Иван ЩЕЛОКОВ. Непротокольный человек

О том, как я выступал на юбилее Е.А. Исаева

2 мая 2011 года Егору Александровичу Исаеву исполнялось 85 лет.

Широко отмечать юбилей в этот день в Воронеже поэт не планировал: не отпускали столичные торжества. Ограничился практически однодневной поездкой на родину для участия в весьма лестной затее местных властей. В преддверии даты правительство Воронежской области спешно утвердило литературную премию для молодых поэтов, назвав её соответственно – Исаевской. Замысел состоял в том, чтобы именитый земляк вместе с губернатором А.В. Гордеевым лично вручили диплом новой премии лауреату. Им по оценке конкурсной комиссии стал молодой поэт Алексей Ряскин. Событие было пышным, проходило в зале заседаний правительства. Остальные почести и юбилейные встречи переносились на июнь.

И вот в первые дни июня звонят мне из департамента культуры: завтра надо выступить от коллектива журнала «Подъём» на встрече с Е.А.Исаевым в областной библиотеке имени И.С. Никитина.

Мои мысли заработали в экстремальном режиме: что говорить и о чём? Исаев – человек яркий, неординарный, удивить его практически невозможно, а говорить банальности крайне не хотелось. Как и повторяться, впрочем. Дело в том, что у меня есть стихи про Коршево – малую родину Егора Александровича, и я их уже дважды читал в исаевской аудитории.

Первый раз это произошло в подмосковной Сходне в мае 2006 года. Туда нас с руководителем управления культуры области И.Д. Образцовым отправили по поручению губернатора области В.Г. Кулакова, чтобы представлять Воронежскую область на торжественном собрании по случаю 80-летия Е.А. Исаева. Почти весь путь от Воронежа до Москвы в микроавтобусе «Фольксваген» наскоро писал текст короткого поздравительного выступления и заучивал стихи, которыми оно, по моей задумке, должно завершиться:

А где оно, это Коршево?

А там, где весной Битюг

Несёт ледяное крошево –

Творение зимних вьюг.

То ёршики, то карасики

Резвятся в волне речной.

Девчонки играют в «классики»

На солнышке за избой.

Мальчишки знакомой тропкою

Спускаются на улов…

Даль памяти – над пригорками!

Суд памяти – от крестов!

Воткнув посредине улицы

Для коз деревянный штырь,

Весна, от света сощурившись,

Выходит в степную ширь.

Играйте, девчонки, в «классики»!

Мальчишки, готовьте сеть!..

Тут раньше рождались классики,

А хочется, чтоб и впредь.

 В актовом зале академии по очереди речь перед юбиляром держали знатные люди: политики В.И. Воротников и Г.А. Зюганов, известные российские литераторы, включая Ю.В. Бондарева, несколько академиков…

Когда очередь дошла до земляков Егора Александровича, своё слово со сцены актового зала я произнёс, помнится, без запинки и с выражением. Следом говорил Иван Образцов. В эти мгновения из рядов зала несколько раз донеслось: «Ваня!.. Щелоков!» Это был московский поэт Михаил Шевченко, наш земляк, уроженец Подгоренского района. Мне было крайне неловко от такого «вероломства» в протокольный лад, и я по возможности незаметно жестом левой ладони подавал Михаилу Петровичу знаки – потом, мол, поговорим. Но тот, видимо, не понимал смысла моих помахиваний или не хотел соблюдать официальные тонкости, и снова по залу летело: «Щелоков!.. Ваня-я!..»

На фуршет притомлённый двухчасовым ораторством народ повалил, устроив у входа чуть ли не давку. В дверном проёме кто-то сильно хлопнул меня по плечу. Оборачиваюсь – Геннадий Андреевич Зюганов. «Молодец! – говорит он мне. – Хорошо выступил».

За праздничным обедом воронежцы оказались за одним столом с Юрием Васильевичем Бондаревым, его супругой и издателем двухтомного собрания сочинений Е.А. Исаева Геннадием Александровичем Лебедевым…

– Посмотри, какие живые глаза у него! – несколько раз окликал жену именитый прозаик и показывал на меня.

