Александр НЕСТРУГИН. Слово, соединяющее времена

 О книге Петра Чалого «Где душа с душою говорит»

В Воронеже вышла в свет новая книга Петра Чалого «Где душа с душою говорит».[1] Обложка встречает нас репродукцией картины Григория Гайдадина «И поле широко, и небо высоко…». На картине – недвижной водой текущая через зреющее хлебное поле тихая дорога, колосья и васильки, а дальше – небо, роздымь горизонта, даль неоглядная. Уверен, что уже один этот вид о многом скажет вдумчивому читателю. Книга издана в рамках областной программы поддержки социально значимой литературы. Из типографии весь тираж передаётся в библиотеки.

Чтобы составить общее представление об этой книге, достаточно заглянуть в аннотацию. Она немногословна и точна: «В книге представлены малоизвестные или вовсе неизвестные страницы культурного наследия в истории отчего края автора. Географически край означен как юг Центрального Черноземья России, исторически – как Воронежская Слобожанщина. В донской степи на перекрёстке языковых наречий и дворянского, крестьянского, казачьего лада - уклада рождалась и выплавлялась славянская – русская и украинская – культура в её неповторимом богатом многообразии».

Герои книги – разные, от всемирно известных А. П. Чехова и М. А. Шолохова, именитых Н. И. Костомарова, Н. В. Станкевича и В. Г. Черткова до, так сказать, «рядовых» культурного фронта – литераторов, краеведов, художников, живших с нами бок о бок обыденно и незаметно, но так много сделавших для сохранения и обогащения культуры родного края.

Жанр книги – литературно-документальное повествование. Это предполагает хорошую историческую основу, богатую краеведческую составляющую. Скажу сразу, что в книге «Где душа с душою говорит» всё это есть. Но, на мой взгляд, значимость книги, просветительская и художественная ценность собранных в ней текстов этим не исчерпывается. Автор книги – не только благодарный исследователь «культурного слоя» родных чернозёмных, в основном южноворонежских земель, не только вдумчивый и дотошный «археолог», но и – даровитый литератор, известный воронежский прозаик. То, что автор не просто «добыватель» и систематизатор интересных фактов и сведений, а именно писатель, чувствуется с первых страниц. Вот пример своеобразной литературно-исторической реконструкции – «картинки» к жизнеописанию героя: «Но, скорее всего, в рождественский сочельник Антон Чехов склонился не над книгой – над самодельной тетрадью, сшитой из листов с водяными знаками Татаровской фабрики. А вокруг стола в комнатёнке незримо столпились разорившиеся отцы и рано взрослеющие дети – «Богаты мы, едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом...».

Герои «Безотцовщины» на сцену Малого театра тогда, увы, не попадут. Зато чуть попозже станет гербовым знаком театра «Чайка», взлетевшая на занавес из-под того же пера. А таганрогская рукопись благополучно переживёт самого автора. Её напечатают, затем и поставят в Праге, Берлине, Париже, Варшаве, конечно, в Москве. Кинорежиссёр, наш современник, вычитает в ней сценарный материал для фильма, какой прозвучит, речь о «Неоконченной пьесе для механического пианино». Дарованию юноши, который впоследствии станет Чеховым, будут дивиться учёные мужи и биографы писателя. И мы, его читатели, а земляки, особенно».

Язык книги – живой, образный, интонация – доверительная, влекущая, ненавязчиво настраивающая нас, читателей, на духовное соработничество. Ещё одна особенность – присутствие на страницах самого автора книги, причём не «яческое», а самое что ни есть «трудовое», помогающее «увидеть» текст, соединить времена минувшие с днём сегодняшним, с живущими в нём людьми. Вот Пётр Чалый, не ограничившись изучением архивно- справочных сведений о своём герое, беседует с одним из дальних его родичей, Филиппом Фёдоровичем Чеховым; вот они идут уже вместе по родной земле «чеховскими» местами – и не зря идут, не праздно. Собеседник рассказывает автору о построенном «конечно же, при участии Чеховых» местном храме «необыкновенной красы, лишь в Киеве был схожий». И сказанное, соединённое с увиденным, выскальзывает из обыденности, становится фактом литературы: «Когда же взошли на холм, поверил Филиппу Фёдоровичу сразу. Иначе и быть не могло. Мастер не мог ударить в грязь лицом перед самой природой, сотворившей неземное на земле. Вроде чего тут особенного? Поле да дубрава, Небожин лес. Долгий яр да пруд в нём, Стрижковский ставок. От изножья кургана неровные улочки Неровновки, а в прозрачной дали угадываются хуторки – Гирлы ли? Степной? Печерский? И вдруг понимаешь – почему все твои спутники разом замолчали. Перед нами – Русь! Не слобода и село, не уезд и район, даже не страна в меняющихся межах. Русь – древняя, настоящая и вечная...

Проживи Чехов не сорок четыре года (только – сорок четыре...), уверен, он бы приехал на родину предков. Он даже ехал сюда однажды. «Пахнет степью и слышно, как поют птицы. Вижу старых приятелей – коршунов, летающих над степью... Курганчики, водокачки, стройки – всё знакомо и памятно... Хохлы, волы... белые хаты, южные речки... – всё это мелькнёт, как сон...».

