Борис КОЛЕСОВ. Рододендрон у входа в метро
Эссе / Илл.: Художник Ольга Петрова. Диптих «Вечная весна»
Сколько цветов порой увидишь у входа в московское метро! Бывают такие дни, что приметишь и голландские тюльпаны, и веточки цветущей мимозы, и даже что-нибудь экзотически тропическое. Но меня раз и за другим разом волнуют – «бередят», как высказывался русский поэт – скромные пучочки багульника. О них речь еще пойдет, а пока что есть у очеркиста резон вспомнить о неотступном желании вдруг заговорить…
Феномен дорожных разговоров кому неизвестен? Вдруг ни с того ни с сего разговоришься с попутчиком. Потом сам себе удивляешься. Выложил проблемы своей жизни совершенно постороннему человеку. А может, потому и получилась беседа ничуть не глупой, что не посторонними оказались твои мысли для многих, очень многих людей.
* * *
Идет век за веком вслед за скончанием последнего ледникового периода. Сотворяются в жизни людей многообразные события. Они порой завлекательны, удивительны.
Но интересно также явление, которое можно определить как нелогичное отсутствие событий. О чем речь?
Говорят, что они, эти последние десять тысяч лет, словно бы не замечают человека. Не обращают на него внимания. И наша физическая сущность остается в значительной степени «закостенелой», непонятно почему неизменной.
Естественный отбор, столь законопослушный в отношении ко всей природе, к растительному сообществу и к миру животному, вроде бы перестает действовать, когда подступает к человеку.
Были у людей так называемые рудиментарные органы в давние времена – аппендикс, копчик – и прекрасно себе поживают уже десять тысяч лет. Не исчезают ни на йоту, хотя и не выказывают стремления подрасти.
Может, костяк наш чуточку раздался вширь и ввысь, однако конституция, или тот закон, по которому сложен, сконструирован организм, – конституция не претерпела кардинальных перемен.
Вероятно, поэтому бытует в некоторых кругах мнение, что человек – существо неземное. Оно, дескать, к миру животному не имеет отношения. Одни воспринимают это соображение всерьез, другие с улыбкой. А ведь вопрос достаточно логичный, чтобы призадуматься. Что же на самом деле происходит со всеми нами?
Неужели развитие природы, в приложении к человечеству, остановило свой бег?
Белковая материя, столь быстро приспосабливающаяся к особенностям среды обитания, к холоду и жаре, к воде и воздуху, она что же, решила на примере человека законсервироваться?
Не верится!
И правильно поступает тот, кто позволяет себе усомниться в приостановке естественного отбора, существующего на зеленой и голубой нашей планете.
Давайте поразмышляем сообща.
Человек достиг самых глубоких впадин Мирового океана, он освоился уже и в космосе. Почему бы ему не начать видоизменяться? Почему нет у него по сию пору ни крыльев для полетов, ни плавников для морских путешествий? Ничего особенного нет у него, хотя всю окружающую природу осваивает усиленно и очень быстро ставит себе на службу воду, воздух, огонь, леса и пустыни.
Труженик он великий, этот белковый организм, который должен был бы совершенствовать свою конституцию неостановимо, с возрастающей скоростью, исключительно зримо.
В том-то и дело, что этот белковый организм со всё возрастающей скоростью ускоряет и совершенствует то, что можно определить как процесс познания. Все достижения человечества нужно укладывать в рамки общего интеллектуального богатства, а не в развитие или отмирание того же копчика
Помню как-то наша семья отдыхала на Кавказе. Невдалеке поднималась к быстрым тучам, бегущих на сушу с моря, зеленая вершина горы. Кто не наслышан о знаменитых альпийских лугах, об овечьих отарах, пасущихся на сочном богатом травостое зеленых гор?
Все – взрослые и дети – однажды собрались и безо всякой подготовки пошли посмотреть на многокрасочный мир гор.
Были там у путников приключения. Однако не о них речь. Главное – никто из нас не смог отказаться от неистребимой тяги к познанию Нового. В этом суть нашего поступка. И пусть кто-нибудь сказал бы нам: сидите на месте, грейте копчики!
Природа гор не отказалась и поведала путешественникам некоторые свои тайны. Впрочем, кто из людей не стремится к познанию неведомого?
Осознанно или неосознанно мы все – неважно кто и каким образом – первопроходцы.
