Юрий ОГОРОДНИКОВ. Грани
Маленький роман / Илл.: Неизвестный художник
1
Боже! Как скучно в нашем земном мире: ничего не происходит, так как происходит одно и то же. Мир топчется на одном месте, люди творят одни и те же события тысячи лет.
В интимном мире тоже: девочки хотят любви, и не какой-нибудь, а ах-любви.
Мужчины хотят добиться своего, и ведь добиваются. Крепкая удавка природы. Так в ней и задохнёшься.
Эта девочка бросает мне вызов. Посмотрим, кто кого.
Ну, девочка! На старт! Marchons nous!
Финал недалёк, вон там – в дымке.
– Не верю.
Когда говорите о галактиках, бытии, масштабах мысли – это да. В земных делах не смыслите. В них профессора мы.
– Профессоры.
– Профессоры.
–Ты – девочка, ребёнок, едва лишь из пелёнок! Откуда тебе знать?
– В моём теле – опыт тысяч поколений. Они смотрят на вас моими глазами.
– С усмешкой и жалостью?
– Не скажу.
– Запомни, девочка, любить можно только тело. Тело не обманывает, а чужая душа – потёмки. Впрочем, и своя не светлее.
– Мужчины – дети. Им бы – если говорить о пелёнках – играться. Только их игрушки опасны.
– Сдаёшься сразу или поборемся?
– Marchons nous, monsieur!
*
Итак, перчатка брошена мне под ноги. Пришлось поклониться и поднять. Какова девчонка! Нашла во мне средство для остроты ощущений. Что-то вроде лазания на скалы. Её задача – показать, что моя характеристика интимной жизни не верна. Моя – показать ей правоту моих обобщений. Через наши с ней отношения.
Борьба начинается. Внимание! На старт! Раз-два… три! Марш! Marches, messieurs!
*
Нашла, с кем соперничать: старым бесом! Боже, сколько вас, студентов, аспирантов, коллег, прошло перед моими глазами и через мою душу! Смотрел и видел невидимое вне. Мне уже заранее скучно. Что может быть нового с этой? Сначала разговорчики, потом страсть, потом – разочарование и скука.
Но – marches!
*
– Я не люблю китайских церемоний. Я говорю прямо то, что думаю.
– А на службе?
– Почти не общаюсь. С коллегами – ирония. Ирония, мой друг, спасительная ирония. Будто шуточки и будто серьёзно – не поймёшь. Коллеги не любят со мной общаться: непонятен. И слава Богу.
– С нами вы откровенны.
– Homo sum, et onia humanum mea est. Вопреки моим принципам – жалко вас. Вы – на вертеле. Века назад это называли «на кресте». Человечество распинает молодёжь. А я, как ворожея, заговариваю боль.
Правда – лучшее лекарство.
– Просветляет сознание?
– Нет! В том, что называют сознанием, всегда есть ложка лжи. Не ложка, а поварёшка. Сознание – это образы лжи и иллюзии, в которых бродит человек, не понимая, где он и что он.
*
– Ах, эти честные труженики! Буржуазная пошлость, добродетель хитрых и скудоумных буржуа, сладострастно прикладывающих денежку к денежке. Здесь их страсть, в постели – нужда.
Труд – это благородно, – говорят буржуи, – трудитесь, трудитесь (и в уме: а мы будем считать денежки, которые вы заработали для нас). Труд украшает человека.
Труд есть труд. Трудно.
Лентяи, бездельники мне ближе. Я сам люблю лениться, нежиться в созерцании неясного. Если ты вынужден работать, так преврати свою работу в спектакль, в танец, футбол – чтобы не быть рабом: работа – от «раб».
*
– А вы знаете, девочка, к чему приводит так называемая дружба с мужчиной? Закон природы.
– Не обобщайте. Законы о человеке – выдумка. Каждый случай индивидуален. Ваш закон – для обезьяноподобных.
– Ты экзистенциалистка?
– А чем плох экзистенциализм?
– Не задумывался. Может быть, тем, что он всех двуногих принимает за людей. Какое заблуждение!
Девочка! Долой философию. Скорее, сейчас нужна служба спасения.
– Меня от вас?
– Нет, меня от тебя. Ты рассуждаешь, что странно для молодой женщины и опасно для мужчины, который сам любит конструировать умозаключения.
– А вы говорите: телесное, закон природы.
– Девочка, интеллект только обостряет известное желание, чтоб ему!
– Если «чтоб ему», так в чём же дело?
– В том, что человек делает не то, что понимает. Сознание – лишний орган.
– Но если он человек!
– То он всегда немножечко животное и ещё что-то сверху.
Девочка! Разве мужчина и женщина сходятся для того, чтобы философствовать?
***
Наш коллега в аудитории перед студентами.
Вначале задумчиво сидит впереди прохода между рядами, потом начинает задумчиво (думая) говорить, встаёт, ходит перед и между рядами, что-то бросает молодым людям, иногда горячо, страстно. В конце занятий подходит к окну и спиной к студентам:
– Древние утверждали: errare humanum est. (Ошибаться – человеческое). Значит, я человек, об этом свидетельствуют мои ошибки. Но ошибки – это вехи поиска действия, его кульминационные точки. Они искрятся жизнью: вспышками бытия в человеке.
– Человек – это воля.
– Чего вы хотите волить?
Наше время обнажило трагедию жизни.
Окончательно рухнули иллюзии, что капитализм прогрессивен. Но буржуазный дух вечен. Будьте внимательны!
Господин мира – зло. Зло примитивно, но побеждает лишь в мелочах, в ненужном – не надо лезть туда. Впрочем, всё равно полезем. Воля вытащит нас. Если захотим.
Счастье в буржуазном стиле жизни – сытость, роскошь, секс, – это несчастье, потому что убивает в человеке человека. Человек теряет свою сущность. От скуки он убивает других и себя (исследования Виктора Франкла).
*
Langueur. Paul Verlen: je suis l’Empire a la fin de la decadence. В переводе Пастернака – я римский мир периода упадка. Таков наш мир. Таковы мы в мире. Если расслабимся.
