понимал смысл слов о «малых сих» и уж тем более точно знал, о чем будет его следующая проповедь.
На илл.: Художник Варвара Волоковых
