Ирина КОВАЛЕНКО. Рассказы «Встреча», «Не фашист», «Семья», «Сеющий слезами пожнет радостью...»
Илл.: Художник Екатерина Ганаженко
Встреча
С благодарностью за семейную историю Леночке Кусой, девочке из моего детства.
– Тук, тук, тук, – стучали колеса, будто напевая свою песенку и убаюкивая Галину, уютно умостившуюся на нижней полке в купе. Так приятно было валяться и бездельничать после напряженной рабочей недели.
Она вспомнила, как ее вчера провожали родители с сыном Алешей на вокзале, мысленно чмокнула их в щечки и улыбнулась, согретая даже на расстоянии их теплом. Когда она уезжала, в Краснодаре было +29, жара! А еще только начало июня. Но сейчас в пути заметно прохладнее.
Тук, тук, тук. Впереди месяц в Питере, очередное усовершенствование по специальности на кафедре, которую она обожает и приезжает сюда за последние пять лет уже дважды.
Гордый, прекрасный Питер, Северная Венеция! От предстоящих впечатлений Галина блаженно потянулась и зажмурилась.
Тук, тук, тук, – забилось радостно ее сердце в предвкушении встречи с Невским, Исаакием, Юсуповским дворцом, Мариинским театром, Русским музеем. Она постарается увидеть многое, целую программу наметила. Соседи в купе попались ненавязчивые, муж с женой и 18-летняя девушка. Все усердно отсыпались, про прошлое и настоящее не расспрашивали. Все деликатно выходили, когда кому-нибудь надо было переодеться, угощали съестным, взятым в дорогу. Галина заметила перемены к лучшему в вагоне поезда: чай уже не походил на «опилки», белье получше, но туалеты… Им еще далеко до совершенства. Попутчики вышли, она осталась одна.
Тук, тук, тук… Под утро проснулась от холода. Ничего себе! Похоже, она недооценила метеосводок, говорили же: ночью заморозки, днем до +10. Это так трудно представить, когда вокруг тебя около 30. Мозг услужливо подсказывает: не верь, какие там заморозки, если в Краснодаре сирень отцвела. Трудно сопоставить расстояния, а придется!..
Поезд пришел в Питер по расписанию. На электронном табло вокзала температура +5. Очень холодно! С удивлением Галина смотрела на распускающиеся почки деревьев. Как она замерзла! Хорошо хоть куртку взяла.
Галина глубоко вздохнула и огляделась: надо же, такой город, а за прошедшие годы мало что изменилось. Обшарпанные дома, дырки в асфальте, увы! Господи! Уже 1997-й, когда же что-нибудь начнёт меняться? Хамское отношение к шедеврам отечественного зодчества. Как это ранит душу!
– Ничего, ничего, – утешала она сама себя, – не все сразу, наладится. Ведь фактически произошла революция, а значит нужны годы, чтоб новая система заработала, все изменится, она этого дождется.
Не хотелось сразу себе портить настроение. Одна из подруг-пациенток дала ей адрес чудесной женщины, Надежды Александровны, которая одна живет в двухкомнатной квартире и прекрасно готовит. Галина ненавидела общежития. В прошлый раз еле выдержала. Пожить у доброй, сердечной женщины за умеренную плату – это замечательно! Она позвонила еще из Краснодара, Надежда Александровна ее ждет. Сейчас она на работе, ключи нужно взять у соседей. Шикарный питерский метрополитен, глубокие эскалаторы, где ещё девчонкой ей понравилось кататься. Родители привозили её на летних каникулах в туристическую поездку.
И вот она снова в этом городе! Чувство восторга не покидало Галину.
Ага, ее станция, пора наверх. Как же холодно, Господи! А ведь лица людей здесь другие: улыбчивые, искренние. Можно обратиться с любым вопросом, и тебя никто не обидит, все разъяснят. Красивый русский говор, Галине очень нравится. Ничего, что холодно, зато она вновь встретит весну, цветение деревьев и ее любимой сирени. Еще раз в этом году повторится вечное чудо – весна! Как же это здорово!
