Владимир СЕРГЕЕВ: "Мы все из прошлого, потомки динозавров..."

Москва

Когда поýтру дворник смирный
метлой вышаркивает пыль…
Когда шурша асфальтно-шинно
несётся вдаль автомобиль…

Когда навстречу выплывает
зубчатость челюсти Кремля,
и злато-купол злато-пламень
дарит как царь, взамен рубля…

Когда на набережной краем
зардеет латанный гранит…
И солнце в крышах засверкает
и мир жар-птицей озарит…

И "утро красит нежным цветом"…
И день встаёт: "Иду на ВЫ !"…

Ты вдруг становишься поэтом –
безвольным пленником Москвы.

Неслышные
Пушистые, неслышные летят пушинки чистые,
Кружатся заворожено, замедленно, как жизнь.
А во дворе, со скрежетом, опять лопатой режет лёд
Безжалостно по-прежнему приехавший грузин.

Зовут как? – Алик. Город Ош. Работы дома не найдёшь!
Он смотрит настороженно, и это тоже жизнь.
Улыбка для прохожего. Уборка, как положено.
С утра скребёт простужено, чтоб выжить и прожить…

Пушистые, неслышные летят пушинки чистые…



 

Питер 2003, август 23

Муравейник кишит под престранным названием – Питер…
На его площадях тыщеразные труппы людей.
Каждый метр мостовой тыщестопным топтанием вытерт
И блестит без дождя больше, чем от стараний дождей.

Бесконечно-задумчив каждый напьедеставленный стоик
Над шуршащей бездушной, бесчувственной, праздной толпой…
Город, бывший герой, ныне – трёхвековой параноик,
Мне навстречу течёт разморённой веками рекой.

И пускай говорят: Питер днём – это город приезжих.
Что ночами, де, белыми, необычайно красив…
Но останется образ очень чистый и очень несвежий,
Что в словах и на деле обыденно праздноречив.

Муравейник людей под престранным названием – Питер
Не спеша копошится с бессчетною сворой забот.
Приезжайте сюда, в лабиринтах простых побродите
Магазинов и улиц, музеев и платных щедрот.

Вам понравится, верю. Наверно, предсказано верю,
Что в душе унесёте разбуженный патриотизм.
Что останется Питер открытием, и не потерей,
Дел прошедших и лет под законным названием – жизнь.

Приезжайте сюда. Питер ждёт опривыченно в гости.
Приезжайте сюда. Питер может быть Вас ждал давно.
И сомненья свои от решений подальше забросьте.
Приезжайте. Другого е г о всё равно не дано.

На кладбище Никольском
 

На кладбище Никольском здесь и там,
Как в жизни – честь, бесчестие и вера.
Здесь – белый крест у входа слева в храм,
Там – памятник помпезный вору-мэру.

История рассудит… А, пока,
Признаньем несущественности с л о в а,
Плюются, вспоминая Собчака,
И кланяются праху Гумилёва.

Всё как всегда

Всё как всегда. Свет облачный притушен.
И "наше всё" – безропотный халдей, –
Как доллар зеленеет в сквере Пушкин
Над грустным муравейником людей.

Всё как всегда. "Очей очарованье"
Торопит хлад: "Пора, мой друг, пора..."
Всем листьям, по законам мирозданья,
Спланировать с вершин на дно двора.

Но в этот год, в стране безвинно "этой",
Зелёный лист не думает желтеть.
Застряло время «не на той» планете
И не спешит одеть деревья в медь.

Их ветви вновь, с родительским упорством,
Протягивают листья к облакам,
С бессмысленным во всём противоборством,
Как мы – надеясь вопреки годам

На чудо вечности, наперекор законам,..
Подспудно зная: будет, как всегда,..
Что триллерно и многотриллионно
Смерть снова подтвердит законы: "Да!

Всё как всегда…"
 

Пойти туда
 

Пойти туда, неведомо куда…
Пойти на встречу с юностью пропавшей,
Миражной, бесконечно не вчерашней, –
В надёжно чувствами забытые года.

Пойти за тем, неведомо зачем…
За прахом незабвенных ожиданий,
За призраком "не навсегда" прощаний,
Чтоб не остаться навсегда ни с чем.

Найти там то, неведомое "что",
Что не даёт нам до сих пор покоя,
Что мы т о г д а забыли взять с собою,
Взамен забрав никчемное "ничто".

