Владимиру Крупину – 80 лет!

7 сентября 2021 года исполнится

80 лет

Владимиру Николаевичу Крупину.

Мы от души поздравляем замечательного писателя, видного общественного деятеля, твёрдого в стоянии за веру русского человека с его знаменательным Днём рождения! Здоровья, радости, энергии жизни Владимиру Николаевичу и его близким!

Многая лета!

Редакция журнала МОЛОКО

Владимир КРУПИН

«Ол-райт», – сказал Емеля

Рассказ

Чем сильнее иностранец изучает Россию, тем силь­нее влюбляется в нее. В России есть магнитная притя­гательность женственности, вековая мудрость, добрый юмор и спокойное терпение. Особенно любят Россию те, кто занимается русским языком, – филологи и пере­водчики. Мне везло на переводчиков, хотя даже луч­шие из них часто ставили меня в тупик своими вопро­сами.

– А что такое голик? А что такое рига? Разве это не столица Латвии? И почему коса для травы – литовка? И почему у вас написано: ограда до Петрограда ветру рада?

Я терпеливо объяснял:

– Ну, значит, нет никакой ограды. Бедность. Или мужик такой ленивый или пьяница, что даже ограду не может сделать.

Но вообще мы всегда как-то выкарабкивались, нахо­дя похожие слова или выражения. Но, конечно, я по­нимал, что читатели за рубежом так никогда и не пой­мут, что подберезовик – это обабок, и что есть еще оба­бок, бабка – суслон, а что суслон – это снопы, состав­ленные особым образом, а снопы – это связанные свяс­лом колосья, а свясла – это те же колосья, скрученные для крепости жгутом. Конечно, видимо, и слово «голик» они понимали как бывший веник. Так оно и бы­ло, бывший веник, потерявший листья на службе в из­бе и выселенный на крыльцо для несения героической службы по обметанию валенок от снега. И что еще до работы в избе веник работал в бане, выбивал из хозяев разнообразные хвори. Где уж там было объяснять, что последний ребенок в семье – заскребышек, что это во­все не от того, что ближе к весне приходится «по амба­рам помести, по сусекам поскрести». И почему в амба­ре метут, а в сусеке скребут? И как объяснить, что под­полье – это не только большевистское, но и место для хранения картошки?

Это нам, русским, сразу все понятно, до иностранцев все доходит медленнее, а чаще всего не доходит, и они ищут облегченную замену для понимания.

– Вот у вас такая фраза, – спрашивала меня немка-переводчик. – «Этот Витя из всех Витей Витя».

– Ну да, из всех Витей Витя.

– Это у нас не поймут. Надо как-то иначе.

– Ну-у, – вслух думал я. – Давайте: этот Витя еще тот Витя. Да, пожалуй, так даже лучше: еще тот Витя.

– Это тем более не поймут. Подумают, что этот Ви­тя похож на того Витю. То есть их два: этот и тот.

– Вот то-то и оно-то, – говорил я, – что он не тот, хотя он еще тот. Он еще тот Витя.

Мы начинали искать общеупотребительное слово, си­ноним выражения, перебирали слова: шаромыжник, прохиндей, мошенник... Нет, Витя под эти мерки не подходил, это был еще тот Витя, переводу не поддавал­ся и уходил за границу сильно упрощенным.

– Вот я назову повесть, – сказал я переводчице, – и тебе снова не суметь ее перевести. Вот переведи: «Как только, так сразу».

Переводчица тяжко вздыхала, а я ее доколачивал:

– И в эту повесть включу фразу: «Шлялась баба по базару распьяным-пьяна-пьянехонька», как переве­дешь? Да никак. Ни по какому базару у вас не шляют­ся, да и базара нет. И она, заметь, не ходит, не слоня­ется, не шлендает, она именно шляется. И хотя распья­ным-пьяна-пьянехонька, но какую-то цель обязательно имеет. Иначе зачем бы шлялась.

– Может быть, – вспомнила переводчица выраже­ние, – она погоду пинает?

– Это для нее пройденный этап. Вчера пинала, сего­ дня шляется. Да, товарищи немцы, были мы для вас непонятны, такими и остаемся. Но в утешение тебе ска­жу, что для англичан мы еще более непонятны. Вот си­дит у меня дочь, учит английский, обратный перевод русской сказки с английского. Сказка называется «Приказ щуки».

– У вас есть такая сказка? – заинтересовалась пе­реводчица. – Я очень много занималась фольклором, такой не помню.

– Это сказка «По щучьему веленью».

– О да, есть.

– Вот. У них же, на английском, веленья, видимо, нет. Так вот, читает, переводит: «Жены братьев говорят Емеле: «Организуй доставку воды с реки, иначе наши мужья, твои братья, не зайдут в городе в супермаркет, не привезут тебе презента». Каково? Нет у них, оказы­вается, ни гостинчика, ни ярмарки. «Олрайт», – ска­зал Емеля и пошел организовывать доставку воды.

– Трудно, – вздохнула переводчица. – Я бы ближе перевела, но на гостинчике бы запнулась. Хотя гости­нец у нас есть. Подарок.

– Нет, тут именно гостинчик.

Переводчица задала интересный вопрос:

– А вот Витя, о котором мы говорили, он мог бы в свое время быть Емелей?