Уютный дворик на улице Подводника Кузьмина. Ей нужен пятый этаж вот этого дома. Вещи у нее удобные: чемодан на колесиках да сумка с кубанскими гостинцами. Завтра понедельник, начнется ее переподготовка, она увидит своих преподавателей, великолепных специалистов. Конечно, этот месяц она будет скучать по Алешке, но он с родителями, добрыми, надежными, горячо любящими внука. Выглядят мама с папой еще молодо, им под шестьдесят. А она одна, без мужа. Нашел другую. Да Бог с ним, это все в прошлом. У нее Алешка, растет мужичок, с дедом они большие друзья.
Вот и пятый этаж. Ключи в сто двадцать девятой, а жить она будет в сто двадцать седьмой. Звонок очень мелодичный.
– Здравствуйте! Я из Краснодара, Галина.
– Здравствуйте, как добрались? Мы вас ждем, Надежда Александровна предупредила.
На пороге мужчина. Господи, что же это? Это ее отец!
– Папа, что за шутки, что ты тут делаешь? На самолете прилетел?
– Извините, я не понимаю.
– Пап, да ты что? Это я, Галина.
– Девушка, я вас не знаю. Вижу впервые. Вам плохо? Может быть, вы меня путаете? Нина, иди сюда. Неси-ка мой паспорт. Тут недоразумение.
– Папа, какое недоразумение? Это сюрприз?
Галина прилипла к стене. Наваждение какое-то! Перед нею ее отец, в этом сомнений нет, это он! Его фигура, лицо, седина, пробор, его глаза, его улыбка, его голос. Галина почувствовала, что ей уже совсем не холодно, наоборот, она вся мокрая. Очень хотелось куда-нибудь брякнуться.
– Вот, посмотрите. Одинцов я, Николай Михайлович.
– Одинцов… Это и моя девичья фамилия. У вас телефон есть?
– Да, вот, пожалуйста, в коридоре, заходите.
Галина дрожащей рукой набрала номер краснодарской квартиры. Мужской голос в трубке, точно такой же, голос ее отца.
– Папа, это я, Галя.
– Доченька, как ты доехала?
– Хорошо, все хорошо. Папа, только ты не волнуйся. Папа, у тебя, кажется, был брат?
– Да, доченька, когда-то у меня был братишка, Коля. Близняшки мы, похожи были очень. Его немцы в Германию увезли. Видно, погиб он. Родители наши тоже погибли. Я его искал, долго, но безуспешно, не нашел.
– Папочка, пожалуйста, родненький, только не волнуйся! Я нашла твоего брата, папочка!
Галина прямо перед собой видела до боли знакомое, такое родное лицо, так удивительно похожее на ее отца. Он, этот замечательный двойник, был очень бледен, по щекам его текли слезы. Открытый паспорт в руке крупно дрожал. Другой рукой он схватил за руку свою жену.
– Я нашла твоего брата, Одинцова Николая. Своего дядю, папочка.
Не фашист
– Тамарочка, дорогая, а что у тебя с ногой?!! – Соседка по палате Ольга Николаевна даже привстала, не в силах отвести взгляда от длиннющего рубца, по сторонам которого свисали мышцы обезображенной ноги.
Тамара улыбнулась. Видно, не впервые ее спрашивали об этом.
– С войны, – сказала она. – Столько лет прошло… Меня фашист спас.
– Как фашист?
– Пусть Бог простит меня, что я его так назвала. Восемь лет мне было. В 1942-ом немцы захватили Крымск. Тогда он не был городом, станица. Столько людей полегло, уцелевших домов единицы. Но мы-то – дети. Как за нами усмотреть? Маму и моих старших братика с сестричкой арестовывали, потому что папа получил в мирное время квартиру в доме заводского начальства. Спасло то, что родители не были зарегистрированы официально, и вскоре моих отпустили.
