Борис КОЛЕСОВ. Подарок милитаристу

Рассказ / Илл.: Художник Марина Обухова

Последний месяц весны 1945 года праздновал Победу над гитлеровской Германией. В таежных урманах дальневосточного Приморья майская утренняя свежесть готовилась встречать разгул обязательной июньской жары: ничуть не напрасны ведь слухи о том, что места возле Уссури и по соседству, близ амурских береговых кустовищей, ведают о солнышке не меньше, нежели широко известные сочинские пляжи. Местные высоченные дубы, прозываемые в доподлинности монгольскими – кстати, в тамошних пустынных равнинах давно их не осталось ни одного – расправили свои зеленые, одновременно лакированно блестящие, продолговатые листья: потянулись охотно вдыхать влажные ветры с Японского моря. Перенос воздушных летних масс тут ровно такой же постоянный, как непреклонно устойчивы сезонные индийские тропические муссоны. Одно из особо могучих деревьев росло неподалеку от вагона, прозываемого штабным, и его узловатые ветви упористо лезли в смотровые проемы. Здесь в тупике, тихом до заведомой укромности, железнодорожная полоса отчуждения суживалась, оттого растениям дозволялось беспрепятственно поглаживать резными листьями хоть винтовку молчаливого часового, хоть металл задолго-довоенной постройки бронепоезда, прячущегося в лесной густеге. Лакунин, командир – пусть видавшего виды, но все ж таки боевито внушительного, с пушками, с пулеметами – состава, пристально поглядел на роскошный монгольский дуб и затем, поднимаясь по железным вагонным ступенькам наверх, в озабоченности размысливал непростую думку: «Конечно, до речного потока не так уж далеко. Пышная растительность куда как отзывчива на Амурское соседство. Стоим нынче, ну, просто в изумрудно малахитовом тоннеле». Что есть, то есть по факту: сквозь высокие стены таковской гущи взгляд наблюдателя не мог проникнуть дальше нескольких метров. А там, где-то в протоках поймы, вполне успешно затаился лазутчик японский, о чем около часа назад довели до сведения подполковника.

Вспомнить про этакую новость, так и другие волнующие факты пойдут беспокойной чередой обозначаться в голове. На западе война с гитлеровцами закончилась, даже положенные умозаключения в необходимых документах уже накрепко победительными полководцами пропечатаны. Однако южнее Амура-батюшки ране, как известно, подошла Квантунская армия императора Хирохито, и ныне всей миллионной громадой стоит она с японской упрямой неколебимостью – полностью отмобилизованная, готовая к долгим неуступчивым сражениям. Их лазутчики способны шастать по северу, по тылам русской армии: прославились умением еще со времен известных сражений 1905 года. Ныне ситуация иная, да только никто, сообразишь, не отказывается от повторных намерений ходить повдоль пойменных угодий наших таежных рек и речушек. На предмет заполучить сведения о предполагаемо-возможном противнике. Теперь вот объявился незваный гость – переплыл позапрошлой ночью Амур, и не сразу обнаружили его хитрое предприятие, поскольку немалую опытность выказал. Все же пограничники вскоре вышли на след нарушителя. Пришлось ему отстреливаться, подаваться в сопки, однако там тоже не сахар нацеленно бойкому путнику. Вот и сделал попытку исхитриться, повернул назад, затаился в болотистых низинах у реки, где собаки потеряли всякие следы. Ни у кого из тех, кто границу охранял, не было сомнений: этот мастеровитый лазутчик, нет, не поспешил возвращаться на сопредельную сторону. Ничуть не собирался отказываться от выполнения задания. Раз вернулся в пойму, нужды не имел забираться вглубь гористого края – в точности хотелось ему в деталях обсмотреть ветку железнодорожную, где стояли два недавно прибывших состава с пушками крупнокалиберными , с обилием пулеметов. Так что Лакунин вполне обоснованно предполагал: такого рода закордонные гости вряд ли станут интересоваться гипотетическими оленьими стадами, кочующими от Джугджурского хребта вплоть до Магдагачи . Подайте дотошливым наблюдателям стоянку русских могутно-боеспособных бронепоездов! В особо высоких кругах Квантунской армады желают знать, сколь много военной техники сосредоточено там, на северном полукружье пограничных рек. Сколько подобных скорострельно-пушечных поездов могут подпирать снарядной мощью пехоту в береговых чащах?

 

Войдя в притихший вагон, Лакунин пристроился в задумчивости посидеть на месте привычном, задаваясь неотложным соображением: такая непростая ситуация! ни за что не откажешься обмозговать дальнейшие здесь действия! Как там другие ищут лазутчика, а тебе, подполковник, всё равно свой маневр сегодня знать надобно. В подробностях и даже без особых подсказок от высокого штаба. Наверняка ожидает шибко смекалистый болотный прохожий, что сутки-другие спустя удастся ему выскользнуть из кольца преследователей. Именно тогда он сумеет вызнать тот военный порядок, с которым по требованию командования считаются тут, в укромном рельсовом тупике, хоть офицеры, хоть рядовые солдаты.

«Мы, положим, стараемся изо всех сил. Не раз и не два перепроверяем, насколько тихо, мирно в пойме. Но всё ж таки боевые наши единицы – габаритные артиллерийские бронеплощадки – сторожись не сторожись, весьма трудно утаить среди амурского разнолесья. Растительного богатства пусть ему не занимать стать. В то время, как у паровоза нашего нужда есть дымогарить иногда, и никакая дубравная пышность тут не препон, чтобы усердно всем и чистить, и проверять механизмы, и готовиться туда ехать, куда надобно».

Лакунин, морщась от приспелой череды беспокойных мыслей, потер взволнованно захолоделые виски пятерной, малость подкопченой с юношеских дней, когда вместе с односельчанами тушил неожиданный таежный пожар. Значит, станется теперь так: маскировка маскировкой, однако понадобятся дополнительные действия. Перехитрить глазастого закордонного визитера – почему бы и нет? Однако прежде всяких общих умозаключений следует поставить себя на его место. Вот исхитрился он вопреки ходу вещей подобраться к железнодорожному полотну. Что здесь у него должно привлечь внимание? Стоят платформы с рельсами, шпалами, а рядом с ними – теплушки личного состава, бронеплощадки. Обрадуется хитрый гость, кинется пересчитывать всё громоздкое хозяйство, расположившееся под сенью монгольских дубов, ясеней и прочей могучей здешней флоры? Окинуть взглядом железнодорожную ветку и догадаться, сколь много таится на полустанке бронепоездов для противодействия наступу квантунской армии – нет, не получится! По той простой причинности, что несподручно ходить чужаку по рельсовым путям. Охрана как-никак тут дремать не станет, а сведения полагается доставить начальству вполне достоверные, исключительно точные. Ловкости, как выяснилось, наблюдательному нарушителю границы не занимать. Шастать по глупости вдоль большого здешнего хозяйства ни в какую не захочет он, а захочет в укромном уголке сидеть, примечая дымогарные столбы над локомотивами. Сколько столбов, столько прячется тут паровозов. Один, два, три… всё это подсчитывать незатруднительно и весьма нужно, когда идет у русских подготовка для отпора японскому прорыву вглубь дальневосточных просторов. На то здесь армия квантунцев нацелена – идти вперед, не боясь прицельной артиллерии бронепоездов, пусть их один, два, три…

 

«Заявится шустрый наблюдатель пусть завтра или послезавтра, – прикидывал подполковник, – но уже сегодня можно вызвать со станции пару маневровых паровозов. Им, этим неутомимым бегункам, не возбраняется у нас туда-сюда погуливать, дымить погуще и представлять картину загадочную, самую что ни есть беспорядочную. При всем том охранных постов надо теперь иметь побольше. Авось, пойдет голова у нежелательного закордонщика, что называется, кругом. И тогда считать ему тут не переставать, хоть бы и вплоть до морковкиного заговенья. Увидит он в непременности – ходит часовой с винтовкой почти что у каждого дуба в зеленой чащоре. Значит, держись посторонний подальше, любопытствующего носа не высовывай из густого леса, потому как нет и не будет вольготной тебе жизни вблизи военных здешних объектов. Черные дымы в небе – вот и всё, что станется доступным для острого глаза, разве не так?».

