Анатолий БЕЛОЗЁРЦЕВ. Берёзовые сны

 На фото: Белозерцев Константин Алексеевич (1901- 24.01.1942)

Десятки раз читал я это свое стихотворение, читал и не запинался. А тут, возле братской могилы, в которой покоится прах моего отца, все закружилось перед глазами, память, раненная изнутри, подвела.

Суровая священная земля:

Траншеи,

 обгоревшие березы.

Стою здесь,

как у Вечного огня,

А в памяти – война,

 утраты,

 слезы.

Здесь каждый ком обугленной земли,

И каждый куст,

 и бугорок притихший

Хранят, как в дни жестокие войны,

И гул атак,

 и боль бойцов погибших.

Земля хранит покой святых сердец,

Земля вздыхает тяжело и грозно.

Здесь, может быть,

 в последний раз отец

Вдохнул вот этот

 опаленный воздух.

Я прочел лишь первые две строки, сделал большую паузу и вспомнил две последние строки. Мне было неловко за эту забывчивость. Думаю, все, кто слушал меня в эти минуты: и взрослые, и мои спутники по поездке, и ребятишки, пришедшие возложить венок, – поняли мое состояние.

Шестьдесят три года ждал я этой встречи – встречи с могилой своего отца. В детстве с любопытством рассматривал черты отцовского лица: его густые черные брови, четыре глубокие морщины, пробороздившие широкий покатый лоб, широкие, чуть-чуть оттопыренные уши. Я смотрел на портрет отца и думал: неужели никогда не увижу его?

Впервые осознал всю трагедию гибели отца в году семьдесят пятом, когда в Челябинске, на Лесном кладбище, открыли памятник «Скорбящие матери». На постаменте, талантливо изготовленном скульпторами Львом и Энрикой Головницкими, изображена солдатская мать, передающая на хранение снохе каску погибшего сына. Я со старшей сестрой и ее мужем внимательно осмотрел могилы солдат, захороненных здесь, на каменистой уральской земле, затем мы помянули их, сердечных, и нашего отца, погибшего на фронте. И вдруг в какое-то мгновение на меня нахлынули такие сильные чувства скорби и сострадания, что я невольно задохнулся от выступивших слез, от внутреннего рыдания, от непоправимого горя. Отошел в сторону от родных и проревелся в одиночестве.

– Пусть проплачется. После этого ему легче станет, – сказала обо мне сестра.

Еще раза два-три произошли со мной такие приступы рыдания – по-мужски сдержанного, но горького и безутешного. В последний раз – когда вернулся с братской могилы отца уже домой. Включил запись, сделанную мной в небольшом городке Сухиничи Калужской области, где я встретил 9 Мая 2005 года, услышал искренние слова главы города, обратившегося в этот день к жителям города со словами, рвущими душу, – и мое сердце снова не выдержало, а из глаз брызнули скупые слезы. Мои жена, дочери и внук, встретившие меня в этот вечер, с пониманием отнеслись к этой моей слабости, они не стали ни утешать, ни уговаривать, чтобы я не отходил от них. Они понимали, любые слова тут не уместны.

Больше всего я боялся, что сорвусь во время возложения привезенного мной венка или цветов, когда буду посыпать могилу отца земельной с могилы мамы или когда у могилы будут произносить речи дети или взрослые.

Так получилось, что могилу отца я искал всю жизнь. Впервые я выехал по местам боев нашей Красной Армии в марте 1969 года. Меня, участника V Всесоюзного совещания молодых писателей, проходившего в Москве, по предложению моего старшего товарища, уральского поэта Вячеслава Богданова пригласили принять участие в поездке по Смоленской, Брянской областям России, по Украине и Белоруссии. Дали нам приспособленный к таким большим поездкам автобус, и в сопровождении местных писателей-гидов мы ехали от одного городка до другого, выступали перед местными жителями, в пути обменивались впечатлениями. Однажды, поравнявшись с небольшим городком Сеща, что на Смоленщине, украинский поэт Дмитро Куровский подошел к водителю, осторожно положил руку на его плечо и сказал:

– Браток, будь добр, останови-ка здесь.

Никто не знал причину неожиданной остановки. А Дмитро, ступив на дорогу, прошел к краешку вспаханного поля, над которым гортанно кричали только что прилетевшие грачи, опустился на правое колено и низко поклонился. Потом он взял небольшой комок сырой земли, завернул его в носовой платок и направился в сторону ожидавшего автобуса.