Мы жили в землянке маминой подруги, тети Таи. А у нее два мальчика, чуть старше меня, погодки. Вот мы и направлялись на вылазки. Пошли на речку, к водокачке, ныряли там на мелководье. И я распорола ногу разбитой бутылкой. Мы очень испугались, замотали рану майкой. К вечеру нога почернела и распухла. Мама беспомощно рыдала и только гладила и гладила меня по голове. Тетя Тая предложила отнести меня к фрицам в медпункт.
– Какая ты мать?! Очень плохо! Сиди, жди, – к маминому удивлению, врач-хирург говорил достаточно сносно по-русски.
Я этого ничего уже не слышала, он забрал меня на операцию. Когда пришла в себя, первое, что услышала, его шепот: «Я не фашист, не бойся, все хорошо. Будешь бегать».
Маме приказал носить меня каждый день на перевязки. Полтора месяца он лечил мне ногу. И она зажила. Он помогал многим. А вокруг зверствовали его соратники: вешали, расстреливали, уничтожали в душегубках. Как ему удавалось не привлечь к себе внимание, непонятно.
Второй раз беда со мною случилась ранней весною 1943-го, когда наши уже собрались с силами и начали наступление. Я попала под обстрел, и мама в темноте снова притащила меня к Карлу.
– О, майн гот! Та же нога! В третий раз не приноси! Тамара, еще раз ранишь ногу, не спасу.
Беда с ногой на сей раз оказалась еще страшней. Но Карл вылечил, хотя началась гангрена. Маме он признался, что кто-то из его предков русский. Может, этим объяснялось его удивительное человеколюбие и настоящий подвиг, который он совершал, помогая русским.
В начале мая Крымскую освободили. Мы все, кто выжил, встречали наших –замученные, голодные. К счастью, все выжили, тетя Тая с мальчиками тоже. Я смутно помню подробности. Мама ходила к баракам с колючей проволокой, где держали пленных, и передавала отварную картошку Карлу. Не знаю, кто разобрался в этой истории, но его выпустили и разрешили заниматься своим делом. Последнее, что знаю о нем: Карл женился на русской медсестре, которая помогала ему, и в 1952 году уехал с женой в Восточную Германию.
Вот такая история. Ты не смотри, Оленька, что нога такая изуродованная, я ж с нею уже до 80 дожила. Троих деточек родила, внучат вырастила, правнучонка дождалась. Вот и сейчас подлечусь и буду его нянчить. Спасибо Карлу.
Семья
Светлой памяти Петра и Акулины Стокоз посвящается
Как бабка Евдокия решала проблему его семейного счастья, Петро не знал. Но уступил настойчивым рекомендациям:
– Посмотри на Акулину, познакомься поближе с женщиной. Ничего, что она с детками, ты сам вдовец. Больно хорошая она, Петро, посмотри!
Голодное было время, 1925 год. Так плохо в степном Ставрополье никогда еще не было, даже хуже, чем в далекие годы заселения этих земель русскими крестьянами, зачастую беглыми. А жили здесь раньше кочевые племена: ногайские, туркменские, калмыцкие. Первые государственные крестьяне-переселенцы были потомками служилых людей и стрельцов, попавших в Ставрополье еще в шестнадцатом-семнадцатом веках для защиты от набегов астраханских и крымских татар.
Назывались такие крестьяне однодворцами и до отмены крепостного права составляли в Ставропольской губернии более 70% всех крестьян-переселенцев. Были они зажиточными, некоторые даже имели крепостных. Сами обучались грамоте и детей хорошо воспитывали, давали образование.
Евдокия помнила рассказы родителей об их воронежском прошлом, точнее, даже не родителей, а еще их предков.
Помимо однодворцев в селах были экономические крестьяне, казенные, пахотные солдаты, войсковые и казенные обыватели. Так дед рассказывал об односельчанах. Сам он был беглым, малограмотным из Воронежской губернии, но здесь, на Ставрополье, глаза на такое бегство закрывали. Хозяевам деда рекрутскую квитанцию отправили. До однодворцев он не дотягивал, но был трудолюбив, таких же детей вырастил, и стала семья жить хорошо, даже зажиточно. Ещё при жизни деда выделились со своим хозяйством на хутор, земли стало больше, работы – непочатый край, но жили весело. За мужиков этой семьи хороших невест отдавали. И, когда отменили крепостное право и в Ставрополье устремился огромный поток новых переселенцев, Стокозы чувствовали себя уверенно, они уже считались старожилами.