Озабоченный командир бронепоезда хлестко ударил ладонью о ладонь. Этот размашистый жест означал у Лакунина ту степень удовлетворения, когда дело решалось достаточно хорошо, а зародился он с той поры, когда сельский паренек учился у старых промысловиков ходить в тайгу на охоту. С далеких времен у него дальневосточная выучка имелась и не след было забывать о прежних молодых успехах ныне опытному железнодорожнику. В годы прошедшей войны охранявшему здесь границу – возглавляя состав с артиллерийскими бронеплощадками. Кое-кто из военных спецов, пожалуй, скептически посмотрел бы на видавшие виды пушки Лакунина: чуть ли не с времен гражданской войны ходила по рельсам таковская техника повдоль дальневосточного края. Истинно так, задачу свою она выполняла давно и пока что успешно. У подполковника к ней претензий не имелось до сих пор. Если куда стрелять, снаряды летели и густо, и метко. Пускай вот новый бронепоезд прибыл. Оно и ладно, можно бы и позавидывать огневой его мощи, уверенному скоростному ходу, ан с какой же стати завидкам объявляться? Знай хлопочи, чтоб всегда наготове, в повседневной          исправности, был у тебя подвижной состав с орудиями – вот и все неискоренимо насущные задачи. С обязанностями справляться поначалу приходилось пускай не запросто… хлопотно, разумеется, коль команде не уставай учиться… ан в любом случае порядок ты обеспечь, бывший таежный промысловик-охотник. Доверили однажды парню, выбрали председателем оленеводческого хозяйства, затем оказали новое доверие – послали на военные курсы, поскольку Дальнему Востоку потребовались офицеры, знающие местную специфику. Когда вот так повоюешь с нарушителями, с оголтелыми противниками приморской мирной жизни, ведь не заметишь, как по службе поднялся и уже ходишь в командирах, в старших офицерах.

 

– Ладно, – сам себе Лакунин выказал ответственно деятельное удовлетворение. – Кажется, надежно с бегунками придумано.

Нынче не грех припомнить всё то, чему обучался на курсах начальствующего состава. Там знали цену военным хитростям, а когда сегодня продумал нужную диспозицию, то и ладно – будет железнодорожная здешняя обстановка в полной мере обеспечена маскировочно-солидными черными дымами.

Ветер с гор качнул кроны деревьев, чьи ветви тянулись к бронеплощадкам. Не секрет, что весеннюю свежесть исправно, как по расписанию, он в обычности несет именно с морских просторов. Где волны быстрого теплого течения Куро-сио мощно пенятся, огибая южную оконечность острова Сахалин, которому наверняка предстояло вернуться в прежнюю российскую государственность.

Победа дала возможность жителям Владивостока впредь праздновать уверенную защиту от всяческих посягательств на отделение города от родного Приморья. А многострадальним сахалинским землям отныне гарантируется надежное восстановление своих прав считаться вновь обретенным отечеством для всех островитян. Оно и хорощо, ведь для краснознаменной страны всегда красивой песней звучали вещие слова: Владивосток, он далекий, однако нашенский город! Подполковник любил местные леса, что нисколько не удивительно, коль не забывал свою таежную молодость. И уж что от самого себя скрывать, очень ему по душе были весенние теплые ветры, реющие по холмам с их обилием дикого винограда, также и по-над богатыми рыбными угодьями речных долин. Вспомнив свои юношеские охотничьи походы в густые лиственные урманы Сихотэ-Алиня, он бросил взор наружу, приметил там широченно-могучую шапку толстокорого кряжистого дуба. Волнуемые свежаком, утренним бойким ветром, листья исполина биться начали, хлестать друг друга: норовили оторваться от черешков, однако вольно устремляться вдаль, нет, не улетали.

 

Ишь, какое стоит красавистое дерево! И высоченно высокое, и размашисто плечистое. Тянутся ветви узловатые в глубокое синее поднебесье. Питательна местная пойменная землица, оттого вымахало многосильно устойчивое растение прямо-таки знатно. Будто на роду ему написано укорениться возле рельсов и старательно прикрывать от недоброго квантунского наблюдения всех здешних дальневосточных воинов с их техникой. Отчего прозвали тутошние дубы монгольскими, не каждый тут, в речной лесисто-болотной изобильности, может с ходу поведать. Они, между прочим, примечательны тем, что на зиму не сбрасывают листья. Стоят среди колючих морозов спокойно, уверенно, ровно фикусы какие, шибко тропические. При минусовой температуре их убор, конечно, пожелтеет, не без того, но листья на черешках держатся крепко всю зиму. Не торопятся ковром устилать землю: висят предсказуемо долго – как раз до той весенней, сказочно теплой, приморской поры, когда пойдут в рост новые нежно пахучие листочки. Так что имеешь ты, командир, полное право мысленно подтвердить: «Хорош монгольский дуб для тщательно-выверенной маскировки. Не убавить, не прибавить – прикроет и пограничника с овчаркой, и целый бронепоезд, если уж проявилась нужда нынче затаиться».

Лакунин пошел распорядиться насчет дополнительных постов, заодно переговорил о «бегунках» с железнодорожниками.

 

Выставленные часовые свое дело знали. Утром следующего дня один из них засек подозрительную личность в темно-зеленой, с желтоватыми пятнами, куртке. Посторонний человек бесцельно позволил себе стоять подле могучего дуба неподалеку от рельсового полотна, и как охраннику не позволить себе насторожиться? Гостя взял и окликнул с настойчиво убедительной, строгой вопросительностью. Ответных слов не последовало: личность отпрыгнула немедленно за толстоватый, в морщинах, ствол дерева. И было при всем том второпях, но вполне решительно, кое-что спрятано в сумку: скорее всего убрана дальнозоркая фотокамера, поскольку приметно сверкнула вдруг линза.

Других подробностей не приметил солдат команды бронепоезда, но хорошо уже то, что проявил достойно-глазастую бдительность. Неизвестный вряд ли походил на простачка. Он словно растворился в чаще, где теснились кусты вездесущего лимонника. Также там в длинных ветвях высоких растений хватало гибких лиан: прямо-таки с настойчивым наступом, и непреклонно великолепным, и в изобильности упористым.

Пусть маневровые локомотивы успели еще с вечера подойти и нынче дымили вполне исправно, Лакунин порешил твердо: нельзя оставить без последствий визит убежавшего человека с мощной, как все были уверены, оптикой. В штабной вагон соответственно были вызваны Толочко, весьма опытный командир зенитного пулеметного расчета, и ефрейтор Амба из взвода охраны.

Первый давно прослыл заядлым охотником. В бывалости приключалось ему брать хоть кабана, хоть кабаргу. О чем любил рассказывать сослуживцам в часы отдыха. За вторым закрепилась уверенная слава лесного следопыта, еще с довоенных времен прошедшего не один километр в холмах и долах Сихотэ-Алиня, просторного, на диво богатого на редкие растения. Известность у команды приобрел не случайно: увидит когда свежесломанную ветку в малохоженной чаще – враз готов сообщить, кто и куда направлялся, почему выбрал эту дорогу, нисколько не иную. Ну, и касательно прицельной стрельбы тоже был, что называется, не промах.

Со своего места Лакунин видел, как энергично бежал к штабному вагону младший сержант Толочко. Не выбирал тот удобной тропки, мчал сбочь просмоленных черных шпал полотна, ровно какой изюбр на положенном ему осеннем взводе. Не примечая весенних зеленых трав, невозбранно стремящихся вверх сквозь россыпь гальки: энергичных по причине теплых недавних ливней с южных морских параллелей.

Не миновать бойцу также было и желтоватую глинистую проплешину, возникшую здесь после бурного снеготаяния в низинке, однако и тут не сбавлял он рьяного напора, пускай не подсохла покамест под монгольскими дубами майская почва. В солдатской ретивости раз и за другим разом последовательно взлетали от упористых каблуков кирзачей тяжелые глинистые ошметки буроватого коленкора.

Младший сержант, подумал подполковник, умеет выполнять приказы, хорошо знает службу, и выходит, что пора ему ходить уже в более высоком сержантском звании. А вот наследит он в штабном вагоне или как? Молодец, не наследил. Перед входом в тамбур парень внимательно себя осмотрел, потопал ногами, аккуратно подошвы очистил от прилипшей земли. Смотрите, какой предусмотрительный! Верный ведь кандидат на заботливое командование – даже старшинское – посреди метко умелых зенитчиков.

