Юрий ЖЕКОТОВ. Косолапый вопрос

Рассказ

 Многочисленные агитационные листки загодя извещали жителей Красновки, что в сельском клубе намечается встреча с кандидатом в депутаты в краевую Думу. Розовощёкая, немного припухшая от излишеств жизни, но волосок к волоску прилизанная и отретушированная физиономия народного представителя Аркадия Вальдемаровича Пустозвонова то ли с остекленевшим, то ли с осоловевшим взглядом, устремлённым в невидимые и непонятные простому смертному дали, маячила с рекламных плакатов чуть ли не на каждом фонарном столбе.

 В принципе, ни у кого сомнения не было, что победит Пустозвонов, а вернее, будет переизбран, так как шёл ставленник правящей партии на второй срок и пользовался широкой поддержкой краевых административных структур. Но у главы Красновки, ранее скуластого, поджарого, но за три года сидячей руководящей деятельности сильно подобревшего в телесах и приобретшего в личностных свойствах некоторые наполеоновские замашки Александра Кренделькова, всё равно непроходящая мигрень: выборы, как ни крути, дело серьёзное – государственная кампания, нужно попасть в накатанную колею, не ударить лицом в грязь перед высокими гостями, организовывать, представлять, агитировать – соответствовать запросам времени.

 Посещение Красновки значилось в обязательной повестке всех, хоть немного уважающих себя кандидатов. Здесь было градообразующее предприятие – каким-то чудом ещё остающееся на плаву рыболовецкое хозяйство, преобразованное в закрытое акционерное общество из известного в советские времена передового совхоза.

 Особенно не рассчитывая на сознательность народонаселения, глава Красновки сделал ход конём – заранее попросил посодействовать в избирательном деле руководителя рыболовов Эдуарда Верхотурова. И вскоре среди работников рыбной отрасли пустили слух, который быстро распространился по селу: посещение важного избирательного мероприятия будет обязательно учтено при начислении премиальных по окончании путины.

 Организаторы собрания заблаговременно обозначили выступающих. Сказануть от «трудящихся» напутственное слово должны были бухгалтерша рыболовецкого предприятия Валентина Кукурышкина и владелец местного продуктового магазина «Прибой» Артур Мадурян.

 Всё шло по плану. «Кворум» был обеспечен, церемониал соблюдён. Отчитываясь о проделанной работе, Пустозвонов рассказал, как в трудах праведных, не щадя живота своего, он отбывал прошлый депутатский срок. Не называя никаких конкретных дел, Аркадий Вальдемарович клялся и божился, что если ему окажут доверие и на этот раз, то сделает всё возможное и даже невозможное на благо села и каждого из его жителей отдельно взятого.

Под жидкие хлопки собравшихся выступили представители селян. Собрание шло к логическому завершению, и председательствующий Крендельков вот-вот должен был зачитать заранее подготовленное постановление.

 Но тут настойчиво запросил слово сидевший во втором ряду Николай Битухин. Пока селянин тянул руку, сидя на исшарканном стуле, Крендельков, зная за Битухиным славу правдоруба, игнорировал его, надеясь спустить на тормозах ораторскую инициативу из народных масс. Но Битухин встал свечой и, задрав руку, явственно обозначился на общем фоне.

 «Не затыкать же ему рот прилюдно!» – засовестился глава поселения, проявив ненужный демократизм.

 – Говори! Чего там у тебя? – буркнул Крендельков.

 Николай Битухин, селянин лет сорока пяти, жилистый, подвижный, был из редкой породы мужиков ванек-встанек. Кого гнула-ломала, не щадила, выкорчёвывала из жизни суровая рыночная действительность, но не осилила – не совладала. Наделённый природным умом, порой въедливый и дотошный в поисках поруганных «новоявленной демократией» правды и справедливости, Битухин научился без всякой господдержки сводить концы с концами, трудясь на себя. Он зарабатывал копейку, не чураясь любой работы. При случае Битухин резал правду-матку напрямки, невзирая на чины и звания, без труда находил аргументы, вводившие оппонентов в тупик. Николай не раз вступался за земляков: помогал правильно пересчитать начисленную пенсию, добился льготного подвоза дров ветеранам и снижения платежей за электроэнергию.

