Юрiй ЛЕБЕДЕВЪ-СЕРБЪ. Осовѣть въ Парижѣ
Рассказ
1
Каждый по-своему, но взволнованы были оба.
Ну, — сказалъ Плисовъ, — совсѣмъ осовѣть!.. Я какъ разъ женѣ пообѣщалъ... Самъ понимаешь!
Поясненiя были не нужны. Жёнъ сейчасъ возили на сезонныя распродажи.
Не бойся, я тоже обѣщалъ женѣ, — успокоилъ Позняковъ прiятеля.
Имъ только что въ родномъ посольствѣ объявили заданiе Родины: въ теченiе полутора недѣль патрулировать, по двое дозорныхъ на машину, весь предполагаемый маршрутъ офицiальнаго кортежа генсека Горбачёва...
Организацiямъ, причисленнымъ къ торгпредству, достался участокъ отъ посольства черезъ Сену, площадь Инвалидовъ и бульвары — до конца авеню Женераль-Леклеркъ. Ничего себѣ удовольствiе, думалъ Позняковъ: послѣ рабочаго дня ещё три часа мантулить... Но визитъ генсека — это, конечно, не поѣздка тёти Мани въ Жмеринку; это, что ни говори, почти что ещё святое...
Осовѣть!.. — бормоталъ въ это время Плисовъ, уставясь невидяще вдоль бульвара Ланнъ. Листья платановъ разсѣивали предвечернiй августовскiй свѣтъ; изъ-подъ вуатюровъ струились дрожащiе миражи автовыхлопа.
Позняковъ покосился на товарища: Саша Плисовъ, хоть и московскiй папенькинъ сынокъ, «политически грамотенъ и скроменъ въ быту», какъ любой советскiй загранработникъ... И какъ же онъ не понимаетъ, что теперь особый случай — первый визитъ генсека въ эту шкодливую страну! Вся Родина гдѣ-то тамъ напрягается, а Саша пускаетъ слюни надъ своими франками!..
Позняковъ тутъ недавно, безъ году недѣля, благонамѣренный отличникъ изъ Ленинграда, хотя родомъ изъ-подъ Харькова; москвичи поэтому его и дразнили: «питерскiй» Боря Позняковъ, или Боря Питерскiй.
Вотъ повеселимся, если вывѣсятъ наши флаги на Елисейскихъ поляхъ! — сказалъ Позняковъ, и голосъ его далъ пѣтуха.
А чего? — пожавъ плечами, произнёсъ Плисовъ прокуреннымъ баритономъ. (Питерецъ втайнѣ завидовалъ увѣренному баритону москвича.) — Вывѣсятъ какъ миленькiе. Ну, осовѣть!.. Мнѣ бъ твои заботы, Бэ Пэ!..
Въ Парижъ со служебнымъ паспортомъ Позняковъ попалъ чисто случайно и самъ въ это вѣрилъ. Когда-то въ степяхъ Украины онъ мечталъ о морѣ, но по зрѣнiю прошёлъ только на береговой факультетъ. Учёба въ Одесскомъ институтѣ морского флота безповоротно сдѣлала его очкарикомъ, онъ перестал писать стихи о морѣ и о любви, а требованiя программы отлучили его отъ французскаго языка и принудили къ англiйскому. Распредѣлившись въ Ленинградъ, онъ ощутилъ иллюзiю погруженiя въ петербургскую культуру и фантомное влеченiе къ забытому французскому.
Эта увлечённость Познякова стала извѣстна начальству, привозившему или получавшему изъ-за границы иностранныя лекарства: вѣдь французскiя инструкцiи требовалось переводить. Въ концѣ концовъ, когда пароходству понадобился свой лоббистъ въ парижскомъ
советско-французскомъ агентствѣ, туда направили Познякова.
На первый взглядъ, что у Парижа общаго съ моремъ? Но свѣдущiе люди знаютъ, что по меньшей мѣрѣ ещё двѣ столицы, кромѣ порта пяти морей — Москвы, тоже овѣяны дыханiемъ океана, а именно Мадридъ и Парижъ: всѣ главные морскiе офисы, от министерства до фрахтовыхъ конторъ, расположились въ этихъ городахъ.
Москвичъ Саша Плисовъ состоялъ въ подобномъ же морскомъ министерствѣ, хотя, какъ дипломированный финансистъ, могъ бы состоять въ любомъ. Его папа, напримѣръ, стоялъ во главѣ финансовъ Госкомпечати. И сыну было вовсѣ не обязательно ѣхать въ Парижъ съ однимъ англiйскимъ языком — да ещё послѣ стажировки въ Италiи, но ѣхать за границу — это было обязательно: время было такое, и положенiе обязывало. А сталъ онъ «морякомъ», вѣроятно, потому, что его мама, профессоръ-гинекологъ, обезпечивала жёнъ Минморфлота.
Боря Позняковъ въ предварительной стажировкѣ не нуждался, морскихъ вахтъ и бдѣнiй ему хватало въ Ленинградѣ, а прiятелемъ Плисова онъ сталъ по простотѣ душевной, да и Саша былъ проще прочихъ москвичей: безъ столичнаго апломба, а только съ увѣренностью въ завтрашнемъ днѣ.
Командировка Познякова только-только началась, а у Плисова дважды уже продлевалась, и вскорѣ онъ опредѣлённо отбывалъ въ Москву. Но преимуществомъ Познякова это быть не могло: совзагранработникъ былъ въ принципѣ не застрахованъ отъ неожиданнаго отозванiя на родину.
Саша Плисовъ съ дѣтства всего насмотрѣлся и наслушался отъ родителей — сначала въ Бомбеѣ, потомъ въ Стокгольмѣ, и навсегда оцѣнилъ преимущества развитóго соцiали́зма — регулярныя и безспорныя. Боря же Позняковъ вѣровалъ въ нихъ платонически, былъ горячо любимъ родителями, учителями и Родиной, отвѣчая взаимностью — каковое чувство только окрѣпло съ его убытiемъ на загранработу.
Чѣмъ объяснить идеологическую дѣвственность Познякова? Возможно, онъ былъ какъ Жюльенъ Сорель послѣдней трети ХХ вѣка — тоже опоздавшiй на битву, но съ той лишь разницей, что Борису не приходилось прятать портреты любимаго императора, а къ тѣмъ портретамъ, что часто попадались на глаза его соотечественникамъ, онъ могъ испытывать противоречивыя чувства.