Удастся ему с нынешним заданием успешно справиться, в таком случае… ладно, там видно будет…

Когда признаться Лакунину, то сам себе что доложишь? Нет на Дальнем Востоке уже давно больших боев, и в какой молниеносности – как говорится, в два счета – заслужить простому солдату заветное сержантское звание вовсе не просто. Четко исполнять приказанное, выглядеть всегда подтянутым молодцом, по-спортивному ловким, и сильным, и завидно быстрым – что ни есть самая надежная заявка, чтоб на тебя внимание обратили. Толочко всегда готов предстать в лучшем виде перед начальством. Даже если время поджимает, обязательно успеет воротничок на гимнастерке подшить свежий, всё обмундирование почистить, нагладить. Оттого командиру ясно становится, что комьев земли на сапогах не притащит он в штабной вагон, хоть снаружи могуче ветренная, с тяжелыми низкими облаками, весна в полном разгаре. И слякотной мокредыни – уже дня два как приметный избыток.

А вон следом уже поспешает худощавый, легкий в стремительном беге, деловито нахмуренный Амба, который уже наверняка смекнул, по какой причине срочно понадобился командиру бронепоезда. Хоть ты что скажи, но ведь нисколько не ошибешься: тоже и он в свою очередность дежурным здешним уборщикам хлопот не доставит. И вовсе не оттого, что непременно подошвы очистит прежде, чем на железную штабную ступеньку прыгнуть. Он именно то сообразит, как по чистой надежности способно миновать липкую глину в низинке. Тот еще молодец! Лишнего своего следа не оставит на земле – мастерски вон ускоряется. Где по краю жележнодорожного полотна, где по мягко изумрудной весенней травке. До вагонной подножки бегуну осталось не больше трех стремительных прыжков, и наблюдателю на сию минуту нельзя не подметить: солдату чистить кирзачи не будет никакой нужды. Они отполированы росистой обильной травой так, будто прошлась по голенищам, сверху-донизу, неутомимая щетка, по-сапожному хлопотливая.

 

Вошел Толочко, четко доложив о прибытии, следом за ним в дверном проеме Амба встал, вытянувшись в струнку. Если на лице сержанта разливалась алая заря после неукоснительной пробежки, то на смуглых скулах ефрейтора не углядишь, пожалуй, особого румянца: дыхание у таежного знатока, повидавшего немалую толику сихотэ-алинских урочищ, отменно знакомого с многодневными переходами, у него дыхание почти что и не сбилось. Узкобедрый жилисто-худощавый солдат готов показать, как говорится, высший класс. Для него в темпе отмахать километр – что иному десяток шагов ступить. Думая неотвязно хитрую думку касательно дымогарных местных уловок, офицер бронепоезда глядел на прибывших: по командирскому, заведомо усердно зревшему решению, молча всматривался в своих молодцеватых бойцов.

Младший сержант забеспокоился, глотнул побольше воздуха, взволнованно дернул кадыком, всем корпусом подавшись к Лакунину. По туго натянутой гимнастерке от резкого движения пошли косые морщинки:

– Товарищ подполковник, как было приказано…

– Есть подозрение, тут японский лазутчик объявился. Пограничники рано или поздно дадут квантунскому гостю укорот, приостановят вредную его наблюдательскую зоркость. Нетрудно понять, все хитрые фотоаппаратные щелчки его нам напрочь лишние. Оптика у визитера отменная, дальнобойно смотрительная. Ладно, у него метода обнаружилась дотошливо техническая, но мы в таком разе должны что противопоставить? Свою методу. Одним словом, обязаны вы обеспечить пригон.

Не отпустило младшего сержанта беспокойство. Приподняв брови, моргнул раз и другой раз. Поскольку обязанности свои повдоль родного бронепоезда знал досконально, а вот касательно технически подкованных, в явственности ненужных закордонных фотографов испытывал кое-какую вопросительность.

Сунув пальцы за ремень, он резко дернул, изничтожая косые морщинки на гимнастерке. В голосе озабоченного Толочко проявилась задумчивая – точнее, вдумчиво настырная – скрипучесть, и он снова подался всем корпусом к начальству:

– Вопрос. Разрешите.

Лакунину, честно говоря, теперешняя беседа гляделась на все сто понятной. Необходимости в дальнейшем обсуждении квантунской инициативы не видел. За кордоном имели возможность рассуждать и так, и эдак, а здесь в тени монгольского дуба на укромной железнодорожной ветке думать полагалось только так: крепко нужно прихватить путешествующую личность, и все дела! Однако с ходу осаживать хлопотливо бойкого зенитчика не хотелось.

– Хорошо. Вопрос выкладывай, младший сержант.

Тот, во внезапности ощутив прилив смелой настойчивости, доложил:

– Ясно, что нарушитель он. Который с фотоаппаратом. Но в каком таком «пригоне» должен очутиться незваный гость?

Амба, вслушиваясь в разговор, ни слова не поизносил. И если в глазах его при сильном желании можно было заметить веселый блеск, то нисколько не заторопился он озвучить ее, эту свою веселую хитринку. Пусть начальство здесь бросило взгляд на тебя – хоть и не подмигнуло; пусть оно в понимаюшей молчаливости продолжает свои размышления; пусть у стоящего рядом зенитчика в голосе явные слышны от волнения запиночки – всё равно ефрейтору зачем отказываться от своей повседневной служебной скромности?

Подполковник сузил требовательно внимательные глаза: вижу, надобно объясниться! у нас Толочко самый что ни есть доподлинный дальневосточник, однако видно, что? не очень-то хорошо знаком с разведением пятнистых оленей!

Младший сержант в удивлении заморгал: так точно, таковскими делами не занимался! При всем том, поскольку с лица стоявшего рядом сослуживца некоторые признаки веселости не исчезали, позволил себе внимательно вперить взгляд в потолок: ну, ничего же на сию минуту нет ясного в штабном вагоне! Само себе, там, наверху, пояснений никто пока что не выдавал. Зато последовал вопрос от начальства:

– Амба! Вы что, работали в оленеводческом хозяйстве?

Бойцы переглянулись, так как беседа с командиром бронепоезда затягивалась. Причина тому? Неизвестно им было, что разговор о давно миновавших днях Лакунину доставлял определенное удовольствие. Приводить в порядок животный мир Дальнего Востока, беречь здешнюю уникальную природу – таким было прежнее занятие подполковника, и нынче лишь мечталось о возвращении прошлых, заветно счастливых временах.

Не к месту вроде бы вспоминать здесь те годы, когда нынешнему военному спецу приходилось усердно заниматься разведением оленей. Но ведь был же он в той душевно-теплой давности молодым, исполнял обязанности председателя хозяйства, которое числилось в передовых, и спрос на ценную продукцию дальневосточников – взять хотя бы панты – нисколько не падал. Наоборот – лишь возрастал. Ходоки за товаром, в заветности благонамеренно дорогим, являлись вполне исправно. Даже порой из умнеющего столичного далека.

Амба на вопрос командира с ответом не задержался и, вскинув подбородок, доложил – словно прицельно, как полагалось таежному охотнику – выстрелил мгновенно, с отработанно уверенной меткостью: в хозяйстве не служил! знаю, что поздней осенью тамошние заботливые работники в зимники оленей сгоняли, в пригоны!

Реакция начальствующего собеседника приключилась в неожиданности громкозвучная. «Оно вот как! Тогда молодец, если правильное имеешь понятие. Однако подобную непростую уловку знаешь откуда?»

Обозначились у ефрейтора послушные воспоминания. «Молодых олешек надо сеном кормить. Не то наступит час, и передохнут они от бескормицы. Мне, дозвольте радостно сообщить, спасать их довелось в давности. Однажды помогал фуражирам, тамошним способным косарям. С ними вместе луговой травкой стога для зимовки первогодков навивал. Не я один, там орочи наши некоторые тоже подключались».

– Слышал про ту историю, – Лакунин провел ладонью по лицу, под глазами. Словно бы вызывая в памяти картину аврально тревожного события. – Выходит, свела нас нынче жизнь. Давних оленеводов.

– Орочи жили по соседству с хозяйством, товарищ подполковник. Когда нужда возникла, подмогу оказали. По дружбе. Всё просто.