Человек, если он человек, стремится к воплощению в себе человеческого. А что же это человеческое? Думайте сами. Больше не хочу вещать, устал. Вам нужно – вы и думайте. Надумаете – поделитесь. Может, откроете, чего я не знаю. Вы молоды, вы обязаны открыть то, чего я не знаю. Adieu, messieurs!
*
На других занятиях.
Я пережил несколько драм, да, cherchez la femme, и пережил, нет, переживаю трагедию. Гибнет всё, что я любил, что было мной: Россия, её культура, её дух, её человеческий тип. Гибну я. Личной трагедии не бывает. Только всеобщая. Нас спускают с горки – в сытость и пошлость. На этом Европа свихнула себе шею. Её побеждают народы, для которых голод и неудобства привычны. Победят – заразятся трупным ядом Европы и погибнут.
Буржуазность ведёт человека к гибели, гибель – к возрождению без буржуа.
Олигархи – исторические покойники.
Попытайтесь не заразиться, пройти между и над не касаясь.
Если хотите, конечно. А чего хотите – не моё дело.
***
–Дай ля! – просят музыканты.
Даю ля: «Я с этой новой, пленной, с ней».
Гибкая, как лоза. Шейка длинная, а выше собственно ты: твоё личико, круглое, как солнышко, и, как солнышко, светящееся. Светится юной душой.
Красотка.
Я притащил её не для твоего романа – романы пишут только глупцы, а потому что в моей душе всегда горит жажда красоты, женской, конечно.
Банальная слабость. Должно же и у меня быть что-то банальное.
*
– Девочка, чем мы с тобой занимаемся?
– Мыслим.
– Такой чепухой. Не надоело на твоих аспирантских занятиях?
А вот у меня коньяк. Люблю принять один глоток. Не больше. Для вкуса и отрезвления от чепухи, того, что ты называешь мыслить.
А! Хорошо! Потому что крепко, как сама жизнь. Чего ещё надо мужчине? Женщина и коньяк.
Я спросил у мудрейшего, что он извлёк
Из своих манускриптов? Мудрейший изрёк:
Счастлив тот, кто в объятиях женщины милой
От премудрости книжной далёк.
Между прочим, слова крупнейшего ученого мусульманского средневековья.
Глоток сухого?
– Не хочу.
– А поцеловать меня дружеским поцелуем в щёку?
– Не хочу.
– Противен?
– Нет. Мне холодно с вами: вы поворачиваете ко мне мир его худшей стороной. Поцелуи под гибельную музыку неуместны, они предательство.
– Из поцелуев рождаются дети – Поль Элюар о женщинах, дождавшихся своих мужей после жестокой войны, искалеченных, но родных. Жена вновь обрела своего мужа. И жизнь продолжается.
Жизнь продолжается, моя девочка, и это главное в жестокой войне, которую развязали олигархи под аплодисменты либералов.
Когда я приникаю своими грешными губами к твоей чистой, нежной, щеке, я опять люблю жизнь и даже человечество.
– Не волнуйте меня. Лучше пейте коньяк. Впрочем, и мне каплю сухого.
Не хочу быть гибельной сиреной. Хочу думать.
– О! Молодая женщина хочет думать! Думать, сидя бок о бок с мужчиной. Позор для мужчины и его бока.
Но о чём, девочка? Что достойно напряжения такой прекрасной головки?
– Наша голова существует для того же, что и ваша. В чём-то мы даже умнее вас.
– Знаю, знаю. Я имею в виду мыслить рядом с мужчиной, профессия которого мыслить. Хуже не придумаешь.
– Вот тогда и надо особенно остро мыслить.
Скажите: если есть то, что вы говорите о мире, значит, это зачем-то надо? Может, люди увидят себя в таком виде и опомнятся?
– Мне так хочется сказать «может быть». Я дурно воспитан: не могу говорить неправду тем, кто мне симпатичен.
*
– Поймёшь ли ты мои желанья,
Мои ревнивые мечты?
Такое пели первобытные люди. Сколько тысячелетий назад это было?
– Не клевещите на себя, на меня, на мир. Вы не стареете
– Кому возражаешь! Останови поток рассуждений.
– Не остановлю. Я современная девочка.
– Ты не современная – ты скверная девочка.
– Пусть. Я живу в будущее, и вас затащу туда. Сопротивление безполезно.
– Hande (хэнде) hoch!
– Жалкий ироник!
Под рёбрами в вас сидит дьявол. Тревожит, возбуждает. Не хочу
– Дьявол – тоже я. Мы, люди, переливаемся всеми цветами. Терпи, моя девочка.
– Ваши ревнивые мечты?
– К кому ревновать?
– К моему будущему.
– Я хочу, чтобы в будущем меня заменил более стоящий и твоего возраста мужчина. И вы с ним народили бы другое человечество.
– Вы ревнуете к тому времени, где не будет вас, а я буду. Вы будете. Я вас в себе унесу в век другой – и в своих детях.
– Умница.
– Нет – женщина.
2
Между тем, сообщу я вам, мой невидимый собеседник, я уже пережил всё, что положено пережить за полвека скоростного бега по планете: лёгкую влюблённость, как следствие её – женитьбу, рождение сына.
Разочарование в предмете своей короткой влюблённости и… полное одиночество. Полвека вместились в одной строке.
Разве можно прожить долго с таким уродом, как я?
*
Жена мечет в меня громы и молнии.
Громы: Ты равнодушен ко мне, к моей жизни! К моим делам. Тебе нужна не жена – тебе нужна рабыня, стирать, готовить. Кому я отдала всё своё! Эгоисту!
Молнии: безчувственный пень, чудовище, урод, изверг!
Моё терпение кончилось. Выход только один – разойтись.
*
Интересная сценка! А главное, свеженькая. Ей всего лишь три тысячи лет. Ещё Ксантиппа обливала Сократа помоями и руганью. И тем осталась в памяти людей. Была бы терпеливой – забыли бы. А так, на Сократа – дурак, олух, бездельник – деньги не зарабатываешь. Действительно, он был бездельником, потому что только мыслил. Не занимался тем, что люди называют делами, то есть действиями, за которые платят деньги.
Главная добродетель (Сократ) – быть умным.
