Татьяна НИКОЛЬСКАЯ. Соната для двух Елизавет

Среди жанров современной литературы историческая проза (включая театральную и кинодраматургию) занимает странное положение. С одной стороны, история, как и прежде, не обижена вниманием читателей, зрителей, с другой – нельзя не заметить очевидную деградацию жанра, когда реальные исторические события и процессы толкуются с позиции т.н. «light history», превращаясь в сугубо развлекательное, а порой и вульгарное действо. В лучшем случае читателям и зрителям предлагается более или менее удачное фэнтези, в худшем – пошлая «клубничка». Это особенно заметно в современном российском кино, где царствуют либо голая коммерция, наспех «сляпанные» дешёвые поделки, либо утверждение на исторических сюжетах «себя любимого» ради получения приза на каком-нибудь фестивале «арт-хауса». Надо отдать должное зрителям – они сохраняют классические представления об историческом жанре и решительно отвергают сомнительные «шедевры» вроде провалившейся в кинопрокате «Матильды».

Драматические, трагические, героические страницы русской истории по прежнему вдохновляют писателей (другое дело, что лучшие книги на эту тему редко доходят до массового читателя)^[1]. А когда автор обращается к историческому сюжету, его произведение так или иначе становится художественным исследованием, новым толкованием событий, взглядом потомка на «дела давно минувших дней».

Примерно с такими мыслями я приступила к чтению пьесы Цецена Балакаева «Две Елизаветы, или Соната ля минор», недавно изданной отдельной книгой (Спб.: «SUPER», 2021). Честно говоря, название поначалу напомнило о великой княгине Елизавете Фёдоровне, что после гибели супруга стала основательницей Марфо-Мариинской обители милосердия, а в 1918 г. приняла мученическую смерть вместе со своей келейницей Варварой (Яковлевой). Но, хотя в пьесе часть действия происходит в монастыре, героями здесь являются другие люди, жившие в иное время, точнее – в эпоху дворцовых переворотов. В этот драматический период русской истории, в течение 1725–1801 гг., на российском престоле сменились восемь императоров, трое из которых были убиты – либо в результате заговора (Павел I), либо после отстранения от власти (Иоанн Антонович, Пётр III). А последней попыткой дворцового переворота, свершённой представителями аристократической фронды, называют иногда восстание декабристов.

Царствование Екатерины II продолжалось более 30 лет, но императрица, пришедшая к власти путём свержения законного самодержца, не могла оставаться спокойной за себя, да и не имела такой возможности: сперва офицер В.Я. Мирович попытался освободить из Шлиссельбургской крепости бывшего императора Иоанна Антоновича, затем целая череда самозванцев принимала имя покойного Петра III, наконец, Российскую Империю потряс мощный Пугачёвский бунт. Не удивительно, что появление за границей молодой женщины, назвавшейся княжной Владимирской, дочерью императрицы Елизаветы Петровны, было воспринято с тревогой и неподдельным страхом.

Княжна Тараканова (под этим именем она вошла историю) не просто заявляла о своей принадлежности к роду Романовых, но называла себя законной наследницей российского престола. Политические игры закончились для неё трагически. В 1775 г. «княжна Владимирская» была похищена в Ливорно графом Алексеем Орловым, перевезена на корабле в С.-Петербург и заключена в Петропавловскую крепость, где через некоторое время скончалась. Проведённое расследование так и не выяснило её настоящего имени.

Судьба княжны Таракановой, в которой переплетены дворцовые тайны и международные интриги, любовь и предательство, вдохновляла многих литераторов. Самые известные произведения на эту тему – исторический очерк П.И. Мельникова (А. Печерского) «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская» и роман Г.П. Данилевского «Княжна Тараканова». Обращаясь к одним и тем же событиям, авторы высказывали разные версии. Так, Павел Мельников считал, что императрица Елизавета Петровна действительно имела дочь от тайного брака (одни полагали, что отцом был А.Г. Разумовский, другие – И.И. Шувалов). Девушка, родившаяся в период 1745–1753 гг., носила имя Августы, по некоторым сведениям, ещё при жизни матери была увезена в Италию, где прожила много лет «в полном довольстве». В 1785 г. по именному повелению Екатерины II Августу вернули в Россию. В Иоанновском монастыре в Москве она приняла монашеский постриг с именем Досифеи. Там она прожила в уединении более 20 лет и скончалась в 1808 или 1810 гг.^[2] Объявившаяся за границей «княжна Владимирская» не имела к Августе никакого отношения.