Нежданное знакомство с советским классиком не окончилось застольным общением. Через три с половиной года меня направили работать в журнал «Подъём». Дважды как главный редактор я звонил Ю.В. Бондареву домой по поводу продолжения публикации его философских записей «Мгновения». Беседы были радушными и уважительными со стороны мастера. В декабре 2010 года через наш журнал по поручению властей региона мы переводили деньги писателю за звание лауреата всероссийской Платоновской премии, которую учредили на Воронежской земле газета «Коммуна» и Союз писателей России. Тут уместно сделать короткое отступление по поводу истории названия премии. В Воронеже и раньше премии называли Платоновскими. У журналистов она в трудные девяностые продержалась недолго. Позже именем писателя назвали премию областного управления культуры. Даже вручали несколько лет местным литераторам. Но традиции не сложилось: и кандидатуры быстро исчерпались, и формальный подход поборол организаторов. Тем не менее, имя Платонова не отпускало. И в преддверии 110-летия со дня рождения писателя газета «Коммуна», в редакции которой в 20-е годы  прошлого века работал будущий классик мировой литературы, объявила об учреждении литературной Платоновской премии, замыслив ее общероссийской по масштабу. К сожалению, и жизнь «коммуновской» премии оказалась короткой. Ю.В. Бондарев стал её единственным обладателем. Средств у газеты не оказалось, богатые земляки на просьбы не откликнулись. Пришлось обращаться в правительство области. Там согласились выплатить деньги известному писателю из областного бюджета, заодно в ответ предложили уступить название премии: к тому времени было принято решение о проведении в Воронеже ежегодного Международного Платоновского фестиваля с вручением Платоновской премии в области литературы и искусства. Кстати, первым лауреатом обновленной «платоновки» был признан известный российский прозаик из Волгограда Борис Петрович Екимов…

В июле 2013 года «Литературная газета» опубликовала страницу, посвящённую «Подъёму». Незадолго до этого я обратился к Ю.В. Бондареву с просьбой коротко высказать своё мнение о нашем журнале. Юрий Васильевич охотно согласился и тут же по телефону надиктовал вот такие слова: «За публикациями в «Подъёме» слежу давно. Меня особенно привлекают  материалы авторов, хорошо знающих болевые проблемы отечественной культуры, истории и современной политики, с гражданской озабоченностью отстаивающих духовные, эстетические ценности народа, накопленные не только в предыдущие столетия, но и в недавнее советское время. Как правило, в таких публикациях содержится немало убедительных аргументов, пусть иногда спорных, но их мотив, напористый и честный, свидетельствует о стремлении читателей защищать в нынешнюю пору тотальной бездуховности и цинизма эти ценности. Полагаю, что такая позиция журнала позволила ему обрести немало последователей и единомышленников. Подтверждением тому – целевые публикации в творческом проекте, посвящённом малым городам Черноземья, вызвавшем большой резонанс среди общественности не только воронежского региона, но и других областей России. Это обстоятельство наряду с другими стало знаковым в определении творческой репутации «Подъёма», выдвинув его в число лучших литературных журналов, издающихся в провинции».  

…Второй раз стихи, посвящённые Исаеву, я уже читал в коршевском Доме культуры в июне того же 2006 года. На малой родине было устроено грандиозное чествование земляка. Приехали губернатор и многие высокопоставленные чиновники из области. Чтение мною стихов о селе Коршево организаторы внесли заранее в сценарий. А у меня накануне, как назло, голос пропал. Дни для июня стояли на редкость жаркие, попил ледяной минералки, и моё с детства неустойчивое к холодным молочным продуктам и газированным напиткам горло мгновенно дало о себе знать. Ну, куда мне с такой сипотой да ещё со стихами! Подошел к заместителю губернатора, объясняю, что и как, но кому из подчинённых нужны на голову лишние хлопоты: «Это ты решай с шефом – он лично одобрил сценарий и выступающих». Улучив момент, прошу В.Г. Кулакова. «Ничего страшного, – улыбается. – Читай, Егору Александровичу и коршевцам будет приятно».