Сократ смеялся над женой. «Плохим смехом он смеётся, Сократ», –предупреждал его софист Гиппий, профессор по тем временам. Но Сократ не принял предупреждения и погиб. Он был глуп, потому что мыслил. Ненужное занятие среди этого человечества. *
Я понимал, что она абсолютно права – каждым словом и жестом. Но также понимал, что ничего не поделаешь. Так произошло – потому что так произошло.
Мне было искренне жаль её. Меня даже кольнуло в сердце. При всех моих пороках я не чурбан. Мне было больно за неё. Она достойна лучшего мужа.
Её драма в том, что она принимает должное за действительное. Считает – человек разыгрывает свою жизнь по нотам, накарябанным композитором incognito. А он, болван, то есть я – не хочу плясать под чужую дудку. Своя дуда ухо режет.
Она не мудра, думал я. Но и не виновна в этом. S’est la vie. Так принято среди людей. Желать того, что им недоступно.
– Я хотела…
– И я хотел.
Все хотели.
Всё происходит так, как происходит, и иначе происходить не могло. И потому я, эгоист, олух Царя небесного и прочая, и прочая, погрузился в безмолвие во время её страстного монолога.
*
Девочка, меня гнули все, кому не лень: жена, начальники, идеологи. Но мне удалось, хотя с трудом и падениями, оставаться собой.
*
Пусть из тоски родятся слова, и ты благословишь своё одиночество.
*
Как же я, которого считают умным, – как будто бы человек может быть умным – умны только животные, потому что естественны, – как же я, не терпящий фальши, женился.
Женщины нередко бывают актрисами на сцене жизни. Играют мимикой, жестами, словами, выходками, от стремления обратить на себя внимание: я! я! не проходите мимо, хватайте! И я схватил. Уму непостижимо.
Она фальшива, потому что играет образ привлекательной для людей, «милой», как говорили когда-то русские, когда русские ещё были на Земле, она играла эту милую женщину вместо того, чтобы быть ею.
И я попался. Женился, потому что, как тебе сказать, mon ami, чтобы честно – не врать же самому себе! – потому что, во-первых, неизвестно, почему. Во-вторых, женщина нужна была для услады души и тела. Мы, мужчины, дети. Нам нужна нянька.
Попалась эта – подставилась, поместила себя в фокус моего взгляда. Эта, так эта. Сейчас так думаю, тогда – нет, тогда нравилась. Приличная мордочка, тельце – всё при себе. Тебя уважает: «ах, профессор!».
Ах, дурак! Профессор – профессор в своей специальности. В остальном: чем больше профессор, тем глупее.
Тяжкое это дело – выбирать женщину. Sic! Она тебя выбирает – берегись. Потом будет тебя же проклинать, страдая за свою ошибку.
Она страдала искренне. Мечты рухнули. Жизнь, которую она воображала себе, выходя за «ах, профессора!», блистательного шута за кафедрой, развлекающего других, чтобы самому не было скучно.
«Сегодня на ковре доктор… наук, профессор, заслуженный артист Бурятской АССР, клоун…».
Что же она воображала себе? Она королева, он ходит вокруг неё на цыпочках? Аплодировать: «ах! ох!»?
Моя роль в её пьеске второстепенная, главная – её. Она героиня, на подмостках, а мир – это я – созерцает её, задыхаясь от восторга… Она произносит длинные монологи, мир, то есть я, проникновенно внимает…
Простите, мадам, это уже моя роль – вещать с кафедры. Вы её украли у меня. Я не умею слушать. Умею только говорить.
Драма века классицизма. Я не справляюсь с ролью в её классической пьеске. Я герой другой пьесы.
В этой провалился. Не подыграл, и вот – извержение Везувия, Помпея гибнет. Спектакль разваливается, я освобождён от роли.
Сама предложила, – за что спасибо, – развод. Тем более – сын вырос и создал свой семейный рай. Кажется, удачно.
*
Свобода! Вот человеческое. Не liberte либералов – свободно красть и холопствовать. Свобода – это творчество духа.
*
Радость эгоиста: она быстро нашла другого, более достойного, чем я. Сняла тяжесть с моей души.
*
Ночь – моё время. Вокруг спящий мир, в плотной тьме горящие пятна редких окон.
Темно, тихо. И ждёшь слова. Откуда-то….
*
И вот я с этой, новой, пленной, с ней. Когда-то вместо «пленный» говорили «пленённый». Очарованный странник. Все мы странники, то есть странные.
3
С печалью я гляжу на наше поколенье. Его грядущее иль пусто, иль темно. Человек лишён разума, жизнь человечества глупа и иной быть не может. Либерализмы, социализмы, демократизмы – корыстный обман политических жуликов, их хозяев – финансистов, их лакеев – журналистов. Хочешь быть искренним – страдай. Страдай, если ты homo, слишком homo.
*
Голый череп – гладко отполирован, очки в толстой оправе: взгляда не видно. Ходит как бы играючи, плавно клонясь туда-сюда, шаг чуть влево – шаг чуть вправо. Несведущие думают: профессор под хмельком. Нет, просто наслаждается самой ходьбой, властью над телом. Жизнью? (Так я прочёл походку нашего коллеги).
4
– Они не глупы, они несчастны.
*
Знаю, выхода нет. Всё – Ничто. Несу в груди трагедию жизни. Земное прекрасно, но не совершенно. Прекрасное – в несовершенстве, вопреки утверждениям эстетиков, потому что прекрасное – в борьбе и страсти. А борьба и страсть…, ну, моя девочка, каков вывод из этих посылок?
*
Вот так.
Каких существ больше всего на Земле? Насекомых. Потому что они примитивны. Примитив заострён, как шило, на что-нибудь одно. И протыкает. Поэтому примитивы господствуют на Земле. Ну, и не лезь в их навоз. У нас свои пороки.
*
– Дорогой коллега!
Одна грань померкла, явись другая. Сверкни и погасни, чтобы вспыхнуть новой гранью.
5
Я воспитан миром добрых умных, скромных, людей – людей чести и достоинства.
А чем я стал теперь?
*
Наш великий пророк, а пророков всегда убивают, писал:
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Не находил сопротивленья.
И зло наскучило ему.
Вот так: наскучило.
И в такой миг подвернулась ты, девочка.
Приходящий вовремя – избран богами.
