Валерий РОКОТОВ. Король и смех
Сказка / Илл.: Фото со страницы Ника Чернышова
Жили-были король и шут. Король мало чем отличался от других королей. Он был самовлюблён и изнежен. А вот шут был особенным.
В те далёкие времена придворные паяцы были сплошь грубияны да пошляки. Они пытались любыми средствами угодить своим господам. Их шутки и выдумки были под стать той давней эпохе, когда существовали сословия и все споры разрешались кулаками или мечом. Кто сильнее и богаче, тот был и прав.
Наш шут был словно не от мира сего. Его смех спорил с эпохой, с её жестокими нравами. Он не просто развлекал короля, а смягчал его сердце. Бывало, король так злился на какого-нибудь своего подданного, что готов был отправить его на плаху. И тогда шут пускался в рассуждения об отрубленных головах и доказывал, что толку от них немного. Он убеждал короля, что провинившийся думал не головой, а другим местом, которое и требует наказания. А голова к происшедшему отношения не имеет. Ну и в итоге казнь заменяли поркой.
Шут обожал устраивать праздники. Он сводил на них все сословия и в весёлой кутерьме примирял смехом. Однажды, к примеру, придумал новый вид спорта – бег с обнимашками. В этом состязании побеждал тот, кто быстрее добежит от Рыночной площади до Дворца и при этом больше народу обнимет.
После такого соревнования многие становились друзьями, поскольку как не подружиться с тем, кого довелось обнять?
Шут писал для королевского театра пьесы и сам в них играл. Он высмеивал рвачество, и торговцы снижали цены. Он высмеивал крючкотворство, и чиновники рассматривали прошения веселее. Он высмеивал попов, и те приводили себя в божеский вид (сбрасывали лишние килограммы) и бедному прихожанину уделяли такое же внимание, как и богатому. Доставалось в пьесах и низшему сословию – за лень и пьянство, за хамство и проявление дикости, – и постепенно порочность в гуще народной уступала место благообразию.
Шут был наделён особым правом – в шутливой форме говорить королю правду. По сути, он был его лучшим советником. Дурак нёс весёлую околесицу, а король понимал, что ему делать.
– Знаешь, кто твоя главная опора, дружок? – как-то он спросил короля.
– Конечно, знаю, дуралей! Это мои вассалы.
– Не угадал. Вон твоя опора влачится…
И шут указал на бредущего под окнами Дворца работягу, который в одной руке нёс селёдку на ужин, а другой поддерживал свои протёртые и замызганные штаны.
– Вот на таких всё в твоём королевстве и держится. Хочешь знать, когда оно рухнет?
– Когда? – содрогнулся король.
– Когда у него упадут штаны. А это может произойти очень скоро.
– И что же прикажешь делать?
– Откуда мне знать? Я же дурак.
– А ты представь себя на моём троне!
– О! Если на минуточку допустить, что я не привластный болван, а мудрейший правитель… – мечтательно произнёс шут. – Тогда бы я тут же подарил этому голодранцу свои штаны, а его рвань поднял на флагштоке перед тронным залом!
– Это ещё зачем?
– А чтобы каждое утро вспоминать про тех, на ком всё в моей стране держится.
– Эй! – крикнул король бедняку. – Погоди-ка, голубчик!
Король тут же отправил прохожему роскошные панталоны из своего гардероба, и в тот же день над Дворцом взвились дырявые штаны обычного работяги.
Их подняли под барабанный бой и музыку гимна. А когда оркестр стих, глашатаи объявили, что королевским указом развевающиеся в небе штаны причисляются к федеральным штандартам. После этого мимо флагштока грозно прошагала рота почётного караула.
Теперь каждое утро, выглянув в окно, король видел трудовые портки и вспоминал о своей главной опоре. Он издавал указы, которые облегчали народу жизнь, и проверял, как они исполняются.
Король тогда крепко уяснил одну вещь: если он не позволит своим вассалам грабить народ, держава будет крепка.
Дела в королевстве, действительно, пошли в гору. Люди видели, что власть не забывает о них, делались веселее и энергичнее, и в результате налогов в казне прибавлялось.
Шут шутил, и время ускорялось – бежало к романтическим горизонтам, за которыми проглядывали другие эпохи и надежды на то, что люди могут быть высоки и свободны. Он творил явное волшебство. Жизнь становилась приятной, осмысленной. Каждый жил и давал жить другому. Налогов хватало на всё: и на дела, и на праздники.
В те прекрасные дни король частенько гулял среди подданных, сверкая своей короной с бриллиантами. А шут неизменно следовал рядом, звеня своей короной с ослиными ушками и жестяными бубенчиками. Они болтали как два приятеля, а за ними бежали мальчишки, дергая их за платья.
