Андрей ШАДРИН. Танцы на скаку

Рассказ

Будучи простым советским школьником, я умудрился создать тайное сообщество. Идеология нашего объединения была настолько радикальной для того времени, что определённые органы намекнули моим родителям, что если всё оставить как есть, то гулять на воле мне осталось недолго. И поэтому от греха подальше меня срочно из родного города отправили в деревенскую ссылку, к бабушке.

Первый же день моего деревенского, летнего заточения выдался славным.

Соскочив спозаранку и наспех перекусив вкусной пшённой кашей из печи, я побежал знакомиться с местными ребятами.

Я прошлялся несколько часов, прогуливаясь по улицам небольшой деревеньки. Побродил по краю соснового бора, собирая сладкую землянику. И даже сходил на МТМ, где возвышались груды старой диковинной техники. Но никого не нашёл.

В то утро я не знал, что ещё нескоро смогу вот также беззаботно прогуливаться, впитывая привольные деревенские звуки и запахи.

Я вновь и вновь возвращался к поляне, где заприметил вчера, по приезде, играющую в футбол ватагу мальчишек. Никого.

Потом выяснилось, что с утра детей подпрягали под деревенские дела, поэтому лишь ближе к жаркому полудню я увидел первых сорванцов.

Разговоры были только об одном, как все сегодня рванут в соседское село, где в местном клубе намечались танцы.

Вечером все собрались у колхозной конюшни.

Со сторожем конюшни Феофанычем у деревенских ребят были старые дружеские отношения. Он был отменным рассказчиком и обставлял свои рассказы особым ритуалом. Когда деревенская жизнь успокаивалась, он разводил костерок, дожидался, когда прибежавшие ребятишки угомонятся и попросят его о рассказе. И только после этого, в абсолютной тишине, лилась его добрая, но твёрдая и удивительно правильная речь. И лишь потрескивающие угольки поддакивали этому действу простого деревенского рассказчика.

Прошло много лет с той поры, и по возрасту я уже сравнялся с Феофанычем, но его удивительные истории о военной молодости, о его скитаниях по белу свету после войны были наполнены каким-то вдохновляющим светом, проникающим глубоко в душу и возбуждающим пронзительное, до мурашек на спине желание жить мощной, наполненной, интересной жизнью! Возможно, однажды я наберусь терпения и перескажу истории этого непревзойдённого оратора. А пока продолжу сегодняшний рассказ.

Иногда ребята помогали простой работе по конюшне, купали лошадей. И у них была привилегия. Когда Феофаныч видел, что лошади отдохнули, он позволял деревенским мальчишкам брать их для верховой езды.

Вот и сегодня добро от Феофаныча было получено, и юные всадники выводили любимых лошадей под уздцы.

Поскольку верховой езде я обучен не был, мне определили старенькую каурую клячу. Я в нерешительности постоял перед каурой, обошёл её вокруг, совершенно не представляя, как управлять этим огромным зверем. А мой вопрос: «Где седло?» – был встречен дружным гоготом. Остроумный вожак деревенской ватаги объяснил мне, что моя попа это и есть седло!

На том подготовка к поездке в сельский клуб была завершена.

Мне помогли взгромоздиться на мою каурую. Сами же ребята вмиг взлетели на своих лошадей и пустили в галоп.

Каурая постояла несколько секунд в задумчивости, глядя вслед удаляющимся сородичам. И вдруг я почувствовал, как порядком изношенное тяжелой работой тело лошади словно наполняется живительной энергией. Она приосанилась, подняла торчком уши и громко заржала.

Каурая стала похожа на гоночный болид, стоящий на стартовой черте, пронзительно орущий своим невероятно мощным двигателем, готовый сорваться в бешеную гонку в любое мгновение.

Я и глазом не успел моргнуть, как вдруг то, что ещё пару минут было старой клячей, в порыве стадного восторга рвануло в галоп со всей лошадиной дурью резвого жеребца. Что происходило дальше, страшно вспоминать до сих пор. Я стал похож на незакреплённый мешок с песком, бешено пляшущий на спине лошади.