 Селяне, впавшие по ходу собрания в полудрёму, зная за Битухиным принципиальные и революционные особенности характера, несколько оживились.

Как на параде, широко ступая и размахивая руками, Битухин энергично прошёл к трибуне.

 – Вот же какие зловредные и доставучие эти американцы! Никак с ними по-хорошему нельзя договориться, чтобы всё по-честному было в мире и по справедливости! – без всяких предисловий неожиданно взялся излагать своё видение международных политических процессов выступающий. – Всё тянут одеяло на себя, строят нам всякие козни, наводят напраслину на Россию. Конечно, взять на абордаж и запугать русский народ им не удастся! У нас от таких злопыхателей ещё Невским земля заговорена: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет…»

 Пустозвонову выступающий показался простачком, взявшимся не в тему и не к месту выражать примитивный взгляд на политическое устройство мира. Депутат до краёв наполнил стакан водой из единственной бутыли, которой заботливо сервировал стол глава Красновки, и не торопясь пил воду мелкими глотками, старательно делая вид, что внимательно слушает «глас народа».

 Битухин продолжал песочить американцев:

 – Но вот же проныры какие, эти заокеанцы! Напрямки, грудь в грудь сшибиться с русским человеком боятся, а всё в обход, с тыла зайти пытаются, с помощью пропаганды, кляуз и подтасовок воздействуют на сознание мировой общественности…

 Наконец у Пустозвонова стало сдавать терпение, он выразительно посмотрел на Кренделькова, потом перевёл взгляд на отсвечивающие золотой огранкой наручные часы, давая понять, что не может тратить времени впустую, его предвыборный график переполнен событиями.

 – Коля, ты, это, думай, чего говоришь-то! В нужную сторону заворачивай, а то развёл демагогию! – обращаясь к Битухину, по-свойски оперативно отреагировал Крендельков. И добавил: – Есть кому у нас в стране с США справиться! И противостоять соответствующим образом! Можешь не беспокоиться. У наших же краевых депутатов другие задачи: экономика и благополучие граждан, проживающих на подведомственной территории.

 – Так я о чём? – изобразил недоумение Битухин, не спешивший покидать трибуну. – И я про то же самое! Что же это выходит: добились всё-таки своего американцы? Сунули в наше колесо какую-то дребедень, и оно теперь не вертится, пробуксовывает! И прямо в нашем селе! Да хоть и во всём районе! Донаводили тень на плетень, докаркались!..

 Депутат, до последних слов Битухина спокойно промачивающий горло, не ожидавший какого-либо подвоха от выступающего, поперхнулся и чуть не выронил стакан. Вода пошла не в то горло. Закашлявшись, Пустозвонов стал наливаться багрянцем, будто хамелеон, сливаясь своей пунцовеющей личностью с покрывающей стол скатертью из красного бархата. Глава села  после обличительных слов Битухина от удивления и переполняющего его возмущения («Вот же подстава! Язык без костей!»), раскрыл рот, чтобы обратиться к залу, но первые пришедшие на ум слова оказались нецензурными. Потеряв дар речи, он опасливо заозирался по сторонам: как будто иностранный шпион, «сующий палки в колёса», и в самом деле мог затаиться где-нибудь  в тёмном углу клуба.

 На время выведя из строя членов президиума, Битухин обратился напрямки к сельчанам:

 – Вот, смотрите, уважаемые господа-товарищи, земляки мои родные, как ни крути, а ранее бредовое утверждение западной пропаганды, что, де, в дикой и необразованной северной стране косолапые гуляют прямо по улицам деревень и городов, стало походить на правду! Так, я вас спрашиваю, или не так?…

 – Так!.. Так!.. Достали ать вашу!..

 Глава Красновки начал приходить в себя. Его брови хищно сомкнулись на переносице и точь-в-точь стали походить на силуэт орла, высматривающего с небес добычу:

 – Давай, закругляйся! Мы тут не о медведях, о людях толкуем! О будущем села! – наконец нашёлся председатель собрания.