– Здесь я встретил 22 июня сорок первого года.

В салоне наступила звенящая тишина – такая, от которой испытываешь неловкость. Священные мгновенья поклонения памяти павших. Дальше мы долго ехали молча. К концу дня в моем сознании родились стихи, с которых я начал этот рассказ-очерк. Они навеяны эпизодом, о котором я только что поведал.

Спустя несколько месяцев, уже на Южном Урале, Вячеслав Богданов позвонил мне домой, спросил:

– Ты помнишь, как во время нашей поездки Дмитро Куровский встретился со своей фронтовой судьбой? Так вот я написал об этом стихотворение.

И он начал читать – с волнением, приглушенно:

От Смоленска до Брянска

Путь наш лег по весне.

По могиле по братской

Здесь на каждой версте.

Дышат дали устало,

Тает радушно снег…

На литых пьедесталах

Пушки – дулами вверх.

И бежит наш автобус

Дням обугленным вслед, –

В бесконечную пропасть

Жерлов пушек

И бед…

Далее поэт рисует картину того эпизода, как украинский поэт Дмитро Куровский попросил водителя остановить автобус и вышел, чтобы поклониться священной смоленской земле.

Два стихотворения – мое и Вячеслава Богданова – родились здесь, независимо друг от друга. Наши строки не могли не появиться, ведь у нас война отняла самое дорогое, что у нас было – наших отцов, наше безмятежное детство.

* * *

Стихи появились, а до встречи с могилой отца было еще очень-очень далеко. В 1990 году я узнал о существовании Центрального архива Советской Армии, который расположен в подмосковном городе Подольске. Нашел его адрес и написал письмо с просьбой сообщить мне точное место захоронения моего отца. Для того, чтобы избежать ошибки, я вложил в конверт и саму похоронку – самое святое, что у меня оставалось в память об отце. Это сейчас я догадался бы снять ксерокопию и отправить в Подольск ее, а в девяностом году о существовании ксероксов даже не догадывался. Долго ждал ответа. Месяца через три он пришел. Архив сообщал, что копия ответа заявителю, то есть мне, направлена и военному комиссару Калужской области. А еще через пару месяцев Калужский военный комиссар уведомил о том, что братская могила, в которой захоронен мой отец, расположена в деревне Чернышено Козельского района и что военкому Козельска дано указание внести фамилию моего отца в списки погибших, выгравированных на памятнике.

И еще пятнадцать лет потребовалось для того, чтобы я собрался в дорогу. Причин на это немало. Среди них такие, как смерть и похороны дорогих для нашей семьи людей: тещи Татьяны Николаевны, моей мамы Екатерины Семеновны. А в августе девяносто первого произошел развал Советского Союза, распустили Компартию, в которую я только что вступил, затем – обвал цен, крушение экономики. Все, чем я жил, на что надеялся, рушилось на моих глазах.

Слава Богу, все это позади. От своего друга и однокурсника по учебе на журфаке Георгия Боровлева узнал, что он дважды побывал на могиле своего отца. Я ему по-хорошему позавидовал. А осенью 2004-го коллега-журналист Валентина Михайловна Новикова, которая в годы войны сама осталась без отца, а в 2000 году создала и возглавила общественную организацию «Память сердца. Дети погибших защитников Отечества», предложила мне написать заявление, чтобы администрация области помогла приобрести билеты на поездку. Прошло немало времени, думал, забыли обо мне. Но в марте 2005-го мужской голос в телефонной трубке (это был Виктор Александрович Гладышев, помощник Новиковой по общественным делам) напомнил об этой поездке:

– Вы не передумали ехать на могилу отца?

– Нет, конечно, – ответил я.

Перед Первомайскими праздниками билеты на поезд были у меня в руках. Теперь я полностью жил ожиданием предстоящей поездки. 2 мая, не дожидаясь родительского дня, мы с женой съездили на могилы наших матерей: покрасили оградку, протерли памятники, возложили цветы. Я взял с маминой могилки три горсточки чистой влажной земли, положил ее в целлофановый пакет. Сказал, обращаясь к матери:

– Вот эту земельку, мама, отвезу на папину могилу и рассыплю ее там. Жаль, что ты никогда не узнаешь об этом!

Глаза матери с фотоснимка на мраморном памятнике смотрели на меня трогательно и пронизывающе. Мне показалось, они поняли все и благословили меня на поездку.