Формально подчинённый Познякову Мишель, а де-факто поводырь Бориса въ лабиринтахъ капиталистическаго рынка, въ первую же недѣлю разговорилъ «эмиссара Москвы», похвалилъ произношенiе и въ свѣтской бесѣдѣ упомянулъ о своёмъ тоже-революцiонномъ прошломъ въ знаменитомъ 68-мъ году: “Notre p'tite revolution!” было нѣжно разсмѣялся Мишель, погружаясь грузнымъ тѣломъ въ собственную юность. “Une revolution de poche*!” (карманная революцiя) было неделикатно отвѣчалъ ему Борисъ, не скрывавшiй чувства советскаго превосходства. Ни тотъ, ни другой не коснулись американской подоплёки 68-го года, приведшей къ сверженiю Шарля де Голля. Мишель не хотѣлъ умалить французское достоинство этой заварухи, а Борисъ, въ силу своего советскаго образованiя, о войнѣ доллара съ Европой не подозрѣвалъ.
Ещё они поспорили о томъ, кто создавалъ Красную Армiю: Троцкiй или Фрунзе. Мишель не сталъ скрывать, что его отецъ-пенсiонеръ былъ въ молодости троцкистомъ, а спустя двадцать минутъ воскликнулъ въ изумлённомъ восхищенiи: “Mais vous êtes pure, mon ami, vous êtes pure!” (Но вы чисты и невинны, мой другъ!)
Неискушённый въ тонкостяхъ французской лексики, Позняковъ лишь пуще возгордился. Плохо ли быть чистымъ безъ примѣсей? Хорошо!
Сейчасъ они съ Мишелемъ на «ты», дистанцiя сократилась, но ami-французъ по-прежнему настаиваетъ, что советскiй директоръ не долженъ претендовать на функцiи руководителя отдѣломъ: тогда я-Мишель тебѣ на что? Дѣло же Познякова — консультировать Мишеля, не мѣшать своей «правой рукѣ» и выбивать изъ «советовъ» выгодные агентству рѣшенiя.
Смѣшно повелѣвать, мон-амi, когда кофе въ кабинетъ тебѣ и такъ приносятъ.
Съ подобной ролью Позняковъ мириться не хотѣлъ. «Ты странный советскiй!» - комментировалъ Мишель и ссылался на ихъ общаго босса москвича Кудрякина: тотъ тоже считаетъ, что — да, Позняковъ представляетъ здѣсь советское пароходство, но служитъ-то онъ въ иностранной компанiи (хоть и смѣшанной!). Финансовое выживанiе агентства — прежде всего! Кудрякинъ передъ Москвой отвѣчаетъ именно за это! Самъ Кудрякинъ этого не отрицалъ, но требовалъ прежде всего бдительности, бдительности и ещё разъ бдительности.
Съ эмигрантами не водиться, всё и всѣхъ провѣрять, въ долгъ никому не вѣрить.
А безъ кредита, мон-амi, бизнесъ невозможенъ! — побѣдоносно похохатывалъ Мишель.
Оказывалось, въ переводѣ съ рыночнаго иностраннаго, что кредитъ ещё означалъ довѣрiе къ партнёру — и отсрочку платежа.
2
Саша Плисовъ, какъ парижскiй старожилъ, здѣсь въ посольствѣ хоронилъ-отпѣвалъ и Брежнева, и Черненко — только Андропова пропустилъ изъ-за отлучки на пароходы въ Гавръ за чёрнымъ хлѣбомъ съ Родины и на тамошнiй рыбный рынокъ, славный доступными цѣнами...
Клодъ меня подначивалъ: «что это ваши лидеры мрутъ одинъ за другимъ»? А я ему: «Бремя отвѣтственности!» Онъ расхохотался — и мнѣ пиво поставилъ...
Да, убѣжденiя они тоже уважаютъ! - кивнулъ Позняковъ.
Саша странно покосился на товарища.
Эхъ, безъ пива сегодня останемся! - вздохнулъ.
Позняковъ, самъ не большой любитель пива, какъ бы посочувствовалъ:
Какъ разъ и Макарычъ изъ отпуска вернулся!
Макарычъ былъ у «моряковъ» пивнымъ заводилой. Послѣ «профсобранiй» ходили пить пиво на уголъ Фэзандери́ и Лонгшан. А теперь — эта новая вводная, извольте патрулировать, блин, думаетъ Плисовъ.
Сплошь мѣропрiятiя... Осовѣть!
Когда Макарычъ заводился — бывало, всё пиво шло за его счётъ. При этомъ никто въ моральныхъ устояхъ не сомнѣвался; Макарычу, значитъ, виднѣй, что и какъ надо. У него на это статья расходовъ есть. Одинъ лишь Кудрякинъ могъ себѣ позволить съ нимъ пикироваться. Ну такъ у нихъ ещё съ Америки свои счёты.
Разгулялся бы Макарычъ и устроилъ бы кавалькаду въ Булонскiй лѣcъ: попялить фары на дѣвицъ «де жуа». Тьма почти египетская — и вдругъ, то тутъ, то тамъ, вспыхиваютъ бёдра въ полный ростъ и мерцаютъ порочные глаза... Въ «переговоры» вступалъ опять-таки Макарычъ, даже торговаться начиналъ отъ имени всѣй гопъ-компанiи. Но дѣвки чуяли несерьёзныхъ, коллективизмъ которыхъ былъ имъ подозрителенъ; онѣ замыкались, а Макарычъ давилъ на газъ, выкрикнувъ по-нижегородски:
Сэ па шеръ, милочки, поищемъ подороже: абьянъ-тó!
Машины ставили въ гаражъ и поднимались къ Макарычу на видикъ съ хайболломъ. Американскiя привычки.
Подобныя вечеринки не такъ чтобы очень ужъ нравились Познякову, но... Макарычъ былъ одинъ изъ столповъ «профорганизацiи»; и пусть не онъ, а Кудрякинъ числился Москвой морскимъ начальникомъ Парижа и всея Францiи, зато Макарычъ — свой въ доску, и голыми руками его не взять, и ненавидѣлъ онъ Кудрякина со всѣми наравнѣ, если не больше... А этого было уже не мало.
Сегодняшнее собранiе было, какъ всегда, партiйнымъ, а называлось «профъ» - для вражескихъ ушей. То, что въ Союзѣ называли профсобранiемъ, здѣсь называли общимъ.
Позняковъ и Плисовъ ходили на собранiя вдвоёмъ: послѣ хичкоковскихъ инструкцiй Кудрякина Сашино «осовѣть» спасало Познякова отъ помѣшательства.
Приказываетъ Кудрякинъ высвистать къ нему всѣхъ советскихъ — и объявляетъ: «Отбываю въ Испанiю! Такъ вотъ: чтобъ здѣсь была тишь да гладь! Маршрутъ разрѣшаю одинъ: домъ, работа, сантръ-комерсьяль не дальше Дефанса!» (Всѣ понимали: «...не дешевле Дефанса!») «За старшаго — Вакуленко!»
«Человѣкъ-амфибiя» Олегъ Борисовичъ скромно потуплялъ въ полупоклонѣ лысину. Саша тихо комментировалъ: «Поѣзжай, поѣзжай, въ мадри́тъ тебя...»