Найти бы там неведомое … Что?
Звонок

Всего один звонок,
Чешуек звука чудо, –
Русалочный зверёк
Откуда-то оттуда...

Не позвонил (забыл)
Русалочке на камне.
Рассыпал сказки быль
Обыденно и странно.

Застыла на века –
(ни звука, ни пол-стона)
Случайная в руках
Нестранность телефона.

С начала января
Внекалендарных граней
В плен – эхом за моря:
"Быть, или не..." – стограммит

Грустно

Отгорели чувства,
Отмечтались грёзы.
Стало очень пусто,
Грустно и тверёзо.

Напрочь с бела света
Сгинули куда-то
Проблески рассвета,
Всполохи заката.

Серость беспробудно
Всё заполонила.
Стало очень трудно
На земле постылой.

Русь бредёт куда-то
Первобытной прозой…

Наливай, ребята.
Грустно быть тверёзым.
 

Три беды
Три беды на Руси. Три дорожки-реки:
мамка-лень, рвань-дороги и пьянь-дураки.

Дураки не спешат починить рвань дорог,
против – матушка-лень (делать что-нибудь впрок),

Ведь дорога – тяжка она, или легка
только средство, не цель, даже для дурака.

Цель пусть даже близка, пусть хоть – завтрашний день,
но сегодня о цели и думать-то лень.

Три беды на Руси. Три великих реки –
лень, дороги и пьянь: мастера-дураки.

Нет, Россию умом не понять – на хрена
ей такие во всём и на всё мастера?

А любого спроси, так он выпить готов –
За Россию, чтоб не было в ней дураков.
. . .
Камень в землю зарыт: "влево… вправо… пойдёшь…
прямо… ". Стёрто совсем. Ни хрена не прочтёшь…
Сначала было...

Сначала было Слово. Слово – Бог.
И это слово в темноте звучало.
Немало с той поры прошло веков,
Но в той же темноте лежит Начало.

А Истина, по-моему, проста:
(Читатель мой! Прости, что тривиально!)
Вторичен разум, но первична – темнота,
Которая, увы, нематериальна.

Всё так. Но, если Истина свята,
Твердит нам разум, – вовсе не случайно
Была сначала (безначально) – Немота.
…
Почтим её минутою молчанья!

Она ушла. Ах, современник мой!
Вне немоты грядёт твоё призванье -
Сменить в себе борьбою непростой
Лень веры на сизифов труд познанья.

Сначала было Слово… , или – Немь?
Боюсь-таки, была сначала – Лень…
 

Мы ( «Нас тьмы, и тьмы, и тьмы…» А.Блок)
Мы все из прошлого, потомки динозавров,
Зубами рвущие друг друга на куски.
Мы – обезьяны, бьющие в литавры,
Мы – троглодиты, пьющие с тоски.

Для нас давно нет ничего святого,
Опричь религиозной кутерьмы.
Мы в зеркало глядим тупоголово
И ржём, глумясь: – Гляди-тко! Это – мы!!

Чудим во всём, чем далее, тем странней.
«По капле выдавили из себя раба», –
(Раба культуры, жаждавшего знаний!)
Слезою пьяной сетуем: – Судьба!!

Скулим, что в мире нет для нас иного,
Другого жребия, – не нищенской сумы…
И в зеркало глядим тупоголово,
Смирясь с неправдой, – с тем, что это мы.
 

Голгофа
Колонны шли по Магадану
ЗеКа по пятеро в ряду.
Шли с парохода утром рано,
И спотыкались на ходу…

Глаза немой тоской светили, -
Им не прикажешь – Не грусти!
За что их? Что им не простили?
Где ждёт последнее «прости»?

Колонны шли по Магадану,
ЗеКа по пятеро в ряду.
С овчарками спеша охрана
Их подгоняла на ходу.

Они бредут… И через силу
Невидяще глядят глаза,
В них мёрзлой истиной застыла
Непонимания слеза.

Идут колонны Магаданом
К Голгофе северной своей –
Неиссякаемый и странный
Конвейер гибели людей...

…

На 23-м километре
За сопкой – «Северный Артек»,
С другого склона – царство смерти,
Могильник тысяч человек.

За рядом ряд – холмы-схоронки
Насколько видится вперёд…
На них на солнечной сторонке
Брусника крупная растёт.
 

В.Л.К.

И снова чутко насторожены
Десятка два пытливых глаз и строгих
Со всех краёв беспомощной страны,
Её почти единственной подмоги.

