Татьяна ГРИБАНОВА. Но зато недалече до Бога…

***

Я из тутошних мест, где полынны ветра,

где сугробы по пояс к Николе.

Я – берёзовой роще родная сестра

и корнями вросла в это поле.

Как зарделся калиной морозный закат!

Зазвонили к вечере так ладно,

что посыпался иней с крестов и оград,

донесло от стогов запах мяты.

Потянулись из труб золотые  столбы,

Заморгали сквозь темень оконца.

Здесь подачек особых не ждут от судьбы,

здесь встают с петухами, до солнца.

И голосят в причёты, порой, от тоски,

коли вовсе душа «занемогла».

А, бывает, поют всё от той же тоски

задушевным прабабкиным слогом.

Да, за хлебом – пять вёрст, да, в метель не с руки…

Но зато недалече до Бога.

***

То щенком заскулит,

то по-бабьи заплачет с причётами,

то насупится,

то просветлеет пронзительной просинью

с воробьями в сиренях,

в ольховниках стылых с чечётками

провожает усталый ноябрь

дни последние осени.

Позови – ни души на сто вёрст,

лишь ветра перемётные,

лишь сосняк вдоль дорог

против шерсти на славу причёсанный,

лишь татарник больной,

повиликой по горло замотанный,

да сенные стога

друг за дружкой – речными покосами.

Да всё чаще из горних садов

над продрогшими хатами,

над полями сквозными,

смурными остывшими плёсами,

над околицей зябкой,

куделью полыней косматою

ниспадают снега

то пыльцою, то дивными розами.

***

Ну, наконец! Из горних закромов,

прорвав сермяжные заштопки и заплатки,

струится новь на заспанность домов,

на немоту полей, на деревов кудлатье.

И утерпежу нет! Скорей на свет!

Душа неотвратимо рвётся в эту замять.

Туда, где догорает бересклет,

где чернотроп усеян снежными цветами.

Склонясь к груди простуженных долин,

врачует раны и хворобы первоснежье.

А шар земной, заблудший исполин,

летииит…

летит, уже не чуя меток обережных.

***

Как столбы в теремах, подпирают дымы золотые

небосвод – Божьим промыслом вновь затепляется день.

Обгоняя меня, мимо церквы, ракиток погоста

по белёным холстам санный след полетел на зарю.

А с крестов вещий птиц отряхает задумчивый иней…

Не печалься, душа, – нам с тобою торить ещё путь.

Холода на дворе… Мы же стольких ещё не согрели,

не додумали дум, не сказали в глаза о любви!

И не ты ли сама привязала меня к этим людям,

к этим рощам с колючей куделью сосновых вершин?

Научила читать, как в скрижалях, по здешним погодам

и свою, и земли этой древней, сакральной судьбу?

***

Напрочь селенье снега занавесили –

светлая тихая грусть.

Каждая улочка, – пусть куролесится! –

помнится мне наизусть.

Там в три оконушка под тополями

старый родительский дом.

Там первопуток плутает полями

к росстаням с древним крестом.

Скирды вдоль поймы рядочком сенные,

церква – в ограде из лип.

Роща на взгорье с крылами сквозными,

маминых бурочек скрип…

Трёт жерновами за стенкой Вселенная,

мелется, мелется ночь.

Милая отчина, память нетленная,

я – твоя кровная дочь.

Мучают день ото дня всё сильнее

думы о скрытом в снегах,

властью и Богом забытом селенье,

дедов погасший очаг.

Фото предоставлено автором