Кудрякинъ: «Въ выходные разрѣшаю дачу въ Монсýлѣ — чтобъ всѣ туда, безъ исключенiй!». А Саша на слѣдующiй день заходилъ за Позняковыми — и двѣ семьи, на двухъ машинахъ, вопреки указанiямъ беречь бензинъ, давили дорогу въ глубины Иль-де-Франса... Волка ноги кормятъ.
Кудрякинъ заслужилъ въ морфлотѣ титулъ «Великаго»: во-первыхъ, онъ регулярно возвращался въ облюбованный имъ Парижъ по правилу кадровой ротацiи, во-вторыхъ, его имя было Левъ, наконецъ, своими подлостями, строгостями, странностями; застукавъ провинцiала Познякова гдѣ-либо «не при исполненiи» (выходящимъ изъ туалета либо за чтенiемъ Les Echos), начальникъ бралъ его за пуговицу и говорилъ что-то вродѣ:
Я долженъ быть въ курсѣ всѣхъ вашихъ перемѣщенiй: не только знать объ уходѣ на ланчъ съ клiентомъ!.. И въ туалетъ нельзя чтобы я не зналъ! Улыбка ваша неумѣстна!
«Неужели я кажусь ему поселковымъ дуракомъ! - недоумѣвалъ Борисъ. - Ну нѣтъ, просто онъ себѣ умнымъ кажется.»
Газеты надо читать по утрамъ до работы — за кофе съ круассаномъ! Или вы забываете, въ какой странѣ находитесь? - изрекалъ Левъ Великiй, заходя внезапно къ Познякову. (А надо сказать, что всѣ двери въ офисѣ были въ состоянiи настежь, какъ въ какой-нибудь школѣ абвера изъ кинофильма.)
Левъ Николаевичъ, но это же газета дѣловыхъ круговъ!
Не нашъ это кругъ, не нашъ. Да и почёмъ я знаю, читаете вы — или просто въ ступорѣ сидите?
Что правда, то правда — провѣрить Познякова онъ не могъ и этимъ себя не утруждалъ. И хотя ни страну, ни ея «лягушачiй менталитетъ» открыто не жаловалъ, но своей жизнью въ «столицѣ мiровой цивилизацiи» былъ явно гордъ. Однако лучшiе годы товарища Кудрякина миновали въ Нью-Йоркѣ, откуда онъ вывезъ любимыя словечки, которыми донималъ юныхъ москвичей и безропотныхъ французовъ: колáтерал, мáни фэрст * — плюсъ акцентъ бруклинскаго драйвера. / * Залогъ въ обезпеченiе займа; Деньги вперёдъ! (англ.)
Саша Плисовъ, какъ финансистъ компанiи, одобрялъ лишь одну руководящую линiю шефа: сотрудники не имѣютъ права сообщать подробности своего быта сосѣднимъ советскимъ организацiямъ.
У тебя цвѣтной телевизоръ? И пылесосъ имѣешь? И стиральная машина? Вотъ и помалкивай. Въ «Аэрофлотѣ» сотрудники вообще на полу спятъ! Понялъ? И жену предупреди! Къ себѣ чужихъ не приглашай, а то въ ЦК начнутъ писать: у моряковъ, молъ, то да это... Понялъ?
Наталья свела-таки знакомство съ чьей-то женой из «Евробанка»... Ну, тѣ-то никому изъ советскихъ не завидовали; сами давно всё знали и причесать могли любого.
3
Уже третiй день Позняковъ и Плисовъ, используя по очереди то одну, то другую машину, шуровали асфальтъ и мостовыя предписаннаго маршрута.
Познякова волновалъ будущiй проѣздъ генсека съ кортежемъ по мосту Александра Третьяго:
одна изъ его полосъ обновлялась и была ограждена бочками съ пескомъ и красными лентами пластика. Успѣютъ ли французы со своимъ неспѣшнымъ ремонтомъ къ прiѣзду Михаила Сергѣевича? — а если, черти, не успѣютъ?! Ну, тогда, очевидно, перемѣнятъ маршрутъ... Но тогда — что толку въ нашемъ патрулированiи? Кортежъ прошёлъ бы, конечно, и по свободной полосѣ, но вѣдь рядомъ бочки ржавыя — Господи, съ пескомъ, чуть ли не съ мусоромъ (хорошо, если не съ чѣмъ другимъ!!!)... Вѣдь существуютъ силы и люди, которымъ наше ускоренiе, имъ кажется, — смерти подобно.
Позняковъ бросилъ взглядъ на Плисова, сидѣвшаго за рулёмъ: обратить его внииманiе на непорядокъ — или не надо?.. Но тутъ на сей вопросъ отвѣтила капитанская дочка Маша Миронова — словами о прапорщикѣ Швабринѣ: «Ахъ, онъ такой насмѣшникъ!..» — и Позняковъ поблагодарилъ свою память за подсказку.
Они заранѣе условились, что докладывать въ посольство «на предметъ подозрительныхъ перемѣнъ и явленiй» будетъ тотъ изъ нихъ, кто не былъ за рулёмъ. И Познякова терзали теперь сомнѣнiя, правильно ли, что онъ до сихъ поръ переживаетъ молча о бочкахъ на мосту. Вѣдь кто-то уже могъ доложить, значитъ ты, Позняковъ, — хоть не злоумышленникъ, но лопухъ. Правда, вдругъ французы-таки зашевелятся: имъ что за интересъ тянуть съ ремонтомъ, пробки создавать...
На подъёмѣ изъ гаража Плисовъ тормознулъ передъ тротуаромъ, и съ нимъ поздоровался какой-то прохожiй cо знакомымъ советскимъ лицомъ.
Вишь, ты уже знаменитость! — ухмыльнулся Саша-насмѣшникъ, намекая на вчерашнее «профсобранiе».
Не болтай! — покраснѣлъ Позняковъ. — Это тебѣ онъ кивнулъ.
… Собранiе было какъ собранiе: мѣста всѣ заняты, опоздавшiе стояли у стѣнъ, скоро стало нечѣмъ дышать въ залѣ, защищённомъ отъ прослушки — двери открывать было нельзя. Комфортъ или защита — вопросъ стоялъ только такъ.