Отправимся в новое путешествие по жизни. Что из этого получится, не знаем ни я, ни ты, моя умная собеседница.
6
Я вновь сосредоточился на своей мирной профессии, очень заурядной, но любопытной. Тревожит мысли, позволяет созерцать юных и прекрасных. Даже выловить из них что-то неординарное. Тебя.
Продолжил учить юнцов, которые не хотят учиться, а хотят жениться, назвать своей избранницей ту, которая скоро ему надоест.
– Я не верю, что вы циник. Играете. Но вы не кошка, а я не мышка.
– Слушай.
Я им не нужен.
– Не согласна.
–Твои слова приятно ласкают душу.
Что будем делать, девочка?
– Говорите, буду слушать.
– А если захочу слушать я?
– Тогда говорить буду я.
– И это может быть интересным?
– Не знаю.
– Будет. Такой ротик, такие глазки… уже интересно.
– Издеваетесь?
– Немного. Главным образом над собой.
*
– Свобода – критерий человеческого. Становясь свободным, индивид превращается в человека. Но свобода коварна. Она даёт возможность свободно выбрать рабство и опять перестать быть человеком. Бизнесмены, политики, чиновники в либеральную эпоху выбирают рабство у инстинктов, у биологии, превращаются в биомассу.
Нынешний политик на первое место поставил закон. «Я хранитель закона, закон морален». Всё это фикция. Закон нейтрален к нравственности, а чаще всего безнравственен, потому что создаётся юристами, исполняющими волю политиков и гангстеров, в их интересах, а не в интересах людей.
Иным юристам власти не дают карябать законы.
Прописная истина. Но вся наша жизнь состоит в исполнении прописей. Я отвергаю ваши законы и вашу законную мораль.
– Но это произвол! Каждый их будет создавать в своих корыстных интересах.
– Будет. И фактически так всегда делали – для себя, тайно, в уме, делая вид, что подчиняется их законам. Но другого пути нет. Нравственность по принуждению есть безнравственность. Я создаю принципы для себя сам.
– И без всяких критериев?
– Критерий есть, даже образец. Но трудный образец. Мы пока не способны Ему следовать. Перекрестимся и, отвернувшись от Него, идём делать пакости друг другу. Но даже неспособные, мы оглядываемся на Него. Куда бы мы ни шли, хоть на любовное свиданье, вдруг что–то в груди – тревога, безпокойство, мы поворачиваем голову назад, мы оглядываемся, – там, вдали, – Он, безсмертная совесть человечества. Скорей, скорей уйти от Него. Его урок нам не по карману.
– Это?
– Иисус Христос. Одного имя подымает душу.
– Да, трудно, но очень хочется.
Что вы делаете для себя?
– Всё, девочка. Я выбираю тебя, как средство своего наслаждения. Но я свободен от всех. И от себя. Если ты сейчас встанешь и уйдёшь, моё сердце не дрогнет. Я свободен и от тебя.
– Как здорово!
– Но для тебя не здорово.
– Здорово. А почему, не понимаю. Только чувствую. Но и меня вы делаете свободной от вас?
– Разумеется.
– Здорово, но страшно. Будто попадаешь в невесомость. Болтаешься без опоры.
– Без опоры на земное – на свой дух. Потому я и выбрал тебя, девочка.
Я догадался, что ты раскусишь меня.
– Почему вы называете меня девочкой, да ещё юной. Мне уже за двадцать.
– Тешу своё тщеславие.
– Не верю. Вы свободны от тщеславия.
– Я сам не верю, моя юная собеседница.
*
По пути к тебе я уже сделал заход спонтанно, бездумно.
7
Мы – музеи, наполненные картинами прошлого. В будущем картинные галереи могут быть заполнены не плоскими полотнами, а живыми объемными видениями художников. Трудное искусство – удержать форму нематериального. Зато посетители могут бродить внутри этих картин, пересекая их, попадая в следующие…
*
Картинка души – символ для нас. Для меня пшеничное поле зреющей пшеницы – символ душевного благополучия, покоя и радости. Символ детства.
*
После электрички мы с нею шли вдоль пшеничного поля, и она танцевала.
Золотое поле пшеницы и солнечное небо над ним – для меня сентиментальный символ времени, когда я был другим– пропитан счастьем, потому что верил в людей. Но люди вокруг были не теми, что сегодня.
«Хгуляй, хлопчик, хгуляй» – малышом забредёшь в первую попавшуюся хату – тебе тарелку сметаны на стол, душистого хлеба, знали, я безпризорный: родители на сложной работе с утра и допоздна – из их непутёвых детей создают людей. Свой заброшен, но любим. «Хгуляй» – значит, будь здесь, с нами.
Господи, дай им всем, людям того времени, покоя на небесах.
Прости меня. Я недостоин того мальчика и тех людей. А сентиментальность – грех.
Пшеничное поле после тюремных городских стен. Вот что меня подвело.
*
Шли в её посёлок. Она танцевала и пела прямо на дороге, на ходу. Танец был её жизнью. Высокая, развитые бёдра. Она танцевала низом. Бёдра вправо – бёдра влево. И пела низким голосом:
Мы эхо, мы эхо,
мы долгое эхо друг друга.
Я любовался ею.
Руки венком над головой, свободно раскачивающиеся бёдра…
О, помяни меня в своих молитвах, нимфа.
*
В страсти – природа смеется над нами: заставила нас выполнить своё онтологическое предназначение.
*
Скушно. Потому что повторение пройденного.
– Она не единственная?
– До была другая.
Продолжать?
– Да!
– Я прокутил свою жизнь. Страсть, страх остаться без средств, война – в голоде, бюргерская уздечка – долг, ты должен, ты обязан кормить. Значит, нет мощи таланта.
*
Агнец! Какая насмешка! Волк, лев, тигр – вот образы, человека.
*
Да, учёный – с такой серьёзностью в коридорах. Да, мадам. Я неврастеник, бабник, алкоголик. Не ожидали? Смутил вашу невинность? Шли к коллеге, а попали к распутнику? сочувствую, мадам. Но не очень.
Я просто тело, способное жить в страсти и в мысли, пропади она пропадом, провались в пэкло (укр. – ад).
*
Мысли сделали меня известным для многих, но, главное, для вас, мадам. Там, среди вас, я высоколобый. В жизни – вот он.