Но выступающий успел задеть за больные струны нижнеамурцев. Ход собрания выбился из-под контроля, пошёл не по сценарию. Зал загудел,  как растревоженный улей. В нарастающем гвалте каждый желал вставить праведное слово.

 – А чего вы нам рот затыкаете?

 – А ты моего кореша вернёшь? Сашку Переверзева! Медведь его сграбастал!

 – Прямо со двора собаку утащил, зараза! Тварина ненасытная!

 – Корову же подрал, лохматая нехристь!

 – Районный центр облепили, а у нас ночью во двор не выйдешь!

 – Живём в положении медвежьего террора!

 – А чего он нам сделал полезного, этот депутат? – народный гнев с таёжных обитателей переключился непосредственно на депутата.

 – Я его первый раз в жизни вижу! Лезут всякие в душу!

 – Напялил на рожу шляпу, напомадился, галстучком обвязался! Вы только посмотрите на него!

 – А по нашей непричёсанной тайге его шляпа – непростительная роскошь – плацдарм для мошки и комара…

 Пустозвонов, пытаясь завладеть инициативой, невнятно мычал. Так и не найдя нужных слов, он потерял горделивую осанку и сник за столом. Крендельков всё вращал головой по сторонам, отыскивая американского диверсанта.

 Мирно дремавший у выхода в вечном подпитом состоянии ценный рабочий кадр (непревзойдённый мастер-засольщик икры) крепыш и деревенский забияка Никита Кувалдин встрепенулся. Растревоженный шумом собрания, он шаткой походкой, но выпятив грудь колесом, решительно направился к президиуму и, тыча пальцем в Пустозвонова, поставил вопрос ребром:

 – А от ты, депутат, чего здесь икру мечешь? Скажи лучше, могёшь ты или не могёшь?

 Пустозвонов стал ещё ниже ростом, так что из-за стола торчала только его красная, с выпученными глазами, голова. Можно было подумать, что депутат срочно принялся рыть нерестовую ямку для откладки икры.

 Председатель собрания замахал на Кувалдина руками. Словно Крендельков был экстрасенс и своими пасами хотел снять порчу с пространства и отгородиться от нечистой силы:

 – Ты-то ещё чего? Что за бред? Сгинь с глаз моих! – Крендельков активнее завращал руками и уже стал больше походить на каратиста, готовящего хитроумный приём.

 – Я кого спрашиваю?! – продолжал бузить Кувалдин. – Могёшь ты один на один зарубиться с медведем?! А…?

 Так и не получив ответа на животрепещущий вопрос, мастер-засольщик протянул руку к Пустозвонову. Он вовсе не собирался его бить, а лишь с единственной целью – помочь выбраться из-под стола. Однако оценив обстановку как экстремальную и не желая допустить дальнейшего опасного развития событий, глава Красновки решил на корню пресечь мордобой. Зайдя к Кувалдину с тыла, Крендельков запрыгнул дебоширу на спину, и, словно готовясь к долгим скачкам за моря-океаны на коньке-горбунке, он что есть мочи обвил Никиту руками и ногами. Не пожалев при этом своего единственного костюма. Который, не выдержав чрезмерной нагрузки, под смех зала лопнул в приличных и неприличных местах по швам.

 Не без труда селяне развели противоборствующие стороны и, в целом оставшиеся довольными «цирковым представлением», похохатывая, повалили из клуба на свежий воздух.

 Не оценив по достоинству героического поступка главы, Пустозвонов уехал, не попрощавшись, что было для Кренделькова чревато последствиями. Говорили, что Пустозвонов был на короткой ноге с самим губернатором и метил возглавить одно из краевых министерств.