Мама Евдокии имела украинские корни, ее мягкий говорок унаследовали дети, могли и по-русски, и по-украински разговаривать. Особенно любили петь, да так многоголосо и ладно, что на их семейные посиделки сходились другие жители разросшегося хуторка.
В хозяйстве Евдокии были пара волов и четыре лошади, своя косилка, небольшое стадо овец. Отец Евдокии был большой выдумщик на новшества: то красавиц мальв насадил перед двором, то огромные ворота соорудил, верблюда завел, завез саженцы винограда без косточек, которые хорошо принялись и оказались настоящим лакомством, гордостью семьи Стокозов.
А потом, как кошмарный сон, пришла революция. Красные, белые, снова красные, тиф и смерть.
Хуторок в степи не минуло лихо: умерли от тифа двое взрослых и пятеро детей, не осталось ни овец, ни волов, ни лошадей. Евдокия, тяжело переживавшая смерть отца в 1915 году, в 1920-м осталась без мужа. «Отец бы не вынес этого лихолетья», – думала она.
Однако, новая власть быстро укреплялась. Забрали в Красную армию обоих сыновей, остались одни женщины с выжившими детьми.
В марте 1920-го находившийся неподалеку Георгиевск снова был взят деникинцами. Ползли слухи, что взят Ставрополь, потом опять белых разбили. От сыновей не было известий.
Давно забыли Стокозы о своем дореволюционном благополучии. Продразверстки обобрали дочиста всех хуторян. В 1921-м сеять было нечего. Пустел хуторок, большинство домов стояли заколоченными.
А вскоре еще беда в дом. Поступило известие: старший сын, Иван, погиб под Ставрополем. Потужили всей семьей и по настоянию невестки, жены Ивана, отправили ее с сыном на Кубань к старикам-родителям. В начале 1922-го отпустили домой Петра, но мать встретила его плохими вестями: умерла его жена Ксения, а от троих деток остались только Маруся и Пантелей.
На хуторе было голодно. Так голодно, что решили перебраться в Воронцовское к теткам Евдокии. Они были очень старые, своих детей не имели, нуждались в присмотре. Петро, не шибко грамотный, но с золотыми руками, понадобился во вновь созданной сельскохозяйственной артели. Сам красноармеец, брат – герой, погибший в рядах Красной армии. Зажиточное прошлое на хуторе никто не вспоминал. Вот только женский пол не интересовал Петра, пока в соседский двор не приехала из Воронежской губернии худышечка с огромными глазами.
«На ребенка похожа, а у самой двое», – подумал Петро. Дети новой соседки тоже выглядели заморышами, как и у Петра – мальчик и девочка. И девочку тоже звали Марией: махонькая, года три.
Соседи, у которых поселилась воронежская беженка, приходившаяся им дальней родственницей, поведали Евдокии, что вся ее семья в Воронеже вымерла от тифа, включая мужа. Из троих детей осталось двое.
– А звать-то ее как?
– Акулина.
– Ишь, имечко какое, ненашенское.
Вдовица Акулина оказалась очень трудолюбивой, откуда только силы брались в этом тельце. С детками ласкова. Машу свою частенько к себе прижмет и качает, как лялечку:
– Манечка моя!
– Что ты ее так зовешь, Акулина?
– Да она же, посмотрите, какая манюсенькая, просто крошечка, ходить только начала, а ей уже три годика.
Сердце Евдокии разрывалось, глядя на детей Акулины. У самих каждый кусок на счету, но Евдокия подкармливала чем могла ее Васятку и Маню.
Вскоре померла одна из теток. Евдокия и сама дряхлела. Она очень уставала и частенько задумывалась: «Ой, женить надо Петра! И чем не пара Акулина? Ничего, что худая да с детками. Толстых сейчас никого нет. Да и в последнее время она набралась чуток, посправнела. Как мы, с воронежскими корнями».