Свидетельство великого: того, что я человек.
*
Огромная вселенная пуста и безмолвна. Дикую Вселенную оживляет лишь крохотное существо – человек! Я оживляю вселенную. Что она без меня? Тоска безсмысленного вещества – тоска по жизни. И мы с вами эту жизнь создаём.
*
– Какая она была? Можно? Не ревнуешь к прошлому? Напрасно.
– Прошлого нет
– Вот оно, перед тобой. Твоё прошлое с удовольствием смотрит на тебя. Расчувствовался. Сентиментальность – симптом старения.
– Не ныть!
– Так, моя девочка. У тебя железные пальчики. Хватят за горло – и конец. «Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?»
– Так что же в прошлом?
– Смотрю в прошлое аналитически. Полощу скальпелем по живой плоти. Даже больно.
Хочу поцеловать ваш упрямый, ужасный лобик.
– Вы отвлеклись вашей щекочущей мыслью.
– Ужасная девочка. Так на чём я остановился тысячелетие назад?
– Вы смотрите на прошлое с тысячью ножей в руках. Кстати, тонких и красивых. Ножи в них не смотрятся.
– Маскировка.
Я раскрыл её, как утреннее солнце цветок. Ах, этот цветок. Оказался ужасным, будто её выдумал Лев Толстой со своей жалкой теорией непротивления.
– Она была женщиной.
– Ты женщина, но когти у тебя тигриные.
–!
– Она не может любить. Разве трава может любить солнце? Дождь? Она просто живёт солнцем, дождём, летом. Она – трава. Она после того самого тотчас забывает тебя. Сразу! Чтобы ей тебя вспомнить, надо встать прямо перед её глазами. Увидит – вспомнит. Отошёл в сторону – забыла. Она всегда молчит, взгляд её – пугающая темнота. И вдруг разжала губы: «Несчастный. Тебя всегда жалко».
Этим «жалко» она окончательно убивала меня…
Спасение пришло: я стал равнодушен к ней.
Переступил чрез и ушёл. Мерзавец.
Но мы разные! А забыть не могу, она до сих пор жмёт мою душу, как ботинок не по размеру.
Прости меня, моя девочка, за обнажение.
– Мне льстит ваша мужчиннось. Я гордая, как вы говорите, девочка. Хотя я давно не девочка ни по взрасту, ни по мыслям.
– Для меня, старины, – девочка.
*
Грани души – грани судьбы.
8
– Откровенность на откровенность.
Вы кавалер допотопный. Для вас жизнь – это романс. «Уж давно отцвели хризантемы в саду». Или точнее: «догорает настурций в нём огненный куст», догорает (!).
– Девочка издевается – моя школа.
– Вам нужно гореть, вам нужно блистать конструкцией иронической фразы. Блистать иронией.
– Это как оперение у птичек. Дамочек – так вы нас называете – притягивать.
– Ведьма.
– И знаете, срабатывает. Замахала крылышками и полетела.
Но я современная дамочка. Я не умная, как вы говорите в душевном порыве. Я рассудочная.
Почему же я с вами?
Первое. Женщине необходимо общение с мужчиной. Так скроен белый свет. А мне пока не попадаются мужчины. Есть интересные в потенции, но ещё зреют, как я. А вы уже готовенький.
Второе. Признаться, я любуюсь вами. Вы – это шоу. И лучшее из того, что мне пришлось увидеть в театре. Там сегодня шумно, кричат, бегают туда-сюда без всякого смысла. А вы всё в меру.
Третье. Вы для меня провод с тем лучшим, что было в прошлом. Впитываю.
Четвёртое. Вы общаетесь с женщиной красиво.
Меня бережёте. Почему? Мои сверстники ходят «голодные». Они нетерпеливы. И чистая физика. E = mc в квадрате.
Вы не тот, каким себя представили в ваших откровениях. Что у вас со мной?
– Гм, гм.
– Молчите? А сказали бы – любите меня. Не обдумала. Потому что не хочется обдумывать: приятно верить. Признаться, я не очень понимаю, что такое «любовь». Не понимаю, потому что не вижу её вокруг себя. В себе тоже. А старинные романы с их ах-любовью меня не убеждают.
Пятое. Мне хорошо с вами. Захожу – и я свободна. Мне легко с вами. Вы не требуете от меня быть другой, подделываться. С вами я – я. Спасибо.
Можно было бы и ещё что сказать. Но я умолчу. Не обдумала. Обдумаю – скажу. Вы мне показали, что такое мужчина, а не облако в штанах. Раньше я принимала за мужчин тех, кто ими считается. На занятиях вы убедили нас, что не все считающиеся людьми люди. В нашем общении вы показали без слов, что не все мужчины – мужчины.
Да, мужчина – тот, кто мыслит.
Словом, я использую вас. Обиделись? Нет, вы не обиделись. Это было бы не в вашем стиле. И меня вы научили не обижаться.
– Слишком вознесла меня. И допустила несколько стилистических оборотов в современном духе. Не опускайся до них. Они не для настоящих русских. Ты ведь хочешь и можешь быть среди них.
Родители, Бог создали тебя такой. Прости за старческую нотацию. Я хочу, чтобы ты была достойной себя самой.
– Не говорите о старчестве. Вам не подходит. Я ещё маленькая, не портите мой образ.
9
В молодости я был джентльменом, смотрел на людей не жмурясь, то есть не ожидая удара между глаз. К концу прошлой эпохи, к моему удивлению, меня стали постукивать. А демократы – не стесняясь, с размаха в лоб. Весь в шишках.
Написал статью, как ты догадываешься, мысли там были не банальные, начальство – под своим именем в журнал. Монографию – моя фамилия третья, а по алфавиту первая, вторую книгу – то же самое. Гонорар на троих, а то и без меня. Главы моих книг превращали в свои брошюры. Подали себя на премию и получили. Никто вокруг ни слова.
Меня по одной щеке, а я им другую, а они по другой, а я им первую, лепят справа – слева, слева – справа. Забавное развлечение. Но мне надоело. На зло им защитил докторскую, ушел в вуз, стал профессором.
Скучно, потому что легко.
Тогда я надел маску шута. Я его величество шут. Забавляю публику своими синяками и шишками.
