Вы здесь

Николай ЧЕПУРНЫХ. «И счастлив я, пока на свете белом горит, горит звезда моих полей…»

Находясь в одной из служебных командировок в Вологде, мне довелось побывать в частном музее Н.Рубцова, организованном поэтессой Н.Старичковой в ее квартире, приютившей однажды бездомного поэта и предоставившей ему комнату для проживания (на протяжении ряда лет Нинель Александровна близко знала Николая Михайловича), и на его могиле на городском кладбище (у подножия которой высечена строка-заклинание, строка-завещание поэта: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»), у памятника поэту (скульптор А.Шебунин) на берегу р. Вологды, возле домика Петра I. Побывал я и в Вологодской писательской организации, в которой добрым словом вспомнили своего великого земляка. Подробных записей я тогда не сделал, полагая, что это ни к чему, так как те люди, которые знали поэта при жизни, уже все или почти все о нем рассказали.
Но вот о чем удивительном я хотел бы сейчас сказать. И в музее Н.Рубцова, и в писательской организации о поэте говорили так, как если бы он был живой, как будто все эти три с половиной десятка лет он был с ними - живыми. Скажу еще, что вологодские парни и девушки, назначающие свидание у памятника Н.Рубцову, говорят так: «Встретимся у Коли»…
Бесконечно горько и обидно, что всего 35 лет отвела ему судьба для жизни. И непростые это были годы – с самых первых детских лет, о чем он скажет в своей автобиографии: «Я, Рубцов Н.М., родился в 1936 году в Архангельской области в с. Емецк. В 1940 г. переехал вместе с семьей в Вологду, где нас и застала война. Отец ушел на фронт и погиб в том же 1941 году. Вскоре умерла мать, и я был направлен в Никольский д/д Тотемского района Вологодской области, где окончил 7 классов Никольской НСШ…»
Здесь я сошлюсь на составителя «Жизнеописания Николая Рубцова» В.Белкова, который, в свою очередь, ссылаясь на С.Багрова (писатель, в 1951 – 1952 гг. учился с Н.Рубцовым в лесотехническом техникуме в Тотьме), пишет о том, что «отец Рубцова с 1942 по 1944 год был на фронте. Беседы с родственниками поэта пока это не подтверждают». А сам С.Багров в воспоминаниях о Н.Рубцове напишет, что когда поэт сказал в стихотворении «…На войне отца убила пуля…», то не знал, что он жив, что Михаил Андриянович «живет в Вологде, что он снова женат, и что там у него новые сыновья. Узнает об этом он (Николай Рубцов – авт.) через годы… и, встретившись с ним, увидит на бледном лице отца растерянную улыбку»…
Мать поэта, Александра Михайловна, умерла в июне 1942 года, когда ему было всего шесть лет. В одном из стихотворений, посвященных памяти матери, Н.Рубцов напишет:
Вот он и кончился, покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.

Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.
……………………
Кто там стучит?
Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных…
А может, мама?
Может, ночь –
Ночные ветры?
Николай Рубцов – поэт пронзительнейшей, щемящей сердце грусти. И такой же щемящей любви к Родине, - то пронизанной светлыми чувствами:
Привет, Россия – родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
То неизбывной грустью:
Россия! Как грустно! Как странно
поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные
ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая
звездная люстра,
И лодка моя на речной
догнивает мели.

О грусти, одиночестве, унынии поэт нередко говорит и в своих письмах.

