Людмила ВЛАДИМИРОВА. «И было сердцу ничего не надо…»
Илл.: Портрет А.С. Пушкина работы Иосифа-Евстафия Вивьена. 1826 год.
…Невольно вспоминаю стихи А.А. Ахматовой 1962 года:
И было сердцу ничего не надо,
Когда пила я этот жгучий зной...
«Онегина» воздушная громада,
Как облако, стояла надо мной.
О, эта «воздушная громада»!.. Сколько же написано о «романе в стихах», «энциклопедии русской жизни»! И да простится мне неотступное желание в дни, когда сердце празднует 200-летие начала, первых строк, строф «Евгения Онегина» А.С. Пушкина (5 (17) мая 1823 года, Кишинёв), поделиться и своими наблюдениями, мыслями, может быть, и – фантазиями.
«Да будет же мысль свободна, как должен быть свободен человек», – восклицал великий сказочник, непревзойденный мастер «тайнописи», мой несравненный, любимейший, безценный мой Поэт!
Ф.М. Достоевский в своей эпохальной речи сказал, завершая: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Разумеется, это – не разгадывание имен любимых поэтом женщин. Но за их именами, за выяснением их влияния на жизнь и творчество, может стоять (и стоит!) куда более существенное, и… актуальное.
М.А. Осоргин (1878–1942), русский писатель, журналист, переводчик, автор мемуаров, эссеист, адвокат, эмигрант, оратор ложи «Северная Звезда», подчинявшейся «Великому Востоку Франции», считал: «Эпизод с масонством Пушкина много значительнее и интереснее десятков любовных эпизодов, на изучение которых во всех нескромных деталях пушкинисты тратят столько сил».
Немало с тех пор написано об этом, поистине, эпизоде. И я пишу не столько о пресловутом эпизоде, ведут меня глубокая Любовь и жгучая, неизлечимая Боль нашей национальной трагедии – безвременной гибели Поэта от руки заезжего мерзавца. Ведет неприятие лжи и жажда Правды.
Возможно, некоторые находки, мысли, родившиеся в связи со знакомством с Рабочими тетрадями Пушкина, работами А.А. Ахматовой об «утаенной любви» Александра Сергеевича, «демонице», польке К.А. Собаньской, опубликованные в десятках моих статей, начиная с 90-х годов, все таки, имеют право на внимание. Как и попытки атрибуции изображений некоторых лиц.
И – «Дела вдаль не отлагая», как писал Поэт, предлагаю вниманию две страницы из Рабочих тетрадей А.С. Пушкина с текстами из «Письма Татьяны к Онегину» (Глава третья), информацию о них пушкинистов-профессионалов и мои размышления. Последние, пожалуй, – со школьных лет, когда в упоении заучивала и декламировала Письмо.
* * *
Письмо Татьяны начато, очевидно, в Одессе. Предшествующие, первые страницы тетради (ПД 835), заполнены, в частности, вариантом первого письма к А.И. Казначееву (22 мая 1824), строками связанного ним «Разговора книгопродавца с поэтом», законченного 6 сентября 1824-го уже в Михайловском.
Рис.1.
Но вот – оборот 4 листа (рис.1), легко читаемые строки: «Письмо Татьяны предо мною…». Здесь и – «Рисунки: мужской и женский профили» – указывает первый том издания «А.С. Пушкин. Рабочие тетради» (СПб.- Лондон, 1995. – Т. I, – Л. 112).
Знакомые черты проступают в женском профиле… Не правда ли: есть явное сходство с изображением К. Собаньской на «знаменитом» одесском листе (рис.2)?
В мужском профиле Т.Г. Цявловская и другие увидели шарж на М.С. Воронцова (Р.Г. Жуйкова Портретные рисунки Пушкина. Каталог атрибуций. С.-Петербург, 1996. – С. 110). Не могу не согласиться с очевидным. Отмечаю и «веточки» (рожки?..)
Продолжение Письма Татьяны – на следующих листах. Особо информативен оборот 6 листа (рис.3).
Здесь, свидетельствует том 1 (с. 113), кроме строк Письма, расположенных «частично по диагонали в центре страницы и поперек ее на левом поле», и – черновой автограф стихов «Зачем ты послан был и кто тебя послал». И – «Рисунки: автопортреты, портреты Наполеона, женский профиль, фигура играющего в бильярд». И – «Далее вырван один лист». Очень жаль! Но, возможно, был слишком «информативен»?..
Рис. 2.