Казалось, дальше всё будет так же чудесно и радостно. Но… однажды случилось непоправимое.
Может, в то утро король просто не с той ноги встал. А может, он всерьёз приревновал шута к его славе. Ведь восторгались им больше, чем королём. Монарха уважали, а дурака обожали.
К тому же они были очень похожи внешне, и это сходство раздражало правителя, который считал себя уникальным созданием.
В общем, как-то раз шут так пошутил, что король не просто обиделся, а рассвирепел.
Если подумать, ничего такого уж страшного шут не сказал.
– Я смотрю, у нас не один король, а два, – проворчал самодержец, глядя, как народ ликует при виде шута и отправляет ему приветствия.
– Наконец-то ты, дружок, признал меня соправителем, – усмехнулся шут и принял важную позу. – Остаётся выяснить, кто из нас главный?
– И кто же?
– Конечно, я!
– Это ещё почему?
– А потому что ты до той поры король, пока на твоей голове корона. Я же свою корону потерять не могу. Она с моей головы неснимаема.
Сказал и привычно звякнул бубенчиками.
Король вдруг вскочил с трона, сорвал с головы шута его ушастую тряпку и крикнул:
– Ну-ка попробуй без своей короны остаться королевским шутом!
А потом велел охране вытолкать шута из Дворца.
– Да на свете таких, как ты, пруд пруди! – крикнул король из окна тронного зала и рассмеялся над своим верным подданным, который с жалкой улыбкой влачился вдаль…
И действительно, другого шута долго искать не пришлось.
Вскоре отовсюду понаехали соискатели места, и один пришёлся королю по душе, поскольку и близко не напоминал изгнанного шута. Новичок был груб и нахален, а его шутливость не признавала границ. Он принадлежал к особому цеху шутов, называющих себя «трикстерами».
Илл.: Фото с сайта evg-crystal.ru
Скоро из окон тронного зала донёсся непривычный для слуха горожан хохот – какое-то вульгарное, неудержимое ржание. Это трикстер веселил высший свет.
В те дни о новичке во Дворце только и говорили. Он всё больше нравился королю и придворным, поскольку никогда не направлял своё остроумие на привилегированное сословие. Его стрелы летели в сторону тех, кто трудился с утра до вечера. Торговцы, ремесленники, служилые и работные люди были в его глазах подлецами, от которых ждать можно чего угодно. Они, мол, только и думают, как украсть, обмануть и напиться.
Да и сама жизнь человеческая представлялась новичком скучной нелепостью, а поступки людей объяснялись низостью их стремлений.
Изгнанный шут часто посмеивался над священниками, но никогда не потешался над верой. А если и подкалывал Отца Небесного, то лишь затем, чтобы установить с ним контакт. Казалось, он старался расшевелить Бога – вернуть его из эмиграции и привлечь к праздникам и делам.
Новичок всё делал наоборот. Он хвалил попов за хитрость, чванство, прожорливость. А вот от веры не оставлял камня на камне. Для него никакой веры вообще не существовало. Религия, по его уверениям, была полезна только как дубина для простецов.
С новым шутом король вдруг почувствовал какое-то странное облегчение. Словно с его плеч свалилась моральная ноша и бремя былых забот. Он уже не понимал, зачем только держал при себе былого шута?
Однажды утром он выглянул в окно, увидел драные портки на флагштоке и велел спустить их и выбросить. Как ему вообще в голову могло прийти объявить эту рвань государственным флагом?!
Трикстер горячо поддержал короля и предложил водрузить над Дворцом штаны «от кутюр», которые отражали последний писк моды в среде высшей европейской аристократии. Их шили из дамасского шёлка и украшали пышными буфами, но главное – впечатляющим гульфиком, который служил кошельком и символизировал устремления избранного сословия, его страстное влечение к удовольствиям и деньгам.
Король так и сделал, а заодно заказал такие штанцы себе.
На улицах и площадях никто больше не устраивал праздников. Словно смех отныне принадлежал знати.
Это вызвало недовольство в народе, который напомнил правителю о том, чем пахнут богемность и обособленность. Однажды в распахнутые окна веселящегося Дворца влетели конские яблоки. Причём одно из них угодило в весельчака.
– Да это бунт! – возмутился король и велел поднять армию.
– В этом нет нужды, Ваше Величество, – заявил трикстер, стряхивая с камзола пахучее вещество. – Плебеям хочется веселиться. Так я им устрою такое веселье, после которого они уже не вздумают бунтовать.
