Юрий БАРАНОВ. Памяти Георгия Свиридова.
Очередной Свиридовский фестиваль, приуроченный к юбилею великого русского композитора, охватил в 2005-м 13 городов. Ну, конечно, обе столицы, ну, конечно Курск, родину юбиляра, ещё 9 областных и один районный. Один на всю Россию. Это – подмосковная Балашиха, музыкальная общественность которой при поддержке местной власти много делала и делает для пропаганды творчества Георгия Свиридова. Чего, заметим, нельзя сказать о некоторых «структурах», которым, казалось бы, положено этим заниматься – например, о телевидении…
…Коренной русак из песенного курского соловьиного края, Георгий Свиридов в 21 год, в 1936-м, поступил в Ленинградскую консерваторию. Начал он учебу у тогда влиятельного, а ныне справедливо забытого композитора Петра Рязанова, но пробыл у него лишь один год. В 1937-м в консерваторию был приглашен 31-летний Дмитрий Шостакович, и Свиридов стал одним из первых его студентов.
В 1941-м Свиридов с блеском окончил курс и прожил жизнь профессионального композитора, внешне вполне благополучную. У него были все самые почетные для людей его профессии звания – народный артист СССР, Герой Социалистического Труда и т.д. и т.п. А главное, получил он награду, выше которой нет, – народную любовь.
Напомним наиболее известные его сочинения: «Поэма памяти Есенина», «У меня отец крестьянин. Курские песни», «Деревянная Русь» на слова Есенина, «Весенняя кантата» на слова Некрасова, хоровой «Концерт памяти А.А. Юрлова», «Песнопения и молитвы», музыка ко многим спектаклям, кинофильмам и даже телепередачам (музыкальную заставку к программе «Время» знают все). И при этом еще не все его произведения были исполнены, не говоря уж о том, чтобы они были записаны на пластинки или диски. Потому что это только внешне блистательный Свиридов одерживал одни победы. В действительности он вел постоянную, упорную, тяжелую, изматывающую борьбу. Это была борьба за национальную русскую музыку.
В каждой стране по-своему складывается и развивается музыкальная культура. В России получилось так, что профессиональные музыканты, оперные театры, концертные залы появились (в ХIХ веке) тогда, когда правящие классы общества уже не в одном поколении были вскормлены культурой Запада. Музыка Глинки многими встречалась в штыки, многие в «высшем свете» называли ее «кучерской». Из истории не вычеркнешь – в 1850-е военный комендант Петербурга проштрафившихся гвардейских офицеров посылал в Мариинский театр …на «Руслана и Людмилу». И в угоду этой публике профессиональное музыкальное образование в России (Петербургскую и Московскую консерватории) налаживали проводники западных идей – выучившиеся в Германии выходцы из бессарабского местечка братья Рубинштейны.
Вот как оценивал деятельность «главного» из них Свиридов: «Антон Рубинштейн – сам очень талантливый и очень самоуверенный композитор, начал свою деятельность в России как в дикой, варварской, музыкально необразованной стране. Подобный взгляд мог, естественно, у него сложиться потому, что он Россию не знал, не имел желания узнать. Он чувствовал себя единственным проводником европейского музыкального образования, и винить его за это особенно не приходилось. Это придавало ему вес в собственных глазах, и при дворе его точка зрения разделялась полностью».
Напомним известный факт: Антон Рубинштейн имел наглость заявить, что создать оперу на основе русского национального мелоса невозможно и доказывал свою точку зрения, ссылаясь на творчество Глинки. Другой брат, Николай Рубинштейн, основатель Московской консерватории, прослушав Первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром, раскритиковал его в пух и прах по всем правилам своей заморской учености. Ну не слышали Рубинштейны, как звучит, как поет Россия, не слышали, и всё тут!
Глинка, Мусоргский и другие композиторы «Могучей кучки», Чайковский, Танеев, Рахманинов, Гречанинов упорно боролись за утверждение национального начала. В частности, они обращались и к хоровой музыке, которая в духовной жизни русского народа имела огромное значение – ведь православная церковная служба идет без музыкального сопровождения.
Как ни странно, революция замедлила процесс становления русской национальной музыки во все ее многообразии. Значительная часть классики была объявлена «реакционной» и «упаднической» (Чайковский в том числе), эмигрировавшие композиторы – «белогвардейскими». Особенно жестокой была расправа с музыкальными произведениями, которые можно было квалифицировать как «поповщину», как «религиозное мракобесие». В консерваторских дворах горели костры из партитур этих «вредных» сочинений. И все это были, заметим, сочинения исключительно русских композиторов. Хоралы Баха и мессы Моцарта, «Реквием» Верди и оратории Генделя на библейские темы к «поповщине» и «религиозному мракобесию» почему-то не относили. Эти костры (не говоря уж о массовом сжигании Н.К. Крупской «вредной» литературы, в том числе книг историка Карамзина и фольклориста Афанасьева) задымили раньше, чем подобным занялись нацисты в Германии. Впоследствии Свиридов сравнивал журнал «ЛЕФ» (Левый фронт искусств), издававшийся Осипом Бриком и Владимиром Маяковским, с нацистским листком Грегора Штрассера – Йозефа Геббельса.
Правда, к середине 1930-х, когда Свиридов поступил в консерваторию, многим «революционным» глупостям уже приходил конец, Рахманинова уже не называли белогвардейцем и фашистом, но некоторые сферы русской музыкальной культуры ещё считались «отжившими», подвергались глумлению и шельмованию. Так, первый учитель Свиридова по консерватории, Рязанов, писал: «Революция убила цыганский романс, вернее, уничтожила «площадку», на которой он мог культивироваться; тем удивительнее, что «охвостья» этого романса продолжают жить… Очевидно, домашние вечеринки под выпивку и танцульку, проходящие вне общественного контроля… заменили цыганскому романсу его былую почву… Эмоциональное содержание цыганского романса изжито…» и т.д.
