Ирина РАКША. Свободный слободный

Эссе // Илл.: Художник Владимир Лаповок. Храм святителя Николая Чудотворца в Хамовниках

История любого общества неразрывно связана с историей слова. Причем история слова бывает порой не менее интересной. Она – зеркальное отражение жизни. И в этом зеркале, если попристальней в него вглядеться, можно увидеть много необыкновенного и даже нового. А новое, как известно, хорошо забытое старое.

В древнерусском языке, который был когда-то общим для будущих русских, украинцев, белорусов, было такое слово – слобо́да. В те древние времена оно означало группу сородичей, живущих совместно. Однако шли времена, и этим словом стали называть уже целые поселения свободных людей, целые села. Они были несколько отдалены от «города», находящегося обычно внутри крепостных стен, и от посадов (от слова – сад, сажать, посадить), расположенных сразу за городскими стенами.

В России XI-XVIII веков слободы располагались обычно на частных, «своих», исконных землях и потому были освобождены от податей и земельных налогов. Отсюда пошло и название «слобода», то есть – «свобода». Отнюдь не случайно и сегодня в российской глубинке можно в народе услышать: «Да холостой он, слободный, слободный».

Слободы были разные – земледельческие, торговые, ямские, солдатские, ремесленные и даже иностранные. Вокруг старой Москвы, например, Крестовская и Мытная, Лефортово и Хамовники. Слободы были «черными» (государственными) и «белыми» (частными). Но всегда были слободы очень чистыми и своеобразно красивыми, с цветущими сиренями в палисадах, резными ставенками домов. И гармони играли, и голосистые песни там пелись: «Как за реченькой за Ламой, ой, слободушка стоит». Гоголь, к примеру, в «Мертвых душах» писал: «Мне было весело в первый раз подъезжать к незнакомому месту: все равно была ли то деревенька, бедный уездный городишко, село или слободка».

Слобожане были гордыми, вольными. Частенько прятались там и беглые. С гордостью говаривали – «слободской люд слободный». Был и слободской староста, и своя управа. Но от века к веку города росли, сливались с посадами, заставами, бутырками и, конечно же, со слободами, которые становились пригородами. Слобожане теряли свои ремесла, профессии – они сохранялись только в названиях.

В XIX веке в слободах стали строиться фабрики и заводы. Менялось и население. Вместо ремесленников, сытых мещан, кулачества на окраинах стал жить бедный, рабочий, недовольный люд. И называться стал – пролетарии. Помните, у Горького в романе «Мать»: «Каждый день над рабочей слободкой дрожал и ревел фабричный гудок». Эти-то слободы и делали революции.

В Москве издавна было много слободок. Но одна из них, расположенная за Москвой-рекой, нам особенно дорога. И называется – Хамовники. В этой части старой Москвы в XVII веке жили ткачи – «хамовники».

Это слово пришло к нам из древности, из старославянского, и означало «полотно» или попросту «ткань». «Хамовное дело» значило – ткацкое дело. А на «хамовном дворе» сушили, белили полотна.

Давным-давно исчезли оттуда ткачи. Сегодня это почти центр многомиллионной столицы, а вот мягкое, шелестящее словно ткань, слово осталось, выжило. Давно там нет земляного охранного вала и рва с водой, но остался – «Хамовнический вал». Это историческое название каждому русскому особенно дорого. Ведь в 1882 году в этой части Москвы, тихой, уютной, «липовой», купил себе дом (и двор со службами – каретником, дровяником) писатель Лев Николаевич Толстой. Обычно он жил здесь с большой семьей и челядью зимой, а летом переезжал в имение – Ясную Поляну. Задумав роман о временах Петра Первого (к сожалению, так и неосуществленный), Толстой писал в дневниках: «Хамовный двор находился в слободе Кадашове». Так что именно этой «слободе Кадашова» мы обязаны появлением 60 произведений гения русского слова. «Власть тьмы» и «Плоды просвещения», «Воскресение» и «Живой труп».

И сегодня по праздникам, особенно по престольным, как и более столетия назад, плывет там над крышами и цветущими липами колокольный малиновый звон. Это бьют колокола нарядного яркого храма «Николы в Хамовниках», с любовью вплетая свой голос в общий московский благовест.