Зоя ГЕФСИМАНСКАЯ. В былой ли Божией силе русская речь
Послание писателю Байбородину А.Г. по поводу романа «Боже мой…»
Уважаемый Анатолий Григорьевич, недавно прочитала Ваш роман «Боже мой...» и хочу поделиться впечатлениями. О жизни журналистов «малой прессы», как называют корреспондентов районных газет, читать не приходилось. Не видела их в качестве главных героев ни в рассказах, ни повестях, а Вы посвятили им роман! Можете представить, с каким интересом принялась за чтение, ведь сама когда-то давно была в их «шкуре», отрабатывая в редакции районной газеты журналистский хлебушек. И должность корреспондента отдела культуры и писем в точности совпала с должностью главного героя романа Василия, пришедшего в газету, будучи семейным человеком.
В самом начале показалось, что сюжет замедленный. Теперь понимаю, нетерпение было вызвано желанием вникнуть в суть. Уже в начале романа было понятно, что взгляды Василия на то, чем занимались журналисты «районки» и как они это делали, существенно отличались от мнения коллектива редакции и позиции секретаря райкома. На этом противоречии и происходит конфликт главного героя журналиста Василия с окружением.
Важным моментом считаю разговор героя романа со своей начальницей, «подкованной» газетчицей Полиной. Этому предшествовало то, что Василий, работая несколько лет в газете, замечал, что сельчане неуважительно отзываются о газете, называя ее сплетницей. Над героями газетных статей и очерков смеются, а порой просто издеваются, как, например, над успешными рыбаком и чабаном. Да и как им не потешаться, если и тот и другой в материалах, размещённых в газете, произносят такие слова как «стимуляция», «интенсификация». Эти и подобные слова они не то, что не говорили корреспонденту, но и не слыхали в своём окружении.
Вот об этом и начал разговор со своей начальницей Василий, отстаивая народную речь и право героев видеть в газете то, что они действительно говорили, утверждали, объясняли. Но Полина непреклонна и объясняет такое явление дремучестью крестьян, повторяющих «речь старух, выживших из ума».
Она считает так же, что надо «исправлять» «неправильную» речь сельчан, тем самым «приучая их говорить грамотно».
Василий силится объяснить поборнице «методичного» вытравливания из речи героев «народных» слов и словосочетаний, что людям неприятно и обидно, когда от их имени пишут, например, «...включившись во всенародное соревнование, у меня на высоком уровне произошло искусственное осеменение». Такое противоестественное повествование лишало людей душевного покоя, а порой и уважения окружающих.
Постепенно начатый спор перерастает в масштабное обсуждение того, что происходит с русским языком на самом деле. По мнению Полины, общество развивается, становится образованнее и язык тоже развивается вслед за этим. Василий же о русском народном слове думал иначе; думал так, как Анатолий Байбородин написал в очерке «Слово о русском слове»: «...Без слова, обережённого в исконной и самобытной красе и любомудрии, нет в народе Бога, нет и самого народа; бредёт погоняемое князем тьмы воловье стадо, утробно мычащее, пашущее от темна до темна за навильник заплесневелой соломы и бесплодную случку, чтобы однажды, обратившись в свиней, в коих вошли бесы, ринуться с обрыва в черную бездну. Вот отчего мы, русские, и всполошились: в былой ли Божией силе родная речь, значит и сам народ?.. Но о какой же речи печалиться нам?.. о любомудрой, певучей и живописной народной (крестьянской) речи, похожей на летнее поле в душистом разнотравье-разноцветье или о русскоязычной речи, серой и безликой, похожей на бетон, под которым в муках умер цветастый пойменный луг?..»
Полина продолжает возражать, мол, «это все художество, а язык-то здесь причем?» И Василий резонно отвечает: «...в народном языке великое художество, и все художества вокруг языка жили...»; «...народного языка лишимся, из народа обратимся в серое скопище скотов бессловесных. И бездушных. Безъязыких и бездушных и завоевать легко, даже без выстрела. Да... Язык забудем, а потом – и мать с отцом, и род, и родину – всё забудем. И потом с нами что хошь твори... Без языка человек – куль пустой, что угодно можно сыпать...»
