Александр АНДРЮШКИН. В садах ислама
Рассказ / Илл.: Художник Константин Кузема
…Ну какие мы мусульмане? – думал Марат Русланович Ахметов. – Такие же бывшие советские, как все; как и русские, давно уже не помнящие, «с какого бодуна» ненавидят Запад. Всё ведь у них, как на Западе… Или мы с этим шайтаном Тимуром Валитовым… Я черкес, он таджик, но с чего начали? С немецкого пива в парламентском буфете и с того, кто где служил. Я в танковой части под Выборгом, а он на полигоне Капустин Яр на Волге.
Как будто поняли друг друга, но… Надо было глубже копнуть: непросто ведь было в Советской армии времён Горбачёва…
…Марат, познакомившись с Тимуром Валитовым, сразу сказал себе: «Это посредник». Как будто кто-то громко произнёс ему в ухо: «Посредник». То есть: используй его, чтобы он свёл тебя, с кем надо, и сразу раззнакомься.
Они оба решали дела с фракцией коммунистов в петербургском Заксобрании; поняли, что оба – обрезанные мусульмане; проследовали в буфет ЗАКСа, где выпили немецкого пива… Марат, глава средненькой фирмы, решил слегка приукрасить себя: выходим, мол, даже на фондовую биржу Петербурга… А тот сразу: вышли уже? Аккредитовались на бирже?
– Как раз на этом этапе… Подзастряли что-то.
– А я помогу! Замдиректора биржи – мой близкий друг… Наш человек, кстати, Мучипов Ринат Халитович. В два счёта сделает…
– Скинь ему мои контакты… – попросил Марат. – Или вот… Ещё визитка, передай ему.
И он отдал Тимуру визитку, которую тот осторожно взял и начал постукивать ею, ребром по столу, не убирая её.
– Да вот… – якобы задумчиво произнёс этот режиссёр театра, каковым представился Валитов. – Вместе и подъедем к нему, на биржу… Ты когда можешь?
– Да хоть сейчас. – Марат допил пиво.
– Нет, сейчас не получится… Я тебе позвоню.
И этот взгляд куда-то поверх твоего лба, не видящими тебя глазами… Ошибка! Нельзя было! Посредник должен познакомить и исчезнуть! Но этот шайтан уже взялся «помогать»…
Назавтра, перед обедом, «шайтан» позвонил Марату на работу:
– Марат Русланович? Тимур звонит, режиссёр театра «Антракт»… Мы с вами как-то вчера не договорили до конца… – Марат заметил, что тот перешёл обратно на «вы» со вчерашнего «ты».
– Театр мой находится на Загородном, – продолжал Тимур, – биржа – на Васильевском, поэтому, если вы поедете от Кировского завода, это вам небольшой крюк… И я предлагаю: вы меня забираете в театре, и мы вместе едем к Мучипову на биржу. Это что касается пространства. Теперь время. Я попросил бы вас заехать в театр завтра около часа дня…
Марат решил не перебивать: стало интересно. До какой степени он считает, что может режиссировать саму жизнь? Тимуру пришлось перезванивать туда и сюда раза три… Наконец, всё подтвердилось, и именно так, как режиссёр предложил в начале: завтра в час Марат к нему заезжает, а в три их будут ждать на бирже. Вот шайтан! Всё предусмотрел…
…Четверг пришёлся на первое декабря. Мороза не было, хотя снег лежал, подтаивал. «Бээмвешка» Марата была уже старенькой, но водил он её посредством шофёра, то есть в этом смысле не приукрашивал. Он, действительно, владел и управлял машиностроительной фирмой, считающейся по оборотам средней (хотя с прибылью – не ахти, больше убытков). И вообще-то не о бирже бы им сейчас думать, но… Спокойствие.
Афишу увидели одновременно с водителем, а вход в театрик Марату пришлось поискать. Нашёлся он в захудалом сквере с погнутой старой решёткой, сейчас снизу скрытой сугробами: там в глубине сквера высилась треугольная крыша из фиолетового стекла, что создавало артистическое впечатление.