Всё шло какъ обычно: багроволицый бѣловласый торгпредъ, знаменитый тѣмъ, что въ данной странѣ пребыванiя пережилъ провокацiонные обыски 31-го года, призывалъ соблюдать дисциплину труда, не забывать отмѣчаться въ журналѣ при уходѣ «на фирму», «на прiёмъ», «на ланчъ», а ещё бы проводить дѣловые переговоры въ спецiальномъ на то помѣщенiи; и присутствовать на рабочихъ мѣстахъ у телефоновъ, а не въ садикѣ курить, а то ему бизнесмены жалуются; хвалилъ сырьевой отдѣлъ, хвалилъ «Автоэкспортъ» (30 тысячъ «Ладъ» продано за истекшiй годъ, но отдача ещё низкá, качество машинъ доводимъ у французовъ за нашъ съ вами счётъ, товарищи... И сырьевой отдѣлъ не безъ резервовъ: вотъ срѣзали фонды на уголь — такъ надо же добиваться, бомбардировать Москву аргументами, не полѣниться даже съѣздить... А теперь по импорту, сказалъ торгпредъ. Вотъ, срѣзали валюту на закупки... Такъ надо же выбивать! — и грамотно обосновывать... Даже итальянцы обскакали насъ: продали Союзу пятнадцать кирпичныхъ заводовъ!.. Правда, всѣ негодные, кирпича такъ и нѣтъ, но это другая исторiя... Министра стройматериаловъ наказали, больше не работаетъ. А вы отвѣтьте мнѣ: почему не французы, а итальянцы?! Кто отвѣтитъ? Не умѣете работать съ Москвой, вотъ что! Французы, дескать, необязательны!.. Ну, знаете, я этой пѣсней сытъ по горло. Надо тормошить ихъ, а не баюкаться ихъ краснымъ виномъ...
Люди постарше слушали съ постными физiономiями. Золотая молодёжь читала газеты, шушукалась — чѣмъ немало удивляла Познякова.
Торгпредъ перешёлъ къ «предстоящему визиту»... Онъ лично брался сдѣлать всё отъ него зависящее, но и своихъ подчинённыхъ призывалъ къ активной работѣ среди свиты генсека.
Пошли выступленiя въ пренiяхъ. Пѣнилась цифирь. Залъ обмахивался газетами, снимались пиджаки.
Вышелъ мальчикъ лѣтъ двадцати пяти, отъ «Совэкспортфильма», и сталъ заливаться соловьёмъ: столько-то фильмовъ показано, а столько-то у насъ куплено. К сожаленiю, аудиторiя у нашего кино небольшая, но! — начинаемъ проникать на телевидѣнiе! Такъ, напримѣръ...
И удивлённый Позняковъ выслушалъ побѣдную реляцiю о советскомъ фильмѣ на французскомъ телеэкранѣ: во-первыхъ, это былъ рѣдчайшiй случай демонстрацiи нацiональнаго кино нашихъ республикъ, въ данномъ случаѣ Туркменiи; во-вторыхъ, впервые участвовалъ въ диспутѣ режиссёръ-постановщикъ фильма (французы всегда объ этомъ просили); въ-третьихъ... Мальчикъ замялся и «въ-третьихъ» ничего не сообщилъ, повторивъ о важномъ успѣхѣ «Совэкспортфильма» въ пропагандѣ советскаго кино. Къ несчастью для оратора, свидѣтелемъ этого «успѣха» былъ Позняковъ.
Надъ рядами въ президiумъ пошла записка: «Прошу слова. Позняковъ, Агентство Морфлота.»
Потомъ Борису въ краскахъ излагали, какъ измѣнилось лицо Кудрякина при объявленiи его фамилiи.
Меня удивило выступленiе товарища... Да, дѣйствительно режиссёръ Нарлiевъ былъ участникомъ дискуссiи — но какъ? — въ кольцѣ бѣлоэмигрантовъ, перебѣжчиковъ и спецовъ холодной войны, гдѣ тонъ задавала мадамъ Карреръ д'Анкоссъ, небезызвѣстная, авторъ антисоветской книги «Разваленная имперiя»... И не было нашего переводчика! Режиссёръ былъ одинъ на одинъ съ этой стаей, ему даже пришлось объяснять, почему Москва рѣшаетъ, сколько фильмовъ будетъ снимать Туркменiя! Если это называть побѣдой, то что тогда назвать пораженiемъ?
Красный, ни на кого не глядя, никого не видя, возвращался Позняковъ на мѣсто. И очень скоро несдобровать бы ему, если бы тутъ же не выступилъ атташе изъ посольства, признавшiй справедливость критики отъ «товарищей моряковъ». При этомъ завѣрилъ, что выводы уже сдѣланы: товарищъ, допустившiй этотъ проколъ, на Родину возвращёнъ. Впредь подобныя мѣропрiятiя безъ представителя посольства проводиться не будутъ.
Познякову передали: великiй Левъ сначала побѣлелъ, но послѣ словъ атташе порозовѣлъ и очевидно смягчился... А замѣняющiй шефа на время отъѣздовъ Олегъ Борисовичъ былъ уполномоченъ заявить: «Ладно, въ концѣ концовъ Левъ Николаичъ ваше выступленiе поддержалъ... Но велѣлъ предупредить...»
Что Саша Плисовъ недвусмысленно откомментировалъ: «Теперь онъ это хрѣнъ тебѣ забудетъ!..»
Ну, ты, французх...ъ! - выругался Плисовъ.
Подъ визгъ тормозовъ Позняковъ чуть не ткнулся въ лобовое стекло.
Ну что за народъ, а Борь?! Сначала колёсами выскочитъ, а потомъ давай кочаномъ вертѣть. А передъ свѣтофоромъ — спятъ, въ носу ковыряютъ!
Саша ловко всталъ у тротуара въ освободившуюся «нишу».
Ты чего? - удивился Позняковъ.
Да въ жаръ меня бросило, осовѣть!.. Давай минералки хряпнемъ!
Угощаешь? - счёлъ нужнымъ выяснить Позняковъ.
Ask! - парировалъ безтактность прiятеля Плисовъ, что на англо-нижегородскомъ означало: «Спрашиваешь!»
Познякова точилъ червячокъ — почему онъ и задалъ свой некомильфотный вопросъ: въ прошлую субботу онъ схлопоталъ контравансьóнъ*, и не простой, а, страшно сказать, на цѣлыхъ шестьсотъ франковъ. /* Contravention – (здѣсь) полицейскiй штрафъ за нарушенiе правилъ парковки.
Теперь, за стаканомъ «Перье», онъ рѣшился разсказать финдиректору о своёмъ горѣ.
Хмъ, - повертѣлъ Саша круглой чёрной головой жука-финансиста. - А со Львомъ ты говорилъ?
Ну нѣтъ, ты что?! — испугался Позняковъ. — Я совѣта прошу! А онъ меня просто пошлётъ!..
Не бои́сь: не на Родину! — скаламбурилъ Саша. — Ну... сначала ноги объ тебя вытретъ. Но эти вещи онъ, въ половинѣ случаевъ, прощаетъ — какъ чёртъ ему нá душу положитъ... Плохо, что штрафъ у тебя максимальный. Въ автобусномъ ряду поставилъ?
Позняковъ печально кивнулъ.
Вернулись въ машину — и Плисовъ замурлыкалъ итальянскую пѣсенку. Этихъ кассетъ у него было штукъ полтораста, всѣ итальянскiя.
