Надежда ЛЫСАНОВА. Мамин-Сибиряк в Челябинске
На фото: Писатель Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (25 октября [6 ноября] 1852, пос. Висимо-Шайтанский завод, Верхотурский уезд, Пермская губерния – 2 [15] ноября 1912, Санкт-Петербург) в 1885 году
Впервые продолжительную поездку по Южному Уралу Д.Н. Мамин-Сибиряк (1852–1912) совершил в 1886 году. Побывал в Каслях, Кыштыме, Златоусте, Миассе, Челябинске... Он стремился проехать по тем местам, которые должны были вот-вот неузнаваемо измениться, по тем дорогам, которые вскоре потеряют свою важность, – здесь пройдет железная дорога: Самара – Уфа – Златоуст. Оставалось немного времени путешественникам колесить по пыльным дорогам в тарантасах и кибитках.
До появления железных дорог в Челябинск можно было попасть из Москвы и Санкт-Петербурга через Казань. По Сибирскому тракту (южная дорога) к Челябинску выезжали через Златоуст: Казань – Елабуга – Мензелинск – Бирск – Златоуст – Челябинск. Из Екатеринбурга в город можно было попасть тоже через Златоуст: Екатеринбург – Арамиль – Сысерть – Касли – Кыштым – Карабаш – Миасс – Златоуст – Челябинск.
Самаро(а)-Уфимская железная дорога была завершена строителями в конце лета 1888 года. Следующие четыре года рабочие тянули дорогу до Златоуста, Миасса, Челябинска, а еще через четыре года продолжили ее до горнозаводской дороги Екатеринбурга. В 1893 году началось грандиозное строительство Сибирской железной дороги до Тихого океана.
Поездка Д.Н. Мамина-Сибиряка, М.Я. Алексеевой (гражданская жена писателя), Ольги (дочь Алексеевой) в 1886 году носила, конечно, познавательный характер, но больше – лечебный, они ехали на кумыс. Печально, но для Ольги эта поездка на юг оказалась первой и последней (у нее была чахотка). Для дальних путешествий Дмитрий Наркисович нашел возницу – Андроныча, который хорошо знал дорогу, и у него имелись две выносливые лошади. Андроныч войдет в рассказы писателя словоохотливым человеком, мастером ворчания и споров, любящим рассуждать, имеющим свое мнение по всякому поводу.
В дороге путешественники часто останавливались на ночлег, чтобы не утомлять Ольгу: на первую ночевку решились в Арамиле, потом – в Сысерти… На третьи сутки проехали село Щелкун. В Тюбуке отдохнули у хозяина поместья И.Я. Ковшевича-Матусевича. Любовались Вишневыми горами, пока ехали мимо них. Несколько суток провели в Каслях. Потом – Кыштым, деревушка на берегу озера Уви(е)льды. Восторгались красотой необыкновенной! Златоуст поразил путешественников горными панорамами. Проехали Челябинск. До Кочкаря от Челябинска оставалось около ста верст, дальше – благодатные земли Оренбургского казачьего войска, а там – и степи. Золотая лихорадка охватила огромную территорию, уж лет 50 здесь повсюду были разбросаны прииски. Катаевский прииск находился на «обочине» главных промыслов, совсем недалеко от казачьей станицы Михайловской, в которую держали направление путники, в ней был хороший кумыс.
В 1887 году писатель проезжал на кумысолечение через Челябинск уже только с Марией Якимовной. С тех пор каждое лето он совершал длительное путешествие на юг все чаще один, так как Мария Алексеевна уезжала в Нижний Тагил, там была похоронена Ольга. О Челябинске Дмитрий Наркисович написал лишь один художественный рассказ «Ночевка», который был опубликован в 1891 году в газете «Русская жизнь» (№ 212 от 7 августа). Рассказ вошел в разные издания и собрания сочинений автора. Особенно его любили публиковать в советское время, обращая внимание читателей на то, каким город был и каким стал.
В этом произведении Мамин-Сибиряк показал типичный уездный город царской России. В Российской империи в уездном городе жил обязательно исправник (начальник полиции), были сосредоточены уездные учреждения. В конце XIX века в регионах России насчитывалось 483 уезда. Города в них были похожи на Челябинск, мало чем отличались друг от друга, в них текла такая же скучная провинциальная жизнь.
Настроение писателя, судя по рассказу, было превосходным: дорога «...представляла собой что-то необыкновенное, точно мы целых тридцать верст ехали по широкой аллее какого-то гигантского парка. Колеса мягко катились по утрамбованному песчаному грунту, кругом две зеленых стены из столетних берез, чудный летний вечер – одним словом, что-то уже совсем фантастическое, и я не знаю в Зауралье ни одной такой станции (Токтубаевская). Лошади бежали с необычной быстротой и тоже находились, видимо, в прекрасном расположении духа, что с ними случалось не часто. Одним словом, станция промелькнула, как сон, а впереди сладко грезился удобный ночлег». Токтубаевская станица стала последней на пути к Челябинску. Дмитрий Наркисович нетерпеливо расспрашивал Андроныча о ночлеге, возница называл постоялые дворы Спирьки, старухи Криворотихи.
И вот он – Челябинск: «сквозь мягкую мглу летней ночи глянули на нас первые огоньки городского предместья». Настроение у писателя по-прежнему было прекрасное: «Вообще мы въехали в Челябинск с большим шиком, как, вероятно, ездит только местное начальство». Город спал, хотя было всего десять часов вечера. Спросить о постоялом дворе было не у кого. Андроныч все забыл и не мог сориентироваться. Промчались вперед, дабы улицы были пусты, свернули наобум. Увидели вывеску «Постоялый двор». Подъехали, никто не встретил и не открыл им. А гостиниц в Челябе не было.