Дверь была заперта, и пришлось звонить, а в зал провёл Марата сам режиссёр в серой хламиде, в очках на носу, в руках он держал картонку с прикреплённым к ней текстом.
– Проходите вот сюда… Тише! Прогон спектакля “Holden”.
Марат, не раздеваясь, сел в тёмном зале, глядел на освещённую сценочку, где актёры, тоже с текстами в руках, ходили и выкрикивали что-то, и повторяли, по требованию режиссёра:
– …Кто-то или брил подмышки моей бритвой, или уронил её!
– Стоп! Неверно!.. Ты же видишь: тут подчёркнуто слово «уронил», курсивом набрано? Значит, делай ударение: «Либо уронил её!»
– …Кто-то или брил подмышки моей бритвой, или уронил её!
– …Фрэнни, но когда же ты соберёшься?
– Стоп-стоп! Какой-то нелогичный переход… Нельзя ли тут… Может, добавим, переводчица на месте как раз …
Марат не сомневался, что вся эта сцена была «поставлена» Тимуром для него. Великий режиссёр творит произведение, помыкая актёрами и худенькой очкастой переводчицей, которой он приказывает переделать авторский текст. Сэлинджера, как выяснилось, «Над пропастью во ржи» (по мотивам).
…Переводчица оказалась занудой, и режиссёр не сразу отделался от неё, чтобы показать гостю театр, с залом всего на сотню мест, зато работающий сплошь на гранты от Петербургского правительства.
Репертуар театра составляли пьесы, написанные иностранными мужчинами и отечественными женщинами. Ремарк («Три товарища»), Шекспир, Сэлинджер… А вот «Сталлоне любовь корова», по пьесе Анастасии Шумской и Лены Курицыной. Пьеса Юлии Поспеловой «Лёха». «Пять историй про любовь» по драме Исаевой «Про мою маму и про меня»…
– Да… – задумчиво сказал Марат, читая афиши на стене. – Современно.
– Как вам репертуар?
– Я же говорю: современно! «Пять историй про любовь»… Смотрят люди?
– Ну, это… Как раз пьеса слабенькая… Услышала истории из жизни, немного переделала… А вот наш основатель. Так сказать, «первоотец»…
На почётном месте в фойе висел портрет ничем не примечательного человека в очках, но со значительным выражением худого лица. Подпись: «Андрей Смирнов», и годы жизни.
…Из театра выехали на биржу сильно заранее, так как при въезде на Васильевский бывали пробки и минут на сорок. Во избежание таковых шофёр Валентин повёз их через Невский, и приехали на 26-ю линию Васильевского, к бирже, ни так, ни сяк, на полчаса раньше. Скоротали время, прохаживаясь по мокрым дорожкам парка, мимо стынущих под снегом кипарисов. В ботинках хлюпало, и думалось больше о том, как бы не схватить простуду; впрочем, если бы мучениями тела давался успех, то Марат был бы готов не вылезать из болезней. Но не так стяжаются большие деньги.
– …А есть ли здесь эти деньги? – перебил он вдруг режиссёра, который театральными историями не давал ему скучать. – Здание, конечно, красивое, хотя и подрезали его, помните?
– Да уж я удивляюсь! – откликнулся после заминки режиссёр. – Городская линия, видишь ли, нарушится! Что тут нарушать, не пойму? Два этажа больше – меньше…
Во время строительства некие градозащитники сочли, что здание портит городскую линию, и его приказали сделать ниже на два этажа.
Они смотрели из парка, задрав головы, на не очень-то и высокое, всего 15-этажное строение с цилиндрическим «пузом» – деталью из сине-чёрного стекла снизу доверху здания; а на самом верху ещё выступала шайба с окнами, типа рубки управления всем и вся.
– Он там, наверху, г-н Мучипов? В этом кругляше? – спросил Марат.
– Нет, он на седьмом этаже, в серединке.
– У нас в Питере всегда сомневаешься: есть ли в городе крупные деньги? По-настоящему большие…
– Ну, Петербург – ведь это часть общероссийских финансов… Кстати, ваши предки отсюда, из Питера? – спросил режиссёр.