– Петро, посмотрел бы ты на Акулину! Чем не пара? Тебе, сынок, жена нужна. Тетка Зинка вот-вот помрет, я стара стала.
– Уймитесь, мамо, Акулина ваша даже улыбаться разучилась, похожа на подростка. Куда ей замуж?
– А ты поласковее с ней, сынок, поприветливее, поговори, расспроси, может, оттает человек.
– Ой, мамо!
А уступить заставили дети. Петрова Маруся так присохла к Мане, играла с нею, как с куклой, каждый вечер расставалась со слезами. Да и мальчики подружились: Пантелею – семь, Васятке – пять, возраст для дружбы подходящий. Работники: пасут единственную козу, сбереженную каким-то чудом еще тетками, курчат на два двора кормят, на рыбалку просятся.
– Что вы там поймать собираетесь, там все люди повылавливали, – ворчал Петро. Но вскоре решился-таки взять мальчишек на пруд.
Рыбалка плохая получилась, но пяток мелких рыбешек взяли, и то славно. Уха ребятишкам получится. Васятка уснул, и Петру пришлось нести его на руках.
«Какой легкий, слабенький, – думалось ему, – безотцовщина».
Акулина встречала у калитки. Ее глаза светились благодарностью. И первая улыбка, которую на ее лице увидел Петро, оказалась прекрасной.
– Спасибо вам, Петр, большое спасибо за Васятку!
– Да не за что, – ответил Петро. А про себя подумал: «А ты красавица, оказывается!»
Так и сошлись Петр с Акулиной на радость детям и Евдокии.
– Вот видишь, сынок, теперь у тебя снова есть семья. Семь «я»: ты, Акулина, четверо детей, глядишь, еще общего приживете. У нас на Руси всегда большие семьи были.
А Петр и Акулине так слюбились, что один за другим родились у них сыночек Иван и доченька Аннушка. Разрослась семья Стокозов.
Как-то раз подбежала к Акулине маленькая Анюта, Нюся, как звали ее родители и бабушка, и спросила:
– Мам, а почему у нас в семье две Марии?
– Так мы же, доченька, люди темные, необразованные, не знали с папой, что Мария и Маня – имена одинаковые, вот и назвали дочек одним именем. А ты, дочка, учись, будешь умницей, будешь все знать. Много воды утечет, много лиха повидаешь за жизнь человеческую, но всегда бесценным кладом за твоей спиной будут твои корни, твоя семья. А перед тобой пусть Ангел-хранитель будет, солнышко мое!
Сеющий слезами пожнет радостью...
Наташа не могла поверить в происходящее с нею. Ее муж, родной, единственный, которого она считала своей поддержкой и опорой, сегодня сказал ей: «Я тебя не люблю».
Потрясение было столь велико, что она застыла в нелепой позе и пребывала в ней все время, пока он бегал вокруг, собирая вещи и гремя ключами. Да, вот только этого ей сейчас не хватало. Совсем недавно внезапно умер ее отец, и она обязана была, несмотря на собственную боль, позаботиться о поседевшей мамочке и сестренке – в 18 лет, после тяжелейшей черепно-мозговой травмы, так стала инвалидом. Родные жили в соседнем городке. Сыночек пошел в первый класс. В июне ее предприятие закрылось. Она осталась без работы. А теперь и муж…
Наташа обхватила руками голову, села за стол и горько заплакала.
– Господи, что же мне делать? Как жить? Ой, Алешка! Надо же бежать за ним в школу!
Необходимость ежедневных обязанностей заставила встать и идти.
– Мамочка, ты плакала?
– Нет, Алешенька, нет.
– Ты за дедулей плачешь? Мама, мне так его не хватает!
– И мне, сынок. Но мы должны быть сильными. Наш дедуля всегда был таким. Ему сейчас у Боженьки хорошо, не переживай! Он заслужил отдых, никогда при жизни не отдыхал.