Думаю, о природе человека как раз немало ведают горы. Да вот вам история одной вершины.
* * *
На Земле не было вершин выше этой Горы.
На ту высоту, куда возносилась ее снеговая шапка, не поднимались даже орлы.
Да и что нашли бы они среди безжизненных каменных складок?
Косули и лисицы, горихвостки и мухоловки, гадюки и ящерицы – все они жили ниже, в долинах. А что касается орлов, они день-деньской парили над горными ущельями, отыскивая добычу.
Одиночество Горы было вечным, не упразднить его, постылого. Она привыкла к нему, как медведь – к зимней спячке, а снежный барс – к снегу.
Что есть, то есть: свыкнулась хоть с близостью солнца, хоть с внезапными ураганами.
Да и кто сказал, что одиночество должно быть сладким?
Гора была большой, каменистой до собственного утомления, и вершина ее была неутешительно холодной.
На северном склоне грохотал гром, поди узнай по каковской причине жалобно завывал ветер и почему снежные лавины одна за другой срывались с огромных круч.
А в это же самое время на южном – нежились ящерки на горячих камнях, бараны щипали себе невозбранно мягкую зеленую траву на лужках.
Эх, кто бы ведал, сострадательно приветливый, как бедовала одинокая Гора!
Ну, что это за жизнь? Даже пошептаться не с кем.
Может кого завлечь в гости сокрушенными своим речами? Того же орла пригласить на опечаленный разговор?
Наклонила Гора голову захолоделую, чуток сломила шапку свою снежную и загремела в ураганную мощь, подала оглушительно лавинный голос:
– Голубчик орел! Поднялся бы, милок, повыше ко мне. Что скажу-то по секрету…
Воздух дрожал от снежных обвалов, с горькой тоскливостью свистел ветер.
Многозвучный голос напугал сильную птицу. Ударила она сильными крылами, полетела спешно прочь, не слушая метельных завываний и свистовых рулад.
О чём орел думал?
Поскольку не дурак, то размышлял очень даже способно:
– Э, нет, матушка Гора! Твои секреты, твои каменные истории мне совсем ни е чему. Больно ты высока. Прям до полного изумления. Как раз крылья отморозишь и брякнешься от всей души.
Закручинилась у Горы захолоделая голова, снеговая шапка съехала на затылок, и неутешные пошли чередой мысли.
Им, конечно, идти – бреди куда пожелаешь. А только очень ей хотелось пошептаться с живым каким существом. Мочи не было – такое навалилось до упора желание.
Кого бы ей завлечь к ледникам наверх, до черного неба, до синих звезд?
Горихвостки и мухоловки – слабокрылые и робкие создания. Всего-то они боятся: хоть ветряного посвиста, хоть ледяного блеска. Орел вон остроглазый – так им он прямо хуже огня. Прячутся от него по колючим кустам, даром что пускают там мелодичные трели.
Змеи и ящерицы не доберутся до крутой вершины. И не по какой-то у них лени, а по естеству земного пребывания. От холода они коченеют, впадают в блаженно-обездвиженный сон.
Оно и понятно: им бы всё греться на солнышке, дремать в теплых расщелинах, куда холодному ветру не добраться.
Косули пугливы, что скрывать. Сами по себе прелестны, однако видеть их в сердечно привлекательном свете не приходится – отменные убегальщицы.
Ведь из леса косулю не выманишь. Она остерегается открытых пространств, бродит, окаянная, по чащобам.
Зови ее не зови, ан всё бесполезно.
Насчет лисы если, то известно: у нее шуба куда какая теплая. Она – быстрые лапы, рыжий хвост – до вершины, пожалуй, доберется, не спасует.
Не замерзнет на ледяном ветру. Не продрогнет.
Заодно и от падающего камня, если придется бежать, увернется вмиг. В расщелину не упадет – ловко перепрыгнет, она такая.
– Голубушка Лиса! – крикнула, обрадовавшись своим мыслям, докучливая Гора.
Враз пошли волнами сугробы, рассыпались пушистые вороха. Заклубилась вихревая снеговая пыль: нынче ей раздолье. Скалы – бесстыжие их глаза! – задрожали, чуть в обморок не упали, но потом одумались. И даже ветер стих.
Всё притихло, однако Лиса не кинулась в поспешности откликаться.
Что такое? Может, окликнуть рыжую особу еще разок?