– Да, было дело. Однако сейчас у нас такая задача. Необходимо прочный, по-верному тщательный пригон организовать, перехитрив визитера со стороны сопредельной. Коль тот засветился возле бронепоезда, то нам не помешает пойти по его следам. С какой целью? А с такой, чтобы не осрамиться перед пограничниками, загнать квантунского ходока в распадок. Из которого выход будет затруднительным. Свое дело спроворите – дадите обязательный сигнал. Думается, мы уже перехитрили гостя, напрочь незваного. Маневровые локомотивы дымили у нас повдоль железнодорожного полотна очень даже не зря – именно что во всю ивановскую. Однако упустить лазутчика не хотелось бы. Ясно? Выполняйте!

Толочко подметил для себя: любознательно улыбчивая интонация Лакунина испарилась, на скулах собеседника вспухли желваки и взгляд сделался неуступчиво колючим. Поневоле теперь не упустишь случая, чтобы снова сунуть пальцы под ремень, поправить – словно разгладить – гимнастерку, вытянуться: встать по стойке «смирно». Тем самым показать готовность какую? Стараться будем в непременности. Указание касательно пригона для владельца дальнезоркого аппарата исполнить полагается толково. Задача выглядела и резонной по дальневосточной мере, и как раз по-военному строгой. Так что с этой минуты надо считать разговор по душам командира с подчиненными исключительно законченным. Допустишь промашку, Леонид, тогда пеняй на себя – пропишут такую ижицу, что надолго запомнишь.

 

Зашумел снаружи по-над рельсовым полотном заряд влаги от кучно прилетевших облаков. По листьям размашистого монгольского дуба сыпанулись бежать спорые заплетки ручейков. Глядя на погодный мокрый навал, столь обычный по весне для густого амурского разнолесья, Амба в свою очередность соображал: дождь, он всегда такой, что собакам идти по следу способен сильно мешать! ан подполковник решил на уловки японской разведки ответить достойной уловкой! тогда, что же, командованию чрезвычайно хочется надеяться на сметку своих бойцов?

Это было настолько в очевидности бесспорно, что момент должен последовать соответственно понимающий всю теперешнюю ответственность, и он последовал – сделав «налево кругом», подчиненные согласно, симпатичный молча зашагали к своей теплушке: если надобно сотворить пригон, сотворим. Без промедления собрались они в дорогу и, не перекинувшись вольным каким словечком с товарищами, растворились в примолкшей после дождя гуще лесных урманов. Что касается ефрейтора… уходя, бросил он взгляд в сторону бронепоезда, где провести успел ничуть не одни сутки после призыва на армейскую службу. Тут заимел друзей, высоко ценивших умельство завзятого таежного путешественника, и сегодня мысленно послал он всем прощальное обещание: мы вернемся с победой! Нисколько не сомневался ороч, потому как было предчувствие. Какое? Такое, что Джугджурский хребет с его ильмами, корейскими кедрами, а также цепь Сихотэ-Алиня со всеми холмами, речками, весенними мокрыми облаками нынче готовы подмогу оказать очень даже активно.

У деловитого Толочко ход мыслей свою имел окраску: отличался дотошливо техническим и ответственно сберегающим, если можно так выразиться, направлением. Младшего сержанта к детсадовскому возрасту не отнесешь, машинками всякими увлекаться и самозабвенно катать их туда и сюда вдоль пола – нет, не попрекнешь крепкого мускулистого парня таковской любовью, до смешного нелогичной, однако почему вдруг встала у него перед взором картина, оставшегося позади бронепоезда? Неужели настолько неравнодушен к могучей военной технике, что с ней расстаться даже на короткий срок было ему поперек души?

Так оно или не так, но для зенитчика в очевидности наградой стало, когда прибыл на службу в дружную команду Лакунина. Тут некоторые квантунцы внезапно появляются, чтобы подыскать минуту и метко ударить по локомотиву, пушкам, пулеметам, а ты, значит, жуткое хладнокровие проявляешь? Не выйдет, господа японцы! Здесь всё дорогого стоит!

Почему-то младшему сержанту пришла охота в изумрудности дубов заприметить цепочку сильномогучего состава. Не то, чтобы возникла надоба пошептаться – голова к голове – с технически совершенным произведением железнодорожно мастеровитого искусства дальневосточных металлистов. Но вот те слова, которые прозываются клятвой, хотелось бы вымолвить пусть и вполголоса. «Ты у нас, русской смекалкой сотворенная машина, упористо вставшая на краю континента супротив явной вражеской подлости, получишь солдатскую защиту от нашествия, приуготовленного из-за кордона!» Разумеется, там, где симпатично упористый паровоз, там истинно что по соседству, – две колесные платформы с низкими бортами. Их уже загрузили шпалами и рельсами для возможного боевого патрулирования повдоль граничных пределов. Это всё запас на случай починки дорожного полотна, также заодно и – хитромудрый буфер, если перед бронепоездом какая мина окажется под шпалами. Небось, коль проникновенно дорога тебе здешняя служба, найдешь необходимые слова также им, двум платформам, на первый взгляд исключительно мирным.

Леонид смахнул со лба холодную дождевую каплю, принесенную порывом ветра, и сам себе дал непреложно-мысленный ответ: «Наши металлисты работных своих способностей на военную технику не жалели. Неуж мне пожалеть силы на поиск уважительных слов для толково-железной машины? На сию минуту если… не ко времени полниться личными чувствами? Ладно, вернемся когда с нужным результатом, тогда товарищам сказать будет вполне потребно, с какими шибко уверенными соображениями пошёл в тайгу».

Груженые настоятельными намерениями напарники быстрыми шагами преодолели гущу кустов, строй кряжистых деревьев повдоль стоянки, над которой поднимались дымные, качающиеся на ветру столбы, – направились бойцы в то горное редколесье, куда ломанулся убегать японский визитер. Позади остались мудро-предусмотрительные платформы, локомотив и единицы боевые: артиллерийские площадки с башнями, из которых нацеленно глядели толстые стволы орудий. А если присмотреться получше, то в длинном составе увидишь и тонкие жала станковых пулеметов, обещавших неприятелю обязательную свинцовую завесу, то бишь напрочь сплошной ливень пуль, хоть ныне годами бронепоезд выходил вовсе немалыми.

Через толику времени и станция, и рельсовая укромная ветка очутились уже в той отдаленности, где строго вне постороннего зрения таился паровоз, увешанный стальными плитами по защитному распорядку, тоже тихо-мирно скрытничала и дощато уютная теплушка, где на дальних перегонах орудийная прислуга имела обыкновение отдыхать. Но цепочка военного состава заканчивалась отнюдь не штабным вагоном и не дополнительными тремя грозными боевыми единицами. Позади сего многообразия в непременности располагались еще две запасные платформы со шпалами, потому как бронепоезд мог успешно воевать с неприятелем при своем движении, хоть вперед, хоть назад: тут всё было хорошо продумано.

 

Бойцам, выполняющим трудное задание, грела душу мысленная картина столь большого железно-безотказного состава с могутно пушечными способностями, но когда пора подоспела пристально разглядывать всякие прочие окрестности, то новые картины, с холмами и распадками, заставили напряженно вдумываться в насущную проблему с пригоном.

– Лазутчик навряд от нашей стоянки ушел далеко, – прервал молчание Амба по мере спорого шагания. – Спугнуть его спугнули. А если у него разведка должна быть основательной, тогда…

– Отвадить тогда не отвадили, – в несомнительной согласности высказался Толочко.

Впереди, в открывшемся межгорье, лежал загущенный облепиховыми колючими зарослями распадок с неглубокой вилявистой речушкой. Тут стояла такая мирная тишина, что хотелось ее назвать не иначе, как завидно звонкой. Выкуривать из кустов ловкача, сеять пули по-над изумрудной гущей не следовало, а вот подняться Леониду на левый борт широкого проема среди каменистых двух горушек истинно что не мешало бы. Похожая необходимость наблюдалась и у легконогого Амбы, однако требовалось подняться как раз на правый борт – чтобы там стоять, громко перекликаться с напарником, тревожа затаившегося врага, направляя его продвижение в ту отдаленность, где не услышишь, не увидишь стоянку бронепоезда. Ведь не станет лазутчик вести супротивный огонь, обнаружив погоню, правда? И не решится он отступить к железнодорожной ветке, поскольку там-то уж наверняка его нынче ждут. Так что началась неуклонная игра в прятки, обещавшая двум бойцам Лакунина то самое – прочный пригон для закордонного бегуна.