– А где папа?
– Папа? Наверное, в командировку опять уехал. А как дела в школе?
Надо жить. Не любит? Ничего не поделаешь. Насильно мил не будешь. Просмотрела она что-то в своей суете.
Пока Алешка обедал и возился со своими игрушечными солдатиками, Наташа залезла в электронку оставленного мужем компьютера. Она никогда не делала этого раньше. Попасть в почту было просто, вход в левом уголочке. Не успел Вовочка удалить последнюю переписку. Любовь у него по полной. А она теперь нелюбимая. Десять лет была «солнышком ясным», после восьми лет битвы за рождение ребенка стала еще и «нашей мамочкой».
Теперь все изменилось. И к этому надо как-то привыкать.
А прежде всего надо найти работу. Никому нет дела до ее наивысшего образования. Копейки в службе занятости в качестве временного пособия по безработице не решали никаких проблем.
Что же случилось, что произошло, почему ее ответственный, положительный, в меру заботливый муж в мгновение ока превратился в чужого? Все ее размышления находили одно оправдание: он просто спятил. Совместный дом, возводимый по кирпичику, не достроен. Благо, крыша есть над головой, и одна комната годится для проживания.
– Работа, как ты мне нужна! – Наташа готова была вновь разреветься, но на это не было времени. Ей так нужна работа!
Поиски шли несколько дней. Безуспешно! Первый класс у ребенка и ее нынешнее одиночество уменьшили шансы до минимума. Вечером очередного неудачного дня раздался звонок кума Романа:
– Нат, ну что, не вернулся твой?
– Нет.
– А кладовщицей пойдешь?
– Ты серьезно?
– Да, я понимаю, что тебе не до шуток после Вовчика. С перерывом. Работа с перерывом. Могла бы крестника побежать забрать или продленку оформить. Зарплата 25. Мало, конечно. Но лучше, чем ничего. Мы вам завтра картошки с луком и куренка привезем.
– Ромушка, у меня ж курочки есть. Они нас и кормят, яички несут.
– Вот и пусть кормят. Их на мясо нельзя.
– Спасибо вам. Как Галинка?
– Ничего, справляется. Она у меня молодец.
Вот так он всегда. Жена Галя перенесла тяжелую операцию, получает химиотерапию, а он никогда не пожаловался, что все сейчас на нем. У него все хорошо. Наташа вздохнула: есть шанс выжить. Спасибо Богу, Он самый надежный, все видит. Никогда не подведет. Спасибо за кума.
Работа оказалась понятной и находились минуты, чтобы остаться с собою наедине, поплакать, осмыслить, что же произошло?
Полетели дни, недели, месяцы. Через год Наташа почувствовала, что хочет есть, может спать, смеяться и радоваться успехам сыночка. Боль, связанная с предательством мужа, оживала, когда он приходил, чтобы взять на выходные Алешку. Она не препятствовала, их отношения не должны делать несчастным ребенка. Так хотелось спросить, чем же не угодила, хотя и понимала, что дело не в этом, а во внезапно вспыхнувшей страсти мужа к другой женщине. Вспомнились слова из какого-то фильма: «Любовь – она до первого поворота, а дальше жизнь начинается». У нее любовь и жизнь были неразделимы. А у него?
Осень в этом году как продолжение лета: теплая, с зелеными листьями деревьев, звонкими ребячьими голосами на улице, разноцветьем астр и хризантем в палисаднике. Тот день, когда Наташа увидела пристальный взгляд Михаила, ничем не отличался от других, может, чуть ярче грело солнышко, чуть громче звучала музыка из распахнутого соседского окошка, а может просто пришло время встретиться двум одиночествам согласно планам судьбы.
– Девушка, давайте помогу. Разве можно так нагружаться?
– Мне привычно.
– Очень плохо, когда такая красавица сделала для себя привычным таскать грузы.
– А вы всем красавицам помогаете? Дежурите, что ли на улице, возле магазина?
– Ага, дежурил, дежурил, все глаза проглядел, наконец-то увидел красавицу.