Ожидая выхода на сцену, лихорадочно придумывал «режиссёрский» ход, чтобы максимально скрасить конфуз с отсутствующим голосом. «У меня есть три повода считать себя человеком, своим для бобровцев и коршевцев, – обратился в зал. – Мой отец в 60-е годы в селе Красный Лог дружил с участковым, а милиционер был родом из Коршева. Звали его Владимир Колотушкин. Егор Александрович говорит, что помнит его… Брёвна, из которых построен наш дом, отец привёз из Бобровского лесничества. Ну и, наконец, мой зять родом из Боброва». Селяне дружно зааплодировали. Доволен был и сам юбиляр. Под такое доброжелательное расположение аудитории я и просипел стихотворное посвящение…

И вот через пять лет, в очередную заметную дату Е.А. Исаева, и опять читать стихи о Коршеве! Наверное, глупей не придумаешь.

Этот вариант выступления я начисто отмёл. Долго и мучительно фантазировал на тему предстоящего выступления. И только поздно вечером неожиданно меня осенило: что если поразмышлять на тему сенокоса в классической русской поэзии?! Примеров много не нужно. Достаточно сравнить строчки из произведений поэтов, чья творческая судьба связана с Воронежским краем. Остановился всего на трёх именах – Алексее Кольцове, Александре Твардовском и Егоре Исаеве. Идея мне показалась необычной для юбилейного формата и наверняка приглянётся Егору Александровичу: не прямая лесть, не стыдливое признание в любви к творчеству, а через сравнение и анализ в контексте выбранной темы.

В актовом зале Никитинской библиотеки народу набилось битком. На сцене, как в достославные советские времена, несколько столов, накрытых скатертью. В президиуме – сановные люди во главе с руководителем департамента (бывшего управления) культуры Иваном Образцовым.

Доходит очередь говорить и мне. Выхожу за трибуну, кладу перед собой написанные листы, начинаю формулировать цель своего краткого выступления. Исаев напрягся и с любопытством смотрит из президиума на меня. Дохожу до отрывка про сенокос из его поэмы «Даль памяти». Читаю по возможности с выражением и смысловыми интонациями. И вдруг Егор Александрович вскакивает и громко говорит в зал:

– Я человек непротокольный. Я тут не знаю, как и что у вас. Щелоков прочитал мои строчки, теперь я хочу сам!..

Резко отодвигает стул и идёт от стола к трибуне. Сходу, без подготовки, на память читает этот же отрывок. Читает страстно, до мурашек по коже, как он умеет. Все, кто знал Исаева, согласятся: в такие моменты неважно, перед кем он читает – перед лордами в английском парламенте или перед Президентом России В.В. Путиным в Кремле на церемонии вручения государственной награды. За стол не возвращается. Говорит, говорит, не обращая внимания на робкие попытки председательствующего вернуть встречу в русло утверждённого сценария.

Но тщетно! Пока юбиляр не выговорился, сделать этого так и не удалось.

Не удалось и мне до конца выступить по заявленной теме: Егор Александрович любезно «скушал» лимит моего времени. Когда он читал свои стихи, я тихо стоял в стороне от трибуны, не зная, что делать и как себя вести. А когда он и вовсе перешёл к долгим публичным размышлениям на волнующие его вопросы русской литературы и жизни, я скромно спустился по ступеням и занял своё место в зале. На следующий день газета «Воронежский курьер» в небольшой заметке про юбилей Исаева с лёгкой иронией написала о казусе со срывом официального сюжета мероприятия.

Текст моего выступления на встрече с Е.А. Исаевым по случаю 85-летия поэта, к счастью, сохранился в компьютерных файлах. С удовольствием приведу его здесь.