Переждав, дав противнику шанс пуститься в бега, они по договоренности встретились на берегу водного потока, и Толочко не смог не поинтересоваться: эти места знаешь, Амба? ведаешь, куда фотоаппаратный гость двинется теперь?

– Догадываюсь.

Неспешная речка впитывала ручейки, стекающие с каменистых холмов, и ей постепенно приходилось уширяться меж бортов распадка. А тому упрямые вершины с рассыпчатыми щебнистыми курумами диктовали непреклонную волю – сильней ужимайся! уважай скалистый наступ, коль сила гор, с их грозными осыпями, готова превозмочь всё! И здесь, ближе к выходу в равнинную местность, в мягком береговом песке распадка заметил ороч след, оставленный обувью нежданного визитера.

            – Ишь, каков! Очень быстро бежал, а почему? Потому что боялся. Пограничников овчарки могут унюхать нужные следы. А ему раньше собачки сильно, видать, досаждали. Нехорошую для себя оставил отметку, впопыхах неаккуратно шагнул, хоть здесь торопился по уму. Хитро ноги уносил, прямо по воде.

            – Она тут пока что ледяная. Долго не походишь по ней, пусть весна уже с размахом разгулялась, – Леонид нагнулся, отвел рукой длинную ветку близкого куста, чтобы получше разглядеть ямочку с отметкой каблука, но лоза упруго вырвалась, шумно хлестнула по лицу. От неожиданности он даже вскрикнул, помянув черта.

            – Тихо надо, – повернулся к нему напарник, опытный лесной следопыт. – Все время, коль супротивного не желаешь выстрела, теперь надо тихо. Можешь?

            – Отчего не смочь? – тот потер закрасневший от боли глаз.

– Старайся, пожалуйста. Гляжу, дальше чужак здорово стал, уже вовсю, неаккуратен. Помчал изо всех сил. Там проглядывается равнинный, шибко редкий лес. Который всего лучше обогнуть стороной, по краю, получив успешную в приречных кустах скрытность. Нам тоже пора бежать, чтобы направить его торопливую прыть в дорожку нужную, как есть прямую. В близкую горную гряду, что в точности будет впереди. Она скалистый узкий распадок обещает. Но давай с оглядкой спешить. Если теперь будут заметны шибко неосторожные, вмиг доберется до нас беда.

Ситуация сложилась, как говорят любители досужей цифири, двузначная: здесь тебе надобность выказать демонстрацию неумалимой погони, чтобы воровато, в испуге заметался нынешний хитрец, а также и самим преследователям полагалось так расторопно перемещаться, чтобы в нужную минуту оказаться за стволом дерева, за надежным прикрытием. Леонид сапоги скинул и, связав ушки, перекинул намокшую тяжелую пару через плечо. По мшистым полянам придется носиться куда как быстро: не хуже по-таежному спорого напарника ороча.

Тот не стал разуваться. И совсем не оттого, что внезапно порешил уберечь ступни от предательских с-под равнинной зеленцы ранений. Просто двигаться умел с увертливой ловкостью – с нужной скоростью, почти бесшумно в обычных солдатских кирзачах. Толочко старшим среди них двоих считался, однако вскоре после начала теперешнего армейского предприятия младший сержант, так уж получилось, позволил себе исполнительное продвижение в затылок Амбы. Резонно слушался, когда ефрейтор советовал замереть или прибавить ходу. Спорить не приходилось, потому что подчиненный в явности показывал завидную многоопытность, лучше ориентировался в колючей гущине разнообразных зарослевых куртин. Леонид понимал: демонстративная пробежка в первую очередь требовала от ног истинно что резвости, а тишина должна в обязательности приключаться тогда, когда подошла нужда укрыться от злобного стрелка.

Сейчас какая необходимость качать права, давить ефрейтора сержантским авторитетом? После того, как загонят лазутчика куда потребность диктует, старшему тогда тут – уж в точности – произнести придется веское свое слово. У него таковское армейское дело не заржавеет.

            Они с разбегу вымахали на опушку леса, где поникшие после дождя кроны деревьев почти недвижными гляделись, хотя с гористых вершин поодаль уже подплывала темнеющая кучерявая башня тучи и набирал силу ветер. Амба свернул как раз налево, Толочко – направо: им нужно было в упрямой решительности отвадить квантунского визитера от мест, удобных для отхода, при всем том открыть дорогу именно в заманчивое скалистое ущелье, запереть хитрого беглеца в отвесно-малопроходимых каменных громадах. Полетели соколами по-над мшистыми кочкарниками, выбирая для обязательного укрытия толстые старые деревья, увешанные лишайниками. Выстрелов встречь не слышали. Отдохнув, пошли резво мерять длинные десятки метров с той нужной скоростью, когда знай лихо перепрыгивай через валежины и лужицы недавнего ливня, старайся придерживаться рассчитанно выгодного направления. Однако удиравший не мечтал остановиться, задуматься над тем, куда теперь лучше свернуть. Он возжелал поскорей очутиться в скальных теснинах, где много удобней либо затаиться, либо, исхитрившись, выцелить двух – как представлялось, видимо, с настороженно заинтересованной стороны – этих заполошных преследователей.

Постепенно лес становился более редким, отступили крепкие старые ильмы с раскидистыми кронами, на смену им объявились тонкие деревца, чьи причудливо изогнутые стволы намекали на высоко стоящие, очень холодные подпочвенные воды. «Небось, болото впереди окажется, – притормозив, нахмурился Леонид, – и нам тогда не переставать потихоньку по ряске там продвигаться. Пока не подберемся ко входу в ущелье. Теперь … что думает нынче Амба?».

Тот, упав на землю и потеряв из виду напарника, медлить нисколько не спешил. Поскольку решил обследовать ручей, вытекающий из достаточно наблюдаемой – впереди, в скалах – гранитной, мрачновато серой щели. Поток оттуда, пусть и не шибко стремительный, сумел образовать на равнине подозрительную трясину. В том смысле малопочитаемую топь, что под водолюбивой травкой позволяла сформировать весьма глубокие ямовины. Передвигаясь по берегу болота, ефрейтор старался быть очень осторожным, не маячить перед противником. С какой стати обзавелся уверенностью, будто из каменистого распадка враг ведет дотошливое наблюдение? Так ведь оставил неподалеку отметочку из характерно примятых травинок торопливый квантунский визитер, когда ринулся шагать впопыхах по ряске. Ему ли теперь не мечтать, как выбраться из пригона?

«Мне вряд ли стоит оголтело соваться к нему, – раскидывал мыслями ороч. – Младший сержант, не иначе как, вскоре здесь появится. Наверняка догадается, что бегать перед здешней мокрой поляной открыто нет надобности. Пока доберется он сюда... Вот же беда какая, тутошняя низина не способствует росту деревьев! Ни одного уверенно подходящего местечка не приметит напарник, чтобы надежно ускориться!» Тем не менее через десяток минут объявил тот свою победительно улыбающуюся персону: можно, друг ороч, здесь не обозначать быстрый бег среди низеньких кустов, а только так споро перекатываться с боку на бок, что сапа тихая просто-напросто позавидует!

Присловье про «тихую сапу» Амба уже слышал от армейцев не раз. Потому не просил разъяснений.

 

Толочко не мог не чувствовать усталости после приключившейся отчаянной беготни, после прыткого круговращения среди полупрозрачного редколесья. Вовсе не хотелось ему отдыха заманчиво недвижного: простое желание ощущал – сделать хоть пару глотков чистой прохладной воды. Из болота пить, разумеется, не стоило, а жажду утолить на здешней мокрой равнине каким образом? Коль надобно вперед смотреть, туда стремиться, где на сей момент благополучно устроился в гранитных теснинах лазутчик?

Из высотной шири хребта подползала туча, начал накрапывать дождь, и теперь получай спасение: лицо подставляй, знай, мрачному небу! облизывай холодные капельки с обветренно запаленных губ! чем тебе плохо, парень?

– Хорошо, – сам себе признался вполголоса.

– Что говоришь? – дощло слово заинтересованное от соседа.