– Да. Я петербуржец в третьем поколении, – ответил Марат.
– Завидую вам, – произнёс Валитов, глядя на часы. – Я родился в Душанбе, как сюда принесла жизнь – долгая история…
Они помолчали, размышляя, видимо, об одном и том же: углубляться ли в свою прошлую жизнь? Пошли опять по дорожке, удаляясь от биржи. Валитов кивнул на киоск с глинтвейном:
– Может, выпьем для храбрости?
– Нет-нет, я должен быть начеку. Кстати, я почти уверен, что ничего не получится…
– Получится! – перебил его режиссёр.
– …но, по крайней мере, увижу, как на бирже делают деньги!
***
…Однако, деньги, похоже, были загадкой и для встретившего их Мучипова. Он держался неуверенным гостем, отнюдь не хозяином.
В лице этого человека лет под шестьдесят боролись болезненно-жёлтый и серый цвета; вид его был каким-то очень среднеазиатским, словно он только что перенёсся в Петербург из зоны давящей пустынной жары.
…Улучив момент, Марат спросил его:
– Вы давно в Петербурге, учитель?
– …В точку попали! Недавно… Но я стоял у истоков создания биржи в Ташкенте, и здесь мне поручено создавать Среднеазиатский отдел. Правда, дела идут не так быстро, как…
Они сели в так называемой «Малой переговорной». Помощница Мучипова принесла «пакет для листинга», и Марату объяснили всё, что требуется для выхода его компании на биржу. Это чем-то напоминало открытие счёта в банке, но требовались не просто бумаги, а впуск биржевиков в самое твоё сокровенное: в итоги прошлых лет и в планы на будущее. Как бы полный врачебный осмотр перед ответственной работой.
Вот тут-то, пожалуй, и помог Марату посредник Тимур: язык его молол свободно и на любую тему, у его друзей здесь, оказывается, брокерская компания, и он даже думает учредить ещё одну таковую, уже от своего имени…
– Театр мне вот так надоел! – резанул себя по жилистой длинной шее ладонью.
…Мучипов иногда морщился от этих неуместных речей, иногда, наоборот, улыбался: это одно и позволяло понять Марату, правильно ли они идут. И вдруг биржа показалась ему своеобразным «бизнес-инкубатором»: помогала компаниям продать свои акции и собрать дополнительный капитал. Это быстро поняли в России, и – увы – это обернулось против бирж. Компании в Лондоне или в Гонконге привыкли выживать, надеясь лишь на себя, и для них биржевой зонтик казался благословением. Но в бывшем СССР многие приучились к халяве и именно таковую увидели в биржах. Напечатать красивых акций, распихать их доверчивым ослам (или, скорее, тем, кто сидит на госбюджете и купит за откат что угодно), – а после этого испариться. Исчезнуть в тот же Лондон или Гонконг. И не в том дело, что бывшие советские люди хуже заграничных, а в том, что нам есть, куда бежать. А им – некуда, разве только к нам (но к нам они почему-то не бегут).
…Со скрипом, тяжело шёл бизнес в России… Никакой халявы здесь, на Петербургской бирже, Марата не ожидало, это Мучипов сразу ему объяснил. Но «ай-пи-о» ему сделать вполне могли: хоть в Питере, хоть в Москве, да хоть и в Нью-Йорке. Были бы в самой компании мускулы и жилы, – а вот в этом даже и Марат уверен не был.
В общем, «не было бы у бабы заботы, так купила порося». Ему вручили пакет бумаг, которыми бухгалтерия фирмы будет заниматься предстоящий месяц (если бы только бухгалтерия!) – и на этом визит можно было считать завершённым.
Марат уговорил Тимура уехать обратно в театр на его машине, а сам пошёл пройтись: через Васильевский к метро «Василеостровская». Про мокрые ноги в ботинках он забыл в пылу уже как бы начавшихся биржевых схваток. Поднимался и падал в минус, опять взлетал вверх. Смотрел на тающий снег на газонах Большого проспекта, на скверы, дворы, иногда, забывшись, не мог понять: это что, весна? Нет, декабрьская оттепель.