* * *

В майские дни 2005 года нас ехало в разные города и населенные пункты России 165 человек. В Санкт-Петербург, Ржев, Калугу и т.д. К братским могилам своих отцов. Наш 391-й поезд Челябинск-Москва, отошедший с конечного пункта вечером 5 мая, превратился в поезд детей погибших защитников. Мы быстро познакомились друг с другом и соседями по купе. Напротив меня расположился высокий рослый мужчина. «Махмут Юсупов», – представился он. Как и я, тоже добирался до станции Сухиничи Калужской области, чтобы побывать на могиле своего отца. Рядом с нами ехали двое братьев – Владимир и Василий. Оба из поселка Рощино Сосновского района. Они ехали в одну из мордовских деревушек, чтобы навестить своего отца Василия Тимофеевича.

– В нашей деревне до войны было всего 92 двора, забрали мужчин с каждого дома, с войны не вернулись 126 человек. Выходит, в каждой семье погибло более чем по одному человеку, – с грустью поведал старший из братьев Владимир. – Сейчас на всю деревню остались два фронтовика, один из них – наш батя. Он и матушка подняли на ноги и вырастили пятерых сыновей и четверых дочерей. Все живы и здоровы. Вот перед Днем Победы решили навестить отца. Правда, мама не дождалась нынешнего праздника…

Вот такая бесхитростная история одной из семей из глухой российской деревушки. И так, пожалуй, повсюду по России.

Из Москвы в небольшой городок Сухиничи поезд прибыл в полночь. Из нашего вагона вышли человек семь – все ехали на солдатские захоронения. Одна их женщин – Валентина Ивановна Баранова – приехала вместе с дочерью Натальей и шестилетним внуком своей сестры Виталиком. На станции нас никто не ждал, гостиница далеко в городе. Валентина Ивановна, больше беспокоясь за дочь и внука, обратилась к начальнику железнодорожного отделения милиции. Рослый, широкоплечий майор позвонил военному комиссару города. Тот ответил, что не в курсе дела и вряд ли сможет чем-то помочь приехавшим. Другая женщина ушла бы из милиции, обидевшись и покорившись судьбе – не такой оказалась Валентина Ивановна. Она настояла на том, чтобы майор разбудил уже спавшего главу города. Анатолий Дмитриевич Ковалёв оказался человеком не капризным, не выразил неудовольствия по поводу полуночного звонка. Распорядился доставить приехавших в городскую гостиницу и поселить в ней – бесплатно! – всех до одного. Вот такой человеческий подход проявил к нам глава Сухиничей. Да и Валентина Ивановна – женщина не промах, обладает настоящим уральским характером.

Водитель «Жигулей» Олег Гусаков, который вез нас до гостиницы, узнав, что мы разыскиваем солдатские могилы, вызвался помочь нам разыскать их. В шесть утра вместе со своим «Жигулёнком» он стоял у входа в нашу гостиницу. Было 8 мая. Утро выдалось моросливым, на небе, торопя одна другую, скапливались набухшие влагой облака.

– Это в Москве разгоняют тучи из самолетов, и они все устремились к нам, – пояснил он.

По пути рассказал, что во время войны на территории Калужской области шли ожесточенные бои, с нашей стороны здесь сражались бойцы и командиры 16-й армии Рокоссовского, существенную поддержку им оказывали партизаны. Командиром одного из партизанских отрядов был начальник милиции города Сухиничи Осипенко. После освобождения Калужской области он был награжден медалью «Партизану Отечественной войны I степени». Номер в удостоверении значился 000001. Такую цифру мы прочли на следующий день на гранитной плите, установленной в честь героев-земляков в сквере Славы. Выходит, первый партизан России, награжденный этой медалью, стал уроженец города Сухиничи.

Мы прибыли в небольшую деревушку Чернышено Сухиничского района. Подъехали к небольшому памятнику, установленному на братской могиле возле школы. Я трижды пробежал глазами фамилии, увековеченные на мраморных плитах, но фамилии своего отца не встретил.

– Как же так? Я сам звонил главе администрации, она заверила, что фамилия отца есть в списке погибших, – недоумевал я.

Попросил дежурных местного автохозяйства позвонить главе администрации. Смотрю: и фамилия незнакома, и телефон не совпадает. На всякий случай набрал номер – не ответил. «Тут что-то не то», – осенила догадка. А водитель, назвавшийся Владимиром, неожиданно вспомнил:

– Деревня Чернышено, по-моему, есть и в Козельском районе. Может, вам туда?

– А как быть с Махмутом? У него батя захоронен возле села Озёрно Ульяновского района.

