Елена МОЗЖУХИНА. Женский разговор
Рассказ
За окнами на улице расхаживала, как наряженная в разноцветное платье молодая женщина, августовская пора. Мы сидели на уютной, но тесной терраске за большим праздничным столом. Последние солнечные деньки щедро с нами делились созревшими яблоками, грушами, сливами. Мы справляли День рождения моей двоюродной сестры. Разговор шёл непринуждённо и весело пока за столом сидели мужчины, но, хорошо поев, они дружно вывалились на улицу. За ними поспешили и дети, редко видевшие своих отцов, а потому неотступно за ними ступающие, когда те появляются дома. Ведь их бати работают. Да каждый ещё и не на одной работе. «В поте лица будешь добывать хлеб свой», – вот и добывают. А женщины… В основном тоже трудятся, но реже ездят в командировки.
Так вот, за столом остались женщины и некоторое время сидели молча. Но потом именинница Галина – высокая, черноволосая, черноокая женщина, хорошо сложенная, произнесла загробным голосом:
– Не люблю свой день рождения. Чего хорошего-то? Тридцать шесть годочков, да и жизнь-то вся корявая. Мой Дима сильно изменился, замкнутый, злой стал, из-за денег ругаемся, с дочкой совсем не занимается.
– Ладно тебе, когда вы поругаться успеваете, он же почти всегда в командировках, зато деньги приносит, – возразила ей курносенькая жена хозяина, моя невестка Настёна, – правда, я тоже не люблю свой день рождения. Галь, ну я тебя и старше на десять лет. А как ты запоёшь, когда тебе сорок шесть стукнет?
– Да, – отмахнулась Галина, – тяжело стало жить.
– А когда легко было? – встряла в разговор другая моя двоюродная сестра, София. – Бабушка наша Вера, когда в войну вдовой осталась, жила, что ли, лучше нас? С дочкою – моей мамой на руках? Сейчас только и слышно: жить тяжело, жить тяжело, я согласна – трудно, но терпимо пока. А мы все, как попугаи, одно и то же повторяем. Один ляпнет, а мы как эхо – вторим, вторим.
– Ой, Софья, всегда ты такая правильная, – парировала Галина, – у тебя Сашка заботливый, детей любит и с тебя пылинки сдувает.
– Всякое бывает, Галин, – собеседница вздохнула.
– М-да-а, – протянула Галя, – а ты что, Софья, любишь свой день рождения? Тебе в этом году тридцать пять стукнет, так? – жеманно и кокетливо напомнила сестрица.
– Стукнет, – просто ответила Софья, – тридцать пять стукнет и день рождения свой я люблю.
– Да ладно, – оживилась именинница, – расскажи, почему?
– Да, Софи, вспомни, – поддержала разговор я.
Софья окинула нас тёплым взглядом своих жёлто-зелёных глаз, в которых для меня всегда таилась какая-то загадка и стала рассказывать:
– Вообще-то это слишком личное, но раз вы настаиваете, отвечу. А мне о том рассказывала матушка. Я в семье третья, как вы знаете. По тем временам мама забеременела поздно, почти в сорок. Финансовое благополучие семьи оставляло желать лучшего. И вот – беременность. У мамы – работа, двое детей 10 и 5 лет, две коровы, свиньи, куры, гуси, утки, огород, на котором растёт всё и ни минуты свободного времени. Иначе – не выжить. К тому же мама вяжет и шьёт. Ну, вы знаете, что она мастерица на все руки у меня. Но не о том речь. Беременеет она. И что? Ужас! Родственники все её гнобят, говорят, что это верх безрассудства, на работе директор смотрит свысока, кстати, женщина, и говорит, что поблажек она ей никаких делать не будет, муж тоже недоволен: какие дети в сорок лет?!
Что в такой ситуации делать, спрашиваю вас, и дальше продолжаю свой рассказ. Матушка решается на аборт, а, по чести говоря, на детоубийство. Отца у неё нет, мама, наша бабушка, далеко, посоветоваться не с кем. С подругами? А те, конечно твердят, зачем тебе третий ребёнок.
Весна на улице, распутица. Дороги под водой. С городом сообщение нулевое. Вместо часа езды мама добирается на попутке за три часа. Буро-зелёного цвета входит она в женскую консультацию. Оформляется, попадает на приём к врачу. Врач, пожилая женщина, суровым взглядом окидывает уставшую и переживающую пациентку. «Ну, рассказывайте, зачем пришли?».
Мама отвечает. Но не просто отвечает, а, как я сама слышала от женщин, решившихся на такое, начинает оправдываться. Мол, двое детей, огород, коровы, работа и жизнь – тяжёлые. Не потяну третьего, не потяну, да и возраст, старая!..
Врач, а звали её Надежда Николаевна Зюськина, привычно и спокойно всё выслушала. Не сказала ни слова. Наконец взяла мамину медицинскую карточку, открыла её, что-то написала. Потом подняла свой строгий синий взгляд на маму. «Родишь и третьего, не помешает он тебе, вот увидишь. Аборт я тебе делать не буду и в карточке пишу такое – ни один врач не согласится с тобой возиться, опасно. Будешь потом меня благодарить. Ложись, посмотрю тебя, ребёнка послушаю».
Мама подчинилась. «Сердцебиение ребёнка хорошее, – продолжала заведующая женской клиники, – да и сама ты здоровая, родишь в декабре. Буду ждать тебя».
Вот мать и уехала со мной в животе обратно в деревню нашу на попутке и по распутице. Надо заметить, что никто не одобрил такого её возвращения. Но она держалась. Также работала в школе учителем, в положенное время ушла в декрет. Так я появилась на свет. Ну а потом вы знаете, что старшая моя сестра погибла в автокатострофе в 17 лет и мама всегда повторяла: «Слава Богу, спасибо Зюськиной Надежде Николаевне, что у меня ещё есть одна дочь, не будь младшей, как бы я пережила это горе». Вот и всё о моём дне рождения.
Софья замолчала. Видно было, что рассказ этот дался ей нелегко. Женщины тоже молчали. В больших окнах терраски колыхалось закатное небо с бархатным розовым светом. Мужчины с детьми на улице спокойно играли в баскетбол. Их голоса беззаботно сливались с вечерним щебетанием и гомоном птиц. Именинница тихо встала и, пряча набежавшие непрошенные слёзы, вышла из-за стола и уткнулась носом в угол террасы…
На илл.: Художник Илья Лысенков
