Владимир ПРОНСКИЙ. Помните о своих.
Иногда после прочтения иных книг, особенно исторических романов, растормошишь в себе память, и тогда вроде бы устойчивые исторические ассоциации, которые укоренились в сознании, сразу начинают блекнуть. Вот прочитал роман рязанского писателя Алексея Хлуденева «Олег Рязанский» и вдруг понял, что автор открыл что-то необычное, взглянул на давние события по-своему и сумел донести этот взгляд до читателя. И уже начинаешь быть ему благодарным за то, что он разбудил дремлющие мысли, которые до этого никак не проявлялись. И на то были причины. Одна из них — инерция мышления. Это когда отдельно взятый человек не может выйти из заданных мыслей, заранее смиряясь с принятой исторической установкой по тому или иному вопросу, хотя в душе в чем-то и не согласен с ней. Но что было делать, если эта мысль вдалбливалась в сознание людей несколько веков, даже и тогда, когда уже и не надо было вдалбливать.
О чем это я? А все о том же, о желании по-иному взглянуть на события многовековой давности, воссозданные в романе «Олег Рязанский». С замиранием сердца читал этот роман, читал пристрастно, являясь уроженцем рязанской земли, историей которой всегда интересовался. И вот о чем думал: «Почему прежде никто по-настоящему не мог сказать всей правды об этом незаурядном государственном деятеле Руси времен средневековья? Почему до последнего времени жил, да и сейчас живет, миф о том, что, мол, князь Олег Рязанский чуть ли не воевал на стороне Мамая в битве на Куликовом поле?» Поспешу охладить ретивых головы: действительно, не воевал, как и не воевал на стороне Дмитрия. Почему? Струсил? Нет, конечно же, не те времена были, чтобы князь мог слыть трусливым. Мудрый? Да. Обиженный? Да. Вот именно — обиженный. Обиженный из-за отношения, которое сложилось к нему и его княжеству со стороны своих же православных соседей, все делавших для того, чтобы держать князя Олега на особицу.
Поэтому, еще с московских летописцев Х1V века, началось искажение жития Олега Рязанского. И почему это делалось — понять несложно: из-за стремительного возвышения Московского княжества. Рязанское не желало до поры ему покоряться, упрямо сохраняло суверенитет, который в наше время лукаво призывали брать, кто сколько проглотит. Это мы теперь знаем, наученные горестным опытом, как трудно собирать княжества и как легко разбазарить собранные земли, а в средние века во многом каждый князь на Руси сам за себя стоял. Поэтому водить дружбу друг с другом не спешили, тем более с рязанскими князьями, постоянно подвергавшимся набегам. Могло быть себе дороже. Не удивительно, что с началом нашествия Батыя, когда великое Рязанское и удельное Пронское княжества первыми приняли страшные удары монголо-татарских завоевателей, даже выступали на реку Воронеж, чтобы там сразиться с захватчиками, никто из русских князей не поспешил на помощь рязанцам да прончанам, наивно думая отсидеться за лесами да скованной льдом Окой. Не отсиделись. И да них докатились полчища, хотя к концу зимы 1237-1238 г.г. и они выдохлись на снежных просторах Руси, повернули на юг, не дойдя до Великого Новгорода, и это говорит о том, что не такими уж несметными и непобедимыми были захватчики. И неизвестно как сложились события, если бы с начала нашествия русские князья объединились, забыв междоусобные распри, и не только с собой, но и с Черниговом, Киевом, с которыми тогда имели самые тесные связи. Была, правда, отчаянная попытка Евпатия Коловрата, но что мог сделать этот бесстрашный витязь с дружиной в 1700 воинов, хотя и она навела страха на Батыя! А если таких дружин имелось не один десяток, и были они объединены в один кулак? Но этого не произошло. За что наши предки получили и потом полтора века умывались кровью и слезьми. Когда же все-таки нашелся мудрый человек и понял, что без объединения княжеств ига не сбросить, то начал это объединение, но делал это по разному: где крестом, а где мечом. Рязани достался меч. И это за несколько лет до Куликовской битвы?! И когда пришло время этого самого важного для средневековой Руси сражения, то, понятное дело, что можно было ждать от рязанцев, у которых рядом со старой обидой жила но-вая, более жгучая...
Возвращаясь к роману «Олег Рязанский», можно сказать, что все тонкости той борьбы раскрыты в полной мере, хотя это и тяжкий труд — художественно воссоздавать события многовековой давности, происходившие на протяжении тридцати пяти лет. Ведь столько в эти годы вершилось событий, столько сталкивалось и ломалось судеб, что, если писать более подробно, то напиши автор и два десятка романов — все равно будет ощущение, что чего-то он не сумел охватить, чего-то не сделал. Тем не менее, с основной своей задачей автор справился, создав образ Олега Рязанского — мудрого, гордого князя.
