Сергей ЛУЦЕНКО. О Петре и о Февронии

Поэма

 

 

*   *   *

 

В час, когда заря бездоннее,

В золотой вечерний час

О Петре и о Февронии

Начинаю тихий сказ.

 

Если вспыхнет слово лонное

В православной стороне, –

Их вниманье благосклонное

Пусть наградой будет мне…

 

 

I

 

*   *   *

 

То во городе во Муроме

Было в давние года:

Над владениями хмурыми

Змей кружился без стыда.

 

Он прельстился не хоромами,

Не пирами, не казной,

Ни боярами суровыми,

А княгиней молодой.

 

Вот и бают красны девицы,

Лишь сойдутся вечерком:

«Ох, неладно ныне деется,

 Князь и тут, и там, – кругом…».

 

Поцелуи ловит страстные

Распроклятый враг лихой,

Затуманив очи ясные

Тайной силой колдовской.

 

Насылает Змея-ворога

Погубитель, не дремля,

Чтобы сгинула от морока

Благоверная земля.

 

*   *   *

 

И случилось чудо чудное,

Как по-писаному вдруг:

Слово вымолвилось трудное,

Разорвав змеиный круг;

 

И княгиня пала бедная

В ноги к мужу своему –

И заря взошла победная,

Заиграла в терему,

 

Расплясалась свет-рубинами,

Расплескалась в серебре…

Зревшее ночами длинными

Совершилось на заре:

 

Мужний гнев, тяжёлый, праведный,

На обидчика-врага

И той клятвы голос памятный,

Что пронёсся сквозь века…

 

Звон в церквах и песнопения –

Чёрная распалась тишь.

Павел, князь, отбрось сомнения,

Божьей силой победишь!

 

*   *   *

 

И у Павла дума брезжится

Смертный выпытать удел…

День, другой – и вновь потешиться

Змей в покои прилетел;

 

И ему княгиня вкрадчиво

Говорит, как учит князь:

«Милый, взор не отворачивай,

Мне поведай не таясь! –

 

Повелитель мой единственный,

Я постичь хочу, любя:

О великий и таинственный,

Есть ли кто сильней тебя?..».

 

Помогла молитва светлая…

Змей склонился к ней, шепча:

«От плеча Петрова смерть моя,

От Агрикова меча[1]…».

 

И она смеётся радостно!

И бросается к ней Змей:

«Жарко быть со мной и сладостно,

Вечно будешь ты моей!».

 

 

II

 

*   *   *

 

Тоскует, мятется княгиня,

И князь возвещает: «Пора!».

И вот он к себе призывает

Любимого брата, Петра[2].

 

В очах его отсвет небесный

И нету лукавства в словах,

А больше всего он желает

Тихонько молиться в церквах.

 

И князь говорит без утайки

О чёрной, о лютой судьбе;

И плачет он, брата целуя:

«Спасение наше – в тебе…».

 

И Пётр отвечает приветно:

«Не надо печалиться, брат! –

Для Бога и счастья людского

На битву отправиться рад. –

 

Помолимся, брат мой страдалец!

Где меч, я не знаю сейчас.

В одно только твёрдо я верю:

Господь не забудет о нас».

 

*   *   *

 

Пётр молится в церкви безлюдной,

Летит в небеса его речь…

И – отрок идёт к нему чудный:

«Мой князь! Показать тебе меч?» –

 

«Где он? Дай взгляну. Слава Богу!».

И видит: в стене алтаря,

В расщелине, меж кирпичами,

Меч светится, словно заря.

 

«Вот счастье-то, счастье какое!

Чудесный подарок небес!

Мой отрок, тебя одарю я…

Где отрок?». А отрок исчез.

 

И падает Пётр на колени,

Он полон молитвой святой;

И, к сердцу клинок прижимая,

По церкви шагает пустой.

 

А голос: «Очнись, неразумный!

Нельзя ни мгновенья терять.

Опомнись!». И в Муром он скачет,

И в сердце его – благодать.

 

*   *   *

 

А в Муроме мучит княгиню,

Лишь князь отойдет, чародей…

«Теперь не обманешь, проклятый!

Я знаю, где брат, а где Змей!» –

 

Пётр входит в покои без страха

И меч обнажает пред ним,

И княжеский терем высокий

Окутали пламя и дым!

 

Вот бьются три дня и три ночи,

От жара не портится меч,

В другую он руку ложится

И вновь принимается сечь…

 

В той битве упорной и грозной

Пётр Змея сумел побороть,

Но, кровью обрызгана чёрной,

Покрылася струпьями плоть.