– Это в пяти-шести километрах отсюда, через речку Жиздра. На «Жигулёнке» туда не проехать, дороги разбиты лесовозами.

Мой спутник Махмут загрустил.

– Я сейчас заведу «Уазик», попробуем добраться до братской могилы.

«Уазик» буквально полз по глубокой извилистой колее, мотор недовольно ревел и рычал, но все же уверенно вел машину к намеченной цели. На берегу небольшой речушки Жиздры, знаменитой по многим документальным и художественным фильмам о битве под Москвой, мы свернули налево, проехали по разбитой лесной дороге метров триста, чуть не сели на «брюхо» машины, но ловкость сельского водителя и везение, сопутствующее нам, помогли избежать неминуемой беды. Выйдя из машины, Володя долго искал захоронение, потом окликнул нас. То, что мы увидели, не порадовало нас. Захоронение было заброшено. Никакой ограды, люди давно не бывали здесь. Каменный обелиск, возведенный на скорую руку, почти разрушился. Небольшая цинковая пластина валялась рядом. Забыли наших солдатушек! Но винить в этом некого: соседнее село Озёрно располагалось по другую сторону Жиздры, здесь не было никакого моста, добраться до могилы практически невозможно.

 Сфотографировались у полуразвалившегося памятника. Пока я с Махмутом убирал мусор возле него, водитель отошел в сторону, видимо, не хотел мешать нам общаться с теми, кто лежит глубоко под землей. Вернулся с охапкой синеньких лесных цветов, аккуратно возложил к могилке. Что-то глубоко личное было в этом его поступке, наверняка кто-то и в его семье пострадал в той далекой войне.

Пока мы ездили к захоронению, расположенному на берегу Жиздры, наш водитель, расстеливший карту Калужской области на столе дежурки, обнаружил еще одно село Озёрно и тоже в Ульяновском районе. Только первое было на западной границе района, а второе располагалось на восточной, ближе к Тульской области.

– Вот жалко, дороги туда пока нет, делают ее, но еще не достроили, – сообщил Олег.

Отправились в другое Чернышено, что расположено в Козельском районе. Это километров за 80-100 от первого, в котором мы побывали ранним утром.

* * *

Приехав в Чернышено Козельского района, мы решили заехать к главе администрации позднее, спросили первую попавшуюся по дороге жительницу, как проехать до братской могилы, и направились к ней. Откровенно говоря, я и здесь не ожидал встретить фамилию отца на памятнике. Проехав до южной окраины деревушки, вышли из машины – дальше не проехать – и пешком направились к взгорью, на котором должна располагаться могила. Наконец, на самом крутосклоне увидели пять-семь берез, а под ними возвышался небольшой холмик, на котором установлен невысокий памятник: мальчик с девочкой в пионерской форме держат в руках солдатскую каску, пробитую вражеской пулей, эту каску они бережно возлагают на братскую могилу – таков нехитрый замысел скульптора. По форме и времени изготовления памятник относился к сороковым годам – никаких выкрутасов и вычурности, как бы выразились современные искусствоведы, образец примитивизма. Скорей всего, это не примитивизм, а боль и страдание нашего народа выразил безвестный калужский скульптор по горячим следам отгремевшей здесь войны.

У подножия памятника на черном стекле обозначены сотни фамилий покоившихся здесь солдат и командиров. Я с жадностью впился в этот список. Ищу фамилию отца, пробежал глазами слева направо, потом – наоборот – нигде фамилии «Белозёрцев» не было. Неужели и на этот раз неудача? Неужели никто не исполнил распоряжение Калужского военкома? Мне стало не по себе. И вдруг водитель обрадованно сообщил:

– Вон сверху фамилия вашего отца!

Смотрю на светлую металлическую пластину, установленную значительно позднее, чем сам памятник и его подножие с именами погибших. Среди двух десятков дополнительно внесенных имен и фамилия «Белозёрцев». Но странно: все другие фамилии с инициалами, а рядом с фамилией моего папы ни имени, ни инициалов. Видимо, места не хватило.