– Вряд ли, – протянул я, – вряд ли. Емеля бесхи­тростней, он – как Ванюшка. Кстати, слово Ванюшка тоже для вас непереводимо, у вас только Иван да Ваня. А как же Ванек, как же такая фраза: «Сашка-то, ухо­рез, ухарь, на ходу подметки рвет, а Петька ваньковатый»? Так вот Ванюшка из сказки «Конек-горбунок» у вас, наверное, в переводе: маленький конь с большим горбом, а?

– Я не помню, переводили ли ее у нас? – задума­лась переводчица.

– Бесполезно и переводить. Так вот, этот Ванюшка говорит братьям, когда они его обманули: «Хоть Ивана вы умнее, да Иван-то вас честнее». И по выводу сказки именно честному Ване достается царство. Для меня в этом Ване одна загадка: когда он достает для царя царь-девицу, то он критически оценивает ее красоту: «А но­жонка-то, ножонка, тьфу ты, словно у цыпленка, пусть понравится кому, я и даром не возьму». Вот. А когда превращается в добра молодца, не доброго, хотя добрый молодец, конечно, добрый, так вот когда превращается в добра молодца, то эту царь-девицу берет в жены. Ну, тут уж она его сама не отпустит, вкогтилась. Она же вкогтилась. Сильнее глагол. А у вас спросят: разве у нее когти, а не ногти? Она ж с маникюром. Переводчица засмеялась.

– Ну-у, – почесал я в затылке, – о женщинах только начни. У вас, наверное, только «фрау» да «вайб», женщина и баба?

– Вайбкляйн – маленькая баба, – добавила пере­водчица.

– Ростом маленькая, значением? Чем? О, у нас оби­лие этих баб. Можно сообщить?

– Записываю.

– Записать можно, перевести невозможно. Вот ба­бенка – это веселая, разбитная. К ней где-то близко ба­бешка – шальная, может быть, не очень усердная на хозяйство, но на веселье всегда пожалуйста. Бабища – это не обязательно габариты, не полнота, не вес, это, может быть, характер. Не путать с бабехой – это дама бесцеремонная, громогласная. Вот бабочка – это не ма­дам Баттерфляй, это может быть и аккуратная бабочка, может быть и заводная.

– Заведенная?

– Нет, заводная. Или вот на мужском жаргоне, ког­да обсуждают достоинства женщин, говорят про иную: «Отличный бабец!» Или: «Бабенция без комплексов». Или ласково: «Веселый бабенчик». Не бубенчик под ду­гой, а бабенчик. Но почему в мужском роде, не знаю. Может быть, это юношеское про общую подругу: «На­ташка – свой парень». Но бабенчик, опять же, не бабеночка, бабеночка постарше. Да, вот, кстати, для улыбки, литературный анекдот. Исаак Бабель написал «Конармию». К командующему Первой Конной Буден­ному приходят и спрашивают: «Семен Михайлович, вам нравится Бабель?» Он отвечает: «Смотря какая бабель».

Но серьезно хочу сказать, что богатство русского языка – это не так просто, это богатство мышления. Чем у человека больше слов, тем он глубже и разнооб­разнее мыслит. Так что сочетание «русский ум» – это не пустые слова.

Вот оттого, что переводы русских трудны, Запад переводит не русских писателей, а русскоязычных. Наш пен-клуб, например. Конечно, зная русский, ты пони­маешь, что в просторечии он не пен, а пень-клуб.

Всегда мы были богаты, сорили богатством. Вася на Васе, семь в запасе, то есть полно всего, а я вот схва­тился за полное собрание русских загадок, читаю, а из них три четверти умерли. Не слова умерли, выраже­ния – явления умерли, предметы, только словесная оболочка, идея предметов. Двор, поле, упряжь, сельхоз-работы, лес, вообще образ жизни, – все изменилось. Страшное нашествие уголовных терминов: вертухай, за-претка, пали малину, шлангуешь, замастырить, стиб­рить, слямзить, свистнуть, стянуть, скоммунизмить... А связанное с пьянством: косорыловка, табуретовка, су­чок, бормотуха, гнилуха, стенолаз, вмазать, втереть, жахнуть, остограммиться... неохота перечислять, срам. А еще срамнее всякие консенсусы, саммиты, ваучеры... все это, конечно, проваливается в преисподнюю, но воз­никают всякие менеджменты. А менеджер, кстати, по-русски это приказчик, – прекрасное слово.

И еще нашествие идет, главное нашествие – на язык церкви, церковнославянский. Очень простой, до­ступный, божественный язык. Называется богослужеб­ный. И на него атаки – заменить на современный. Это же прямая измена всей русской истории: на этом язы­ке молились наши предки. Как менять? Вот это и будет пропасть, в которую нас влекут. Просто ближе к пре­столу Небесному.

Переводчица, вздохнув, закрывала исписанный блокнот. Утешая ее, я сказал на прощанье:

– А в чем разница между молодушкой и молодяшкой? Этот вопрос труден уже и для русских. Молодуш­ка – это недавно вышедшая замуж, а молодяшка – это молодая кобылка. Уже не стригунок, но и не кобыл­ка, еще не жеребилась. А зеленая кобылка – это вообще кузнечик. И это не маленький кузнец, не подручный в кузнице, а насекомое такое, на него хорошо го­лавль берет.

– Спасибо, – с чувством благодарила замученная мною переводчица.

Я же, войдя во вкус, отвечал:

– Спасибо не булькает. Спасибом не укроешься. Спасибо в карман не положишь. От спасиба не отку­сишь. Спасибо – много, хватит и рубля. Из спасиба бушу не сошьешь. Спасибом сыт не будешь. Так что – гран мерси.