 

Молились, целителей звали

И с ближней, и с дальней земли,

Но вскоре по юному телу

Ужасные язвы пошли.

 

 

III

 

*   *   *

 

Тогда, прознав про чудеса,

В Рязань с дружиной едет князь.

И – слёг… И дальше сквозь леса

Посланник скачет, торопясь.

 

В избушку входит он[3] – и вот,

Не может отвести очей:

Чудесный холст девица ткёт

И заяц скачет перед ней.

 

И поражён её красой,

Склонился отрок до земли:

«Князь умирает молодой,

Петра от хвори исцели».

 

Она загадки говорит:

«Сижу в дому глухом, слепом;

Взаймы рыдают мать с отцом,

А брат чрез ноги в навье зрит...[4]

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Коль правда велика беда

И коль добросердечен он, –

Ты приведи Петра сюда,

И будет князь твой исцелён».

 

*   *   *

 

И в Ласково въёзжает князь

И посылает вновь слугу;

И девушка даёт наказ:

«Лишь мужа вылечить смогу.

 

Не к золоту душа моя

Лежит – к чему мне этот груз!

Лишь на любовь согласна я…».

И обещает Пётр: «Женюсь».

 

Но молвит, выслушав гонца:

«Пусть только из пучочка льна,

Коль так мудра, за два часа

Одежу справит мне она».

 

Она – слуге: «Поспею в срок.

Но, прежде чем пуститься в путь,

Достань-ка с грядки[5] чурбачок,

Князь ткацкий стан содеет пусть».

 

В закваску дунула слегка…

И поняв, что решён вопрос,

Вернулся княжеский слуга

И снадобье с собой принёс.

 

*   *   *

 

Передаёт: «Помажься весь,

Но струп один не тронь сейчас».

И возыграла в князе спесь:

«К чему мне нищенки наказ!»

 

Болезнь утихла с той поры.

Пётр скачет в Муром, полон сил.

Он шлёт богатые дары,

А обещанье – позабыл.

 

И снова пал он в боль и тьму,

И покаянья полон он:

«Ну что ж, как видно, самому

Идти придётся на поклон»…

 

И вот – решается он сам

В жилище скромное войти…

Не верит Пётр своим глазам

И молвит: «Милая, прости!..».

 

Она кладёт веретено

И отвечает не сердясь:

«Согласна быть твоей женой» –

И исцелился тут же князь.

 

 

IV

 

*   *   *

 

И сочетались – Бог направил,

И жили праведно в миру.

А тут – скончался вскоре Павел

И княжить довелось Петру.

 

Забыв о море и пожаре,

Безмерно любит их народ,

Но ненавидят все бояре

Февронью за незнатный род:

 

Она-де собирает крошки! –

И Пётр проверить хочет сам;

И видит: на её ладошке

Лежит душистый фимиам.

 

«Уйди! Тебе не будет счастья!» –

Опять враги стоят стеной. –

«Одно лишь только обещайте –

Что Пётр останется со мной».

 

Не против Пётр. Бояре рады:

Открыты к власти все пути…

Но в мире выше нет награды

Чем с милым об руку идти.

 

*   *   *

 

С такой любовью жить не больно

И вера в Господа крепка.

Идут суда, под ними вольно

Переливается Ока.

 

И зрит Февронья: долго, страстно

Дружинник смотрит молодой…

«Черпни воды, – сказала властно, –

И с этой стороны, и с той;

 

Теперь испей. Всё та ж водица?

Знай: чтобы не было вины,

Желать чужую не годится, –

Все жёны плотию равны…».

 

И опустил дружинник очи,

Любви и мудрости дивясь…

На мир сошло дыханье ночи,

И повелел причалить князь.

 

Трапезничают на приволье…

И молвила Февронья тут:

«Сегодня срубленные колья

Наутро, знаю, процветут…».

 

*   *   *

 

И совершилось неотменно:

Лишь колья процвели с утра,

Пришли посланники смиренно

Просить на княженье Петра;

 

Поведали о Божьей каре:

Что в горести народ поник

И что мятежные бояре

Друг друга истребили вмиг…

 

…И – в путь пустились в то же утро,

И в Муром прибыли они,

И княжили светло и мудро

Во все отпущенные дни:

 

Жалели нищих и увечных,

Спасали тех, кто брёл во мгле…

Ради богатств небесных, вечных

Они дышали на земле;

 

В благоговении глубоком

Служили, Господа моля.