На их немой, прожекторный вопрос
Я не спешу ответить непременно,
Ни байкою о шелесте берёз,
Ни жестом, ни движением неверным.

Мне быть собой несложно, никогда,
Среди себе подобных и немногих,
Но для меня совсем не ерунда
Десятка два пытливых глаз и строгих.

За каждой парой их стоит судьба –
Десятилетья неизвестной жизни,
Безвестным ветром занесённая сюда,
И с правом на ответ и укоризну.

Мои слова не так уж и важны,
У честных слов утешного немного…

Навстречу чутко насторожены
Десятка два пытливых глаз и строгих…

 

Ад написанных строк…

Юность страстная ночью
Дарит впрок и не впрок
Ад ненайденных строчек,
Рай написанных строк.

Наша молодость срочно
Гонит «правды» поток –
Шум ненайденных строчек,
Бум написанных строк.

Зрелость принципам точным
Свой приносит оброк –
Миф написанных строчек,
Блеф написанных строк.

Старость выдаст бессрочный
Жизни нашей итог –
Рай ненайденных строчек,
Ад написанных строк…


 

Тень

На стене от пламени свечи
Тень моею копией неверной
Появилась призраком в ночи,
Отпечатком чёрным и прескверным.

Пламя дрогнет чуть от сквозняка –
Затрясётся в страхе тень на плахе...
Будто смертный грех за все века
В чёрной заявляется рубахе.

Вроде – правда тень. Вот голова,
Вот ко мне протянутые руки…
Вроде, вот, – и скажет мне слова
О земном закончившемся круге.

Мне её жалеть – не прожалеть.
Разве что – погладить по головке.
Тень моя! Ты, случаем, не смерть?
Случай стережёшь по обстановке?

На испуг меня ты не бери!
Ты не на того сейчас напала!
Я пустой снаружи и снутри,
Не к тому ты чалишься причалу.

Что мне смерть, когда метелит грусть!?
Я давно устал от этой жизни.
Тень, не трусь! Я – видишь – не боюсь.
Чокнемся с тобой за нашу тризну!

Нам с тобою вместе, если в гроб,
Спецвагоном к аду или раю.
Что дрожишь? Пробрал тебя озноб?
Брось, не трусь! Я – просто так, играю...

Не кричи беззвучно. Помолчи.
Ведь пока я жив – и ты бессмертна.
Днём при солнце, при свече в ночи –
Мы с тобой контактно-интровертны...

Всё! Скорее спать! Скорей в кровать!
Я задую к чёрту эту свечку.
Ах, какое благо почивать!
А особо – если не навечно.

 

Потом?

Когда стихи чтец превращает в бред,
Корёжа их своим прочтенья тоном,
мои стихи мне отвечают стоном,
и перед ними мне держать ответ.

–Ты предал? – Нет! – Зачем же нас опять
отдал пытать? Ведь мы – живые строчки!
– Так, мне живых вас надо испытать!
– Но, не калечить, не глумиться, не порочить!!

Ответить что? И что ещё сказать,
чтоб убедить их жертвовать собою?

Моим стихам, распятым над толпою,
судьба с Голгофы в пустоту кричать…

и изнемочь пред бездной бессловесной,
невольно повторив Его судьбу –
быть похороненными замертво в гробу,
и лишь потом, как истина воскреснуть.

… пишу, (чего же боле…)

Я старый. Мне давно уже за сорок.
За пятьдесят. За шестьдесят уже.
Но вспыхиваю всё ещё как порох,
И до сих пор – не худший из мужей,

И не впадаю в скоропись, как в ересь,
И не спешу навстречу декабрю,
Не тороплюсь подсчитывать потери,
И до сих пор – не тлею, а горю.

А потому – неравнодушен к жизни,
Не скуп, не щедр, – не кланяюсь грошу,
Не предаю себя – люблю отчизну,
И до сих пор, как в бой иду, – пишу.

Памяти Эдгара Эгадзе
(режиссёра и драматурга милостью божьей)

От актёра (волей Мельпомены)
Что-то есть у каждого в крови –
Наша жизнь – возвышенная сцена
И спектакль о смерти и любви.

Жизни смысл игрою не разменен –
В жизни жить – не просто роль играть, –
Нам любить на этой нашей сцене,
И на этой сцене умирать.

Из книги «Вселенная любви и красоты. Альманах прозы и поэзии слушателей ВЛК 92003-2005)» М., Эко-Пресс, 2005