Моё тело превратилось в куклу-марионетку, оказавшуюся в руках юного хулигана, который решил от души потешиться. Части рук, ног, голова, тело были словно связаны между собой тонкими ниточками, и при каждом ударе копыт о землю всю эту хлипкую конструкцию несуразно подбрасывало. Голова, руки, ноги болтались относительно тела самопроизвольно в попытке отделиться от него.

Инстинкт самосохранения бросил меня вперёд. Я подался всем телом и крепко ухватился за гриву лошади. Честно говоря, даже не знаю, нужно ли это было делать.

Возможно, нужно было просто отдаться естественным силам и рухнуть на землю, завершив это приключение небольшим переломом, а то и просто ушибом. Но я представил, насколько нелепо смотрелось бы моё падение в глазах моих новых деревенских друзей, и выбрал другую долю. Что происходило вокруг меня, я абсолютно не понимал, поскольку теперь я воспринимал действительность как фотоаппарат, у которого случайно нажимают спусковую кнопку, при этом размахивая им во все стороны. Трава... крыльцо... деревенские избы... макушка сосны... пыльная дорога... ромашковое поле... «Фотографии», фиксируемые на бешеной скорости моими глазами, непрерывно менялись во времени, которое, казалось, остановилось и совершенно забыло про меня. Эта бесконечная скачка уже никогда не закончится… И вдруг каурая замедлилась и перешла на лёгкую рысцу. Сквозь качающуюся пелену в глазах я разглядел группу всадников, стоящих перед сельским клубом. Я почувствовал, что я спасён!

Я уже представил себе, как сползаю с лошади на травку. Прижимаюсь к земле и наконец-то чувствую надёжную твердь, которая успокоит и соберёт в кучку моё тело, готовое развалиться на части.

Увы, это была моя сладкая иллюзия! Как потом оказалось, на афише сельского клуба красовалось лаконичное – «Танцев не будет!»

Ребята развернули лошадей и пустили галопом в обратный путь. Мимо меня только пронеслись развевающиеся гривы.

И в этот момент мне показалось, что моя кляча, будто кузнечик, подпрыгнула, развернулась в воздухе на 180 градусов и рванула пуще прежнего. «Фотосессия» продолжилась!

В желании удержаться от падения я всё сильнее руками запутывался в гриву лошади. Меня нещадно таскало по лошадиной спине. Мой зад то весело приплясывал, то елозил по мокрой спине каурой, совершая при этом сложнейшие пируэты! Я почувствовал, что мои тоненькие штанишки местами протёрлись и я обхаживаю волосатую спину лошади голым, разгоряченным задом.

Потом у меня уже совершенно всё помутилось в голове. Я уже не помню, как доскакал до конюшни. Как Феофаныч большим охотничьим ножом вырезал из гривы мои опутанные, намертво вцепившиеся в гриву кисти рук и стащил меня с лошади.

Сквозь пелену сознания до меня доносился звучный голос Феофаныча: «Колян, посмотри-ка, какой ты молодец! Хваткий-то какой. Этак пять километров продержался. Друганы твои раньше в седло сели, чем ходить научились. А ты от них не отстал, в одной ватаге скакал, хоть городской да неумелый. Молодец! Посмеются малёхо, но будут уважать тебя пацаны. А зад твой заживёт, чай молодой ты ещё!»

В люльке своего «Урала» доставил меня Феофаныч к охающей бабушке, да какое-то снадобье лечебное ей оставил.

Утро следующего дня помню как сейчас. Не было ни одного местечка в моём теле, которое не ныло бы от боли. А потом ещё пару недель из моих ягодиц и ног выходили словно грубая, колючая, мужская щетина, конские волосы.

Но, несмотря на страдания, я был счастлив и даже ликовал! Где-то в глубине души я понимал, что достойно прошёл это мучительное испытание. И я уже совсем другой, не просто сорванец Колян, но парень, преодолевший страх, боль, познавший мужество.

Илл.: Борис Иванович Давыдов (1936). Мальчик, ведущий лошадь. 1977