Иначе толковал события Григорий Данилевский. В своём романе он не даёт однозначного ответа, кем была его героиня – самозванкой или реальной дочерью Елизаветы Петровны. События разворачиваются на глазах случайного свидетеля и участника – русского моряка лейтенанта Павла Концова, и такое построение сюжета неизбежно оставляет недоговорённости. Герой романа (а вместе с ним, видимо, и автор) склонялся к мысли, что княжна, не будучи дочерью Елизаветы Петровны, обманывалась бессознательно, искренне поверив чужому внушению.

Но вернёмся к пьесе Ц.А. Балакаева «Две Елизаветы, или Соната ля минор». Её действие происходит в Неаполе, на Капри и в Москве в 1775 и 1785 годах. Среди персонажей есть немало исторических личностей – императрица Екатерина II, граф Алексей Орлов, граф Панин, обер-камергер Шувалов… Насколько можно судить, автор изучил разные источники и версии, но в своей позиции более близок к П.И. Мельникову, чем Г.П. Данилевскому. В действии участвуют две Елизаветы – Самозванка и реальная дочь Елизаветы Петровны. Собственно, и название – «Две Елизаветы» – позволяет предположить, что речь идёт о двух женщинах, чем-то связанных между собой или противостоящих друг другу (в данном случае, верно то и другое). Отчасти героини похожи между собой: обе примерно одного возраста, живут за пределами России, обе на краткое время увлеклись Алексеем Орловым… Их имена созвучны – Алина (Самозванка) и Августа (дочь русской императрицы). Но, хотя Самозванка выдаёт себя за принцессу, становясь по сути её двойником, на деле они – полные противоположности. Августа, зная о своём происхождении, не претендует на трон, не ищет успеха в обществе, хотя и окружена всеобщим вниманием. Девушка отдаёт себе отчёт, что тайна рождения не позволит ей спокойно жить на родине с родными и близкими, вступить в брак… Она мечтает вернуться в Россию, чтобы поселиться в Иоанновском монастыре, где когда-то бывала в детстве. Особенно её волнует монашеский подвиг старицы Досифеи Китаевской – знатной девицы, что в ночь перед свадьбой бежала из дому в поисках монастырского пристанища и подвизалась в Киево-Печерской лавре под именем монаха Досифея^[3].

Но, пребывая в карнавальной атмосфере Неаполя, Августа не может разом отринуть завораживающий её мир, подавить в себе жажду любви и земного счастья. Звуковым символом её надежд становится музыкальная пьеса, вокруг которой разворачивается действие и которая оказывает влияние на чувства и судьбы героев. В какой-то момент Августа увлекается графом Орловым, но быстро осознаёт свою ошибку и раскаивается в грехе. В конце пьесы мечта девушки исполняется: она возвращается в Россию и находит скромное счастье в Иоанновском монастыре.

Алина – развращённая авантюристка, завистливая и жестокая рабыня своих необузданных желаний. С княжной из романа Данилевского её роднит легкомыслие, самоуверенность, склонность к авантюрам. Ведь та нисколько не сомневалась, что Орлов ради её прелестей изменит присяге, пожертвует долгом, карьерой и безопасностью многочисленных родичей. А её планы расчленить Россию, оставив Екатерине северные земли и забрав себе южные, не просто легкомысленны, но и гибельны для страны. Княжна уверена, что в «век чудес» возможны любые возвышения и падения: ведь помог же Алексей Орлов взойти на трон Екатерине. И всё же героиня Данилевского отличается от Алины – по характеру она не цинична и, обманываясь сама, не обманывает никого из окружающих.

У Самозванки из пьесы «Две Елизаветы» трудно обнаружить какие-то симпатичные качества. На первый взгляд, для этой «женщины с ограниченной ответственностью» разговоры о царском происхождении – скорее способ обрести новых любовников, чем реальное выражение политических амбиций. Тем не менее, вокруг Самозванки группируются ненавистники России, заинтересованные в её ослаблении (думается, пьеса была бы интереснее, если б эта тема прозвучала яснее). А сама Алина мечтает не только о богатстве, роскоши, браке с Орловым и восшествии на престол, но и о жестокой мести своей сопернице – Августе. Да и Орлов для неё – не столько любимый человек, сколько орудие манипуляций (правда, тот оказывается ещё циничнее и «переигрывает» Самозванку).