Вскоре трикстер устроил в городе нескончаемый карнавал.
Это был не праздник, а разгуляй, где каждому разрешалось творить то, что он пожелает. Все правила и нормы отменялись. Хулиганства и даже преступления, совершённые во время карнавала, прощались властью. Ну, разумеется, если они не причиняли ущерба придворным.
Во время этих безбашенных карнавалов люди накопили такое количество взаимных обид и претензий, что от былого содружества не осталось следа.
Вскоре всё королевство заполнили похабные анекдоты. Возникла целая индустрия пошлости, которая обращала людей в скотов и наживалась на этом. Артели издателей и артистов стали выпускать книги и зрелища для ублюдков. Вскоре нормальный человек уже не мог купить книгу или посмотреть представление, где бы не было мерзости.
Жители королевства погрязли в низости: в сплетнях и клевете. Но трикстер не унимался. Он всё крутил и крутил своё карнавальное колесо, всё поощрял и поощрял пошляков. Он явно нацеливался на то, чтобы люди не просто перешагнули через былые запреты и нормы, а открыто бравировали своей природностью и отвергали всё человеческое.
Для этого трикстер устраивал шоу под названием «Я готов на всё ради денег». И тот, кто позорился больше других, объявлялся героем дня и получал свои золотые.
Знать наблюдала за этим самоунижением простолюдинов и наполнялась презрением. Для неё теперь они были просто толпой, сбродом, стадом овец, которых высший класс мог стричь или резать.
Однажды шутник придумал способ пополнить казну, которую изрядно опустошили траты на развлечения. По его совету, король пригласил всех торговцев на пир и преподнёс им отравленное вино. Когда гости почувствовали себя плохо, им объявили, что это действие яда, и для спасения своих жизней нужно купить порошок, которого на всех может и не хватить.
Придворные в тот час чуть сами не умерли со смеху, наблюдая, как торговцы мчатся домой, а потом бегут назад с денежными мешками и торгуются за спасительный порошок.
А однажды трикстер развлёк высший свет тем, что устроил «коллективную свадьбу» людей и свиней. Он объявил о создании нового мира – свиночеловечества.
Двор тогда изрядно повеселился. Но был и неприятный момент. Двоих горожан не удалось запугать. Юноша и девушка отказались сочетаться браком с животными. Они сказали, что лучше умереть, чем так пасть.
– Так пусть повенчаются смертью! – крикнул трикстер, и король утвердил его приговор.
На другой день обоих повесили на эшафоте, украшенном словно для свадебной церемонии. Казнью руководил трикстер. Он с приколами, пританцовывая, сопроводил «жениха» и «невесту» до виселицы. А когда им накинули петли, сам выбил скамью и начал кривляться, изображая конвульсии.
На площади, куда сбежались горожане, никто в ту минуту не рассмеялся.
– Ты шут или палач? – громко крикнули из толпы.
– И то, и другое! – задорно ответил трикстер и объявил о продолжении карнавала.
В те дни многие в городе вспоминали былого шута и ужасались тому, как в новом, чудовищном смехе оскотинивается народ, а правители превращаются в сатанистов.
Под этот зловещий смех королевство погружалось во мрак. Бароны взвинтили поборы и в считанные месяцы разорили торговцев, крестьян и ремесленников. Появилось огромное количество нищих, воров и мошенников. А Дворец стал казаться островом веселья и безмятежности в море горя и слёз.
Карнавал разделил людей в королевстве на отморозков и тех, кто не отказался от человечности. Большинство отшатнулось от этих диких увеселений. Люди нормы как могли отгораживались от впавшей в безумие улицы. А кто-то не выдерживал: собирал пожитки, грузил их на телегу и отправлялся куда-то за горизонт. Каждый день во все стороны разъезжались те, кто не хотел жить в мире, где прославляются подлецы и нет никакой надежды.
Однажды во время очередного загула королю доложили, что соседи один за другим объявили мобилизацию. Они увидели, что королевство прогнило, не способно себя защитить, и готовили свои армии.
На пороге была война. Король издал указ о призыве, однако, армию собрать не сумел. За его королевство никто не хотел воевать. Люди понимали, что власть развратна. Она правит во имя себя, своего ненасытного класса, и победа в войне никак не улучшит их положение.
Надо было что-то предпринимать, а что именно – королю никто не мог подсказать. Его окружали льстецы-приживалы и бароны-разбойники, готовые признать любую власть, только бы она не покусилась на их привилегии и имущество.