Извечное занятие – скрывать мысли под маской шута.
Но если мне, грубому гунну,
Кривляться перед вами не захочется, и вот
Я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам,
Я, безценных слов транжир и мот.
Так вот.
– Мой любимый поэт.
– Прости меня, Боже, он не женский поэт.
– Не умею объяснить. Сильный, мощный. Возвышается над мелочностью нашего времени. Да, мужской. И потому особенно для женщин.
– И вы туда же – в бунтари. Поздравляю человечество с женским бунтом.
*
Однажды я задумался, как мне выскользнуть из абсурда современной жизни.
И стал тем, что я есть, к твоему удовольствию. Хоть тебя потешу. Тот молодой человек исчез. Я вместо него. Как вам это нравится? Аз есмь я, мы есы.
Они живут своей жизнью, я своей. Я вас не знаю, вы меня не знаете. Au revoire! Мы – люди свободной профессии, художники, ученые, профессоры – плевали на вас вон с той тучки. Не богаты, но свободны – свободны от мерзостей мира.
Наука быстро разочаровала меня.
Только откровение молча говорит нам, что таинство мира не в материи. Мир – немое творение мощными и спокойными силами духа.
Когда я впускаю их в себя, вибрации сотрясают тело, и я вижу то, о чём не в силах рассказать.
Девочка моя, ты умна, но ты еще девочка. Тебя еще завораживает людская суета.
– Но это же все нужно. Кто-то должен делать.
– Сомневаюсь. Могут быть другие способы жизни, но пусть так. Делу время – потехе час, – так говорите вы, люди. А я говорю – делу час – и довольно. Людей освободить от чепухи, и всех этих учёных, чиновников, политиков направить на чистку русских лесов.
Сузить потребности.
– Но что, кроме этого?
– Созерцать. Созерцание – молитва мыслящих.
10
До какой острой точки может дойти обиженный человек? Вы хотите сказать, что я слаб: свои обиды вымещаю на других. Нет, господа, нет. Просто я пытаюсь разобраться в людях, копаясь в себе, и выкапываю нечто такое, что самому тошно.
Но такое забито внутри, а снаружи я этими комплексами не пользуюсь.
И не трогаю мою девочку потому, что честь не позволяет, и потому что…. Ну, скажем, она мне нравится.
*
Злодейства землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
(Гаврила Державин).
Неужели так всегда? Наука не знает, знает Бог. Но молчит. Думайте сами – свободны, не рабы.
*
Ну, что девочка! Хороша, хороша. Только что дальше?
– Вы любите красиво, но коротко. Опыт всех женщин, унаследованный мной, говорит, – вы не можете любить, вы можете только наслаждаться. Наслаждение утомляет, и потому коротко. Коротко – грустно. Хочу, чтоб длилось. Но вы не можете.
– Валаамова ослица заговорила. И сразу – хорошо. Плохо лишь то, что ты права. Но ты не права. Я не не могу. Не хочу. Обыденно. Мелко. И мельчает с каждым днём совместной жизни мужчины и женщины. Есть те, кому всё равно, мелко, так мелко, такова, по их поговорке, s’ est la vie. А я познал масштабы. Не хочу, чтобы у нас с тобой всё мельчало.
– Вы чудовище, но чудовище красивое. Я вам нужна не для меня. Я вам нужна для вас. Вы на мне оттачиваете свои наблюдения, мысли. Ну, что ж, я тоже не в убытке. Я заглянула вашими глазами туда, куда лучше не заглядывать. Заглянула – ужаснулась. Поужасалась – привыкла, как привыкают к фильмам ужасов. Они становятся не ужасными, а смешными. Вот так!
– Поставила точку? Неплохо. Молодец. С каждой встречей ты меня поражаешь больше и больше. Ты выходишь из образа, модели, которую я наработал. Девочка, нехорошо. Старших надо уважать, особенно их слабости. Не сражайся со мной. Я – у!
– Не сражаюсь. Ваш меч пропускаю сквозь себя, и он даже не царапает мою душу.
*
Вот какой она оказалась. Нежная, тонкая, красивая, слабая. Но – не слабая. Это уже становится интересно. Сабли наголо! И будь, что будет. Ведь мы русские люди. Русские люди верят в судьбу.
*
Тот усердствует слишком, кричит: «Это – я!»
В кошельке золотишко бренчит: «Это – я!»
Но едва лишь успеет наладить делишки –
Смерть в окно к хвастунишке стучит: «Это – я!»
Рубаи Омара Хайяма, два-три, – смысл всех библиотек мира и всех человеческих жизней – в них.
Я вчера наблюдал, как вращается круг,
Как спокойно, не помня чинов и заслуг.
Лепит чаши гончар из голов и из рук,
Из великих царей и последних пьянчуг.
*
Наши классики не менее мудры.
…Сегодня льстит надежда лестна, а завтра – где ты, человек?
…и канет в бездну без следа.
Будто его никогда и не было.
Но бывает – вроде бы ничто, а след высекают.
Среди нехоженых дорог,
Где ключ студёный бил,
Её узнать никто не мог
И мало кто любил.
Фиалка пряталась в лесах.
Под камнем чуть видна,
Звезда мерцала в небесах
Одна, всегда одна.
Не опечалит никого,
Что Люси больше нет.
Но Люси – нет – и оттого
Так изменился свет.
*
Никто не знает, кто сколько весит на божьих весах.
11
Выпустим их из тесного интерьера – домашнего кабинета героя, заполненного всем тем, что так скептически отрицает его хозяин: фотографии родителей и сына, пейзажи на стенах, от пола до потолка – на полках научная и художественная литература, научная – вся в закладках, книги валяются на полу, закрытые и открытые, распластанные вверх корешками.
*
Они идут по аллее Останкинского парка.
Он – шаг влево, шаг вправо, опустив голову и взглядывая снизу со стороны, как ворон. Она – рядом, шагает в своём ритме.
*
– На чём держится прекрасный мир, который мы с тобой сейчас созерцаем? Профессоры со школы выучили: на экономике. Очнитесь! Экономика вторична. На отношении полов.
– А дух?
– Да, конечно, дух, пол, а потом где-то экономика.