Кстати, в «играющем в бильярд» А.Ю. Чернов увидел М.С. Воронцова (Р.Г. Жуйкова, – С. 110).
Рис.3.
Но, естественно, кто бы он ни был (есть предположение, что – В.К. Кюхельбекер), меня интересует: кто же изображен женским профилем? Черты знакомые… Интересует тем более, что под ним – окончание Письма Татьяны:
Кончаю! Страшно перечесть...
Стыдом и страхом замираю...
Но мне порукой ваша честь,
И смело ей себя вверяю...
Не настаиваю, но предполагаю, что это еще – в дополнение к десяткам атрибутированных – изображение К. Собаньской, как и то, на обороте 4 листа.
* * *
Очень интересно сочетание этого женского профиля, четких строк окончания Письма Татьяны под ним и – профилей и масок Наполеона, обращенных к нему стихов. С такими злободневными строками! Не устаю их повторять:
И горд и наг пришел Разврат,
И перед ним сердца застыли,
За власть Отечество забыли,
За злато продал брата брат.
Рекли безумцы: нет Свободы,
И им поверили народы.
И безразлично, в их речах,
Добро и зло, все стало тенью –
Все было предано презренью,
Как ветру предан дольный прах.
Невольно вспоминается еще одна полька – графиня Мария Валевская, урождённая Лончиньская (1786 – 1817), «польская жена» Наполеона, мать его сына – графа Александра Флориана Жозефа Колонна-Валевского. В литературе есть немало свидетельств о том, что «Марыся» была несгибаемой, ярой патриоткой Польши, ее освобождения; что под влиянием и руководством князя Юзефа Понятовского, опытного наставника, вынудила Наполеона к войне с Россией.
Замечу: Юзеф Понятовский – национальный герой Польши, о нем, как и о Марии Валевской – немало публикаций.
Я уже писала в работе «Меж ветхих песен альманаха…», повторюсь: «Денис Давыдов писал в связи с польским восстанием 1830-1831 гг.: "И какое русское сердце, чистое от заразы общемирного гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, чего сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть – и не мог!" Последнее – очевидно! – о притязании "поляков, желавших восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года, то есть "от моря и до моря" с включением в ее состав Правобережной Украины вместе с Киевом" Свидетельство же Давыдова о роли женщин в польских волнениях, – искони! – весьма существенно».
Возможно, снова стоит упомянуть и о непомерном честолюбии Каролины Собаньской. Она сумела успешно обольстить герцога Шартрского, сына Луи Филиппа Орлеанского: в 1829-м году «он был у ее ног», писал письма. Но – в январе-феврале 1830-го отверг, несмотря на разрешение этой связи матерью, «мадам герцогиней Орлеанской». Австрийский дипломат Рудольф Аппони, которого Собаньская, к его удивлению, избрала «для своих душеизлияний», писал, что Собаньская, отвергнутая герцогом Шартрским, «была в бешенстве».
Но – пока еще 1824 год, и на следующих листах тетради – продолжение Письма Татьяны, другие строфы «Евгения Онегина», «Цыган», «наполеоновское» «Зачем ты послан был…», «Разговора книгопродавца с поэтом», «Приют любви, он вечно полн…» и др. С 12-го листа – «К морю», где снова упомянут Наполеон Бонапарт.
…Не сомневаюсь, что Каролина Собаньская знала о Марии Валевской, ее судьбе, встречах с Наполеоном, в том числе, в одном из поместий под Веной в 1809 году. Тогда-то и забеременела Мария. А, может быть, они и были знакомы? Ведь детство Каролины прошло в венском доме Вацлава и Розалии Ржевусских, а в 1809 году ей было уже 14 лет.
Интересно также, что в альбоме автографов, собираемых К. Собаньской, были письма бывшего наполеоновского маршала Мармона, адресованные лично ей. А ещё: императора Александра I, прусского короля Фридриха II, польского короля Станислава Августа, герцога Веллингтона, Рене де Шатобриана, Бенжамена Констана, Оноре де Бальзака, Адама Мицкевича, Виктора Гюго, Александра Дюма, Сент-Бёва, Эжена Сю, Проспера Мериме, Франца Листа и др.
Были письма и Жермены де Сталь. Известно, что баронесса Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн, урождённая Неккер (1766 - 1817) – французская писательница, теоретик литературы, публицист; хозяйка литературного салона, весьма влияла на литературные вкусы Европы начала XIX века. Её романами «Дельфина» (1803). «Коринна, или Италия» (1809) зачитывались молодые девушки. Завоевала она авторитет и в политических кругах, публично оппонировала Наполеону, за что была выслана из Франции.