– Вот, папа, мы и встретились! Через шестьдесят три года, – произнес я вслух. – Я привез тебе с Урала веночек, цветы и земельку с могилы нашей мамы. Она так страдала по тебе, так ждала. Очень хотела побывать на твоей могиле, да не довелось. Теперь я за нее, за брата и сестру свою – один на твоей братской могиле. Прими от всех нас земельку. Вместе с их горючими слезами, страданиями, болью…

По правую сторону памятника полыхали ярким огоньком крохотные живые цветы, они только-только пробились из-под земли, набираясь живительных соков и земных сил. Вокруг цветов я посыпал черные сырые, словно от слез, комочки уральской земли с могилы мамы. Черная грусть веяла от них. Слезы матери, выплаканные за десятки лет нашего безотцовства и невыплаканные, оставшиеся в глазах этой маленькой, сухонькой, но сильной, как все русские женщины, перемешались со слезами всех, кто когда-либо приходил на эту братскую могилу. А сколько людей здесь побывало за шестьдесят с лишним лет! Сколько слез и страданий хранит эта священная калужская земля, по которой огненными грозами прокатилась страшная война.

К нам подошла та самая женщина, которая показала дорогу сюда. Назвалась по имени-отчеству. В годы войны ей было три-четыре годика, но до сих пор помнит, какие жестокие шли бои.

– Здесь все перемешалось: земля и небо, вода и деревья, Здесь все горело, в живых вряд ли кто остался… Вон там, в долине, стоял фронтовой госпиталь. Так оттуда каждый день возили в Чернышено умерших солдат, а здесь, в братской могиле, хоронили их. Сколько здесь лежит их, никто не знает. Сотни, а может, тысячи!..

Я предложил помянуть моего отца, налил пол-кружки уральской водки. Женщина безобидно отказалась:

– Не, я не пью… Если есть конфетка, возьму с благодарностью…

Конфетки у меня не оказалось, женщина не отказалась и от предложенного вареного яйца. Таков русский обычай – помянуть погибших.

Вслед за этой женщиной на могиле появилась другая – невысокая сухощавая. Представилась: глава местной администрации Татьяна Александровна Аленушкина. Мы по телефону уже были знакомы с ней.

– Ну, чего ж вы не заехали ко мне домой? – упрекнула она меня. – Мы вас так ждали. Я с утра названивала на станцию в Козельске: не вышел ли кто с электрички, не спрашивал ли к нам дорогу?

– Извините, Татьяна Александровна, так получилось. Нам предложил свои услуги довезти водитель из Сухиничей. Я подумал, так будет удобнее для нас, да и вас не хотелось обременять…

Прошли в соседнее здание, в котором располагалась почта. Татьяна Александровна позвонила в школу, сообщила, что гость, которого ждали, приехал, в одиннадцать, как и договаривались, торжественное возложение венка.

Пока ребята собирались в школе, я вручил Татьяне Александровне привезенный сувенир – златоустовскую гравюру, на которой изображена горная уральская тайга. Затем подписал свои книги: «Свет материнских глаз» с рассказами об отце и матери, сборник стихов «Энергия добра» и самую последнюю «Священного призвания стихия» о творчестве уральских поэтов-фронтовиков. Попросил передать их в школьную библиотеку, пусть чернышенские ребятишки знают, что мы, сыны погибших воинов, свято бережем память о них.

От Аленушкиной я узнал, что в Чернышено примерно 350 дворов, 80 школьников. Для них открыта неполная средняя школа. В ней трудятся четырнадцать человек – учителя, библиотекарь, уборщица.

В одиннадцать от школы в сторону братской могилы направились десятка полтора школьников. Они, выстроившись в колонну по двое, шли по крутому склону, сверху вниз. Шли медленно, не торопясь. В метрах пяти от могилы остановились, выстроились в одну шеренгу.

Ребята в стихах произносили слова о верности идеалам и заветам тех, кто лежит в этой братской могиле. Затем преподаватель, которая вела это торжественное мероприятие, обратилась ко мне. Слышу как сквозь сон:

– К нам приехал Анатолий Константинович Белозерцев. Его отец погиб на нашей калужской земле и похоронен в этой братской могиле. Мы просим выступить его.

В горле словно застрял ком, но выступать все равно надо. Говорю ребятам о том, что побывать на братской могиле отца я стремился всю сознательную жизнь, память об отце всегда жила во мне, став журналистом и литератором, большую часть своего творчества посвятил поколению наших отцов и матерей. И сюда приехал со своими книгами, которые оставляю для чернышенцев. «Хочу, – сказал им, – чтобы вы, дорогие ребята, были достойны светлой памяти защитников нашего Отечества».

А потом хотел прочесть стихи, с которых начал этот рассказ, да не смог – такое было волнение.

Выступил председатель местного колхоза. Он был в комуфляжной форме, довольно молодой. Говорил, что думал и хотел сказать ребятам, как отец.