Ну что, пожалѣть тебя, Бэ-Пэ? — думалъ вслухъ, мурлыкая, Плисовъ. — А добро умѣешь помнить? Ладно, ладно... А знаешь, поговорилъ бы ты съ Клодомъ. Бензинъ по лёгкой статьѣ идётъ, вотъ на нёмъ и сыграть...
Спасибо! - взволнованно выдохнулъ Позняковъ.
Ладно, сочтёмся!.. А теперь на Этуаль — и по Елисеевскимъ!
По причинѣ посконнаго патрiотизма онъ переиначивалъ названiе широченнаго проспекта.
Мягко включивъ скорость, Саша плавно далъ газъ. Автомобиль, какъ явленiе и какъ источникъ скорости, былъ его страстью. Умышленно картавя, онъ приговаривалъ: «И какой же Ьусскiй не любитъ быстЬой ѣзды?!» Въ Сашкѣ уживались осмотрительность московскаго чиновника и безшабашный азартъ перваго парня на деревнѣ, хотя и не было такой деревни.
«Елисеевскiя Поля» не сходили у него съ языка, хотя порой онъ ихъ офранцузивалъ: Шансъ Зализé. Однажды вообще удивилъ: «Мнѣ Миттеранъ сипатизируетъ.» — Чего-о?! — не удержался Позняковъ. Но, глядя на серьёзное лицо Плисова, почёлъ за благо промолчать. Вырулили на авеню Великой Армiи, de la Grande Armée. Земной путь этой армiи былъ недологъ, но поднимался къ Трiумфальной Аркѣ; за мгновенiемъ трiумфа кончалась армiя и начиналась вѣчность — длинной ниспадающей дорогой, «садами Элизiума», Елисейскими Полями... Дальше разливалась въ обѣ стороны площадь Согласiя.
Ругнувъ какого-то водилу въ круговерти у Трiумфальной Арки, Плисовъ помахалъ тому въ отвѣтъ на извиняющiйся жестъ и, нажавъ на клаксонъ, выѣхалъ на Шанз-Элизé...
Буффъ!.. Натрескаются сыра, нальются крутымъ бордо — и за баранку! Какъ можно выжить въ такой странé?!
Это онъ цитировалъ великаго Льва.
Вторя игравшей кассетѣ, онъ снова замурлыкалъ: Solo noi, solo noi... Подъѣхали къ мосту Александра и Позняковъ ахнулъ: проклятыя бочки стояли по-прежнему! Нуу дѣла-а! Онъ рѣшилъ непремѣнно «поставить вопросъ» въ сегодняшнемъ отчётѣ. Неужто никто не видитъ, не понимаетъ? — это же утончённое французское издѣвательство! И вѣдь это проигнорировать нельзя: что тамъ въ эти бочки подброшено?
Кассета кончилась, включилось радiо FM: оживлённая бесѣда журналиста съ какимъ-то явно мудрецомъ. Плисовъ обронилъ свою поговорку, которую безбоязненно ронялъ по-русски при французахъ:
Французскiй — тотъ же англiйскiй, только съ сифилисомъ!..
Позняковъ не одобрялъ такого фанфаронства, особенно въ присутствiи главбуха Оливье, сына сенатора, который дѣлалъ видъ, будто обожаетъ упражняться съ Плисовымъ въ англiйскомъ.
Переключи, — предложилъ Плисовъ, — пусть мяукаетъ чего-нибудь!
Подожди — интересно! - сказалъ Позняковъ.
Ну давай... Разскажешь.
Шла бесѣда на тему, очень близкую французскому сердцу: о собственныхъ отличiяхъ — и о сосѣдскихъ... О чёмъ переживаютъ тѣ, эти — и мы: голландцевъ мучаетъ загрязнённый Рейнъ (въ чёмъ они обвиняютъ французовъ не меньше, чѣмъ нѣмцевъ); испанцевъ тревожитъ обезлѣсиванiе ихъ полуострова; французы смакуютъ политическiе скандалы. А когда соцiологи попросили ихъ, французовъ, дать характеристики сосѣдямъ, то всѣмъ досталось — коварнымъ англичанамъ, скупымъ голландцамъ, самодовольнымъ нѣмцамъ... «Каковы же мы сами?» — спросилъ ведущiй. Nous sommes intelligents*! — былъ отвѣтъ, и передачу завершило ликующее кукареканье галльскаго пѣтуха. / * Мы — умные. (франц.)
Не слабо! — откликнулся Плисовъ, выслушавъ пересказъ.
Мишель это выразилъ немного по-другому, — сказалъ Позняковъ. — Νοus sommes cartesiens. Картезiанцы они.
Ни черта не картезьянъ! — возмутился Плисовъ. — Самъ же де Голль сказалъ, что невозможно управлять страной, гдѣ только однихъ сыровъ — полтыщи сортовъ! Такъ они что? — эти же слова повторяютъ съ гордостью.
Да, и вотъ эти бочки на мосту мнѣ оптимизма не внушаютъ. Плохо они кончатъ, какъ пить дать!
Бочки, что ли?.. — Плисовъ остановился передъ свѣтофоромъ.
Да не бочки!.. Страна, страна!
А! — включилъ Саша скорость.
Даже антисоветчикъ Мишель — и тотъ недавно позавидовалъ нашей увѣренности въ завтрашнемъ днѣ. У него прiятель застрѣлился, когда работу потерялъ.
Вотъ дурень: зачѣмъ работать, если пушка есть? — хохотнулъ Плисовъ. — Твой Мишель, если хочешь знать, по нашимъ трупамъ пойдётъ, лишь бы хлѣбнаго мѣста не лишиться. А что для нихъ самое хлѣбное? Это съ нами дураками дѣла вести.
Вотъ именно! — по инерцiи кивнулъ Позняковъ. — Но попробуй скажи, что дѣти его будутъ коммунистами!
Не дразни его, не надо.
Да ты знаешь — говоритъ, что обожаетъ дискутировать.
Французъ — онъ и въ Африкѣ французъ! — зашёлся смѣхомъ Саша Плисовъ. — Смотрите не завербуйте другъ друга!
Типунъ тебѣ!.. А слушай, ты помнишь слова торгпреда про министра стройматерiаловъ?.. Развѣ промышленный министръ отвѣчаетъ за импортъ?
Ты, водолазъ, гляди дальше и глубже!.. Если надо снять министра, тогда покупаютъ негодные заводы.
Борисъ потрясённо замолчалъ. «Сашка, видно, знаетъ, о чёмъ говоритъ!..Ну какъ тутъ не напиться?»
Надъ рю Фэзандери густѣли сумерки.
Слушай, — сказалъ Позняковъ, — жёны съ дѣтьми обозрѣваютъ восковыя фигуры, а я въ миссiи бутылку выкупилъ... Пошли ко мнѣ — и врѣжемъ!