– Нет надобности. Дополнительно шустрить «сапой». Чтобы торить лишнюю тропку в ту сторону, где неблизкая журчит речушка.

Оно даже очень верно, принялся потихоньку размышлять ороч, насчет всяких ненужно рискованных торопливостей. У меня сложилось предчувствие: хитрый фотограф заметил нас двоих. Огня открывать не стал, порешил уйти по речке, что ведет к Амуру. Но побоялся, что ждет его там засада. Уйти в горный распадок тоже нежелательно, поскольку в похожих местах бывал уже и солидной выгоды от того не имел. Теперь думает он и так, и сяк, держа свой болотный след на мушке прицела. Давай, значит, мы осмотримся тут получше.

Неподалеку от себя Леонид, покрутив головой, заметил кустик жимолости, что в обычности походила ягодами на голубику и могла угостить плодами для утоления вновь появившейся жажды. Могла, да вот беда – не подощло времечко созреть нынешней мелкой завязи, а морось облачная ни с того ни с сего улетела куда-то вбок, подале к берегам речушки, к мохнатым листвяным шапкам водолюбивых ильмов. Сколько теперь ни облизывай шершавым языком горячих губ, ни единой капельки не определить.

Пересохло в горле у Амбы также. И если сейчас он чувствовал себя в чем-то напрочь уверенным, то лишь в том, что вдоволь напиться им доведется лишь тогда, когда окажется прямо перед носом какой-нибудь горный ручеек. Что ж, так получилось, и не мешает ему, теперешнему следопыту, сунуть в рот веточку вейника травянистого, пожевать ость, усыпанную длинными волосками. Можно многозначительно сказать напарнику: позволим себе и так вот притушить острую жажду!

Вейника здесь хватает, согласно высказался Толочко, и бодро вслед за тем озвучил усмешливое: пей – не хочу! Однако же отметать подальше зеленцу, взращенную здешней мокрой равниной, не пожелал. Пару минут морщился, пробуя на зуб, жевал, потом смиренно вздохнул: дозволяется на сей час отметить, что как никак напился.

В конце концов, операция, цель которой – неуклонное преследование, должна продолжаться. И по таковской причинности профилактика, растительная водно-способная, имеет свои неутомимые права на подбадривание. Какую траву, чтоб сочно мясистую, не игнорировать можно в дополнительности? Местную жимолость, кажется, никто не осуждает за ядовитую горечь и не рвется назвать «волчьей ягодой». Тогда листики ее не сгодятся ли? Тоже впереди видна и куртина камышей…

Амба жестом показал, что досужие разговоры будут не ко времени, осторожно приподнялся, туда-сюда посмотрел, лег на прежнее угретое место и прошептал:

– Кликунов слышишь?

– Там, позади прогала в камышах? Где окошко темной сероватой воды? Вижу, лебединое мелькнуло крыло.

– На особицу примечать нам потребно штуку серьезную: кликуны плывут прочь. Тревожатся неспроста птицы, им не шибко нравятся нарушения привычной тишины. Опасность учуяли, однако не мы причина беспокойства.

В очевидности враг хоронится поблизости, у него проявилась охота выцелить преследователей. Напротив – у быстроногих армейцев к страстной жажде освежить горло, натурально испив освежающей чистой водицы, прибавилась нетерпеливая жажда сражения. Такого, чтобы смело кинуться вперед, в безоглядности поливая огнем все уголки болотных куртин.

Неплохо было бы, вопрошающе переглянулись посланные Лакуниным бойцы, пустить в ход личное оружие, да ведь что может произойти? Нас всего двое, не хватает сил понадежней обложить здешнего затаившегося хитреца, а у того полная свобода взять и отступить перед самым входом в распадок. Утечет он по камышовым дорожкам. Хоть в одну сторону, хоть в другую.

– Взвод нужен, – прошептал ефрейтор, словно бы уже имелся тут разговор на подобную тему.

– Рота, не меньше, – в озабоченности пробормотал всё понимающий младший сержант.

 

Минуты сомнений громоздились одна вслед за другой, обнаруживая столь солидный воз недостоверностей, которого если в храбром порыве стронуть с места укорененного, то нипочем сдвинуть не удастся. Ни туда, ни сюда, ни в какую достаточно заметную сторону. Оттого привходило Амбе в упористо горячий лоб тревожное недоверие. К собственным способностям обвести вокруг пальца этого слишком ловкого беглеца.

Он хмурился, потирая глаза, трогая щеки раз и за другим разом – словно бы отгонял в сердцах слишком надоедливых, занудливо приставучих, тонко звенящих комаров.

– Здесь нам не шибко. Не везет. А он, вороватый, приметно взрослый вояка-японец, сидит со своим наблюдательно зорким фотоаппаратом и проверяет, идут ли, догоняют ли молодые солдаты. Предполагает, что мы глупые дальневосточные недоростки. Нисколько не против самурай улепетнуть подале, за российский пограничный кордон, однако не желает показывать, где у него увертливо скрытный перелаз.

Когда он так надежно в камышах устроился, усмехнулся Леонид, то пусть погружается в тягомотные думки, усиленно мается, отсиживает седалище. Мы покамест подождем, час не поздний, куда торопиться?

Естественно вдаряться в спешку не стоит. Озабоченному напарнику с какой стати сомневаться насчет вынужденного прозябания, если на пройдошливую уловку противника необходимо своим ответить продуманно целесообразным приемчиком? Достаточно понятной обстановка выглядит, когда чужака тянет проторить тропку в сторону тайного прохода, да вот ведь незадача – преследователи поблизости притаились. Они выискивают возможность без лишних проблем прихватить отступающего. Значит, неплохо станет побольше трудностей понаставить перед теми, кому весьма желательно укоротить квантунскую победоносную дорожку. Всё так вроде бы выходит, размышлял Амба, но младший сержант ничуть не спешит узнать, о чем ты здесь хочешь ему говорить. В допустимости внезапно у него иные возникли угадки. Только тогда – какие?

«Разве не приметишь, сколь вопросительно посматривает на тебя ороч? Нет, – мысленно проговаривал доводы Толочко. – Не ошибешься никак. Сей момент ему требуется, чтобы старший тут поскорей обрисовал, что именно предпринять пора. Нам поставлена задача Лакуниным четкая: потребно пригон оформить безвылазный. Хорошо, мы стараемся в нужной усердности. Нынче как раз можно сделать всё по уму, да ведь лазутчик ударился в глубокие размышления, и нет у него желания идти немедленно по направлению к речной границе. Как нет и намерения прямиком отправляться в горное ущелье. Вот такую диспозицию надобно различать повдоль неожиданной здешней топи . Не следует мешать хитрому гостю в его досужих пронырливых соображениях, коль свое слово болотная ряска намерена упористым бульканьем выказывать. Опять же намек серьезный дает нам и фотоаппарат. Обычному разведчику вряд ли убедительные снимки уж так необходимы. Излагай факты по инстанции, когда благополучно возвернешься, и все дела. А если твоему высокому командованию для разработки наступательных планов обязательно вынь да положь подробные картинки с таежно-укромной железнодорожной ветки? Что ни думай, уже другая история вдруг вырисовывается».

Сильней с каждой минутой хотелось пить, и Леонид не утерпел – заманчиво качалась невдали веточка вейника, и он, подобраашись к ней, сорвал верхушку. Обернулся к напарнику.

– Не вредно пока что пожевать. Присоединяйся. Или что другое найти посоветуешь?

– Вдруг что прольется туча. Кстати, желательно птиц примечать. Беспокоятся, или как?

– Часть кликунов снялась, улетела...

– Покружились они. Да и подались к амурской пойме поближе, – ороч подытожил результат. – Выходит, в том направлении опасностей для себя не углядели.

Младший сержант понял, что имел в виду ефрейтор, знакомый с повадками здешних дальнезорких летунов. Теперь ничего не оставалось, как ждать завершения предприятия: умелого скрытного продвижения опытного квантунца в каменистое межгорье, где неплохо было бы с добытыми, очень дорогими, снимками на время схорониться. Ощущая меж зубов свой неприятно-шершавый язык, Леонид пробормотал, сморщившись: «Пока что продолжается жданка наша. Пусть уползает болотный гость, куда ему надобно… А вот, гляжу, облако-то способное, только слишком неторопливое... Считаю, можно мне еще разок употребить зеленую жвачку. Во рту после босого скоростного марша прямо песок хрустит, колется».

