Татьяна АНАНЬЕВА. БабВаля

Рассказ

Вспоминаю мою незабвенную БабВалю. В которой, мне кажется, слилось все то, что теперь так не хватает в жизни. И мудрость, и кротость, и щедрость при трезвом взгляде на жизнь и на людей. И, конечно, вера. Она не только верила в Бога, она Ему верила, и вверила всю себя.

Познакомилась я с ней в одном подмосковном селе при интересных обстоятельствах. Меня отовсюду выгнали, и я не нашла ничего лучше, как поехать отдыхать в дом к своей знакомой в это село. Благо, пенсия есть. Поехала, типа, сторожить. Это означало, что я там живу бесплатно. Мало того, я прихватила племянника, сына сестры, которая живет на Крайнем Севере. И меня не только пустили, но еще и обрадовались, что делают дитю милость.

Приехав с инспекцией в свой дом после моего заселения, моя благодетельница решила меня познакомить с местным верующим контингентом. И вот – момент знакомства настал. На улице мы встретили стог сена, из которого торчали старческие ноги. Стог сена шел на нас и здоровался человеческим голосом. Это и была бабВаля. Стог сена объяснялся просто – она держала коз, и заботилась об их прокормлении.

Стала я у нее бывать в ее большом каменном доме, где жила она одна, с котом, крысами и козами. Козы отличались козлиным упрямством и наглостью.

БабВаля любила своих коз сильно и даже слишком. Наконец, осталась одна коза. БабВаля все чаще болела, у нее был хронический бронхит, а ведь козу надо доить регулярно, и ходить для этого каждый день в холодную пристройку, что никакой бронхит не любит, а паче хронический. И вот я и дети ее стали к ней приставать, чтобы она избавилась от козы. Но бабВАля нашла лазейку, чтобы не избавляться от козы, и мы поехали на могилу схииеродиакона Александра (Жемкова), праведника, похороненного недалеко от этого села – просить для бабВали здоровья. БабВаля пела в церкви около сорока лет, и мы с ней спели литию довольно стройно на погосте одним прекрасным сентябрьским днем. И попросили о.Александра (Жемкова), кто о чем, а бабВаля – о здоровье.

 На следующий день после моего приезда в Москву раздался в телефонной трубке взволнованный голос моей дорогой старенькой Валентины. Она сказала: «Ты представляешь, коза сдохла! А ведь я же просила здоровья, а не чтобы козу забрать!».

Но недолго жила БабВаля без козы. Она опять где-то нашла на свою голову козу, которая отличалась концентрированным козьим характером – взрывным сочетанием агрессии и своеволия. Кончилось тем, что козу БабВаля отдала в близлежащий монастырь.

И вот, помню, у нее вдруг возникло горячее желание посетить этот монастырь. Нашлась машина и желающие совершить паломническую поездку. Захватили и БабВалю. По прибытии в монастырь оказалось, что из всех достопримечательностей монастыря БабВалю интересует больше всего… подсобное хозяйство. А почему? Да потому что она предвкушала свидание со своей дорогой козой. Но не тут-то было. Оказалось, что козы пасутся где-то за пределами монастыря, а водитель категорически отказался искать место козьей дислокации.

 С тех пор моя дорогая Валентина коз больше не заводила, хоть и любила по-прежнему козье молоко.

 Кот у нее тоже был наглец – воровал все прямо со стола, несмотря на то, что был биваем бабВалей. Про крыс я молчу.

БабВаля жила одна, хоть у нее было два сына. Один – «доктор высших наук», как говорила бабВаля, а другой – инженер. Третий сын у нее погиб в армии, воин Сергий. И это была незарастающая рана ее сердца.

Был у нее и муж, шахтер. Любил ее муж женский пол по молодости до того, что прямо при бабВале на каком-то застолье «обжимался» с очередной зазнобой. БабВаля терпела, терпела, да и ушла от него. Но у бабВали сердце было не на месте. И вот, однажды, приходит, значит, муж, и говорит: «Прости меня»! Закипело сердце у жены, не хотела оно его прощать.