«Много добрых слов прозвучало о юбиляре. Много прозвучит. О многом говорили мы с ним при встречах. И я думаю: о чём скажу в эти минуты? Не удивляйтесь: буду говорить о сенокосе. Точней, о мотиве сенокоса в творчестве Егора Александровича Исаева, в частности в поэме «Даль памяти». Через тему сенокоса прослеживается глубинная, корневая связь поэта с малой родиной. Она осмысленна автором так, что от строк таких веет не только степью, временем, родиной, но и космосом.

Надо сказать, тема сенокоса в современном отечественном литературоведении изучена слабо. Возможно, это связано с тем, что нынешнее поколение филологов ни разу не держало в руках обыкновенную косу, не представляет самого захватывающего деревенского трудового действа. А потому оно, это поколение, не понимает духовного и нравственного смысла заготовки сена для домашних животных, не видит красоты и символичности в процессе кошения травы на лугу даже в условиях высокоинформатизированного общества. В результате современный специалист по литературе никак не мотивирован на научный поиск по этой теме. Однако изучать, анализировать, сравнивать есть что. В поэзии, например, объектами исследования могут являться произведения Алексея Кольцова, Николая Некрасова, Сергея Есенина, Александра Твардовского, Михаила Исаковского и многих других авторов. В прозе – это, конечно же, романы Льва Толстого, Михаила Шолохова, писателей-деревенщиков… В этом ряду достойное место занимает творчество Егора Александровича Исаева. Он – яркий  и самобытный продолжатель русской классической традиции.  

Вот строки вступления к главе «Посвящение в мужики» в поэме Егора Исаева «Даль памяти»:

И грянул праздник!

Радостную душу

Ты не жалей, а телом пропотей!

Их было – помнишь? – тридцать девять

Дюжих,

В рубахах белых, ладных лебедей.

Зарю на грудь!

И – звончато и нежно –

Ходи, ходи,

Оглаженная сталь!

Не жаль косы, росы не жаль, конечно,

Да только вот цветов немного жаль.

Жаль красоты!

Эх, кабы не сугробы,

Эх, кабы там ни чичер ледяной,

Эх, кабы кнут пастушеский,

Да чтобы

На все двенадцать месяцев длиной!

Эх, кабы так…

А то ведь как озлится

Сама зима, уж чем ни увещай,

Возьмет свое –

Оставит, чтоб побриться.

А потому-поэтому:

Прощ-щай!

Прощ-щай, цветы,

Прощ-щай, густые травы,

Ложись под ливень с правого плеча!

Разве не слышатся в этих строчках что-то такое родное, до сердечного щемления, что-то буйное, разудало-могучее, с выплеском за горизонт, оттуда, из века девятнадцатого, от чумацких троп, от ночей у прасольского костра, от дерзновений юноши Алёши Кольцова, посягнувшего в ослушание отцовой воли стать певцом степных просторов?

Это он ведь, Кольцов, вывел русскую народную поэзию за деревенскую околицу и пронёс её до столичных бульваров и перекрестков, к средоточию людской цивилизации. Его поэтический сенокос так же естественно звучал в Петербурге, как и на лугах среди бескрайних воронежских раздолий:

Ах ты, степь моя,

Степь привольная,

Широко ты, степь,

Пораскинулась,

К морю Черному

Понадвинулась!

В гости я к тебе

Не один пришел:

Я пришел сам-друг

С косой вострою;

Мне давно гулять

По траве степной

Вдоль и поперек

С ней хотелося…

Раззудись, плечо!

Размахнись, рука!

Ты пахни в лицо,

Ветер с полудня!

Освежи, взволнуй

Степь просторную!

Зажужжи, коса, как пчелиный рой!

Молоньей, коса,

Засверкай кругом!

Зашуми, трава,

Подкошенная;

Поклонись, цветы,

Головой земле!