Гора как раз не против, она в охотку вошла.
Принялась по-новому шуметь. Однако напрасно рокотала умоляющими громами. Рыжая шубейка, как говорится, сделала ноги – убежала, постаралась поглубже забиться в нору.
– Не приставайте ко мне! Забираться на вершину? Новости какие! Все лапы как раз и побьешь. Понимание у меня верное, поэтому нет Лисы возле горных снегов. Нигде нет меня.
– Голубушка! – вновь принялась за свое Гора.
Испугалась понимающая рыжая плутовка.
Того и гляди шумная вершина завалит нору огромным сугробом. И ты окажешься здесь сидеть за семью печатями. После таковского разговора с Горой, пожалуй, уже никогда и ни с кем не поговоришь вовсе.
Лиса выскочила, вильнув хвостом, из своего укрытия.
Обретя подвижную ловкость, со всей возможной хитростью повела речь.
Стала просить, умильно подняв вверх остренькую мордочку:
– Ты уж, матушка, сделай милость, не сердись. Сама ведаешь, умный в Гору не пойдет. Умный Гору обойдет.
Та слушала, молчала.
Ишь, как оно обернулось! Вестимо, призадумаешься, как ответить на таковские речи.
Задумчиво курится снеговая шапка, сдвинутая на бок.
А хитрунья уже мчится прочь, старательно заметая след хвостом. А ну как Гора станет неутешно сердиться и возражать своими громами?
Пока шарики кое-у-кого под шапкой крутятся, красавистая лиса чешет споро прочь. И порицать ее не смей, потому что исчезла так ловко, словно никогда и не было здесь теплой шубейки.
Страхи-то какие Лисе! Нет желания их претерпевать!
Пошумела всё же Гора обидчиво, да вскоре замолчала: некому накрутить хвоста, сердись не сердись.
Сообразила – что без толку сотрясать воздух? Никто не торопится дружить с ней, с высоченной снеговой вершиной. Никому не нужны ее секреты.
А если разобраться досуже, то с кем ей разговоры разговаривать, с кем дружить сердцами?
У одних хватает лишку насчет слабости в костях, иные же просто робкие на манер сторожких косуль.
Глянешь на прочих – те слишком изнеженные, а те чересчур умные и сами себя норовят перехитрить. Всё вокруг да около ходят.
По такой жизни все мечты обязаны идти прахом, и ничего тут поделать нельзя. Ничего, кроме как заснуть на веки вечные.
Тем временем через скальные кручи, ледяные завалы, сыпучие сугробы, бездонные провалы шел к вершине человек.
Он все преграды преодолел, невзгоды пересилил, на вершину взошел.
На колени встав, зачерпнул белого, словно сахар, снежку. Пожевал и сказал, засмеявшись:
– Ну, матушка Гора, ты даешь! Это ж надо – взгромоздилась на какую высоту?!
Гора прошептала:
– Надо, голубчик. На то я, известное дело, Гора. А тебя зачем ко мне во льды и камни занесло?
– Лишний вопрос. Мне тоже надо. На то я, вестимо, Человек.
Подумала Гора, поразмышляла и начала шептать:
– Слышь, мил-Человек! Что я тебе скажу по секрету...
* * *
Горы, где усиленно сходят на нет глетчеры, согласимся, не молчат. Планета видоизменяется, хотим мы того или не хотим.
Одновременно процесс познания Человеком окружающего мира, тот самый процесс, что стал усиленно развиваться по окончании ледникового периода, набирает на Земле темп.
Нынче поговаривают уже о том, что пора высаживаться космонавтам на красную планету, на Марс.
О полетах в пространства Солнечной системы идут у людей мысли чередой. А вот о том, что не мешало бы Человеку, этому насквозь земному организму, обогатиться новыми органами – пусть не руками новыми, а хотя бы крыльями – нет, подобных пожеланий в наши дни не высказывает никто.
Ведь не Икары нужны с крыльями, а пилоты космических кораблей, а также толковые инженеры, что должны постараться, научить летать всю эту создаваемую ракетную технику. И не только быстро летать. Но и – преодолевать успешно огромные межпланетные расстояния.
Без космоса нам уже, как говорится, жизнь не в жизнь.
А тающий ледовый покров планеты говорит свое: летать в космос полезно, однако и другое невредно – надо озаботиться условиями жизни людей на планете, коль наступающие на сушу воды океанов не собираются прекращать наступ.