Челябинск в XIX веке. Дом Жемчужникова, перешедший позже к Морозову на улице Пушкина (бывшей Мастерской)
Перед Маминым-Сибиряком открылись картины ночного Челябинска: «Мы проехали мимо каких-то лавок, потом по большому мосту через Мияс. Эта великолепная степная река катилась здесь широким разливом, оживляя небольшой степной городок. Челябинск славился, как хлебный центр. Степной хлеб отсюда идет на горные заводы. За мостом опять начиналась какая-то площадь и ряды деревянных лавчонок. По всем признакам это был хлебный рынок».
У пятистенного дома за углом они остановились. Андроныч постучался во все окна, прежде чем разбудил какую-то старуху. Он дал ей спички, лишь бы она скорее пустила их на ночлег. Старуха долго возилась, открывая ворота. Двор оказался жуткий – лошади увязли по колено в навозе. Экипаж засел. Андроныч бросил писателю драницу, чтобы он мог перебраться в избу. Изба была грязная, ни одного чистого уголка, чтобы прилечь. «Оставив Андроныча ругаться со старухой, я отправился разыскивать квартиру», – читаем далее в рассказе. Тротуаров в городе не было, писатель пошел прямо по дороге, на которой постоянно спотыкался о камни. Ночь была темная, ни одного фонаря. Вдруг в десяти шагах от него зазвенела чугунная доска сторожа, Мамин-Сибиряк поверил в свое спасение.
До Уксенова писателю добраться не удалось, куда направил его сторож. Навстречу ему выбежал громадный пес. Мамин еле унес ноги от цербера. Затем ему повстречались всадники – ночной обход. Они опять его направили к сторожу. Сторож привел его к Афоне, о котором писатель сообщал: «Афоня оказался очень сговорчивым мужчиной и сам вышел отворить мне ворота. Это был среднего роста плечистый мужик с окладистой русой бородой и удивительно добродушным русским лицом. Он осмотрел меня и проговорил:
– Давно бы вам ко мне приехать… Места на двести возов хватит. Самоварчик прикажите соорудить?
– Пожалуйста…
Отрядив сторожа навстречу Андронычу, я, наконец, вздохнул свободно, как пловец, попавший в тихую пристань. Часы показывали половину первого, так что поиски ночлега продолжались «битых» два с половиной часа… Афоня оказался большим хлопотуном и принялся ставить самовар, пока я отдыхал, сидя на крылечке. Пока я рассказывал ему о своих поисках, он смеялся таким тихим, хорошим смехом и все приговаривал:
– Ну вот… Все с курицами спать ложатся у нас, такое уж заведенье. И на город не походит…»
Сегодня невозможно представить этот уголок Челябинска – от Заречья почти ничего не осталось. Краевед Владимир Борисов предполагал, что в Заречной части Челябинска, в доме № 36 (улица 8 Марта) был постоялый двор Сорокина (до наших дней дом его не сохранился). И что именно в нем останавливался Мамин-Сибиряк в 1890 году. «Напиться чаю с дороги это удовольствие понятно только для людей, которым приходится делать тысячи верст на лошадях, – сообщал Мамин-Сибиряк в рассказе. – Но и это невинное удовольствие для меня было отравлено мухами, которых оказалось целые полчища, как только внесли огонь. Они самым нахальным образом облепили стол, хлеб, сахар, кринку с молоком, лезли в рот, падали в горячий чай, и вообще получился какой-то мушиный шабаш. Пока несешь стакан с чаем, в него мухи валились буквально десятками… Никогда, ни раньше, ни после, я не видел ничего подобного и выразил невольное удивление незлобию Афони, который мог жить в таком улье. …Оставаться спать во флигеле нечего было и думать. Я отправился в свой дорожный тарантас». Вскоре к нему присоединился и Андроныч, которого искусали в избе клопы, тараканы, мухи и блохи.
Таким был Челябинск, меньше всего он был похож на город, больше на село. В 1884 году, через сто лет со дня образования Челябинска, численность населения в нем составляла всего 3350 человек. В городе стояли 549 курных изб, 3 церкви, 4 кабака, 6 торговых лавок. В 1888 году здесь проживали 8841 человек, а в городе не имелось ни одного среднего учебного заведения. Но скоро жизнь в городе забьет фонтаном. Челябинск станет крупной узловой станцией трех железных дорог: Сибирской, Самаро-Златоустовской и Пермской. И в 1908 году в нем жили уже 60 166 человек.
Благодаря «портрету» Челябинска в рассказе «Ночевка», мы знаем, каким город был в прошлом. Земли вокруг него испокон веков принадлежали башкирам. Челябинск называли воротами в Сибирь, он соединял Европу и Азию. Переселенцы через него сотнями тысяч устремлялись в Сибирь. Многие оседали в Челябинске. Благоустройство города никогда не успевало за потоком желающих остаться здесь.
Обычно Мамин-Сибиряк не любил останавливаться там, где приличного ночлега не было, проезжал мимо или ночевал в тарантасе. Видимо, отступил от своих правил. И – написал рассказ «Ночевка». В результате мы получили описание тогдашнего ночного Челябинска, узнали, каким он был на самом деле.
Источник: Газета «Танкоград», г. Челябинск, главный редактор Сергей Алабжин