Не засмеяться было невозможно. И они хохотали вкусно, до слез, просто неудержимо.
– Михаил, – он протянул ей руку, а смешинки еще прыгали в его глазах.
– Наташа.
– «Наташка, Наташка, чужая жена», – слышали такую песню?
– Нет. Но я не жена.
– Да ладно. Вот это мне повезло! Встретил наконец-то девушку, о которой только мечтать можно, и она свободна. Все с ума вокруг сошли или ослепли?
– Я вижу, с юмором у вас без проблем. Это хорошо. А по части серьезности?
– Тут тоже порядок. Наташ, а давайте сегодня в кино сходим, поговорим, пообщаемся.
– Не могу, к сожалению. Мне сейчас сына из продленки забирать.
– Не верю своим ушам. У вас есть сын?! Вам же лет двадцать, какая продленка?
– Мне 35.
– И мне. Вот совпадение. Но про вас я действительно подумал, что вы совсем юная.
– А теперь?
– А что теперь. Осмысливаю. Все мужики мечтают, чтоб у них сын родился. А вы тут так легко сообщаете, что вы незамужняя, а где же батька? Батька сыночка вашего?
– Я не хотела бы сейчас об этом говорить.
– Понято. И не будем. Тогда в выходные. Можно с сыном на детский сеанс.
– В выходные сын со своим отцом встречается.
– Наташа, я не хочу быть человеком, вас напрягающим. Но если появится пара свободных часов, позвоните. Вот визитка с телефоном. Кстати, на ней написано, что я доктор, детский гематолог.
– Серьезнее работы не бывает.
– И времени красавиц разыскивать нет.
– Хорошо, Михаил. Я позвоню, – просто и искренне сказала Наташа.
– Я буду ждать.
Какая же красивая была эта осень! Она точно была их подарком. Мягкие солнечные лучи, заставляющие краски листьев составлять невероятную палитру цветов. Теплые, погожие дни, открывшие им все парки города. А еще их нежность, прорвавшая боль прошлого и закружившая в осеннем танце под этот фантастический листопад. Они так бережно приближались друг к другу, что себе на удивление Наташа почувствовала, как тянет ее к этому удивительному мужчине. И почти через полтора месяца со дня их первой встречи она сама робко предложила «попить чаю».
– Наточка, ты не обидишься? Я не приду к тебе. Для меня так важно все, что происходит сейчас со мною, я побеспокоюсь об этом сам. Доверяешь?
В ближайшие выходные они уехали в парк-заповедник, где Михаил снял дом, напоминающий маленький замок. Внутри было чисто и уютно, но Наташа ничего не видела, кроме огромных карих глаз своего любимого и тонула в них, погружаясь в его объятия. Наташа не знала, что это, самое сокровенное между мужчиной и женщиной, может быть таким сладким.
– Мишенька, где я, что со мной. Мне кажется, я умираю. Я так люблю тебя. Как же я жила без тебя? Мне так хорошо с тобой!
– Как ты прекрасна! Какой же я счастливый!
Еще через пару месяцев им все труднее было расставаться.
– Наточка, выходи за меня замуж.
– Мишенька, у меня же развод в конце месяца.
– И сразу замуж. За меня. А то еще кто-нибудь уведет мою девочку.
– А девочка сама себе хозяйка, не для каждого встречного. У нее есть любимый. Только, Мишенька, давай без всяких торжеств. Просто распишемся, и увези меня в тот замок, где я сразу и навсегда стала твоею женой.
– Хорошо, любимая, все будет, как ты скажешь.
Роман и Галочка были единственными свидетелями на их регистрации. Мама с сестренкой прислали восторженную поздравительную телеграмму. А вскоре они перебрались в снятую Михаилом двухкомнатную квартиру, где вдвоем усердно сделали ремонт, создавая уютное, комфортное гнездышко. Особенно тщательно Миша продумывал комнату для Алешки. Они уже давно познакомились. Но Алеша, для которого двумя половинками яблока были его мама и его папа, неохотно шел на контакт с Михаилом.
