Владимир ПРОНСКИЙ. « Я счастлива видеть вас…» О прозе Лидии Сычевой.

Фраза, вынесенная в заголовок этих заметок, по-моему, является ключевой как для жизненной позиции Сычевой, так и для ее творчества. В этой искренней фразе нет и малейшей наигранности. Она слетает с уст привычно и легко, от души. Именно так Лидия Сычёва начинает разговор с любым человеком, сразу обезоруживая внутренней теплотой и вниманием, даже заботой, которая у нее поистине материнская, тем самым располагая к себе и, как выясняется, к героям своих книг. В таком отношении нет ни малейшей доли позерства, а только, возможно, неосознанное желание увлечь собеседника, который после такого своеобразного вступления сразу согревается ее душевным теплом, тотчас хочет в ответ раскрыть свою душу. И людским откровением писательница умело «пользуется». Прочитаешь ее рассказы и сразу видно, что герои выхвачены из жизни, все они живут рядом с нами, и те, подчас мелкие черточки их поведения, на какие мы редко обращаем внимания, для нашего автора являются предметом писательского любопытства. Эта «мелочь» чутко воспринимается автором, обогащается собственными переживаниями, видением мира, жизненным опытом, и в результате получается своеобразное произведение, автором которого может быть только Сычёва. В этой узнаваемости стиля и есть творческая индивидуальность, присущая одаренным авторам.
Боец по характеру, она и в произведениях своих остается бойцом. Особенно это заметно в многочисленных гневливых очерках, в которых звенит нерв времени, но хочется поговорить о ее рассказах. Наиболее полно они собраны в довольно объемной книге «Вдвоем», изданной издательством «Андреевский флаг». В книге есть, где разбежаться воображению. Надо только на всякий случай запастись соответствующим количеством критических стрел, ведь рассказов-то в книге почти полсотни.
Книга рассказов ― это не остросюжетный роман со стрельбой и погонями. Здесь каждый отдельно взятый рассказ ― произведение искусства, а настоящие произведения невозможно «поглощать» в большом количестве. Словно чувствуя это, автор разбила книгу на три раздела, хотя разбивка весьма условная. В первой части с названием «Предчувствие» можно выделить рассказы «Сестры», «Про Мишу, Гришу и Тишу», «Василий, любимец женщин», «Летним днем». Рассказы этой тематики вполне можно объединить в условный цикл «Рассказы Черноземья», ибо в них наиболее ярко проявляется любовь автора к обильной воронежской земле, на которой она родилась и выросла. Вот, для примера, отрывок из рассказа «Летним днем»:
«― Бабы? А че мы дремлем?! Нынче воскресенье, праздник, крестница в гостях, давайте сядем! Симка, зови Шураню, бутылка у меня есть, закуски наберем!
…Тетка тем временем из шифоньера новую скатерть, старую долой, на стол из холодильника, из погреба продукт ― холодец, сало, котлеты, перцы в пол-литровых банках с прошлого года, закуски, яичницу бегом жарить с луком; огурцы малосольные из ведра обливного; сметана, творог, само собой; хлеб домашней выпечки щедрыми ломтями пластает; чеснок молодой, матовые зубки, чтобы самогоновый запах отбивать. Поллитра из погреба ― в паутине, бутылку Нинка протерла влажной тряпкой, она аж засветилась вся! Тут Бабы прибежали ― тоже не с пустыми руками ― Шураня с четверкой «Русской», Симка с кругом покупной колбасы; стол весь заставили чашками, тарелками, судками, от одного вида изобилия можно опьянеть, на свадьбах такого не увидишь! «Ну, крёстная», ― удивляется Нинка (племянница, приехавшая в гости к крёстной. ― В.П.). Каково истинное хлебосольство, идущее от широты русской души, когда каждый гость в доме, это гость не только для хозяев, но и для соседей?!