Амба перевернулся на спину, пристально вглядываясь в сизую высоту весеннего поднебесья. Увидев, как постепенно наливается фиолетовой темнотой край ползущей из-за горизонта угрюмой тучи, доложил напарнику: можно, конечно, паники не поднимать! и все ж таки нет желания помалкивать! не иначе, ливень грозится взять и вдарить по нашенской равнине всей мощью муссона, дующего с Японского моря.

Если б гряда облачная шла истинно что к нам, засомневался Толочко, тогда жди потопа, но сегодня ведь не поймешь, куда отправятся эти капризно вертлявые странники, нагруженные смурной влагой. Что бы ни приключилось, не уйти, не спрятаться, а лишь давай надейся, что подойдет наш верный час.

Не отводя пронзительно-требовательного взора от ветренной игры поднебесья, Амба с ответом подзадержался, и тогда Леонид улыбчиво задал вопрос, давно у него назревавший: ладно, ефрейтор! хотелось бы мне выведать, как тебя зовут?

Дескать, одно дело нынче сотворяем, в конце концов, и почему-то у нас чересчур всё официально. Без промедления ороч выдал неожиданное:

– Мыкола.

Пахнуло – в чувствительной многозначительности! – ковыльными степными залежами Приднепровья и той своеобычностью, с какой издревле звучала и звучит там селянская украинская речь, прозываемая «ридной мовой». Оттого достаточно понятной выглядела попытка Толочко резво приподняться и сразу же, покрепче закрыв рот с необроненной зеленой жвачкой, в траву поскорее упасть. Впечататься всем телом в закраину протяженно длинной топи. Чудеса ведь, притихшие камыши, у нас происходят, потому как имечко соседа уж нисколько для орочей не может быть достоверно присущим. Ошибка не ошибка… шутка не шутка…

Точно говорю, усмехнулся ефрейтор, а ты поверь, что в жизни всякие непростые узелки завязываются.

Было такое, что переселенцы, бедные хуторяне северного Причерноморья, переселялись в сибирские просторы. Кто из них осел возле полупустынной Монголии, в степной Даурии, а кто в гористом Забайкалье, пополнив населенность тамошних приграничных сообществ. Касаемо дальних родственников Леонида, они подались не только в рыболовецкие деревеньки нижнего Амура, но и в места почти субтропические. Боевито южные, как раз туда, где по заветам запорожцев устроилось казачье воинство, прозываемое Уссурийским. О прошлом нищем проживании малость помнили украинцы, отец и мать, а ему нынче припоминалось что? Лишь дальневосточное житье-бытье, и если вопросы какие предлагать напарнику, справедливо задавать простые, всего только эти – наполненные искренним удивлением. «Не путай собеседника, парень. Мои предки ходили в «малоросах», что считаю фактом истории. Но ты же здесь ладишь мову, ничуть не свойственную прибрежным обитателям Татарского пролива».

– У меня отец, безо всяких тонкостей доложу, он как раз ороч. Ну, а мать родная… она именно из тех малоросов, которые неподалеку от нашего селения когда-то расположились. Поскольку по душе оказались богатые живностью холмы Сихотэ-Алиня, его прозрачно чистые речки, где пребывать куда как любо хлопчикам и дивчинам рыбьего племени.

Шутит, подсказал сам себе Леонид мысленно, всё ж таки в явности право имеет ефрейтор подчеркнуть, насколько хороша здешняя жизнь наша, когда замечательную природу не уродуют бомбежки квантунцев, жаждущих войны.

 

Во все глаза глядел младший сержант на Амбу. Вот так штука! По матерям они, выходит, соплеменники: дальневосточники теперешние коренные, однако в то же время – украинцы, помнящие мову хуторских ковыльных степей. У ныне соперничающих с тайным ходоком, с разведчиком японских вооруженных сил, у бойцов бронепоезда большая, изрядно внушительная, любимая общая родина, и куда ни заявишься – повсюду встретишь верных земляков. Эту великолепно живописную страну дать в обиду нипочем нельзя. Так было в недавней войне с немецким нашествием, так должно быть и сегодня, когда угроза видна из-за быстростремительного Амура, со стороны Маньчжурии, оккупированной воинственными самураями.

В отделении Толочко, нетрудно припомнить, числится эстонец Эвальд, ему довелось участвовать в боях года сорок первого, ставшего началом победительной битвы с наглым фашизмом. Теперь вот парень служит на Дальнем Востоке, а тут в непомерности всё и сложно, и нервно. Только успевай поворачиваться, коль всяческим провокациям несть, что называется, конца. Тогда что ж, видавшему виды уроженцу Таллина рапорты писать? Домой, поближе к морю Балтийскому, проситься на долгожданный отдых? Не иначе, как странностью шибко чудной станет хлопотливое таковское поведение. Потому что будет в Приамурье поспокойней – обозначится тогда на Западе страны полновесный повод, чтобы поутишиться волнениям насчет нового, сильно кровавого лихолетья. Нет уж, голова у солдата Эвальда четко работает: более чем – с весомой солидностью, с уверенной быстротой.

И оттого Леонид готов записать парня в земляки без лишних разговоров. Как и напарника Амбу, таежного следопыта, которому открыты многие тайны здешней удивительной земли, называемой дальневосточным Приморьем. Да что голову ломать досуже! Каждый с бронепоезда боец нынче – несомнительный брательник тебе, зенитчик, поэтому на сию минуту звучит очень даже ободрительно, что свойским по мове парнем оказался Мыкола.

Порассуждав столь основательным образом, младший сержант покрутил головой, поправил головной убор, придал себе вид взыскательный, то есть жесткий поболе, нежели недавно улыбчивый:

– Полагаю, дело не терпит наше. Не пора ли продвигаться вперед?

Полученный ответ обрисовал ситуацию на диво споро, подробно: что ж, момент подходящий! чужак по-тихому смотал удочки, покинул вроде бы выгодную лежку! сообразил уйти дальше по воде.

Предполагаешь? Или узнал в доподлинности? Леонид, всматриваясь в растительную кудрявую куртину впереди, и левый глаз прищуривал, и правый, однако приметностей, чересчур странных или неопровержимо доказательных, там определить не удавалось.

– Правильно глядишь, – высказался ороч. – Не качались камыши. А кликуны вернулись оттуда, куда сначала подались. Кругами над топью полетали, в прежнем углу решили аккуратно угнездиться. Как хочешь теперь о них думай, однако человека там уже нет.

Толочко прикинул все нынешние за и против. Касательно ряски если, то оказалась напрочь невзыскательная она: ведь самурая с фотоаппаратом не обнаружила, громче обычного не забулькала. Ни шороха, ни плеска не прозвучало. Тако же и камыши не выдали спрятавшегося ловкача, не дали понять, будто здесь он расположился, в болоте ныне возится, ровно мелкого пошиба недотепа. Выходит, исчез умелец японской разведки, при всем том проявил исключительно изворотливую незаметность. Ведь как ушел! Когда неосторожной шумливости от него не приключилось, тогда само собой ничто не выдало путника бредущего по воде.

Ушагал по ряске? Нет, своевременно поделился догадкой напарник, у него дорожка проложена иная. Закордонный гость не страдал отсутствием наблюдательности. Скорее всего приметил он свободную от растительности, привлекательно чистую полосу, где всегда любо-дорого поплескаться кликунам. Не поленился к ней подобраться, чтобы потихоньку, полегоньку доплыть туда.

– Куда?! – подобная скрытность отступления не давала подсказки насчет направления ухода, и Леонид не удержался от восклицания вопрошающего.

Не влево и не вправо, сузил Амба настороженно внимательные глаза, но поверь мне, что в истинности поближе он стремится ко входу в ущелье.

Дождь проливать еще не решился, и все ж таки хмурые небеса упористо наливались над равниной, также и над каменистыми гористыми вершинами поодаль, явной лиловатой угрюмостью, которая обещала мокрую непогодь. Облако, что поменьше, неуклонно подплывало к большому, и если не проскакивали меж ними шипящие молнии, то не факт, будто наверху не выявлялись мечтания туч погрохотать отчаянным ливнем. Присущем энергии завсегда теплого течения, что из южных широт идет к приморским берегам по маю и по июню, богатому на череду жарких дней. Да и в осенние месяцы непреклонное океаническое влияние ощущали Владивосток, поселки на Уссури, заодно и Хабаровск.