 Реакция из района последовала незамедлительно. Чихвостили главу Красновки вышестоящие органы, особо не церемонясь:

 – Чем ты там занимаешься, Крендельков? Собрание уже не можешь провести! Распустил народ…

***

Вечером руководитель поселения наведался к Битухину. В дом заходить не стал, вызвал хозяина во двор:

 – Слушай, Коля, чего ты революции устраиваешь? Чего при всём народе позоришь? Ты же меня под монастырь подведёшь! Думаешь, у меня жизнь – сахар? Кручусь, как белка в колесе! И нашим, и вашим! Шёл бы сам в руководители, там и доказывал. Ты что, думаешь, всё так просто?

 – Да я же о насущном! Сам знаешь: медведей развелось! Живём, как в блокаде. В лес не сунься! Грибов и ягоды пособирать – словно в тылу врага побывать – вернёшься, нет ли! И все отбрехиваются от проблемы.

 – Дело не в медведях. Ты понимаешь, куда ты прёшь? Против системы!

 – Так система с медведями заодно, что ли?

 – Подведёт тебя когда-нибудь твой язык! Длинный он у тебя чрезмерно!

Пытаясь нащупать слабые струнки, глава зашёл с другой стороны:

– Живёшь, я смотрю, не нищенствуешь, и дом у тебя справный, хозяйство.

 – Стараемся держаться на плаву, – не ожидая подвоха, согласился Битухин.

 – А если глубже копнуть? На какие-такие доходы? – пошёл в атаку Крендельков.

 – В карман никому не залазил и банк не брал! – нашёлся Николай.

 – С рыбалки живёшь, Коля! А законно ли? – продолжил наступление глава Красновки.

 – Я по лицензии ловлю!

 – Не смеши людей! Сколько по лицензии, а сколько сверх того? При желании очень сильно зацепить можно. И штраф неподъёмный наложить, а то и в тюрягу упечь!

 – Ты бы, Игоревич, смотрел за заезжими. Мы с деревенскими на прокорм берём, а они всё подчистую выбирают. Весь Амур перегородили, из нерестовых речек лосось выгребают! Нет былой рыбы!

 «Рыбной проблемой» Битухин зацепил Кренделькова, найдя в нём единомышленника.

 – Знаешь мою позицию! Я их сюда не звал. У каждого бумажка выправлена, не придерёшься. Думаешь, я власть?! Тьфу, а не власть! С моим желанием-хотением никто не считается! Сдался я, давно сдался! Жить же как-то надо! Я подневольный. Такие отчёты составляю, такую околесицу пишу, лишь бы показать рост и улучшение. Я – раб на галерах! Я слуга этих цифр. Я повязан. Веришь, Коля, гребу, гребу, а куда – сам не пойму… А потому вылезают сами по себе медведи и черти! На бумагах их нет! А на деле они есть. Мы здесь не рулим, – объяснил ситуацию глава.

 – А кто рулит?

 – Я с тобой эти проблемы обсуждать не буду, – Крендельков по привычке опасливо огляделся, и уже жалея, что разоткровенничался-открылся, затоптался на месте, собираясь уходить.

 – А с кем эти проблемы обсуждаются? Они, что, вообще не решаемы? – вновь проявил неуживчивый характер селянин.

 – Смотри, – напоследок предупредил глава, – запишут в диссиденты. Потом не простят. Всю жизнь подножки ставить будут.

***

И пошла в жизни Битухина и многих селян сплошная чёрная полоса.

Рыбоохранные органы рьяно взялись за дело, принялись прессовать село по полной программе. Регулярно прочесывали кошками прилегающую к Красновке акваторию Амура. На краю села поставили пост ОМОНа – мышь незаметно мимо не проскользнет. Не то, что на рыбалку выехать, на берег выйти страшно. У нескольких селян конфисковали лодки. Нашли бы повод, чтобы изъять плавсредство у Битухина, но он заранее отогнал катер к знакомому в город.

 Вдруг, ни с того ни с сего, загорелась стайка с поросём на подворье Николая. С огнём справились всем семейством, не дали перекинуться пламени на дом, но свинюшка пострадала, пришлось пустить под нож по теплу. Пожарные вместо сочувствия акт составили, штраф наложили за самовольную застройку дворового участка и нарушение противопожарных требований.