Кинулся он тогда на колени перед образом св. Николая Чудотворца и сказал: «Пусть она меня простит!». И отпустило мою бабВалю, и простила она его. После коленопреклоненного покаяния муж даже поехал с ней в Троице-Сергиеву Лавру, и там он попал на исповедь к о.Науму, который прилюдно взял свечу и стал жечь ему пальцы. Тот отдергивал, естественно, руку, а о.Наум ему говорил: «А как все тело-то «там» гореть будет?!»

После исповеди и причастия семейная жизнь вошла потихоньку в колею. Дети старшие хорошо учились. А младший сынок был ближе всех к матери, потому что «очень верил». Он с удовольствием ходил с мамой в храм и ездил по монастырям. И в армии не хотел снимать крестик, а начальство требовало, сослуживцы издевались. Что там произошло в действительности, бабВаля не знает, а только ей пришло письмо, что ее сын в армии повесился. Выдали ей цинковый гроб, который не открывали.

 Похоронили сына. На фотографиях бабВалю не узнать – воплощенное горе. После похорон бабВаля поехала к архимандриту Серафиму (Тяпочкину) в Белгородскую область с просьбой – помолиться, чтобы ей не сойти с ума. Что он говорил, я не помню, но утихла у нее невыносимая скорбь. Его портрет стоял у нее в келье (иначе я ее комнату не назову). И когда я увидала этот портрет, я дико удивилась. Это были 90-е годы, про арх. Серафима мало кто знал, а я, милостью Божией, прочитала книгу о нем в черновике еще. И увидев этот святой лик, я поняла, что бабВаля в моей жизни, а я – в ее – вовсе неслучайно. Оказалось, что бабВаля шила облачения для архимандрита Серафима. И иногда ездила к нему. Она вообще шила облачения батюшкам, по тем временам – ценнейший человек! Облачений-то не было. И большей частью дарила их.

Вызвали как-то ее в райком и грозно требовали, чтобы она объяснила, что это она все по монастырям ездит и по храмам, и деньги попам дает. А она им: «Вот так! Вот так!» (тут бабВаля рубила рукой воздух). Ну и объяснила, что без Творца ничего не бывает. Они ее выгнали со словами, мол, иди отсюда, а то ты и нас фанатиками сделаешь! Мракобесами.

Да, а мужа она «довела» до того, что он умер (от рака) со свечой в руке и после смерти улыбался. А помирал, улегшись прямо в гроб. А она стояла и говорила: «Кайси, кайси!» (кайся).

На этом прекратилась в ее жизни семейная линия. И началась другая.

Еще в Почаевском монастыре с младшим сынком, которого убили потом в армии, после службы отдыхала она ночью в храме на полу. И сподобилась видеть, как на солею вышел прп. Иов Почаевский и свт. Николай Чудотворец и благословили всех лежащих и сидящих в храме.

Истинность этого явления подтвердил ее духовный отец – известный священник, сидевший за веру, протоиерей Михаил (Чельцов). Она мне много рассказывала, как он ее любил, как он ее ласково встречал и привечал. Да так, что келейница и матушка ревновали.

Под конец ее жизни вообще случилась семейная драма. Ее внучка вышла замуж… «за католика»! Француза! БабВаля заливалась слезами. То, что ее внучка в результате этого брака стала жить в доме с видом на Кремль, ездила во Францию, ну и подобные признаки «успешной жизни» мою дорогую бабВалю вовсе не утешали. Только однажды, после визита к «молодым», она несколько поуспокоилась, потому что нет-нет да и ходила внучка в православный храм и таскала с собой француза.

А про сынка (папа «успешной внучки», который – «доктор высших наук») она отзывалась с теплотой. Он маму любил (как и второй, инженер), единственно, что у него было плохо с работой. Он был специалистом по дирижаблям, а у нас в России с дирижаблями как-то не очень. И вот она молилась: «Господи, ну подай ему хоть один дирижаблик!».

И что вы думаете? Китайцы заинтересовались дирижаблями и конкретно – ее сынком, как специалистом, и он стал строить то ли русско-китайский, то ли просто китайский дирижабль!

Вот так создаются направления в экономике! Надо просто побольше бабВаль с сынками!