А.Яшину, 22.08.64 (дата отправления на почтовом штемпеле). «Пишу Вам из села Никольского. Это в старинном Тотемском районе Вологодской области. Вы, наверное, бывали и здесь, в этих старинных и грустных местах?..
Ягод в лесу нынче полно. Но я больше люблю смотреть на них…
Вы знаете, в собирании земляники и малины мне все чудится что-то сиротское, старинное, особенно милое и грустное, даже горестное…»
А.Яшину, 25.9.64. «Пишу все из того же села Никольского… Километров за шесть отсюда есть огромное, на десятки километров во все стороны, унылое, но ягодное болото. Собирал клюкву. Ходил туда до тех пор, пока не увидел там змею, которая на меня ужасно прошипела. Я понял это, как предупреждение… И больше за клюквой не пойду. Да и птицы в последний раз на болоте кружились надо мной какие-то зловещие, большие, кружились очень низко над моей одинокой головой и что-то кричали…»
Г.Горбовскому, (без окончания и даты). «Сижу сейчас, закутавшись в пальто и спрятав ноги в огромные рваные старые валенки, в одной из самых старых и самых почерневших избушек селения Никольского – это лесистый и холмистый, кажущийся иногда совершенно пустынным, погруженный сейчас в ранние пустынные сумерки уголок необъятной, прежде зажиточной и удалой Вологодской Руси. Сегодня особенно громко и беспрерывно воют над крышей провода, ветер дует прямо в окна, и поэтому в избе холодно и немного неуютно, но сейчас тут затопят печку, и опять станет тепло и хорошо…»
С.Багрову, декабрь 1964 г. «Жизнь моя идет без изменений, и, кажется, остановилась даже, а не идет никуда… Выйду иногда на улицу – увижу снег, безлюдье, мороз, и ко всему опять становлюсь безразличным и не знаю, что мне делать… совсем разонравилось мне в старой этой избе… за скучную жизнь в ней…»
С.Викулову, ноябрь – декабрь 1964 г. «Пишу вам из села Никольского… Решил провести здесь праздник и подзаняться чтением… читаю самого Льва Толстого…
Недавно здесь выпал первый обильный снег… это было так внезапно, так красиво – снег, и лежит повсюду – на крышах, на порогах, на дорожной грязи. На меня это подействовало, как в детстве. Но на другой день снег растаял, и за окном опять возникли во всей своей унылой красоте прежние осенние картины…»
С.Куняеву, 18.11. 1964 г. «Я опять пропадаю в своем унылом далеке, в селении Никольском… в прелестях этого уголка я уже разочаровался, т.к. нахожу здесь не уединение и покой, а одиночество и такое ощущение, будто мне все время кто-то мешает и я кому-то мешаю, будто я перед кем-то виноват и передо мной тоже…
Мое здесь прозябание скрашивают кое-какие случайные радости, на которые я не только способен, но еще и люблю их, и иногда чувство самой случайной радости вырастает до чувства самой полной успокоенности…»
А «случайная радость» - это всего лишь жарко натопленная печка в холодный осенний или зимний вечер.
Неустроенность в личной жизни, быту, в себе самом (от неустроенности «мира»?), вечная забота о хлебе насущном отражались в произведениях поэта. Однако, вместе с тем, сколько светлых стихов написал он – о любви, о своей малой родине, о России! Сколько из этих стихов стали любимыми народом песнями – «Букет» («Я буду долго гнать велосипед…»), «Улетели листья», «В горнице», «Тихая моя родина» (с посвящением В.Белову), «Зимняя песня» («В этой деревне огни не погашены…»), «В минуты музыки», многие другие.
Много песен еще при жизни поэта на его стихи написал вологодский композитор Алексей Шилов, записавший на магнитную ленту и сохранивший голос Н.Рубцова, песни и стихи в его исполнении. В те годы это был единственный композитор в Вологде, чья мелодия на стихи Н.Рубцова нравилась самому автору слов. Мне посчастливилось встретиться с А.Шиловым и услышать в его исполнении песню на стихи Н.Рубцова «Звезда полей» (в 1967 году под этим названием у поэта вышла книжка стихов, явившаяся «словно из другой галактики»).

Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…

… Он и не помышлял умирать в 35 лет. Выпустил новую книгу стихов – «Сосен шум». Но все же каким-то непостижимым образом предсказал свою кончину, в последний год жизни написал стихотворение «Я умру в крещенские морозы…»
Впрочем, вот что говорит в своих воспоминаниях Н.Старичкова: «Можно понять, какие мысли одолевали Рубцова, если вспомнить его бредущим по глубокому снегу в серых поношенных валенках, в демисезонном пальто с чужого плеча. Приподнятый воротник не спасает от ветра, черная потертая папаха на голове не закрывает покрасневшие от мороза уши. Руки без перчаток глубоко засунуты в карманы. Иногда он согревает их дыханием. Идет туда, где нет крыши над головой. Идет в бесконечность… Но, несмотря на жизненные невзгоды, поэт не собирался умирать. У него были большие творческие планы» (Не связываем же мы прямо написанное кровью стихотворение С.Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья…» со вскоре последовавшей кончиной поэта)…
Как бы там ни было, в ночь на 19 января 1971 года, в крещенские морозы, Н.Рубцова не стало. Он принял смерть от руки женщины, воронежской поэтессы Л.Дербиной, с которой намеревался связать свою жизнь.
Обращаясь к писателям, художникам, друзьям поэта, собравшимся в Доме художника проводить покойного в последний путь, Виктор Петрович Астафьев (сравнительно недавно ушедший из жизни) сказал (цитирую по воспоминаниям писательницы и жены В.Астафьева М.Корякиной «Душа хранит»):
«Друзья мои! Человеческая жизнь у всех начинается одинаково, а кончается по-разному. И есть странная, горькая традиция в кончине многих больших русских поэтов. Все великие певцы уходили из жизни рано и, как правило, не по своей воле…
Здесь сегодня, я думаю, собрались истинные друзья покойного Николая Михайловича Рубцова и разделяют всю боль и горечь утраты.
У Рубцова был тяжелый путь, его судьба была трудна и горька. Это отразилось и в его стихах, полных печали и раздумий о судьбах русского народа. В этих щемящих стихах рождалась высокая поэзия. Она будила в нас мысль, заставляла думать…
…В его таланте явилось для нас что-то неожиданное, но большое и важное. Мы навсегда запомним его чистую пусть и недопетую песню».
Он говорил, что носит в своей «беспорядочной голове» столько готовых стихов, что их хватило бы на «большой» сборник! Если бы он их записал на бумагу, - насколько бы мы сегодня были богаче!