Приехал бы и остался».

Хорошо сказано, верно? Без ложного пафоса, но с глубоким гражданским и сыновним чувством, с осознанием неразрывной связи отзвучавших человеческих судеб и миновавших времён – и с вечностью, и с жизнью каждого из нас…

Столь же взволнованно и по-родственному тепло пишет Пётр Чалый о своих современниках-земляках – сельском учителе, неутомимом краеведе- подвижнике Григории Фёдоровиче Чистоклетове, оставившем в Россоши добрую память «рисовальщике», «певце окраин» Владимире Георгиевиче Цимбалисте, не получившем при жизни заслуженной известности «вольном» художнике Фёдоре Петровиче Басове, писателе Евгении Васильевиче Карпове и других. А повествования о Е. П. Плужнике, Н. И. Костомарове, о двух поэтах-писателях Шевченко – россошанско-московском Михаиле и неотменимо-хрестоматийном классике, связанном с воронежской землей родственными связями Тарасе – будто бы сшивают крупными, круто ложащимися стежками то, что веками соединяло малоросов-украинцев и великороссов, Украину и Россию, да в последние годы вдруг разошлось по всем швам, студя взгляды наши и сердца гибельными, кровью сочащимися прорехами. Горько сетуя, сокрушаясь по поводу этого спровоцированного недобрыми людьми разрыва, автор спешит донести до нас простую и строгую мысль: мы не враги, а единокровные братья; мы веками были – и обязательно будем! – вместе, связанные историей, культурой, языком, да и личными судьбами (об этом – «воспоминания в письмах» о дружбе и совместной работе с известным украинским поэтом, литературоведом Леонидом Васильевичем Череватенко, много сделавшим для возвращения в большую литературу имени нашего земляка Евгена Плужника).

Эта мысль о неразрывном единстве славянских народов – русского, украинского и белорусского – мне кажется важной. Надеюсь, что она будет услышана – равно как и всё иное, не менее значимое, о чем идёт речь в рецензируемой книге. Ещё необходимо подчеркнуть: книга адресована человеку читающему, думающему и искренне любящему Слово. А такой читатель, доброжелательный и отзывчивый, у нас, верится, ещё есть и будет…

 Тут самое время сказать несколько слов о человеке, написавшем эту заметную книгу. Выходец из послевоенной воронежской деревни, он был воспитан, поднят, выведен в люди не только крепкого крестьянского корня родителями-тружениками, но и всем тем, что его окружало: не слишком щедрым на «потребительские удовольствия» сельским бытом, откликавшимися только на каждодневный труд и заботу кормилицей-печкой и поильцем-колодцем, не терпящими лени и гордыни семейным огородом и колхозным током, полями и пастбищами, строгой, но по-матерински заботливой школой, потрёпанными библиотечными книжками, умевшими открывать целые удивительные миры. Солёный пот сельских будней тяжелил облеплявшую плечи рубаху, клонил порой голову, щипал глаза, но не заслонял, не застил влекущего взгляд и душу мира Божьего: ранних пастушьих зорь, майского снега цветущей на овражистых, поросших дерезой склонах боярки, знойного степного простора – разнотравного, полынно-ковыльного, вольного. Такое начало жизни – без громких слов, исподволь, самим укладом своим дружно-семейным, чутким на искренность и на добро памятливым, - обозначило стёжку-судьбу верную, указало неотменимые нравственные вехи, повело душу властно и бережно к постижению тайны сущего, к соединяющему земное и горнее Слову.

 Сегодня Пётр Дмитриевич Чалый – известный и уважаемый не только в родной Россоши, но во всём нашем Кольцовско-Никитинском крае человек. Неравнодушный, многим землякам сумевший помочь журналист, не одно десятилетие отработавший собкором областной газеты «Коммуна». Писатель, автор многих художественных и художественно-документальных книг, читательская аудитория которых – и Воронежская Слобожанщина, и Центральное Черноземье, и, судя по добрым откликам, вся наша большая страна. Обладатель целого ряда литературных отличий, от региональных до международных, он не почивает на лаврах, а продолжает совестливое и бескорыстное служение русской литературе. Жизнь счастливо подгадала так, что книга «Где душа с душою говорит» вышла как раз накануне семидесятипятилетия автора. И потому я считаю себя вправе, отринув условности жанра, обратиться к автору напрямую: «Дорогой друже, сердечно поздравляю тебя с замечательным юбилеем! Здоровья и добра тебе, света донского – мелового и ковыльного, тепла – семейного и дружеского, взволнованного биения читательских сердец. Верю, знаю, что книга эта – не последняя, не крайняя в твоей вовсе не короткой библиографии. Уверен, что в недалёком будущем назовёт себя книгой и печатающееся уже на портале «Русское воскресение» повествование-боль «Граница по сердцу» о русско-украинском разломе; а сколько ещё ждущих своего часа записей в твоём писательском блокноте, сколько задумок! Дай Бог, чтобы всё задуманное тобой сбылось. Многая лета!»

P.S. Редакция журнала МОЛОКО и сайта «Славянство – Форум славянских культур» присоединяется к поздравлениям в адрес Петра Дмитриевича Чалого! Желаем нашему автору добра, вдохновения, здоровья и новых созидательных творений во благо русской культуры!