Снова заморосил дождь, ребятишки раскрыли над головой легкие зонтики. Учителя предложили пройти в Дом культуры и там продолжить подготовленную программу.

В Доме культуры лавки стояли на сцене. Мальчишки, что постарше, проворно расставили их рядами в пустом зале. Сельчане удобно расположились на них. Со сцены из динамика зазвучала мелодия военных лет, затем ребята нестройными голосами принялись исполнять литературно-художественную композицию, посвященную 60-летию Великой Победы. Около получаса продолжался концерт. Мальчишки и девчонки декламировали стихи, исполняли песни военной поры, танцевали. Трогательно было смотреть на восьми-десятилетних мальчиков и девочек, одетых в солдатскую форму и танцующих «Смуглянку». Своими неловкими ребячьими движениями они имитировали жесты и мимику взрослых: улыбку, грусть, легкие воздушные движения. А со сцены легкими ручейками неслись и неслись звуки военных маршей, берущих за душу мелодий.

Хорошо, что догадался взять с собой диктофон и фотоаппарат. Записал выступление ребят на аудикассету, сфотографировал выступление ребят на память. Выслал снимки в Чернышено. Пусть школьники изготовят фотоальбом, который будет хранить память о мае 2005 года.

* * *

9 Мая с Махмутом Юсуповым мы встретили в Сухиничах. Ни до, ни после этого дня я не видел такого всенародного волнующего праздника. Начиная с девяти утра на площади, что напротив администрации, стали собираться взрослые с ребятишками, школьники, военные, милиция.

Не стану описывать все праздничные мероприятия этого дня. Расскажу лишь о нескольких эпизодах, которые остро врезались в мою память.

В 10 часов на специально сооруженную в честь праздника трибуну взошли главы города и района, военный комиссар, ветераны Великой Отечественной. Один из них, совсем старенький, согнувшись, чуть-чуть выдвинулся вперед, еле стоял на ногах. Я все боялся за него: как бы не случилось с ним плохо! Первыми мимо трибуны прошли оркестранты с духовыми инструментами – это студенты музыкального училища. В основном старшеклассники – рослые, в новеньких костюмах. За музыкантами на мотоциклах с колясками проехали воспитанники школы ДОСААФ. К рамам мотоциклов прикреплены огромные красные полотнища. Они реяли и развевались на свежем майском ветру, от них веяло грозами военных пожарищ, разрывами бомб и снарядов. А затем огромной людской рекой началось движение колонн – шли учителя и учащиеся школ, служащие военкомата, сотрудники горотдела милиции, представители городских учреждений и организаций. Колонны шли по центру проспекта Ленина, а по обеим сторонам его, через каждые три-четыре шага, стояли школьники с букетиками алых тюльпанов или гвоздик. Почетный караул!

Мы с Махмутом встали в одну из колонн и вместе с сухиничанами пошли в направлении сквера Славы. Рядом с нами шла молодая мама с девочкой. Она была лет двух-трех, такая милая и забавная, с красивыми разноцветными бантиками на голове. Она вертела своей крохотной головкой – ее забавляло все: и толпы горожан, и музыка, льющаяся над ее головой, мальчишки и девчонки, выстроившиеся вдоль тротуаров.

В сквере Славы, перед памятником воинам, погибшим в годы минувшей войны, состоялся митинг, посвященный юбилею Победы. На нем выступил глава города Сухиничи Анатолий Дмитриевич Ковалёв – тот самый, который в ночь нашего приезда распорядился поселить нас в городской гостинице. Высокий, рослый – косая сажень в плечах – глава говорил искренне, от души и взволнованно. Он сказал, что нынешний праздник поистине всенародный, что прошлая война так или иначе задела своим огненным крылом каждый дом, каждую семью. Если хотите, этот праздник объединяет всех нас. Я записал его выступление на пленку, подумал: хорошо, если б другие руководители выступали так же искренне и вдохновенно!

Запомнилось и выступление ветерана-фронтовика. Его речь отличалась содержательностью и интересными деталями.