Обратите внимание на одну маленькую деталь: певец в силу своей природной гениальности как бы невзначай, но провидчески роняет: «не один пришел» и что «…давно гулять по траве степной… хотелося…». То есть явление Кольцова как поэта, олицетворяющего собой народ, его душу, – закономерное, выстраданное явление, востребованное конкретными историческими обстоятельствами в преддверии отмены крепостного права.  И пусть он так и не освободился от поэтической и песенной традиции народа, певец сделал главное: творчески соединил в себе духовную стихию масс и неповторимую авторскую индивидуальность. Грубо говоря, представил нам вариант авторского фольклора. Примерно, как Бёрнс в шотландской литературе.

На протяжении ХIХ и ХХ веков кольцовская поэтическая традиция жила, развивалась и находила своих последователей. Эта традиция подарила России Некрасова, Есенина, Клюева, Твардовского, Исаковского, Тряпкина, Бокова, Исаева. Их поэзия наиболее концентрировано вобрала в себя лучшие духовные начала русского крестьянского самосознания…

Эта традиция не прерывается и по настоящее время, потому как не может не существовать то, что живет в поколениях, в сердце народа, в его генетическом коде, в духовных исканиях и вековечных представлениях о справедливом мироустройстве.

В век ошеломляющего роста компьютерных технологий, слома привычных коммуникационных связей между людьми, народами, странами и континентами, в век господства постмодернизма воронежцы вновь и вновь  обращают себя к нашим духовным и культурным истокам. Как яркий пример тому – творчество Егора Александровича Исаева.

Возвращаясь к теме сенокоса, перекинем мостик от Алексея Кольцова к ещё одному непревзойдённому певцу русского простора – Александру Твардовскому.

Хозяин оглянулся виновато

И подмигнул бедово: - Что, как дождь?.. –

И гостя о места на покос сосватал:

– Для развлеченья малость подгребешь...

Мелькали спины, темные от пота,

Метали люди сено на воза,

Гребли, несли, спорилася работа.

В полях темнело, близилась гроза.

Гость подгребал дорожку вслед за возом,

Сам на воз ношу подавал свою

И на вопрос: какого он колхоза?

Покорно отвечал: – Не состою…

Картина сенокоса в стихотворении «Гость», с деталями и диалогами, последовательность изложения действия Твардовскому нужны, чтобы ярче, убедительней подчеркнуть мужицкий спор между колхозником и единоличником о своем будущем: вместе-то спорей, веселей, полезней… И здесь сенокос – уже как аргумент политики, часть идеологии, а не только специфический трудовой процесс в извечном крестьянском укладе. И Твардовский знал это, сознательно использовал этот художественный прием.

Более глубокий смысловой оттенок темы сенокоса в поэме «Дом у дороги». 

Здесь сенокос у Твардовского – философия. Естественное вековое, мирное мужицкое единение с природой. Будет сено – будет лад, сытость, покой в семье, радость родным, жене, детишкам. Не состоялся сенокос (война, стихийное бедствие) – голод, нужда, мытарства. И вот на пороге война, и надо невольно прервать эту вековечную цепь гармонии, данной человеку природой и Богом. Главный герой Андрей Сивцов оставляет сенокос, уходит защищать семью, родину и свой крестьянский труд.

И рефрен, позаимствованный автором в народных присловьях, от раза к разу звучит не так наивно и невинно, а по ходу сюжета все трагичней и больней: война, плен, кровь… Какая уж тут роса, какая коса!!! Нарушен, варварски прерван привычный ход  жизни!

Коси, коса, пока роса,

Роса – долой и мы – домой…

А закончить стихотворные примеры хочу строчками из своей поэмы «Роман  без знака препинанья». Егор Александрович читал поэму ещё в рукописи, отозвался одобрительно, похвалив автора, будто бы ему  удалось правдиво и образно передать тему сенокоса, верней, обучения этому важному деревенскому делу начинающего косца-мальчонку.

От сенокоса к сенокосу

Крылечки свято берегут

Суть философского вопроса:

Зачем мы здесь и кто мы – тут!»

К сожалению, своё выступление я потом, сколько не намеревался, так и не передал поэту, периодически вспоминая про это несостоявшееся выступление и забывая о нём на долгие месяцы.

2017

На фото: Поэт Егор Исаев