 Немного погодя нагрянул участковый, прикопался к тому, что сейф к стене не прикреплён, изъял ружьё. Не растратил до конца совесть служивый, бывший одноклассник Битухина, напоследок объяснил свои мотивы:

 – Извини, Николай, я человек подневольный. Приказано обнаружить нарушение – я обнаружил. Зуб на тебя имеют…

 А вслед за участковым, будто сговорился с ним и знал, что кроме вил и топора у хозяев не осталось никакого оружия, положил глаз на огородную растительность Битухиных медведь. По ночам косолапый вёл себя на сельском подворье как у себя дома, истоптал кусты смородины, принялся нагуливать жир на морковных грядках.

***

 Битухину и так муторно, а тут ещё жена, словно сломанная пластинка, заладила одно: «Надо переезжать к родственникам в Тверскую область. Совсем тут жизни нет. Климат, опять же, там мягче дальневосточного. У детей какое-никакое будущее». Не находил себе место Николай, хоть волком вой от безнадёги. Отчего-то попадался ему теперь постоянно на глаза чемодан. Запихнёт хозяин кожаный саквояж куда подальше, под кровать, за ширму, в дальний угол, а он опять на видном месте.

 Никогда не строчил кляуз Николай, а тут подался в писарчуки. Изливал душу, особо не надеясь на результат:

 «Сдаётся мне, что понавыдумывали сказок про жизнь нашу дальневосточную, сидючи в тёплых кабинетах, чиновники разного разлива. Если нынче на Амур с сетью выбрался, то оказался вне закона. А как жить в сёлах? Где наши былые предприятия, рыболовецкие колхозы и совхозы? Бросили нас и забыли. Всех, кто хоть как-то за жизнь цепляется, одним махом превратили в браконьеров и преступников. Хоть зубы на полку складывай и живьём в гроб ложись. Что мы и делаем – вымирают сёла и деревни! Видно, на нашей территории опережающего развития – это самые главные задачи?! А между тем заезжим бизнесменам дали свободу – черпали они из Амура, как из бездонного корыта, и порядком поистребили лососёвое стадо...

 Другая напасть – медведи! Поубавилось нынче охотничьего люда. Нет интереса к таёжному промыслу, пушнина не в цене, ту же путёвку на медведя не оправдаешь. Сейчас косолапые размножились и сами ищут встречи с человеком. Вместо принятия мер по сокращению тотыгинского племени придумываются отговорки, где причинами нападения медведя на человека объясняются только несанкционированные свалки, неурожай ягод, отсутствие лосося… Живём мы здесь, как в Бермудском треугольнике!..

 Куда идти с нашими проблемами, в какие двери стучаться? Все высокие заявления о якобы дальневосточном благополучии на поверку оказываются показушными и фальшивыми. Только когда слово правды скажешь, лениво и раздражённо зашевелится заржавевший чиновничий маховик, поднимет свою гильотину и что есть силы обрушит на нарушителя спокойствия».

 Перечитал своё послание Битухин, оставил всё без изменений, подписался, указал дату, принялся перебирать всевозможные инстанции, напряжённо размышляя, куда вернее было бы отправить депешу. Увяз Николай в раздумьях, впервые мозг дал осечку, не находя нужного адресата. «Старею», – с горькой иронией оценил своё состояние Битухин.

Наконец мелькнула задорная мысль, Николай вышел за дверь, загремел в чулане… Обратно хозяин вернулся с запылённой бутылкой из-под шампанского, оставшейся ещё с празднования Нового года. Словно вызывая волшебного и всемогущего джина себе на помощь, Битухин тщательно оттёр бутылку от пыли, прополоскал, затем, скрутив сокровенное письмо в трубочку, погрузил его внутрь зеленоватой пузырчатой ёмкости, запечатал бутылку пробкой, неторопливо прошествовал к Амуру.

У самой реки, взяв разгону, Николай что есть силы запустил бутыль подальше от берега. Стеклотара, сделав замысловатый пируэт в воздухе, ушла под воду, но оказавшись «живучей» тут же вынырнула.

Слегка покачивая, контейнер с письмецом понесло течением к морю, в неведомые дали, «к царю Салтану…».