– Наточка, ты только не пугайся, давай-ка проверим кровь у Алешки. Что-то мне он не нравится, слишком бледный.
– Ну что ты, Мишенька. Просто переживает он. Тяжело ему было осознать, что нас развели, он все надеялся, что этого не будет. Я читала, что развод родителей для ребенка страшнее, чем смерть одного из них.
– Ты права, мудрая моя женщина. Я сам ребенком пережил развод родителей, как вселенскую катастрофу. Но кровь мы сдадим, хорошо, малыш?
В этот день Михаил вошел в квартиру, где жила его семья, с опущенной головой. Наташа сразу поняла: что-то случилось.
– Наточка, только не волнуйся. Есть изменения в крови у Алешки. Не подвела интуиция. К сожалению, не подвела. Я завтра заберу его с собой.
Это было нечестно. Как будто за свое счастье нужно было расплачиваться. Да еще такой ценой. Лейкоз. Какое страшное слово!
И началась другая жизнь. Наташа взяла отпуск без сохранения содержания, потому что не представляла, как Алешка без нее будет переживать эти бесконечные уколы и капельницы, взятия анализов. Она держала сына за руку и только просила: «Держись, мой сыночек! Ты у меня сильный! Ты всегда был моим самым надежным другом! Мы никогда с тобой не расставались и будем вместе всегда».
Когда сил не было совсем, Михаил отправлял Наташу на отсып и оставался с Алешкой. Поспать получалось не всегда. Чаще лежала, уставившись в потолок.
Позвонил бывший и потребовал выписаться из недостроенного дома.
– Сыну я сам внимание уделю. Он будет ко мне в свой дом приходить.
– Ты лучше бы навестил его.
– Сейчас не могу. Уезжаю в командировку.
Выслушав жену, Михаил погладил ее по плечу:
– Наташенька, мы с тобой сами все заработаем. Не цепляйся за прошлое.
– Обидно все-таки. Я неплохие деньги зарабатывала. Все вкладывала в дом. Мишенька, разве сейчас об этом нужно думать? О том, чтоб меня выписать?
– А ты и не думай. Ты каждую свою мысль в Алешку вкладывай. Я справлюсь. Я всегда о семье мечтал. Бог это знает. Он вас у меня не отнимет.
– Мишенька, как анализы?
– Делаем все. Пока плохие.
Наташа беззвучно плакала. Нельзя, чтоб Алешка догадался, что плохо.
– Дядя Миша, а что у меня с кровью?
– Понимаешь, у нас в крови есть белые и красные кораблики. Твои устроили бой.
– И кто побеждает?
– Пока белые.
– А что будет дальше.
– Помогай красным.
– Мамочка, увезите меня куда-нибудь. Я так устал.
– Наточка, я тоже хотел тебе предложить. Давай Алешку в наш замок увезем. Сейчас хорошая погода. Будем бродить по лесу. Пусть отдохнет.
Весна украсила их уголок цветущими кустарниками и деревьями. Они втроем бродили по лесу. Радовались каждому цветочку и травинке. Но бывали минуты, когда сын напряженно сосредотачивался и замирал.
– Что с тобой, сыночек, тебе плохо?
– Мама, не мешай. У меня морской бой.
Маленький отпуск быстро закончился. Сын изменился: посвежел, даже розовинка на щеках появилась.
– Мам, а где папа?
– В командировке, сынок.
– Опять? Ну, ладно.
По возвращению в клинику снова взяли анализы. Заведующая лабораторией пришла сама.
– Михаил Леонидович, а куда Вы сына отвозили?
– Да тут неподалеку, в заповедник. А что такое? Что с кровью?
– Все хорошо. У него ремиссия. Хорошая кровь.
Михаил вприпрыжку вбежал в палату.
– Алешенька, а что ты делал? Тебе лучше, сынок. Не плачь, Наташа. Он выздоравливает. Что ты делал, сынок?
– Папа, помнишь, ты мне про кораблики рассказывал? Я выигрывал красными каждый морской бой.