Во втором разделе, названном «За счастьем», автор продолжает показывать жизнь во всей широте. Хотя рассказ, давший название всему разделу, почти не реализует авторскую установку, скорее наоборот: какое уж там счастье, когда выпускница пединститута едет по распределению на работу в сельскую школу, как на каторгу. В этом рассказе, как и большинстве других этого раздела, счастье весьма эфемерно, никак не дается в руки (забудем об изобилии на столе из рассказа «Летним днем»). В изменившихся социальных условиях даже булка белого хлеба становится мечтой, как в рассказе «Желаю счастья в личной жизни», прочитав который, читатель узнает щемящую историю жизни вдовы Тони Дворкиной. История запоминается, наполняет душу печалью и обидой за долготерпение русских женщин, из-за своей кротости и покорности, подчас, не умеющих создать счастье в личной жизни (кстати, и автор желает этого же, вынеся в название слово «счастье»). И, думается, в конце концов настоящее счастье придет к Тоне. В это хочется верить читателю, но ему не мешало бы помочь. Рассказ только бы выиграл, если приход этого счастья ускорился. Например, в том эпизоде, когда Тоня возвращается с рынка почти с пустой сумкой и мечтает о светлом новогоднем будущем, ― а навстречу ей сожитель Сашка с такими, например, словами: «Вот отхватил тринадцатую зарплату ― давай по-настоящему вместе жить! Когда «запишимся»?» Но для этого Сашку надо сделать хотя бы ровесником Тони, а то ведь потому он и жлобится, гадлив в своем поведении, что понимает в душе: значительно старшая по возрасту Дворкина ― временное увлечение. Подвернется помоложе женщина ― и прощай, Тоня! Но о его мыслях можно лишь догадываться; было лучше, если бы сама автор об этом рассказала и показала.
Это всего лишь личное пожелание, и необязательно его выпячивать, если бы нельзя было применить ко многим рассказам Л. Сычёвой, а значит, основано оно на тенденции не лучшего свойства. К тому же совершенно очевидно, что в большинстве окончаний есть неиспользованные возможности, осуществление которых позволило бы рассказам приобретению иного качественного уровня. Пора автору переходить в рассказах от очерковой описательности, добросовестно показывая, все как есть, к более глубокому исследованию поступков, их мотивов, а значит, в конечном результате, эволюции душевных чувств, когда с героями что-то происходит, и на нескольких страницах рассказа мы видим превращение человека из одного в другого, создание характера.
Особенно показателен в этом отношении завершающий рассказ второго раздела ― «Восхождение на Меловую гору». Живописное восхождение бабы Насти с двумя малолетними внучками на Меловую гору кажется бессмысленным, похожим на труд господина Сизифа, тем более что по ту сторону горы, где живет дочь Насти и куда можно добраться на автобусе, встречают их не особенно приветливо: зять сделал вид, что спит. Настя по этому поводу думает в концовке рассказа: «Мелкие вы люди». Но и она, как оказывается, птица невысокого полета. Поэтому и нет у нее радости от этого похода, трудного для пожилого человека. Рассказ, тем не менее, остался в памяти из-за отмечаемой выше красочности описания, но все равно в нем что-то не удовлетворяло, ― прочитал и ходил раздосадованный. Поэтому через неделю перечитал еще раз, и ничего нового не обнаружил: никаких воспоминаний, разве только, как ходила баба Настя с дочерью Ираидой на гору за терном да в прошлом году отволокла она к этой горе двух, простите, павших поросят… Воспоминания, надо сказать, не самые романтические, особенно последнее. А ведь совсем по-другому выглядел бы рассказ, если Настя, собираясь в поход, преследовала какую-нибудь тайную цель. Например, пройтись по тому месту, где когда-то в молодости встречалась со своим возлюбленным, целовалась с ним, собирала ягоды (грибы, косила сено и пр.). Тогда ее поход для читателя был бы откровением, он, читатель, особенно возрастной, невольно поход героини примерил на себе, оживил в душе романтику собственной молодости и тем самым воспринял рассказ совершенно по-иному, с более высокой оценкой.
Конечно, легко рассуждать да раздавать советы. Но, как говорят на селе: «Помогают той лошадке, которая везет». То есть, той, которая старается, работает. Так и с Сычёвой. На огрехи иного автора и внимания-то не обратишь, а здесь не тот случай: если уж многое дано автору, то и многое спросится. И делается это, прежде всего, для нее самой, для читателей и ― не побоюсь этого слова ― для всей русской литературы. Взял за гуж ― не говори, что не дюж! Тем более что такие рассказы второго раздела как «Параня-богатырша», «Легкая смерть», «Долгие проводы» убедительно говорят о высоте потенциальных творческих возможностей автора.