Плисовъ охотно согласился, ибо красенъ долгъ платежомъ. И около двухъ часовъ они посвятили совмѣстному опьяненiю по поводу найденнаго рѣшенiя проблемы въ шесть сотенъ франковъ.
4
Тѣсный, герметичный мiрокъ; нигдѣ такъ не тѣсенъ мiръ, какъ здѣсь. И узокъ перечень обиходныхъ темъ. Магазинчики, лавчонки одни и тѣ же — какъ большевицкiя явки, изъ устъ въ уста передававшiяся до окончательной побѣды Октября. Можно разсказывать прiятелю объ открытыхъ тобой мѣстахъ — и сравнивать цѣны; даже о полицейскомъ штрафѣ можно разсказать, но есть вещи, о которыхъ говорить не стоитъ — напримѣръ, что въ свободное время ты переводишь антологiю французскихъ поэтовъ, составленную покойнымъ Помпиду.
Есть ещё одинъ, совсѣмъ недавнiй секретъ, который Позняковъ никому не откроетъ; никому, кромѣ... Или — вовсѣ никому. Потому что возможенъ провалъ, позоръ (въ глазахъ у отдѣльныхъ людей) и досрочное возвращенiе.
Задумалъ же Позняковъ, ни много ни мало, — спасти свою страну, народъ, и мiровую революцiю. Ввиду нескончаемыхъ вражескихъ козней, надо было срочно перестать безпечно лить воду на мельницу имперiалистовъ. Вѣдь единственнымъ залогомъ нашей побѣды, помимо экспорта сырья, остаётся морально-политическое единство советскихъ людей — однако оно, уважаемый Михаилъ Сергѣевичъ, уже сильно подорвано отсутствiемъ примѣра свыше — именно нравственнаго. Съ Вашимъ приходомъ къ руководству, дорогой Михаилъ Сергѣевичъ, появились кой-какiя надежды... Но необходима по-настоящему ленинская кадровая политика А то что получается: французы сплошь и рядомъ — не хуже, а то и лучше даже, просто по-человѣчески, чѣмъ здѣшнiе совработники. У себя мы что видимъ? Невѣроятное отступленiе отъ нормъ соцiализма: кое-кто на службу за границу прiѣзжаютъ даже неженатыми... А иные женатики возвращаются изъ отпуска съ новой женой! Мало того, французамъ стало откуда-то извѣстно, что мы отдаёмъ родному государству шестьдесятъ процентовъ зарплаты. Вотъ какая бдительность у насъ! И прiѣзжаютъ сюда по второму, третьему, по пятому разу... Ну, это богъ съ нимъ, но если въ прошлый разъ онъ былъ «Аэрофлотъ», а нынче — уже «Морфлотъ», то какъ это понять, если не имѣетъ отношенiя къ спецорганамъ?.. Подобные факты питали пафосъ заготовленной Борисомъ речи, хотя въ самой речи ни фактовъ, ни фамилiй быть не могло. Речь походила на «стихи о советскомъ паспортѣ» и завершалась призывомъ «не совѣть въ Моссовѣтѣ», а срочно обратить вниманiе
на проф- и моральную пригодность кадровъ въ масштабѣ всѣй страны.
Конспектъ речи похрустывалъ въ карманѣ. Оставалось только ждать...
О! — вскрикнулъ Позняковъ. — Красные флаги на Шанз-Элизé! Съ серпомъ и молотомъ!
Я говорилъ тебѣ: вывѣсятъ! — спокойно отвѣтилъ Саша.
Намъ надо здѣсь сфотографироваться!
Осовѣть!.. Ну, можно, — согласился водитель патруля.
Зато бочки стояли на мосту какъ ни въ чёмъ не бывало, хотя вчера Позняковъ сообщилъ о своихъ опасенiяхъ дежурному посольства. Обѣщали принять мѣры и сказали спасибо. А бочки — стоятъ! Очевидно, маршрутъ помѣняютъ. Можетъ, другiе Саша съ Борей ѣздятъ по другому маршруту — ещё неизвѣстно, какой выбѣрутъ... А жаль, если что: мостъ Александра — самый пышный, краше дороги просто нѣтъ.
Нашихъ — цѣлое посольство дармоѣдовъ, но и французы тоже хороши. У насъ бы всё-таки дорогу за ночь сдѣлали бъ... Когда бъ генсека ждали!
Развяжемся съ визитомъ и — и махнуть бы въ лѣсъ подъ Шантийи́, шашлычокъ оформить! — причмокнулъ Плисовъ. — Тамъ и опята притомъ безплатныя! Картезьянамъ невдомёкъ... Ты вотъ скажи мнѣ: при чёмъ тутъ Картезъ — вѣдь онъ же былъ не французъ?
Какой Картезъ? — не понялъ Позняковъ.
Ну, который завоёвывалъ Южную Америку.
Кортесъ? А при чёмъ тутъ Кортесъ?
Вотъ и я хочу знать: при чёмъ?.. Они же, осовѣть, картезьянъ!
Позняковъ закашлялся.
А! Ааа... Это не Кортеса вспоминаютъ, а Декарта. Былъ у нихъ такой, кто сказалъ: «Мыслю — значитъ, существую!»
Вотъ дуракъ! — восхитился Саша. — Ну да, помню, помню: былъ...
Да и кто теперь не дуракъ, подумалъ Позняковъ. Вопросъ, навѣрное, стоитъ по-другому: мыслю — или существую?
Фамилiи — чёртъ ихъ поймётъ! — сказалъ Саша. — «Де» куда-то подѣвали, «зе» присобачили — только честныхъ людей морочатъ!
Да... А кое-что неплохо придумываютъ! Мы съ Мишелемъ водили клiента въ ресторанъ — называется «Ноги въ водѣ», на берегу рѣчушки. Забавно?
Не знаю, не бывалъ! — ѣдко отозвался Саша.
Позняковъ сообразилъ, что тутъ онъ далъ маху. Саша дѣло имѣлъ со счетами, а не съ живыми людьми, и въ ресторанахъ оказывался рѣдко.
А гдѣ, почему такъ называется? — спросилъ послѣ паузы Плисовъ.
Потому что на берегу, въ Нейи́... Среди тополей — идиллiя... Надо Мишелю шепнуть, когда Левъ уѣдетъ, — клiентомъ будешь!
Контравансьонъ замочить!..
Само собой, — виновато поддакнулъ Позняковъ.
У Гран-Палé попали въ скопленiе машинъ — ползли бамперъ въ бамперъ.
Excuse me, do you speak English? — cъ ошалелымъ видомъ закричалъ имъ юный американецъ изъ ближней машины. — How can I get out of Paris*? /* Извините, вы говорите по-английски? Какъ мнѣ выбраться изъ Парижа?