Перечитала это место несколько раз, подспудно чувствуя правоту героя, утверждающего, что русская народная поэтическая речь, что созидалась веками, богаче и красивее книжной речи, даже из произведений великих писателей. Они и великими стали благодаря тому, что восприняли народную мудрость и гениальную устную поэзию. Главный герой романа протестует, отстаивая право людей хранить и сберегать родной язык, и Богом данное сокровище – природу!
В романе особо остро описывается противостояние Василия и Дарданеллы, мужа Полины. Этот персонаж – редкостный тип для провинции: фотограф-профессионал, художник по своей натуре, творческий человек. Он, городской житель, чувствует себя свободно и легко даже в селе, где образованные женщины с восхищением и преклонением смотрят на него, ищут повод пообщаться, понравиться. Он свободен от мнения о нём людей (сплетни его не интересуют), он свободен от обязанностей главы семьи, поскольку встречается с посторонними женщинами в доме Полины, пока та трудится в редакции, не занимается сыном, свободен от работы, перебивается «шабашками», делая коллективные фото, и, наконец, свободен от собственной совести. Это особенно ярко высветилось в сцене вымогательства им старинной иконы у матери Василия. Извиваясь, вставая на колени, он убеждал ее, что будет хранить икону, молиться и очищаться перед Богом. А Василий понимал, что судьба иконы возможна в двух вариантах: Дарданелла либо продаст икону за большие деньги, либо повесит в свою коллекцию, рядом с фото обнажённых натурщиц, и будет показывать, хвалясь перед друзьями.
Но как это объяснить пожилой женщине, которая не может себе представить, что до такого святотатства может дойти человек, который сейчас стоит перед ней на коленях и выпрашивает святое изваяние? Дарданелла и сам в эту минуту знает, что поступит так, как мысленно рассуждает Василий, но больно уж хороша и редкостна икона! Его поступок вызывает внутренний протест у меня как у читателя! Чего стоит талант фотохудожника, если за ним стоит человек-циник, человек-потребитель, человек, одержимый духом приобретательства? И уж в который раз хочется воскликнуть «Боже мой!..»
Но вернёмся в редакцию «районки»…
Главный герой, будучи и проповедником рабоче-крестьянского мироустройства, протестует против партийно-командной «элиты»; душа Василия не может принять, а тем более участвовать в маскараде лжи и притворства, что порой выливается в издевательство над читателями газеты, которые посмеивались, почитывая «сплетницу», равнодушно взирая на многочисленные сводки и цифры надоев, центнеры и тонны силоса, на обязательства и заверения бригадиров о «вставании» на трудовую вахту. Журналист протестует, и сила протеста столь велика, что герой уходит в «никуда». Завтрашний день неведом. Нет средств к существованию, нет перспективы. Есть лишь убеждённость, что лучше обречь себя на скудное обеспечение, которое, работая сторожем, «гарантировано», чем заниматься составлением «передовичек», добивая в бестолковой суете свой природный писательский дар.
И тут Вы попадаете в «десятку», ибо нельзя сохранить словотворческий дар, что каждый день убивается мёртвым газетным словом. Я не раз была свидетелем того, как пришедшие в газету новички, лишались индивидуальности в написании своих материалов. Постепенно тексты их очерков, зарисовок, статей все больше начинялись штампами, расхожими фразами, избитыми выражениями. А корреспондент нередко испытывал нервное истощение, что, безусловно, сказывалось на его здоровье. В романе даётся широкий спектр обсуждаемых тем, однако в данном письме не представляется возможным их освещение. Словом, дорогой Анатолий Григорьевич, порадовали Вы своей книгой и тем, что Вам хватило силы воли, мужества и способности не дать себя сломать ради материального благополучия! Мое Вам восхищение и благодарность за правдивый роман!
г. Кемерово