– 22 июня, когда началась Великая Отечественная, я служил в действующей армии, – начал свое выступление ветеран. – Ближе к полудню нас выстроили, командир дивизии приготовился зачитывать приказ Министра Обороны о начале войны и боевых действий по отпору агрессии немецко-фашистских захватчиков. Командир взял в руки приказ, а руки его заходили ходуном. Чтобы погасить волнение, он решил закурить. Вытащил из кармана пачку папирос «Триумф» – выпускались тогда такие, вспыхнула зажигалка, но прикуривать не стал, передумал. «Вот закончится война, одержим победу над захватчиками – тогда и закурим все вместе!» Голос его окреп, и он начал читать первый военный приказ… Четыре страшных года сражались мы. Потеряли в этой войне многих фронтовых друзей, в том числе и нашего комдива. Запомнилось многое из тех четырех лет, но особенно врезалось в память утро 9 мая сорок пятого. Мы спали. Вдруг слышим: предутреннее небо распороли автоматные и пулеметные очереди, гром пушек. «Неужели снова прорвались где-то немцы?» – пронеслось в голове. А потом слышим: Ура-а-а! По-бе-да-а-а!» Даже не верилось. Мы выскочили из помещения, в котором отдыхали, и тоже принялись салютовать. А ближе к полудню нашу часть выстроил комдив, уже другой полковник, и объявил о капитуляции немецко-фашистской Германии. После этого он вытащил из секретной папки коробку папирос «Триумф», которую положил туда его предшественник, раскрыл коробку и объявил: «Закуривайте, ребята! Мы дождались этого часа»…

Скажу откровенно, такой потрясающий эпизод достоин воплощения хоть на экране, хоть в любом художественном произведении.

Над братскими могилами сухиничских героев прогремел оружейный салют. Воины 2005 года отдавали воинские почести трижды Героям Советского Союза Николаю Васильевичу Лянцеву, Александру Федоровичу Гоглову, Николаю Николаевичу Григорьеву; Героям Советского Союза Николаю Николаевичу Тявкину, Георгию Семеновичу Сидорову, Александру Андриановичу Романкову, Ивану Алексеевичу Кормилкину, Василию Никитовичу Иванцову, Валерию Сергеевичу Знаменскому, Григорию Афонасьевичу Долгову, кавалеру медали «Партизану Отечественной войны I степени» Ефиму Ильичу Осипенко – уроженцам Сухиничского района, мужественно и отважно защищавшим нашу землю.

А вечером на площади перед зданием администрации состоялся многочасовой концерт. Артисты – и калужане, и жители города. Народу собралось не меньше, чем утром. Опять увидел ту самую молодую маму и ее крошку-девочку. Несмотря на то, что минул целый день, полный эмоций и впечатлений, она по-прежнему была восторженна и жизнерадостна. С интересом слушала песни, исполнявшиеся горожанами, танцевала вместе с каким-то дядей, который подхватил детвору и организовал дружный хоровод. Запомнит ли она этот праздник, когда подрастет, станет девушкой, а потом и мамой? Как хотелось бы, чтобы запомнила! Ведь это самый священный для всех нас день.

Никогда не забуду выступление 14-15-летнего мальчика. После выступления взрослых, исполнявших популярные песни времен Великой Отечественной войны, он запел песню «Березовые сны». Возможно, кто-то хорошо знает ее, но я ни разу не слышал прежде. Слушал подростка, опрятно одетого в серенький костюм, душой и сердцем воспринимал каждое слово, исполненное им. Он пел о том, какие сны снятся нашим погибшим воинам. Они лежат под русскими красавицами-березами, и, естественно, им снятся и распустившиеся в мае березы, и девушки, которые ждут не вернувшихся с войны солдат. Песня затрагивала самые глубокие душевные струны. Когда он закончил петь, спустился с дощатого постамента и подошел к своим родным. Сначала мама, а потом, видимо, ее сестра или подруга обняли парнишку и, не сдерживая слез, крепко-крепко поцеловали.

Наш поезд отправлялся из Сухиничей в Москву в 3 утра. Оставалось пару часов на отдых. Я прилег, сомкнул глаза. Но в открытую форточку неслись стройные красивые голоса девчат. Без баяна, без гитары они пели «Катюшу», «Синий платочек», «День Победы». Пели просто и очень душевно. Подумалось: нет, Россия наша не погибла, в глубинках ее еще сохранились и чистота, и красота, и главное – душа. Ведь песня – душа народная. Хорошо, если б тот парнишка, который исполнял на концерте «Березовые сны», и эти так слаженно поющие девчата остались такими, какими они были в этот вечер, на всю свою жизнь! Тогда за судьбу нашей России можно быть спокойным.