В определённом смысле Алина представляет зло в чистом виде. Контрастное соединение в образе дочери Елизаветы сразу двух героинь, положительной и отрицательной, продолжает тему зловещего двойника из повести Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Но на этот раз поглощения светлого двойника тёмным не происходит, хотя Алина и пытается руками Орлова отравить Августу. Вернее, зло в лице Самозванки поглощается другим злом – коварным предательством Орлова, который заманил «княжну» на русский корабль, чтобы арестовать её там и доставить в Россию. В итоге торжество фальшивой Елизаветы оказывается фальшивым, а пышная «свадьба», которой любовался весь город, оборачивается блефом, пленом и гибелью.

Пьеса «Две Елизаветы, или Соната ля минор» довольно внушительна по объёму. Она состоит из пролога, трёх действий и эпилога, а многочисленные музыкальные «вставки» (музыка, песни, танцы) создают особую атмосферу. Драматические, а порой трагические события, глубинный смысл которых понятен немногим, жители Неаполя наблюдают со стороны как красочное зрелище на фоне прекрасных морских далей. Ещё одно своеобразное театральное представление (взятие потешной крепости) совершается и Москве. А в сценах, происходящих в Иоанно-Предтеченском монастыре, отражена двойственность реалий XVIII века: здесь не только звучат молитвы, исцеляются больные, но и беснуется посаженная в клетку Салтычиха.

И напоследок одно уточнение. В художественных произведениях на историческую тему авторский вымысел неизбежен, но он не должен противоречить реалиям того времени. А в пьесе никого не шокировало кощунственное «венчание» Орлова с Самозванкой. Екатерина II пропускает мимо ушей слова графа о том, что для «венчания» он переодел в священников двух матросов^[4]. Надо сказать, обманный «брак» Орлова с Самозванкой не является историческим фактом, а лишь версией. Но если уж в пьесе «свадьба» состоялась, должна прозвучать и какая-то реакция на неё. Ведь венчание на брак – это одно из семи церковных таинств, как в католичестве, так и в православии. Даже в наши дни пародийное «венчание» вызвало бы возмущение верующих, тем более в XVIII веке и тем более в Российской Империи, где кощунство и богохульство наказывались по закону. Поэтому сомнительно, что Орлов спокойно признался в государственном и церковном преступлении, а Екатерина II никак на это не отреагировала. Кстати, в романе Данилевского именно кощунственный обман Орлова особенно возмутил персонажей, включая императрицу.

Вряд ли и русские матросы отнеслись бы невозмутимо к кощунственному «театру» своего командира. Постоянная бесприютность, риск в любой момент погибнуть в морской пучине способствовали распространению в этой среде повышенной религиозности. По этой причине, как отмечал П.И. Мельников (А. Печерский), моряки нередко увлекались и необычными религиозными идеями (например, хлыстовством)^[5].

Вместе с тем, появление новой исторической драмы о событиях бурного и таинственного XVIII века, можно только приветствовать – тем более в год 350-летия со дня рождения первого российского императора Петра I. Правда, большой формат пьесы, увеличенный также за счёт музыкальных «вставок», разнообразие декораций, обилие действующих лиц и статистов делают затруднительной театральную постановку (если не внести существенных сокращений). Скорее, пьесу можно воспринимать, как сценарий «костюмного» исторического сериала, где все перечисленные «недостатки» лишь подчеркнут яркость действия. Или, как отметил в послесловии редактор книги, «это не только драма, но особой формы роман (можно было бы сказать и так: роман в диалогах и песнопениях!)»^[6].

Автор оставляет своих героев в 1785 году – 10 лет спустя после основных событий. Орлов переживает подобие угрызений совести: в летающей над Москвой зловеще каркающей вороне ему чудится тень погубленной им Самозванки. Досифея-Августа обрела покой в монастыре, но по-своему не может забыть прошлого. История «двух Елизавет» завершилась – и одновременно продолжает волновать потомков. Поэтому, думается, драма Цецена Балакаева не останется без внимания читателей и зрителей.

Илл.: Художник К.Д. Флавицкий. «Княжна Тараканова», 1864.

[1] Например, в 2015 г., будучи в городе Рязани, мы тщетно обошли книжные магазины, но нигде не обнаружили известного исторического романа рязанского писателя Алексея Хлуденёва «Князь Олег Рязанский». При этом полки были завалены сочинениями Акунина, Рубиной, Пелевина и других авторов, которые, судя по годам издания, долго лежали здесь невостребованными.