Лидия СЫЧЕВА. Среди близких
Памяти Рустама Валеева
На фото: Рустам Шавалиевич Валеев (19 октября 1936, Троицк, Челябинская область – 9 февраля 2023, Челябинск) – писатель.
Был хмурый, промозглый день 10 февраля 2023 года. Звонок Надежды Ивановны Валеевой застал меня в холле Центрального Дома литераторов – здесь клубился писательский люд, преимущественно нестоличный – оставалось несколько минут до открытия очередного съезда СП России. Вот и лица знакомых челябинских литераторов мелькнули в гудящей толпе: Олег Павлов, Нина Ягодинцева, Алексей Казаков. Народ роился у буфета, у входа в зал, тёк по широкой лестнице, над которой сияли портреты нобелевских лауреатов. Озабоченно сновали фотографы, выискивая «модели», лица знаменитых писателей. «Как на 9 мая, в поисках последних ветеранов…» Эпоха безвозвратно ушла, колесо времени провернулось. И, словно в подтверждение этих дум, печальная весть по телефону:
– Рустам Шавалиевич скончался. Он давно болел. Умер дома. Хоронить будут на мусульманском кладбище, в Челябинске.
Пока я отвечала, неуклюже выражая соболезнования и испытывая неловкость от того, что не находится точных слов, в сознании моём, параллельно, лихорадочно шли картины не смерти, но жизни: наша встреча с Рустамом Шавалиевичем – это было почти двадцать лет назад!; наше общение по телефону, черно-белые фото, где он запечатлён молодым; его публикации в «Челябинском рабочем», его книги – у меня есть подаренная, с его автографом «Вино любви» и есть специально купленная у букинистов – роман «Земля городов». Но даже не в этом, не в этом было дело, а что-то другое, знаковое, высшее врывалось в наш разговор и мешало сосредоточиться.
«Ах, да, ведь сегодня день памяти Пушкина!..»
И всё замкнулось, закольцевалось, обрело законченную, символическую форму, словно это и не жизнь человека была, а драгоценный камень со своей тайнописью, дающейся не каждому. Потому что родился Рустам Валеев 19 октября 1936 года – в лицейский, пушкинский день.
«Друзья мои, прекрасен наш союз!..»
Он, этот замечательно тонкий, умный, наблюдательный писатель знал, что такое творческое братство!.. И умел сказать о нём так, что слова его прорастали через годы. Вот он пишет в статье «Первый среди друзей» (посвященной Валентину Сорокину), о послевоенной жизни: «Сколько солдатских, сколько крестьянских детей, выросших в полуголоде, в полусиротстве, потянулись к жизни, к успеху. Можно вспомнить о профессиях, вдохновлявших молодые сердца: геолог, строитель, лётчик. Но в чести были и монтажники-высотники, и сталевары». В этих скупых строках – правда и о собственном полусиротском детстве. Его отец, директор школы из Троицка, погиб в 1944 году при освобождении Латвии от фашистов. Трагедия поколения! Рустам Валеев сумеет сказать о ней своё слово – пронзительно-беспощадное. Вот его нестареющий рассказ «Фининспектор и дедушка» («ах, кому это теперь нужно», – будет он говорить мне по телефону, когда я попрошу у писателя разрешения перепечатать рассказ в журнале МОЛОКО – для читателей нового поколения).
Да нет же, нужно!
«Ты это однажды почувствуешь – может, когда пристроишь под сиденьем вагона нехитрый фанерный чемоданчик, в котором все твое имущество – пара белья, учебники, любимая книга и завернутые в бумагу ватрушки, – и выйдешь глянуть напоследок на свой городок и не весь, конечно, его увидишь, а только пристанционные строения, сквер и уходящий в низину автобус; или, может, когда после долгой разлуки пойдешь от вокзала пешком, и откроется тебе с холма речка, за речкой веселая в утреннем свете груда домиков, среди которых и твой дом, и не твой, но где живут родные тебе люди, – ты почувствуешь, что не торопишь уже время, хотя и не считаешь с испугом дни, а просто понимаешь стремительность жизни и ценишь и день и год. И ты идешь над городком, притягательным и чужим, радостный, что все здесь, в общем-то, без перемен, и грустный, что это так… Идешь так вот, и вдруг…»
Невозможно не откликнуться душой на эти строки, если, конечно, душа твоя жива! Невозможно разорвать, разъять эту цитату из рассказа – это всё равно, что разъять, искалечить стихи. Как же хороша эта проза! Великолепный русский язык, доверчивость и горечь жизни, культура восприятия мира, в которой есть и Пушкин, и Есенин, но не как подражание, не как взятые напрокат «очки», а как своё, глубоко пережитое и принятое. Что-то есть общее – в самом элегическом настрое – и с прозой Виктора Лихоносова, чей отец тоже погиб на фронте в 1943 году, в Запорожье. А рассказ Валеева «Фининспектор и дедушка» создан на материале южноуральской жизни и татарского быта. Послевоенное время, когда столько надежд, горечи и счастья молодости. Это ведь всё рядом, совсем рядом с нами, а во многом уже недостижимое, утраченное! Как жаль…
Рустам Валеев окончит Высшие литературные курсы в 1979 году и пополнит славную когорту челябинцев, выпускников ВЛК – Валентин Сорокин, Вячеслав Богданов, Зоя Прокопьева, Константин Скворцов. Каждое имя – на особицу, каждый писатель – со своим лицом и характером. И этот только Южный Урал, и далеко не весь. Как же мы были богаты!
Удивительное дело: с годами его проза становится только милее сердцу. Готовя вместе с литераторами Дарьей Симоновой и Марией Бушуевой для Московского Дома национальностей видеопрограмму «Перечитывая Рустама Валеева», я вновь открыла «Вино любви», да так «напилась», что тотчас позвонила автору. Состоялся примечательный разговор:
– Вы же эти вещи раньше читали, что же вы лет пятнадцать назад меня не хвалили так, как сейчас? – посмеиваясь, мягко упрекал Рустам Шавалиевич.
– Но ведь я тоже определенный путь прошла, и, надеюсь, что он полезен моей душе и моей прозе, если я вновь пришла к Вашим книгам, – я отвечала серьёзно, взволнованная прочитанным.
Мы долго говорили – уже как люди, хорошо понимающие друг друга. Так смыкаются эпохи, так, словно живой водой – живым словом – окроплённые, разворачиваются полнокровные и многоцветные образы и картины минувшей жизни.
Творческая жизнь Рустама Валеева сложится благополучно – выйдут многие книги его прозы, напишут диссертации исследователи, отметят наградами коллеги (он станет первым челябинским лауреатом премии имени Д.С. Мамина-Сибиряка). Но самое главное – до конца жизни Рустам Валеев сохранит верность тому этическому максимализму юности, который будет явлен в самых первых его рассказах. Писатель глубокий, много думающий, он так и останется на предначертанных ему судьбой пушкинских позициях. Как всякий честный художник, он тревожно относился к своему творчеству («ах, кому теперь это нужно!..»), но вряд ли сомневался в победе «сил добра». Потому – никаких уступок «новой эстетике», взращивающей «цветы зла» на руинах советского литературного процесса. «…Писательство – это что? Это воспоминание. Теперь я понимаю, что все – оттуда, из тех лет», – скажет он однажды в одном из интервью.
Что же ещё, какой завет? «Писатель, чем он человечнее, чем больше у него "близких" среди людей, тем значительнее в своем призвании». Рустам Валеев! В моей памяти он навсегда среди близких.