Чтобы управлять великим княжеством, находившимся меж двух наковален — Московией и Ордой, надо было быть действительно мудрым, хотя бы для сохранения собственной жизни, своей семьи и в целом всего княжества-государства. И помогало ему в этом, что вполне очевидно, православие, ибо все свои поступки и решения Олег Рязанский рассматривал и принимал именно в божественном свете религии. Роман Алексея Хлуденева написан в присущем автору строгом стиле, он не растрачивает эмоции, предпочитая состояние героев показывать через внешние детали. Однако в главах, посвященных Сергию Радонежскому, детям и подросткам, сдержанность в манере письма уступает вполне оправданной душевной щедрости, словно рукой автора водил сам Господь.
Основная сюжетная линия романа — средневековые отношения Москвы и Рязани. Не забыто и куликовское противостояние. У читателя сложилось четкое представление о хронологии подготовки Куликовского сражения, самой битвы, месте и поведении литовского князя Ягайла и Олега. Правда, есть некоторая недосказанность в отдельных эпизодах, и у читателя может закрасться сомнение в участии рязанских воинов в Куликовской битве, но ведь дружина Олега — это еще не все Рязанское княжество. Ведь в «Задонщине» ясно указано, что погибло «...70 рязанских бояринов, да 40 бояринов муромских...» Есть размытость и в показе отношений между Рязанским княжеством и удельным Пронским. Автор не до конца прояснил отношения этих двух княжеств, с самого своего основания находившихся в родстве, хотя всегда враждовавших между собой (чего стоила встреча на «пиру» в селе Исады в 1217 году?!).
Поэтому невольно возникает образ пронских князей как вероломных, хотя в тех же Исадах именно рязанские князья побили пронских князей-братьев. И было это еще до монголо-татарского нашествия. Так что, при случае, рязанским князьям ничего не стоило ошельмовать князей пронских, всегда стремившихся к относительной независимости, но этого не случилось: сор из избы тогда умели не выносить. И как тут не вспомнить, что еще в предтече Куликовской битвы — битве на реке Воже в 1378 году, впервые выигранной русскими, вместе с князем Московским Дмитрием, будущим Донским, наряду с князем Серпуховским, принимал участие именно князь Даниил Пронский. Так что отношения рязанских князей и пронских в достаточной степени влияли на ход тогдашней истории и что-то значили в ней. И как приходилось рязанским князьям лавировать между Москвой, Литвой и Ордой, так пронским — между Рязанью и Москвой, да и об Орде нельзя было забывать.
Время было вероломное, кровопролитное, и хвала тогдашним князьям, сумевшим в конце концов забыть распри и объединиться в одно государство. Но как же тяжело шло объединение, сколько было пролито крови в борьбе не только с внешними врагами, а зачастую и со своими же православными соседями!
Понимаю, как тяжело создавать исторический роман, как мучительно сложно выработать стиль и словарь, отражающий воссоздаваемое время и понятный современному читателю. Вот что об этом сказал сам писатель: «Книга уже подходила к концу, а я еще не знал: удалась ли она, не было уверенности и в ее достоверности с духовной точки зрения. И вот во время сомнений вдруг позвонил тогдашний митрополит Рязанский и Касимовский Симон, прослышавший о моей работе. В течение недели он ознакомился с главами романа, и, кроме одного небольшого, замечаний у него не было». Это высказывание лишний раз говорит, что Алексею Хлуденеву роман удался, и в этом его несомненная заслуга. В романе получилось главное — образ князя Олега, хранителя Рязанской земли. Пусть и пораженного обидой, но остававшегося русским православным князем, всегда вместе с пронскими князьями первым встречавший пришельцев из Дикого поля, не надеясь на чью-то помощь.
Самое ценное, что есть в истории, — народная память. Это она заставляет по-настоящему задуматься над тем, что происходило с людьми в прежние века и что происходит теперь. Поэтому и нет желания кого-то обвинять задним числом, а надо научиться делать выводы, постараться быть умными, которые, как известно, учатся на своих ошибках, если до мудрых, которые учатся на чужих, нам еще очень и очень далеко. Ведь многое из того, что происходило в средневековой Руси, начинает повторяться и ныне, когда в нашей державе опять есть отдельные земли, о которых идет постоянный спор: нужны или не нужны? А, говоря об этом, мы словно забываем о людях, населяющих эти земли, а еще о тех миллионах, которые остались за пределами нынешней России, и о которых, мы, похоже, уже забыли. И это очень плохо, если мы, пусть и в мыслях, допускаем подобное равнодушие и позволяем возникнуть таким сомнениям и вопросам. Интересно, что напишут нынешние ретивые летописцы, в чем они обвинят этих людей, по-добно тому, как обвиняли Олега Рязанского? Опять мы допускаем предательство, сеем обиду, как когда-то сеяли по отношению к рязанским князьям, к их землям и людям. И ведь потом опять начнем выискивать виноватого, забывая о том, что виноваты мы все. Так давайте же будем по крайней мере умными, если не получается быть мудрыми, и не станем множить ошибок и обид наших предков.