Средние температуры воздушного океана пусть изменяются не очень заметно, зато уровень водного океана – Мирового – поднимается неуклонно. Особенно это заметно в масштабе веков.
Плавниками Человеку не суждено обзавестись вместо рук и ног, но мысль его должна работать. В прошлом веке прирост почти полметра, в нынешнем веке наблюдения обещают еще столько же, даже больше, – нет, нельзя не замечать возрастающего водного изобилия. Оно опасно, коль приобретет характер усиленного продвижения на сушу.
Процесс познания… его живительная мощь велика.
В этой великой природной силе сокрыта счастливая возможность постепенно освоить пространства солнечной системы. И одновременно решить насущную проблему – обезопасить жизнь людей на планете, разве не так?
* * *
Иногда разговоришься с шофером грузовика где-нибудь в попутном продвижении тряскими дорогами возле Ангары или Енисея. И видишь – есть удивительно понимающее восприятие твоим мыслям…
Наша земля богата просторами. А Сибирь, как известно, богата в особенности естествоиспытателями, что в наукоградах продвигают страну в будущее.
Не жалуются там также на нехватку того крепкого люда, что обладает исключительно твердым характером: он закален природными особливостями. Запах проталин с их невысокими, однако неотступными кустиками багульника, а также песни сибирских водотоков и честная сердечность Подкаменной Тунгуски – всё это приметы особого рода.
Они рассказывают нам о тех могучих усилиях, когда труженики Зауралья дадут новый толчок новаторской нашей земле, что обязательно отыщет дорогу в лучшее будущее. Признаюсь: непререкаемо, год за годом, преследует меня космический весенний перезвон, та многозначительно чудесная песня Подкаменной Тунгуски, когда река вскрывается и хрустальные льдины одна за другой уносятся прочь.
* * *
Многомудрые знактоки скалистых серпантинов, нет, не уступили, также в свое время немало интересного поведали о теснинах Дарьяльского ущелья, о жизни народов Северного Кавказа, Абхазии, Армении, о Кубанском склоне древнего нагорья.
Армянские дороги просветят тебя насчет здешних гидроэлектростанций, обмелевшего Севана, а проехать на машине от Сочи до Адлера и ничего не узнать о непростых здешних реках – это же совершенная невозможность. Какие тут случаются катастрофические наводнения! Хватает их – обильных, поистине ураганных ливней, что не имеют привычки утихомириваться год от года.
Они лишь усиливаются десятилетиями, разве не так? Нынче шофера что расскажут?
То самое, сегодня очень неприятное: и сколько людей вот вам погибло в речных штормах, и сколько машин унесло с неожиданно затопленных берегов прямо в море.
О чем задумаешься после таковских разговоров? Коль сотворяется какое дело в Кубанском Причерноморье, то оно должно быть сотворено по мере досточтимо надежной. Обустраивается ныне славный город Сочи, а потом-то что ожидать для Кубанского богатства? Неужто подъема черноморских вод, затопления прибрежных поселений? Ведь страшны эти наводнения на здешних реках. И предвещают они в соответствии с окаянным климатическим потеплением одно – близится планетный апокалипсис. Пора всем нам думать о мерах противодействия водному наступу.
Видите, сколь непрост он, вышеозначенный феномен. Неискоренимы дорожные разговоры и резонно – в полном соответствии с днем сегодняшним – ведут нас от проблем личных к проблемам человечества.
* * *
Вернувшись из долгой сибирской поездки, приметил однажды: у метро стоит бабушка, предлагает прохожим купить пучок каких-то веточек.
Невзрачны и неинтересны они были, если к ним не приглядеться.
Когда мимо не пройдешь, поинтересуешься, то поймешь, что в городском толпотвореньи догнала тебя неожиданная встреча с таежным багульником, с широко распространенным в Зауральских местах рододендроном.
В просторечии он то «багун душистый», то вдруг «болотная одурь». А по мне, как ни назови эти распустившиеся в тепле веточки с нежно-розовыми лепестками, всё едино: привет тебе, добрый знакомец с берегов электрической Ангары! Запах тайги, когда он тебя догонит в многолюдном городе, какие мысли навевает? Такие, что есть у Сибири особая мощь – своей неизбывной энергией воспрепятствовать планетным бедам.