*
Грохот динамиков и в парке:
«Мы знаем, как сделать жизнь прекрасной».
Утром просыпаешься – кофеёк уже готов. Ты к холодильничку, достаёшь сырокопчёную колбаску «Мортадель» со слезой от нежного жирка. Аромат! Отрезаешь, кладёшь на хлебушек, сверху салатик или помидорчик, и – блаженство! «Мортадель» – гармония изысканного вкуса». (Радио «Classique»).
Девочка, я восхищён рекламой: так выразительно.
*
Уходя от грохота динамиков вглубь парка, туда, где деревья столпившись и склонившись заглушают рёв и вонь мировой цивилизации. Первобытный мир трав и деревьев.
В мире, где нет цивилизации, будь она проклята.
– Надо ли рожать? – бросили вы. – Думаю, не миновать мне продолжения рода.
– Тебе видней. Впрочем, не минет тебя чаша сия – слишком привлекательна.
– Ваш ум холоден и безпощаден, и потому он мертви живое.
– Кто прожил хотя бы половину двадцатого века, того ум тронут холодом. Брось меня.
– Нет уж, так просто вы от меня не отделаетесь. Мне хорошо, а почему хорошо, не знаю. Холодный, безпощадный, злюка, но – настоящий да!!
– Кто знает.
– Знаю. Кругом столько лицемерия. Хочу жизнь обнажённую.
*
Как она сопротивляется яду, который источает через меня постаревшее человечество.
*
Я вижу ограниченность этой хрупкой, начинающей женщины. Вижу, как случайны и незрелы её мысли.
Но – хрупкость – это рождающаяся жизнь, свежая, как только что распустившийся цветок, и начинается живое – рядом.
Незрелость мысли – это уже мысль, родившееся мышление.
Свежесть жизни в её чистом виде. А разве жизнь – не самое ценное, господа?
Так думаю я и липы с елями вокруг.
11
– У философии две функции: постоянно напоминать людям, что они глупы и тянуть их за волосы, чтобы они окончательно не утонули в нечистотах души, ими же самими выделенными.
*
Я тоже делал пакости – самому себе.
*
В глубинах бытия идёт постоянная работа. Я чувствую её напряжение, слышу её гул. Что там нарождается, одному Богу известно. Композиторы улавливают этот гул. Такие, как Э. Артемьев, А. Шнитке, С. Губайдулина…
Они дарят нам прекрасное.
12
Среди холода мира, ты активно мыслишь в поисках своего облика.
Но женское – без метафизики приютить мужчину, одинокого в мире.
Меня пронзило знание жизни человечества. Ты сильна незнанием этого.
*
Стало как-то неудобно жить на Земле. Неудобства создаём мы, люди.
*
– Должен огорчить тебя, девочка. На Земле скорее всего будет не лучше, а хуже. Если верны догадки о конце Света.
Апокалипсис – это мы сами. Дьявол – это мы. Мы готовим гибель миру. Мы сами устраиваем для себя грандиозное зрелище с пламенем до небес – Конец Света.
*
Девочка моя, мне так хочется уберечь тебя от моего знания. Но – не печалься и не хмурь бровей, золотой век ещё возможен – для отдыха человечества на пути к своему концу. хочу, чтобы твоя зрелость пришлась на этот отдых.
В мире много прекрасного: прекрасен сам процесс жизни, прекрасно любоваться тобой, общаться с добрыми людьми, наблюдать животных, природу, искусство. Живопись и музыка –пронизывают тело чувством сладостной боли. Слово – Божье чудо. Непонятное. Вначале было.
*
Грандиозный человеческий разум делает Вселенную маленькой. Такова сила духа.
Да, человечество, видимо, будет спасено. Возродится мощь душ, чтобы потом снова обмельчать в гуманизме.
– Вашему брюзжанию я говорю нет. Вы меня не отравите своим скепсисом. Вы другой. Вы остались тем же – серебро с чернью, старинное, тонкое. Но прячете, чтобы слуги не украли, по вашей лексике – либералы. Меня не обманете. Я ещё не знаю, кто я. Но – не подчинюсь вашему скепсису.
– Хороша девочка. Невинностью своего духа. Ты мне дана для любования жизненным в мире.
Есть ли ты или я тебя выдумал?
*
Я знаю много, и всё лишнее. *
Ты умная, ты красивая, солнышко моё. Он подкинул тебя мне, чтобы я, уходя, запомнил этот мир в твоём образе – умным, красивым, сердечным.
Как хорошо, что мы так странно близки, без того, что обычно. Странно и хорошо.
*
Прервёмся на рекламу. «Вы знаете, сколько стоит рай земной? Нет? Мы знаем: от тысячи триста евро за квадратный метр. Охраняемая территория, бассейны, рестораны, автостоянки…».
Радио «Классик».
Особенно хорошо: охраняема территория. В раю!
13
– Слушаю твой детский лепет – это замечательно, что он детский – и мне хорошо.
Твой рыцарь складывает шпагу к твоим ногам. Он побеждён и побеждён – о, позор! – женщиной. Да ещё этому рад.
Finitа la comedia.
– ?
– Прости, я грубый гунн. Я лишил твою душу наивности.
– Я не боюсь истины. Боюсь лжи.
– Умная женщина – это катастрофа.
– Скажите значительное слово о будущем.
– На прощанье?
– Мне не нравится это заявление. Не adieu.
– Спасибо. Дай я тебя расцелую. По-дружески, крепко. Ты венчаешь мою дурацкую жизнь.
*
Мне было хорошо в наряде цинизма. Защиты. Ты раздела меня.
*
Женитьба – игра с судьбой в прятки.
*
– Мне интересно наблюдать, как вы своей расхлябанно– сосредоточенной походкой идёте по острию ножа.
Вижу грань, невидимую черту, когда вы подходите к сумасшествию, один миллиметр – и сдвиг в необратимое. Странно и страшно.
*
– Каникулы! Наконец, каникулы! И, наконец, я уезжаю, и, наконец, на море. И едет туда уже совсем не та девчонка, что болталась там год назад. А вы бы хотели к морю? Махнули бы вместе.
– Я человек сухопутный. Родился в глухой тайге. И не люблю демонстрировать своё увядающее тело. Я был гимнастом, виртуозно владел телом.