Но каков профессор! Читаешь его фашистские откровения и вспоминаешь роман Дж.Оруэлла «1984», описывающий мир, в котором никакие домашние вечеринки «вне общественного контроля» невозможны – всюду и за всеми следит недреманный глаз «Старшего брата». Спросить бы его: как может быть «изжито эмоциональное содержание романса»? Неужели люди перестали влюбляться и страдать в разлуке, с трепетом ожидать свидания и оплакивать горечь измены? Ясно, что у такого преподавателя Свиридов мог научиться только математической, технической стороне музыкальной премудрости.
Что касается русской хоровой музыки, которая больше всего интересовала Свиридова, то она фактически находилась под запретом. В концертных залах можно было сколько угодно исполнять протестантскую и католическую церковную музыку западных композиторов, но и помыслить нельзя было об исполнении духовных сочинений композиторов русских, в том числе всемирно признанных классиков. Дело доходило до того, что «Всенощную» Рахманинова, записанную на пластинки за границей, рискуя очень многим, привозили в СССР как «контрабанду»! И это не только 1930-е, это и 1960-е, и 1970-е годы!
Позволю себе личное воспоминание. В конце 1970-х по большому блату, через Московский горком КПСС, я пару раз «доставал» билеты на «закрытый» концерт Юрловской капеллы в Знаменском соборе. В «закрытом», практически – в секретном порядке исполнялась русская духовная музыка. Помню, моя музыкально подкованная спутница шепнула мне: «Смотри, вон сидит композитор Свиридов». А другой мой товарищ сказал тогда: «Мы сейчас – как трава под асфальтом. Но асфальт будет взломан!» Его слова оказались вещими. Добавлю к ним, что Свиридов был тем крепким корнем, который способен пропороть асфальт, утрамбованный самым лучшим катком.
Бороться ему пришлось на протяжении всей жизни, враги русского национального начала в музыке, что скрывать, со времен братьев Рубинштейнов имеют в нашей стране очень сильные позиции, Один лишь эпизод. В 1973 году в «Красной стреле» едет в Москву на Съезд композиторов РСФСР ленинградская делегация. Готовятся к «боям». Влиятельный музыковед профессор М.С. Друскин восклицает: «С «Деревянной Русью» должно быть покончено!» Речь шла, конечно, не только о популярном сочинении Свиридова, но обо всем национальном направлении в советской музыке. Тогда, казалось, Друскины, как моськи над слоном, одержали победу над Свиридовым: он не был переизбран в секретариат Союза композиторов. Кто сейчас об этом помнит?
Ещё предстоит оценить значение прорыва, который совершил Свиридов, значение того, что он ввел в «музыкальный оборот», в практику концертного исполнения в нашей стране. Ещё предстоит оценить благотворное воздействие Свиридова на таких творцов национальной русской музыки, как Валерий Гаврилин, и, главное, на слушателей. Думаю, если очень коротко, можно сказать так: музыка Свиридова отвечала «музыкальному подсознанию» русского человека, приходя извне, она встречалась с поднятыми ею из глубины души, из глубины памяти детскими ощущениями засыпания под русскую колыбельную песню, с генетически записанными в нас звучаниями церковной службы, застольного шума, переклички жаворонков и воя метели. Наконец, ещё предстоит оценить значение литературного наследия великого композитора.
В течение многих лет Георгий Васильевич Свиридов делал записи о различных сторонах культурной и политической жизни в нашей стране. Конечно, музыкальное искусство занимает в них центральное место, но не меньшее значение имеют поразительно глубокие и смелые суждения композитора о литературе, о других проблемах, которые занимали его на протяжении всей жизни. Многие из них имеют не только культурно-исторический интерес, а воспринимаются как наблюдения текущих дней.
Например: «Распространилось, как в 1920-е годы, эпатирование Русского человека, русского национального чувства, стремление унизить Россию, во что бы то ни стало унизить ее народ, представив его обществом скотов, унизить и опошлить его культуру (сознательно окарикатурив)…» И, как бы возражая ссылкам наших недругов на сатирические произведения великих русских художников, продолжает: «Целая бездна лежит между страданием и болью души Гоголя… и самодовольством современного сытого пошляка, обращающего в пошлый фарс, в эстрадный скетч то, что для высокого художника (гения) было исполнено трагизма». Как тут не вспомнить разномастных шендеровичей.
Или то, что 16 декабря 2005 года, в 90-й день рождения Свиридова, только телеканал «Культура» решился уделить ему 45 минут. Первый канал о памятной дате не вспомнил, куда там: вдвое больше времени, 90 минут, получают для своего юбилейного концерта «Иванушки International»; канал, именуемый почему-то «Россией», видимо, не имеет «русского уха»; ну, а на НТВ – Хазанов, и так не слезающий с телеэкрана. Разумеется, гораздо больше телевизионного времени, чем русскому гению, отдается другому музыканту, чье 90-летие совпадает со свиридовским – американскому эстрадному певцу Фрэнку Синатре. Свиридовский фестиваль, проводящийся в тринадцати города России, вообще не вызывает интереса у «нашего» телевидения. Что это, как не сознательное замалчивание крупнейшего русского композитора второй половины ХХ века?
…Часть свиридовских записей опубликована в его книге «Музыка как судьба», в ряде журнальных публикаций, но часть еще неведома читателю. Надо думать, этот пробел будет рано или поздно восполнен, так же как и пробел музыкальный, и все сочинения великого композитора станут доступными ревнителям русской культуры.