И процвела под Божьим оком

Благословенная земля…

 

 

V

 

*   *   *

 

А когда дохнуло смертной стынью,

Приняли монашество они:

Пётр – Давид, Февронья – Евфросинья

Завершали в иночестве дни[6];

 

И молили Бога, чтоб кончина

К ним пришла в один и тот же миг,

И в гробнице каменной единой

Завещали упокоить их…

 

И отходит Пётр; и вот, к Февронье,

Дивный вышивающей покров,

Весть он шлёт: «Уйду из мира ноне…».

А она: «Воздýх[7] мой не готов».

 

И другую весть он шлёт: «Не долго

Ждать могу, любимая, сестра!».

И снуёт, торопится иголка,

И Февронья шепчет: «Не пора…».

 

В третий шлёт: «Ждать не могу ни мало!».

И, воздух не довершив чуть-чуть,

На иголку нитку намотала

И сказала: «Я готова в путь».

 

*   *   *

 

И решили разлучить любимых

Люди неразумные опять:

Дескать, можно ль облачённым в схиму

Нераздельно в гробе почивать?!

 

В гроб другой Февронью положили

От Петра любимого вдали,

А наутро – слава Божьей силе! –

В каменной гробнице их нашли.

 

И Февронью унесли. И снова

В церкви Богородицы[8] Петра

Обрекли, своё нарушив слово,

Оставаться в гробе до утра…

 

Солнышка лучи весь мир согрели;

Третье утро было; и опять

В каменной гробнице их узрели,

Где они хотели почивать.

 

И остались на века – едины,

Даже смерть бессильна против них…

Муром, град Господний, град старинный,

Русь Святая! Чти их – каждый миг!

 

*   *   *

 

Радуйтесь, Давид и Евфросинья,

Радуйтесь сиянью Божьих глаз;

Радуйтесь, что из небесной сини

Вы на землю смотрите сейчас;

 

Радуйтесь, что горячо любили,

И что претерпев так много мук,

Вы не изменили Божьей силе

И не разделили душ и рук;

 

Радуйтесь, что радовали многих,

Радуйтесь,  что столько лет подряд

Миловали нищих и убогих

И народ был вашей власти рад;

 

Радуйтесь, что силой благодатной

Мир наш исцеляете, храня…

Помолитесь Господу отрадно,

Милые святые, за меня!

 

И простите, вас прошу несмело,

Что порой темны мои пути,

Что хвалы пою вам неумело…

Основное, верю, – впереди…

 

2014, 2020.

 

 

Примечания

 

 

[1] Агриков меч – меч-кладенец сказочного богатыря Агрика, символ духовной силы.

[2] Существует мнение, что под вымышленными именами Павла и Петра подразумевались реально жившие князья. Некоторые учёные предполагают, что ими могли быть братья Владимир и Давид, правившие в Муроме с 1175 года. После кончины старшего брата Владимира в 1203 году, княжить стал Давид (умер в 1228 году).

[3] Феврония жила в селе Ласково, примерно в 25 верстах севернее Рязани.

[4] В древнерусской «Повести от житиа святых новых чюдотворець Муромских, благовернаго и преподобнаго и достохвалнаго князя Петра, нареченнаго в иноческом чину Давида, и супруги его благоверныя и преподобныя и достохвалныя княгини Февронии, нареченныя в иноческом чину Еуфросинии», приписываемой перу выдающегося писателя и публициста ХVI века, богослова, соборного священника Ермолая-Еразма, Феврония, испытывая мудрость, загадывает дружиннику загадки и вскоре даёт разгадки: пёс – уши дома; ребёнок – очи дома; отец и мать оплакивают покойника и ждут свой черёд быть оплакиваемыми; брат – древолаз-бортник, и через ноги смотрит на землю, чтобы не сорваться и не умереть (навь, навье – царство мёртвых).

[5] Грядка – «две жерди в черной избе, над челом печи, для сушки дров, лучины и пр.» (Даль).

[6] Есть версия, что Давид и Евфросинья – мирские имена князей, которые приняли монашество как Петр и Феврония – ведь чтут именно Петра и Февронию. Но мы придерживаемся звучания, привычного нашему восприятию.  К тому же многие люди на Руси, а князья в особенности, имели порой по нескольку имён.

[7] Воздух – покрывало для церковных сосудов.

[8] Собор Рождества Богородицы, главный муромский храм, располагался внутри кремля, на Воеводской горе. Февронию же пытались похоронить в загородной церкви Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня.

 

Илл.: Художник: Алия Нуракишева (фрагмент картины)

 

Project: 
Год выпуска: 
2022
Выпуск: 
7