Посетила и Россию в 1812 году (14 июля – 7 сентября). Википедия повествует: «Свои впечатления в России она описала во второй части своей книги «Dix années d’Exil» (1821). Здесь рассеяно много метких замечаний о характере русского народа, об общественном укладе того времени, о жизни и нравах разных классов общества. А.С. Пушкин высоко ценил работы де Сталь».
Да, наш Поэт, говоря о Татьяне, вспомнит и героиню романа Мадам де Сталь:
Воображаясь героиной
Своих возлюбленных творцов,
Кларисой, Юлией, Дельфиной,
Татьяна в тишине лесов
Одна с опасной книгой бродит,
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар, свои мечты,
Плоды сердечной полноты,
Вздыхает и, себе присвоя
Чужой восторг, чужую грусть,
В забвенье шепчет наизусть
Письмо для милого героя...
Но наш герой, кто б ни был он,
Уж верно был не Грандисон.
Замечу: Клариса – героиня романа Ричардсона «Кларисса Гарлоу» (1748); Юлия – «Новой Элоизы» Руссо (1761), Дельфина – одноименного романа де Сталь.
* * *
Завершая, хочу вспомнить о том, что А.А. Ахматова в своих работах о Пушкине, и, в частности, в статье «Болдинская осень (8 глава Онегина)», приведет немало свидетельств того, что в образе Татьяны Лариной Поэт запечатлел и свои отношения с К. Собаньской. Да, конечно, – не прямая параллель… Но – «У Пушкина женщина всегда права – слабый всегда прав». И – «Он бросает Онегина к ногам Татьяны», «Он покидает Онегина "в минуту злую для него"». Великий «Роман в стихах» этой сценою окончен. Вчерне, осенью 1830 года, в Болдине. Его началу сегодня – 200 лет.
Уверена: пройдет и тысяча и более лет – роман будет жить. Если будет жить Россия, русский язык.
Вспомним: 6 июня – и День русского языка. Немного – из Пушкина о нашем языке:
Из статьи «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова»:
«...язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими»; он «звучный и выразительный»; «Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия данная нам для сообщения наших мыслей».
«Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством»; «...в течение двух веков стоная под татарским игом, на языке родном молились русскому богу, проклинали грозных властителей и передавали друг другу свои сетования. <...> Какое действие имеет на порабощенный народ сохранение его языка? Рассмотрение сего вопроса завлекло бы нас слишком далеко. Как бы то ни было, едва ли полсотни татарских слов перешло в русский язык. Войны литовские не имели также влияния на судьбу нашего языка; он один оставался неприкосновенною собственностью несчастного нашего отечества».
О роли Ломоносова, открывшего «нам истинные источники нашего поэтического языка» – «Слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным».
Пушкин отмечает остроумное и справедливое замечание г. Лемонте о том, что «исключительное употребление французского языка в образованном кругу наших обществ» способствовало тому, «что русский язык через то должен был сохранить драгоценную свежесть, простоту и, так сказать, чистосердечность выражений». А «от нашего равнодушия к успехам отечественной литературы» и писатели «теряют много удовольствия», но, «по крайней мере язык и словесность много выигрывают».
Из статьи «Российская академия»:
Здесь – о Словаре Академии, готовящемся 3-м издании. И – «Прекрасный наш язык, под пером писателей неученых и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого. В журналах наших еще менее правописания, нежели здравого смысла...»
О, что бы сказал Александр Сергеевич о днях сегоднящих?! Правда, он пошутил: «Без грамматической ошибки / Я русской речи не люблю».
Александр Сергеевич уверен: «Все должно творить в этой России и в этом русском языке», а в письме к брату Л.С. Пушкину и сестре О.С. Пушкиной, 27 июля 1821-го, из Кишинева, шутя попросит: «…пиши мне по-русски, потому что, слава богу, с моими конституционными друзьями я скоро позабуду русскую азбуку».
Немало о языке и в нашем Юбиляре – «Евгении Онегине», в той самой, с Письмом Татьяны, Главе третьей, приведу лишь три строфы, предваряющие Письмо:
XXVI
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски...
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изьяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
XXVII
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
XXIX
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
Хочу закончить и крайне злободневно звучащими стихами 1942 года Анны Ахматовой:
Мужество
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.
Май 2023, Одесса.