Илья ШУХОВ. Степи казахской русский сокол

Илл.: Портрет Павла Васильева художницы Натальи Яровой

Писать о Павле Васильеве в сухой, по-академичному бесстрастной литературно-критической или историософской манере больше приличествует учёным-филологам, критикам и литературоведам. Мне же хочется рассказать о том, что означает для меня это имя, которое впервые услышал полвека назад, когда оно было ещё под запретом. И открыл мне это имя мой отец Иван Петрович Шухов – земляк, ровесник и друг его, поэта, литературной молодости. Более того, они были связаны, хотя и недолгое время, даже родственными узами: познакомились в Омске с сёстрами Анучиными – Евгенией и Галиной. Евгения Анучина, ставшая впоследствии известным драматургом, была первой женой Шухова, а Павел Васильев связал свою судьбу с Галиной.

Обо всём этом я узнал позже, после первых публикаций возвращённого из небытия васильевского творческого наследия и его изданного в 1968 году «Советским писателем» в серии «Библиотека поэта» солидного однотомника, куда в наиболее полном объёме вошли ныне широко известные стихи и поэмы. Кстати, сборник был иллюстрирован фотоснимками, а также репродукцией портрета Павла Васильева, выполненного алма-атинской художницей Натальей Яровой, которая в шестидесятых–семидесятых годах оформляла журнал «Простор», редактируемый тогда моим отцом. В примечаниях к иллюстрациям в конце книги отмечено: «Портрет сделан с фотографии. Оригинал хранится у писателя И. Шухова». Думаю, одна только эта деталь может сказать о многом.

Так вот, именно благодаря отцу я и узнал удивительного, ни на кого непохожего поэта. Узнал первоначально не биографические подробности, а услышанные впервые, запавшие в душу его поэтические строки. Отец высоко ценил – нет, не то слово, – боготворил талант, могучий поэтический дар своего друга, знал его стихи наизусть и иногда – под настроение – читал их глуховатым, засекающимся на «пиках» от внутреннего смятения голосом. Прошло, повторюсь, полвека, а я до сих пор помню то чтение и словно наяву слышу:

Рыдает выпь. Звенят мечи осок.

Я вновь пришёл в знакомую мне местность,

Где волны набегают на песок

И чайки улетают в неизвестность.

Не мог отец без душевного трепета декламировать и такие вроде бы обычные, но силой и магией таланта преображённые слова:

И бежит в глазах твоих Россия –

Прадедов беспутная страна…

Недаром, когда в 1968 году отец создал неординарное – на фоне его известных романов – стихотворное произведение под названием «Моя поэма», он посвятил его Павлу Васильеву. А эпиграфом к одной из своих поздних вещей – автобиографической повести «Колокол», открывающей цикл «Пресновские страницы», Иван Петрович поставил такие любимейшие васильевские строки:

Наши деды с вилами дружили.

Наши бабки чёрный плат носили.

Ладили с овчинами отцы.

Что мы помним? Разговор сорочий,

Лёгкие при новолунье ночи.

Тяжкие лампады. Бубенцы!

…После кончины отца, где-то в середине восьмидесятых годов, довелось мне впервые прочитать последнее, предсмертное стихотворение Павла Васильева «Снегири взлетают красногруды…» Строгие, лаконичные строки потрясли, заставив заново испытать горечь невосполнимой утраты – гибели на взлёте сил и редкостного таланта великого русского поэта…

Памяти Павла Васильева – в году столетия со дня его рождения – дерзнул я посвятить своё стихотворение, первая строка которого послужила названием этих заметок.

Степи казахской русский сокол,

Вольнолюбив, могуч и смел,

Крылом поэзии высокой

Ты души чуткие задел.

Нет, не задел – пронзил и ранил,

И покорил, и взял в полон!

И выпи скорбное рыданье,

Мечей осок неслышный звон,

И снегири, что – красногруды –

Означили судьбу твою,

И злые волчьи изумруды

В угрюмом северном краю,

И строк тугих хмельная сила –

Трагизм и радость, тьма и свет…

Неповторим Павел Васильев –

Сверкнувший молнией Поэт!

г. Алма-Ата