Лицо его было почти того же оттѣнка, что и флаги СССР на столбахъ. Плисовъ съ Позняковым наперебой прокричали ему, какъ выбраться на Портъ-Майо. Борисъ представилъ, что парню хватитъ на пару лѣтъ разсказывать сосѣдямъ, за поѣданiемъ опóссумовъ, какъ онъ въ Парижѣ натерпѣлся отъ СССР.
Дальше ѣхали безъ приключенiй. Изъ дому Позняковъ позвонилъ и сухо доложилъ посольскимъ, что измѣненiй на трассѣ не обнаружено — ни въ худшую, ни въ лучшую сторону. И, неизвѣстно на кого озлясь, больше никуда не пошёлъ, а распечаталъ, не вступая въ переговоры съ женой, бутылку кальвадоса — вторую половину мѣсячной нормы изъ лавки въ военной миссiи, со скидкой пятьдесятъ процентовъ.
5
Ирочка Плисова тоже имѣла зубъ на страну пребыванiя, но по особенной причинѣ: Сашка сорвалъ её въ Парижъ за нѣсколько мѣсяцевъ до намѣчавшейся аспирантуры. А онъ вѣдь, Сашка, «жаденъ какъ плебей» (Ирочкины слова, ставшiя достоянiемъ женсобранiя) — выдернулъ жену изъ Москвы, гдѣ жили «какъ бѣлыя люди», чтобы въѣхать неграми въ парижскую меблирашку. Печальное явленiе — меблирашка на совбалансѣ. А когда ещё компанiя cовмѣстная, то вообще: завхозъ-французъ всегда въ курсѣ, что у тебя въ какомъ состоянiи и что Кудрякинъ не разрѣшаетъ ни ремонтировать, ни замѣнить.
Ирочкѣ претила заносчивость парижанъ, не терпѣвшихъ если кто плохо говорилъ на ихъ языкѣ и еле говорившихъ по-англiйски, не нравился гарнизонный режимъ совколонiи. А Саша втайнѣ отъ жены пробивалъ себѣ продленiя срока — всякiй разъ нарываясь на семейный скандалъ.
Кусочничаешь, крохоборъ!.. — кричала Ира мужу. (Въ это время Позняковъ, пришедшiй по уговору за прiятелемъ, не рѣшался нажать кнопку звонка.) — Послѣ моей защиты былъ бы тебѣ Парижъ, и Римъ, и Цюрихъ — ну? Что ты всё мельтешишь?
Сашинъ голосъ бубнилъ за дверью монотонно и разсудительно. Тогда Борисъ вернулся къ себѣ и позвонилъ сосѣдямъ по телефону...
Ира, по крайней мѣрѣ, была искренней. Великiй Левъ, отпускавшiй шпильки по адресу страны пребыванiя, дѣлалъ это исключительно въ цѣляхъ воспитанiя ввѣреннаго ему контингента.
Дня за два до ожидавшагося визита пришло въ организацiи изъ парт... пардонъ — изъ «проф»кома указанiе извѣстить, согласно прилагаемому списку, участниковъ встрѣчи парижской совзагранобщественности съ Михаиломъ Сергѣевичемъ. Позняковъ заволновался. Онъ вѣдь, ничтоже сумняшеся, разсчитывалъ на открытый доступъ... Недаромъ зарубежье вспоминало безстрашный выходъ генсека къ народу на ленинградскую площадь. Въ иностранной прессѣ это получило не меньше комментарiевъ, чѣмъ выходъ человѣка въ открытый космосъ.
Теперь же замыселъ Бориса Познякова повисалъ на волоскѣ.
Однако жизнь играетъ человѣкомъ. Въ спущенномъ морагентству спискѣ значились трое: Кудрякинъ, его замъ — «человѣкъ-амфибiя» и, къ изумленiю Познякова, онъ самъ сердешный. Впрочемъ, онъ же въ агентствѣ былъ третьимъ по должности, да и рѣшенiе навѣрняка принималось чисто механически.
Но тутъ пошло броженiе въ массахъ обойдённыхъ москвичей. Стали звонить въ родную столицу роднымъ; Саша Плисовъ полтора часа просидѣлъ за клавiатурой телекса... И наканунѣ прибытiя генсека прозвучалъ изъ парткома отбой: пойдутъ всѣ желающiе. Дата и время сеанса — въ день отбытiя персоны. А пока Борисъ короталъ вечера у телевизора, слѣдя за скупыми сообщенiями.
Картезiанцы возмущали его до глубины души. Генсека и президента показывали мелькомъ, ихъ прямую речь не транслировали — зато журналисты отрабатывали свои сребренники съ пѣной у рта... «Какъ не по нутру имъ наша правда!» — торжествующе негодовалъ Позняковъ. — А мы всѣ речи Миттерана и Рейгана печатаемъ!.. Нате вамъ!
Видишь ли, — пояснилъ Мишель, — мы не преувеличиваемъ значенiе офицiальныхъ речей.
Чего ещё ждать отъ этой нацiи? Спасибо и на томъ, что бочки на мосту не взорвались...
И вотъ насталъ день «иксъ». День, съ которымъ, возможно, свои тайные разсчёты связывалъ не одинъ Позняковъ. Саша и Боря вышли изъ дому за полчаса до назначеннаго времени. Было ясное сентябрьское утро, переполнявшее сердце...
...Въ этотъ день кончилось счастливое дѣтство Бориса Познякова.
Къ посольству идти было всего ничего: метровъ триста, но и десяти шаговъ они не прошли, какъ стали имъ попадаться навстрѣчу люди — со знакомыми, но словно бы отсутствующими лицами.
Виталька! — окликнулъ Саша.
Можешь поворачивать обратно! — махнулъ тотъ рукой. — Безъ насъ обошлись.
Позняковъ задрожалъ и зачѣмъ-то полѣзъ за шпаргалкой въ карманъ.
Всё въ полномъ порядкѣ, — разсказывалъ Виталiй. — Какъ и было задумано: на верхнемъ этажочкѣ, въ узкомъ кружочкѣ...
Въ посольскомъ дворѣ была толчея. Толпа пришедшихъ и не желавшихъ расходиться понемногу росла. Слонялись свитскiя персоны. Причина ихъ неприкаянности была неясна; впрочемъ, их могли не пригласить изъ соображенiй гигiены — вѣдь воздухообмѣна не хватало.
Среди слонвшихся Борисъ узналъ однаго изъ первыхъ замовъ предсовмина — сутулаго сановника восковой спѣлости въ костюмѣ цвѣта прѣлыхъ листьевъ. Ужъ если такiя люди бродятъ безъ вниманiя, то Познякову ли обижаться?.. И всё-таки жгла своей безполезностью бумага во внутреннемъ карманѣ.
Толпа росла и нарастали слухи. Считалось всё болѣе несомнѣннымъ, что генсекъ покажется «народу». «...Но — ненадолго! Времени въ обрѣзъ: Жоржу Маршé* — и то даётъ всего полчаса, въ аэропорту!» /* Лидеръ французской компартiи.