 И еще она любила делать подарки. Приедешь – то одной иконы нет, то другой. Подарила. Мне бывало обидно, а почему не мне (ведь надо же все мне!). Особенно я «положила глаз» на Андрониковскую икону Божией Матери. Но бабВаля подарила ее своему знакомому батюшке. На иконе Божия Матерь была с живыми глазами. Уже после ее смерти в одном храме на столике, где лежат иконки для бесплатной раздачи, я обнаружила Андрониковскую икону Божией Матери. С живыми глазами, хоть и не писаную. Мне как будто передали привет от бабВали и я обрадовалась. Потому что она до сих пор мне нужна.

И вообще, каждому из нас нужна бабВаля. Чтоб сидела где-то не очень далеко в домике с котом и крысами и молилась о нас. И как припрет нам – чтоб было куда поехать. Без звонка по телефону. А просто – звонишь в дверь, выкатывается к тебе клубок в теплом пушистом платке и радостно тебя целует: «приехала наконец-то!»! А потом – жареная картошечка, московские подарки на столе и на диване. (На диване полежат, полежат, а потом и перекочуют обратно в сумку, потому что «нет, не подходят»! Я только потом поняла, что это было. Это и был аскетизм!)

Да, про жареную картошечку. Картошечка бывала жареной, только если я за ней присматривала. А если уйдешь за хлебом и оставишь на бабВалю, то придешь – картошечка уже превратилась в угольки, а бабВаля сидит себе в келье у батареи и самозабвенно читает Псалтирь. В дыму.

А потом она лезла в подпол за огурчиками. Огурчики она солила в трёхлитровых банках. Огурчики бывали размером с кабачок, но это не отражалось на их вкусе. Вкус был вкусный.

Когда я у нее ночевала, мы долго не могли расстаться, она все рассказывала, рассказывала истории из своей жизни. А ведь утром – в храм! В храм она ходила неукоснительно.

Много она мне рассказала из своей жизни историй.

Иногда это были истории из жизни России. Вот, например, она куда-то ехала и ранним утром переходила железнодорожные пути и ей явилась в небе… Пресвятая Богородица!

В образе – как на иконе Всех скорбящих Радости. Не помню всех обстоятельств, помню только, что на следующий день началась война. И таким образом Матерь Божия показала БабВале, а заодно и нам: где нам, скорбящим – Радость. И, может быть, это было предсказание, что скорбящий русский народ все-таки ждет радость Победы.

Хотелось бы – вечной Победы, для всех. Но так не бывает.

Конец моей бабВали был тяжел. Ее свалил инсульт и она в пролежнях и муках доживала свои последние месяцы в местной больнице.

О том, что она монахиня, я узнала незадолго до ее предсмертной болезни, когда она мне стала говорить, как ее одеть после смерти и показывать, где что лежит.

Как и когда она стала монахиней Валентиной – не знаю. Эта тайна ушла с ней могилу. Смерть ее наступила для меня почему-то неожиданно. Старший сын поручил мне приготовить ее тело к погребению.

И я, нашедши параман с крестом, клобук и монашеские одежды, поехала в морг. Где неумело, а, может, и неправильно ее облачала.

А видавшие виды служители морга даже вышли, когда я возилась с ее телом, и вообще относились к ее телу зело уважительно и бережно.

Ну, вот, и лежит моя бабВаля вся в черном, в мантии и клобуке. Ничем от нее не пахнет, только вот тело холодное и застывшее.

Потом привезли ее, мою дорогую, к ее дому, по требованию местных старушек. И они прощались с ней с плачем и воем – в микроавтобусе, который и увез ее к месту упокоения – на кладбище в другой город, где похоронена ее старшая сестра. Там, в холодном кладбищенском храме Успения Пресвятой Богородицы, отпевал монахиню Валентину не простой батюшка, а местный благочинный. Она, небось, и ему облачения шила!

Когда мы добрались до Москвы, то была радость достижения теплого угла. И не только. Еще была какая-то радость непонятная, перемешанная со светлой грустью.

Прошло много лет. Я чувствую свою вину перед бабВалей – вину человека, промотавшего сокровище. Сокровище бабВалиной любви.

 Боже, не дай промотать сокровище Твоей любви!

На илл.: Художник Василий Нестеренко. Почаевская Лавра