И тогда король сделал то, чего очень не хотел делать. Он приказал разыскать и доставить во Дворец изгнанного когда-то шута. Пусть, мол, вернётся и восстановит прежнюю жизнь: заменит карнавал праздником, позовёт назад сбежавших торговцев, крестьян и ремесленников, наполнит казну и укрепит королевство.
– А потом мы его снова выгоним, – подсказал трикстер, – и придадимся былой веселухе. Мы учтём ошибки: будем дурить за закрытой дверью, а на людях строить из себя гуманистов и моралистов.
Шута разыскали и доставили во Дворец. Оказалось, что всё это время он жил за лесами, в общине свободных людей, которые стекались на бесхозные, каменистые земли и пытались их обрабатывать. Туда приходили все, кто ужасался происходящему в королевстве и не хотел принимать участие в отвратительном карнавале. Шут помогал своей общине преодолеть невзгоды, а иногда и отчаяние.
– Давненько не виделись, – произнёс король, когда задержанного подвели к трону. – Не хочешь обнять своего «дружка»?
– А я не соскучился, – ответил шут и не двинулся с места. – Ты не мог бы сразу перейти к делу? А то мне ещё назад добираться, а в дворцовой конюшне отставному шуту едва ли дадут что-либо, кроме пинка.
Король грозно усмехнулся и высказал своё повеление.
– Ты можешь вернуться и снова служить королю.
– Ух-ты! Какой поворот! Ты не против, если я не стану прыгать от радости?
Самодержец уловил в словах шута какую-то небывалую дерзость.
– С такими речами ты можешь допрыгаться до петли, – пригрозил он.
– Да, я наслышан о твоих виселицах. Только я не твой подданный. Не ты теперь мой суверен.
Правитель совсем помрачнел.
– И кто же твой суверен?
– Свободный народ, – пояснил шут.
Король вскочил с трона. Совсем как в тот день, когда прогнал шута из Дворца. Но на этот раз что-то сдержало монарший гнев.
Властитель прошёлся по залу, а потом положил руку шуту на плечо и спросил:
– Почему ты не хочешь меня спасти?
Тот был по обыкновению честен.
– Потому что ты, дружок, обречён. Нельзя спасти того, кто высмеял в себе человека. Да ещё прячет за троном посланника смерти.
Услышав это, трикстер понял, что скрываться нет смысла, и вышел из-за королевского трона.
Тогда они впервые друг друга увидели: шут-спаситель и шут-убийца. Два человека казались в тот миг двумя воплощёнными сущностями, чья война длится уже столетия и не кончится никогда.
Король долго молчал, размышляя о чём-то, а потом сделал знак страже, и та схватила шута.
– Завтра на рассвете тебе отрубят голову, – произнёс он.
– Ваше Величество, позвольте мне это сделать? – затрепетал трикстер. – Я славно управляюсь с мечом.
Монарх кивнул и распорядился сунуть приговорённому кляп, надеть ему мешок на голову и казнить утром без проволочек, не позволив ни слова сказать, ни последний раз увидеть свет божий. А себя приказал не будить.
Весть о приговоре разлетелась по королевству, и когда стало светать сотни людей уже толпились у эшафота.
Казнь совершали в спешке – как и было приказано. Как только шута возвели на помост, трикстер блеснул мечом и с наслаждением обезглавил того, кто мог оживить надежды.
А потом показал народу отсечённую голову.
– Да это король! – вскричали в толпе.
Трикстер не понял такого юмора. Он вгляделся в лицо казнённого и не поверил глазам. Это действительно была голова короля.
Он взглянул на монарший балкон и увидел шута, который смотрел на него со спокойным презрением. А рядом с ним почему-то стояла навытяжку королевская стража.
Как существо быстро соображающее, трикстер понял, что сейчас не время до всего дознаваться, а время бежать со всех ног. Как-никак, а он стал цареубийцей. За такое не награждают.
С выражением почтения и даже подобострастия трикстер положил голову в приготовленную корзину и после этого рванул с эшафота с такой скоростью, какую редкий рысак развивает. Скоро он превратился в точку на горизонте.
А шут зачитал всем завещание короля. Оказалось, что ночью тот пришёл в каземат, передал ему свою власть, а потом поменялся с ним местами и платьями.
Так король себя наказал за то, что пленился стихией чёрного шутовства.
Шут не праздновал своё восшествие на престол. Ему досталась страна, где бесновалась знать и расплодились мошенники, откуда сбежали мастеровые и деловые, а часть народа прозябала в пьянстве и попрошайничестве. И на эту гибнущую страну готовились напасть соседние государства.
Положение было – хоть плачь, хоть ложись да помирай. А надо было жить и смеяться.