Терпѣливое присутствiе свитскихъ косвенно подтверждало эти слухи. Такъ прошли полтора часа.
У однаго изъ крылечекъ стала образовываться людская гроздь, и пополнялась она лицами изнутри помѣщенiй; лица сiи стояли въ неподвижномъ обозначенiи осознаннаго долга. Когда же появились совѣтникъ и нѣсколько секретарей, по толпѣ, словно рябь отъ вѣтерка, пробѣжалъ шелестъ: будетъ, будетъ генсекъ!..
Безъ десяти двѣнадцать они — Генсекъ и Посолъ — наконецъ появились... Толпа сплотилась и застыла. Михаилъ Сергѣевичъ, удивляя и радуя Познякова живымъ блескомъ тёмныхъ глазъ, сталъ благодарить собравшихся и желать имъ всевозможнаго въ нелёгкомъ трудѣ вдали отъ Родины: «Давайте вы здѣсь, а мы тамъ — прибавимъ въ работѣ, вѣдь у насъ теперь ускоренiе, товарищи!» Это выступленiе заняло минуты три — и онъ стал прощаться.
Всё время, пока генсекъ говорилъ, посолъ почему-то не спускалъ съ Познякова обезпокоенныхъ глазъ. Хотя Борисъ догадался, что его записка никому не нужна, Юлiй Михайловичъ продолжалъ внимательно смотрѣть на него. «Что-то, видно, у меня съ лицомъ!» — подумалъ Позняковъ.
Вопросовъ къ Михаилу Сергѣевичу не было. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, во дворѣ... А была ли тамъ Раиса Максимовна? Нѣтъ, она съ Пьеромъ Карденомъ прощалась. Многострадальная бумага уже не хрустѣла въ карманѣ, измялась. Оставалось положиться на верховный промыселъ генсека — ужъ ему-то должно быть виднѣй!
Люди съ крылечка засеменили въ служебную зону. Толпа почти разомъ перевела дыханiе. Позняковъ оглядывался, нигдѣ не видя Плисова, и размышлялъ о сходствѣ и несходствѣ Михаила Сергѣевича съ его портретами.
Событiе завершилось, отлетѣло... Событiя не состоялось.
Возможно, событiя впереди? Можетъ, воспользоваться почтой? Да только дойдётъ ли?
Ты пожалъ, конечно, руку Михаилу Горбачёву? — спросилъ его Мишель въ ближайшiй понедѣльникъ.
Mais oui, — отвѣтилъ Позняковъ, обнаруживая, что лгать по-французски легче.
Ты гордъ? — Мишель улыбался загадочно.
Βien sûr, — сказалъ, краснѣя, Позняковъ.
Иначе пришлось бы долго разсказывать. А эти французы — такiе насмѣшники...
6
Событiя перемѣщались на Родину...
Сначала пришёлъ телексъ Сашѣ Плисову о скоропостижной смерти отца. Саша полдня просидѣлъ на телексѣ въ ожиданiи министерскаго прiятеля, котораго просилъ провѣрить эту информацiю.
Неужто, Борь, теперь такъ отзываютъ изъ командировки?..
Позняковъ смотрѣлъ въ сумасшедшiе глаза товарища и не понималъ, это кино или сонъ.
Къ сожалѣнiю, извѣстiе подтвердилось: Сашинъ папа умеръ. То есть, Сашу не отзывали, онъ оставался на посту. Впрочемъ, худа безъ добрыхъ людей не бываетъ. Замъ Олегъ Борисычъ выхлопоталъ Сашѣ командировку въ Москву — и тотъ улетѣлъ, прихвативъ съ собой побольше багажа: вѣдь на носу былъ уже окончательный отъѣздъ.
И опять былъ мiръ не безъ добрыхъ людей: въ московскихъ кадрахъ он выхлопоталъ себѣ продленiе ещё на четыре мѣсяца — чтобы ужъ весной вернуться. Только этимъ продленiемъ онъ не воспользовался полностью.
Достали-таки Сашу Плисова картезiанцы... Махнули они съ женой и дочкой «урвать напослѣдокъ Марселя». Машина Саши только что прошла полную ревизiю, а тѣмъ не менѣе на полномъ ходу оторвалось колесо и Сашина трёхсотпятка была размазана правымъ бортомъ по бетонной стѣнѣ. Иру доставали по частямъ и увезли въ запаянномъ гробу, а Сашу оставили для дознанiя. Дочь Леночка была невредима. Наконецъ, помогли адвокаты, и Саша съ дочкой улетѣли. Страшно было подумать о родителяхъ жены, а если бъ узнали ещё о Сашиныхъ шуточкахъ?.. Но нѣтъ, это просто несчастный случай: механикъ гайки отвернулъ, а завернуть забылъ... Виноваты бѣлый сыръ и красное вино.
А Познякова манила событiями Родина — и ко второму году «перестройки» онъ съ женой и сынишкой made in France вернулся домой.
________
Недавно въ старыхъ бумагахъ рылся Борисъ — и наткнулся на сложенные вчетверо знакомые листки. Развернулъ — и покраснѣлъ, какъ алый стягъ. Перечиталъ...
Затѣмъ онъ складываетъ листки и, глубоко задумавшись, старательно рвётъ их на части, всё болѣе мелкiя, пока не заболѣли пальцы.
Потомъ смотритъ на цвѣтную фотографiю, слишкомъ яркую и чёткую, чтобы казаться правдой: Борисъ Позняковъ, въ лѣтнемъ пиджакѣ въ мелкую полоску и въ бѣлыхъ штанахъ, стоитъ на осевой линiи Елисейскихъ Полей; по обѣ стороны Полей повисли красныя полотнища съ серпомъ и молотомъ, а вдали за его спиной — Трiумфальная Арка, за которой стелются разныя авеню великихъ армiй земли. Онъ помнитъ, что лицо его тогда несло посланiе народамъ, но сейчасъ оно выглядитъ, какъ засохшiй макiяжъ. Представители народовъ ведутъ свои автомобили въ обоихъ направленiяхъ елисейской перспективы и нѣтъ имъ дѣла до чьихъ-то иллюзiй, лишь бы человѣкъ на раздѣлительной линiи не сошёлъ внезапно на полосу движенiя; человѣку же, который съ отсвѣтомъ флага на лицѣ, кажется, что трiумфальная арка на вершинѣ фотоснимка — не случайная деталь жизненнаго пейзажа. Водители въ автомобиляхъ, чьё вниманiе не простирается далѣе нѣсколькихъ метровъ дороги, этимъ преимуществомъ не обладаютъ. Они довольствуются тѣмъ, что соблюдаютъ правила движенiя.
1991
На илл.: Художник Александр Жердев