* * *

На этом можно было бы закончить рассказ об этой поездке, но в поезде на обратном пути мне встретились мои попутчики – дети погибших защитников нашего Отечества. Валентина Ивановна Баранова из Усть-Катава со слезами на глазах поведала, как она вместе с дочерью и внуком сестры разыскивала могилу своего отца. Искала под деревней Высота, как написано в документах, но такой не оказалось. Добрые люди помогли, вспомнили о селе Высокое: «Там очень много полегло наших!» И вот под этим селом Валентина Ивановна нашла и могилу своего отца Бахарева Ивана Петровича, и могилу своего двоюродного дяди Бахарева Ивана Прокопьевича (двоюродные братья, они вместе ушли на фронт, вместе и погибли на Калужской земле). При них происходило перезахоронение останков четырнадцати бойцов и командиров, которых отыскали следопыты из Удмуртии. Местные жители рассказали о зверствах немцев: они сбрасывали тела наших убитых и раненых солдат в колодцы и закапывали в них. Фашисты сгоняли в селе женщин и детей и шли в атаку на красноармейцев, прикрываясь живым щитом. Наши, стиснув зубы, были вынуждены стрелять по озверевшему врагу, иначе просто не одолели бы его. 6 тысяч павших захоронено только под селом Высокое.

И еще об одном варварстве поведала Валентина Ивановна – уже нынешних вандалов. Мужчина, приехавший на могилу своего отца в четвертый раз, обнаружил: какие-то подонки сорвали с памятника все металлические пластины с надписями захороненных бойцов, видимо, сдали, чтобы купить несколько флаконов можжевельника. «Будьте прокляты, кто это сделал! Чтобы руки у вас отсохли!..» Мужчина не удержался от слез.

Мой сосед по купе Александр Федорович Вахрушев из Пласта, все время молчавший, перед самым Челябинском вдруг разговорился. Оказалось, он тоже ездил на могилу своего отца, нашел ее недалеко от Ржева. Ему рассказали, что в этой могиле захоронено 70 тысяч наших защитников. 70 тысяч – подумать только. А таких захоронений на Ржевской земле – 42! «Не война, а мясорубка!», – с болью в сердце заметил мой спутник.

И снова встретились мне братья Владимир и Василий из поселка Рощино, которые ездили наведать своего отца-фронтовика Василия Тимофеевича. Они были счастливы тем, что встретились, поздравили батю.

– Отец совсем не пьет. Чтобы отметить 9 Мая, мы вышли в огород сажать картошку и там отметили День Победы, – поделились со мной парни. Взрослые, а отца слушаются. Хорошие ребята, настоящие!

Поезд прибывал к перрону Челябинского вокзала. Было уже 12 мая. Заливистый женский голос в динамике многократно повторял: «Я тебя ненавижу! Я тебя ненавижу! Я тебя ненавижу!». Говорят, писк моды. А мне стало горько и больно на душе: неужели закончились дни всенародной Любви друг к другу, Скорби и светлой Памяти по погибшим? Неужели опять кругом будет звенеть, визжать и кричать лишь бездушное и бездумное?

Днем в Челябинской писательской организации состоялась встреча с фронтовиками. Душевная, теплая встреча получилась. Сам собой возник глубокий и откровенный разговор об истоках патриотизма, почему не более сильный и коварный враг, а мы победили в той далекой войне. С тревогой говорили о судьбе нынешней России и сегодняшнего поколения молодежи.

После встречи по пути я увез ветеранов на такси домой. Все еще находился под впечатлением поездки на братскую могилу отца и встречи с писателями-фронтовиками. И вдруг слышу из радиоприемника совсем-совсем похабное: «Ты меня за…бала… Ты меня… Ты меня…». Я не выдержал и пристыдил таксиста, годившегося мне в сыновья:

– Неужели эта пошлятина доставляет тебе удовольствие?

Таксист ничего не произнес в ответ, лишь выключил радиоприемник и сосредоточенно смотрел на вечернюю дорогу, по которой разливался лунный свет. До самого моего дома мы ехали молча, каждый думая о своем.

Возможно, таксист – современный крутой парень – досадовал от того, какой, мол, капризный клиент достался ему. А я размышлял о сокровенном. Как хотелось бы, чтобы нынешние парни и девчата как можно чаще вспоминали и пели такие песни, как «Березовые сны», «Катюшу», «День Победы». И не только в праздник 9 Мая, но и в обыкновенные будни. Тогда мы все станем чище, проще, не будем зверем смотреть друг на друга, а будем ценить и уважать. Тогда у нас настанет совсем другая жизнь!

Челябинск,

Май 2005 г.