– Поняла. Мужское тщеславие. А где вы хотите отдыхать?
– Мне не от чего отдыхать, только от себя. Но домов отдыха от себя ещё не придумали. Мне некуда девать этого типа, надоевшего всем и мне прежде всего.
– Не брюзжите! За окном лето! Я вас поцелую?
– ?
– В моё время пели что-то такое: «Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай»..
– Почему прощай! Почему навсегда! Я быстро вернусь сюда.
– Да, конечно.
– И вы будете консультировать мою диссертацию, которой я ещё не начинала. Моя руководительница банальна.
– И я буду консультировать твою диссертацию, потому что твоя руководительница банальна.
– Мне не нравится ваше настроение.
– Это к перемене погоды.
Великий математик и философ Омар Хайям:
Век наш краток – не больше аршина в длину,
Скоро станешь ты глиняным винным кувшином.
Так что пей, привыкай постепенно к вину.
– Кстати об Омаре Хайяме. Пожалуйста, поменьше вина. В вашем …, то есть это всегда вредно.
– Хорошо, потому что в моём старческом возрасте это особенно вредно.
– Почему вы такой безжалостный? Обещаете?
– Ты же знаешь, я коварный обманщик. Мои обещания малого стоят.
– И поухаживайте здесь за кем-нибудь.
– Обязательно. Телефончик дашь?
– Чей?
– Той, за которой ты предлагаешь мне ухаживать.
– Нет уж, сами ищите. У вас полно знакомых мисс и миссис.
– Как говорят мои студенты, навалом.
– Раньше и я так говорила. Теперь нет. Боюсь – ругаться будете. «Язык – действительность личности, форма её духа. Не снижай уровень». Так?
– Да, а то поставлю двойку за культуру речи.
– Как жалко, что теперь вы никогда не будете мне ставить ни двоек, ни пятёрок. Вы мне почему-то ставили одни пятёрки. И теперь – никогда. Как это так?
– Не грусти. Я ещё могу наказать тебя – нашлёпать по твоей красивой попке.
– Так что, до свидания? Вот так просто я встану и уйду, и нас с вами уже не будет? Мне грустно. Это вы здесь нагрустили.
– Обещаю, как только ты уйдёшь, я буду смеяться на всю улицу.
Не грусти, девочка. О чём грустить в твоём возрасте! Всё твоё твоим будет.
Посмотри далеко, как можешь. Ты видишь – реки, поля, леса, тайга, тундра, Ледовитый, холодные, чуждые жизни волны бьются о безлюдные берега. Здесь встретились время и вечность. И твоё сознание схватывает это мировое событие. Остальное – мелочь. Таков человек, девочка.
*
Девочка моя, я отрекаюсь от тебя. Нет, через чур красивое слово. Я освобождаю тебя от меня. Мы слишком притягательны друг для друга.
Я потерпел поражение со всеми своими теориями.
Моё поражение – моя победа.
*
Ты скажешь, зачем моё страдание! Ты захочешь снять мою боль. Ты будешь говорить: я русская женщина и способна на жертву. Спасибо, девочка. Я тоже русский человек и не могу принять твоей жертвы ради своего удобства.
Люди подчас называют свои привязанности любовью. Она у таких – как любовь к котлетам.
Любовь – то, о что приводит к распятию на кресте. Потому я отвергаю твою любовь. Я не хочу твоего распятия. Я, неисправимый эгоист, выбираю то, что полегче: привычное скитание души.
Ты быстро излечишься от памяти обо мне, найдёшь человека своего возраста, близкого по душе. Я буду радоваться этой мысли, облегчающей неудобства душевного скитальчества.
*
Я хотел стать лучше, чем могу, а стал худшим, чем был.
*
Кто измерил страдания одиноких и ранимых?
*
Ныне отпущаеши.
Эпилог
Нервная погода. Из гущи листвы внезапно возникает безпокойный, лихорадочный трепет. Ветер вдруг рванёт так, что листья, срываясь, взлетают, как воробьи от испуга. Тучки, быстро бегущие по небу, точно спортсмены за рекордами, выпускают из себя редкие кванты солнца. Вдруг брызнет дождь, крупный, резкий, переходящий в ливень. Дождь бьёт в окно, кажется, что по моей спине.
Безпокойно, зябко, нехорошо.
*
В Остакинском парке журналисты ТВ берут интервью у прохожих.
К нему:
– Какое политическое событие последнего времени вы считаете наиболее значительным?
– Политика меня не интересует. Интересует судьба России из чисто эгоистических интересов: Россия – моя судьба, судьба моего рода.
Жалко – великий народ, страна духа сходит на нет.
А вам позволят такое обнародовать? Впрочем, мне это безразлично. Умные знают, глупого не учит.
Россия потерпела жестокое поражение из-за своих предателей бояр. Почему русские бояре любят предавать?
Но история идёт своим путём. Она исторгнет из себя капитализм как блевотину. Что дальше – Бог весть.
– Что вы любите?
– Ничего. Даже себя.
– Но хоть что-то!
– Собак, лошадей, деревья, траву. Когда-то любил красивые линии женского тела, коньяк, искусство. Облака, открытые пространства. Да, конечно, умных и добрых людей.
– А чего не любите?
– Себя, буржуа, чиновников.
– А ваши мысли?
– Не помню. Ушли безследно. Бросил работу – для кого мыслить?
– Вы довольны прожитой жизнью?
– Чем-то да, чем-то нет. Она – лишь штришок в великой культуре великой России. Её поражение – моё поражение. Я – обломок рухнувшего.
– Спасибо.
– Вам спасибо. Заметили старика, уже ненужного в этой жизни. Старость интересна только сама для себя. Она видит то, чего молодость старается не видеть. Молодые видят преходящее, исчезающее. Постареют – вечное откроется им.
– Простите, не для записи, сугубо для себя. У вас есть семья? Или женщина, которая рядом?
– Всё проходит, мой друг, всё проходит.
Прощайте.
*
Он спокойно идёт по аллее среди высоких колонн старых лип Останкинского парка. Он уходит и, кажется, не уменьшается в размерах, – это липы вырастают за ним до небес, и вот они совсем закрыли его.
*
В С Ё.