В третьем разделе по названию «Вдвоем», видимо, задуманном автором, как любовно-лирическом, эта тема присутствует, но по-прежнему не она главная, а главное все то, что окружает нас, ― сама жизнь. Как, например, в рассказе «Огородные войны», который, как и почти все другие, особенно «деревенские», наглядно иллюстрирует удачно подобранный издателями красочный фрагмент картины И. Горюшкина-Сорокопудова «Листопад», используемый в оформлении обложки книги, на которой изображен романтический портрет черноволосой женщины, окруженной цветными мазками-листьями, весьма красочными и весьма хаотичными, но создающими настроение. В чем-то и творчество Сычёвой напоминает эту бессюжетную (по крайней мере, ее фрагмента) картину, за которой не просматривается четкой композиции, почти отсутствует жанровое обозначение. Но, впрочем, нашего автора, как кажется, и не заботит мысль о таком «пустяке», как сюжет и прочих составляющих художественного произведения. Она спешит изложить на бумаге жгучие чувства, спешит поделиться нестерпимыми мыслями (и не только в этом рассказе, а во всех других), возникающими параллельно с неким действом, происходящим во время «огородной» войны, как в данном случае, когда крестьяне вынуждены «воевать» с сорняками, колорадскими жуками и прочими огородными «прелестями», из борьбы с которыми и складывается труд сельских людей, зависит их благосостояние. И это у нее получается. Люди от трудов своих не озлобляются, работают с шутками-прибаутками, с улыбкой на лице. Перед нами расцветают мягкие, нежные акварели, создающие атмосферу деревенской жизни, наполненной легким юмором и мягкой печалью, из которых сплетается неповторимое настроение. К подобным рассказам можно смело отнести и такие из этого раздела как «Снег», «Летящая» и заглавный, одноименный рассказ раздела «Вдвоем», финальный абзац из которого, помогает понять суть всего творчества Сычёвой: «…мне хочется рассказать о своей любви ярко, молодо, ясно, о любви в ее летнем рассвете, великом полуденном покое, когда чаша жизни, золотая, все еще полна и бездонна. Я иду, стремительно, почти бегу, ему навстречу, моему любимому… И каждый раз этот миг кажется мне самым тяжелым, самым труднопреодолимым препятствием, и, чтобы не разлучиться, не разойтись, мы уже не бежим навстречу друг другу, а летим. И детские сны, те самые, в которых растут, кажутся по сравнению с явью такими мимолетными, быстротечными, мучительными, что я думаю: каким же должен быть рай, если в земной жизни столько любви?!»
Вышеупомянутые рассказы, и не только они, достойны внимательного прочтения и изучения, несмотря на отдельные претензии, если их можно назвать таковыми. Самое привлекательное в рассказах ― искренность, обнажение чувств. Автор не стесняется вкладывать в уста героинь свои сокровенные тайны, собственное видение и отношение к окружающему миру. Особенно это хорошо получается в «деревенских» рассказах, в которых отражаются годы детства и юности автора, проведенные в сельской местности. Именно в это время взрослеющий человек наиболее чуток и внимателен к окружающему миру и легко пропитывается голосами односельчан, запахами родной земли, окружающими пейзажами, если, конечно, ему дано. В этом нежном возрасте закладывается понимание жизни, накапливается необходимый багаж некнижных знаний, которые потом всю жизнь искушают воображение. Представленные рассказы цветасты, как павловопосадский платок, полны запахов, звуков, их можно «потрогать». Но при этом автор, забываясь, зачастую впадает в излишнюю описательность, которая уютна, ласкает глаза читателя, но слабо влияет на восприятие произведения, его динамику. Подобную описательность можно сравнить с сухой молнией: красиво, но без дождя, бесплодно. В памяти же читателей, как правило, остаются поступки героев, из которых складывается характер. Этого пока не хватает, но в будущем легко устранимо, если более четко прорабатывать план рассказа, его идею; многие рассказы имеют неиспользованные возможности и ждут, когда автор вспомнит о них, посмотрит под иным углом своего цепкого и наблюдательного зрения. Но для этого ему необходимо, что называется, созреть и постараться очистить рассказы от персонажей и эпизодов, случайно попавших под «перо» и никак не влияющих на развитие сюжета, да утихомирить буйство описательности, эффектное, но зачастую малоэффективное. Тогда рассказы поднимутся на более высокую, возможно, недосягаемую для современных прозаиков высоту.
Первая же, самая трудная, взята Сычёвой с большим запасом.