Довелось однажды Леониду оценить мощь грозового наступа в межгорье сихотэ-алинском, когда молния – толстая и ветвистая, ровно вековой монгольский дуб – ударила из фиолетовой тучи в склон холма, рассыпая тонкие огненные стрелы и на речку возле уссурийского казачьего поселения, и на купола зеленеющих возвышенностей. Падал с неба поистине огромный, весь в пламенеющих нитях, шатер оглушительного электричества, а ты стоишь в ошеломлении, догадываешься: бежать тебе не следует никуда. Если судьба тут стоять недвижно, то и стой, любуйся на шикарное дальневосточное представление. Неужели и сегодня случится нечто похожее, коль темные облака неудержимо подтягиваются одно к другому, словно готовясь разразиться бурей?

– Знаешь что, – заявил Амба, – не стоит нам гадать, будет гроза либо мимо пройдет. Мне примерно ясна дорожка, по которой уходил японец. Поэтому споро двинусь в болотную даль. А ты, давай, тоже подтягивайся.

Если судить по уверенному тону ороча, также и на сей раз помогли ему определиться некоторые из местных быстрокрылых летунов. Согласный молча, со всей возможной ловкостью увязать гимнастерку и брюки в тугой узел, Толочко подвинулся плыть вслед за напарником: худощавым следопытом, умеющим найти проход в колючей облепиховой гущине, а теперь настырно выявившим нужный фарватер в сизой водной глади посреди камышей. Одежду, оружие личное они старались держать повыше голов. Особо таиться не было нужды, так как у Амбы имелась уверенность – квантунский гость в бега устремлялся довольно-таки резво. И значит, ныне полагалось придерживаться такого темпа, чтоб не обнаружилась у настороженного визитера пройдошливая мыслишка увильнуть куда-нибудь в сторону от гористого распадка.

Сильно грести одной рукой куда как неудобно, если вторая затекла из-за неуступчиво затвердевшего намерения удержать над водой узел. Который сей момент норовил опуститься на дно здешнего прудового блюдца.

Мечтая хотя бы на секунду нащупать ногой верную подмогу нынешнему суровому заплыву, Леонид упрямо продолжал сокращать расстояние между собой и маячившими впереди береговыми кустами. Честно говоря, авторитетом среди зенитчиков насчет того, чтобы очень легко, играючи держаться в какой озерной среде, нет, он покамест не прослыл. Амба мог слышать и даже беспокоиться, когда до него доходило, сколь своенравно пыхтел, отфыркивался и даже упрекал мелкую рябь вполголоса упористо поспешающий напарник: в рот ему наверняка регулярно попадали мешающие дышать, в очевидности весьма холодные, по-колючему неприятные брызги.

– Перекурим? – оглянувшись, предложил он Леониду.

– Отдохнуть, конечно, можно.

Между прочим, доложил ороч, ведь и я также не спец по водным видам спорта. По тайге хожу, ровно по собственному дому, а волны, суетливые на ветру, мне вовсе не в обычность. Как ране в нашенском поселении большинству проживателей.

Ефрейтор припоминает давнее бытье – собеседник догадался – как раз неспроста: пожелал выказать поддержку младшему сержанту бронепоезда. Дескать, пыхти супротив ряби сколько надобно тебе, никто одномоментно даже не улыбнется! Что касаемо перевести дыхание, то в бесспорности оно ладно, сойдет. Допускается нам оглядеться, покрутить головой. Чтобы любоваться красотой камышей, их гордым стоянием посреди размашистого болотного простора? О таковской цели нет разговора, задачу свою не забываем. Однако есть один вопрос. Пусть по всем резонам он выглядит чуточку несвоевременным.

– Не понимаю. Где мы очутились? Топь, или какое вдруг иное. Здесь что, медовые угодья расположились?

 

Заметив, куда направлен внимательный взгляд непонимающего, с охотой ороч выдал дружелюбное заключение: не бывал раньше в похожих уголках? у заядлых таежных обитателей, у нас тоже не все ведают о странностях, которые иногда встречаются посреди рясного гиблого бульканья! Однако, думается мне, что некоторые в казачьих поселениях о чудесах осведомлены.

– В родных местах ничего разъяснительного не слышал.

– Желтый цветок тебя поразил? Пчелы над ним кружат с удовольствием? Правильно, там в нем полно сладкого нектара. Хотя в обычности болотные растения не балуют никого изобильной вкусностью. Медоносный цветок непрост: трава иногда в привольности разрастается так – никакой ураган раскачать не может стоячую воду.

Пускай в родном Приморье есть пчеловоды, знающие о подобных сладких дальневосточных чудесах, но любителей, что пасеки в трясинах ставят, все ж таки раз-два и обчелся.

Отдохнув, посланцы Лакунина в ускоренном темпе направились к береговым зарослям. Топь с расторопными насекомыми осталась позади, и звучная ряска с лопающимися пузырями успокоилась в своем обычном желании радовать, хоть лягушек, хоть пчел, хоть белокрылых летунов, озабоченных устроением безопасных гнездовий в камышах. Мыкола вроде бы и думать забыл про местное укромное озерцо, но привставая в гибких ветках посреди кустарниковой гущи, внезапно рухнул на землю: погодим! надобно получше осмотреться! вблизи, а также вдали!

Дружным бойцам должно в осторожности приметить что касательно быстрого чужака? Именно здесь ему заохотелось выйти на сушу. Побежал по вейнику, разросшемуся впереди, аккурат за тонким лозняком: там дорожка в долинном травянистом ковре обозначилась.

– Спросишь, в каком направлении? – отметил Амба. – Да всё туда же нарушитель границы устремился, в спасительный гористый распадок. Из которого, полагаю, выход будет сильно затруднительным.

Решили разделиться и повторить ранее удавшийся прием: один по дуге, забирая левей, рванет во всю прыть к скалам, а другой тем же макаром помчится к той же цели, но в явности постарается изобразить уклончивое стремление к правому каменистому борту распадка. Если наблюдает противник маневры преследователей, то уж скорее всего догадается при нужде отступать из ущелья прямиком в болото. Сахар ему там сейчас глядится? Никоим образом: более верным станется поискать укрытие в извилистых склонах гранитной щели.

Пограничников успел командир бронепоезда поставить в известность насчет пристрастного фотографа, соображал на бегу младший сержант, однако их поблизости пока нет как нет. Ждать никого не будем. Пока суть да дело, потребность имеется такая, что плотным огнем встретим квантунца, отсечем от известной ему вейниковой тропинки. Пусть торкается там, средь высоких стен ловушки.

Охватное, по-скоростному находчивое, нисколько теперь нескрываемое продвижение к распадку осуществили вполне успешно. Палить в одну сторону, потом в другую закордонному визитеру вроде бы и полагалось ради неотложного спасения, да ведь понял он что? Обнаружить свою позицию легко, а попасть пулей издали метко в шибко бегущего много трудней. Куда надежнее представляется взять и отойти в сумрачную глубь молчаливых гор. Отвечать выстрелами на выстрел не пришлось проворным армейцам, потому как расчет имели весьма неплохой, а вот поразмыслить в дополнительности, когда очутились возле скал, надоба проявилась.

Запыхавшись, упали на щебнистый подход к мокрым камням ущелья: тутошний гранит, мокрый после недавнего сбрызгивания с высоты облачных небес, поблескивал на манер какого лакированного сооружения – громадного в своей величественно суровой неприступности. Нырнуть в чугунное строгое нутро этакой неприятной многосложной хмари, сам себе доложил Толочко, мне придется в обязательности, и я решаю первым туда пойти. Ровно как в операции военной, по службе нынче – командир над орочем. Однако не против буду, если ефрейтор выскажется по резонному поводу. Одному продвигаться по левому борту распадка, другому по правому? Или можно придумать на сей раз что-нибудь похитрее?

Вопросительные слова Леонида в достоверности Амба расслышал, а вот броситься ответно с умной догадкой ничуть не заторопился. Потянулся к стройной былинке вейника, храбро укоренившегося посреди малоплодородной щебнистой осыпи, задумчиво пожевал. Чтоб ему пусто было, этому хитровану с фотоаппаратом! наверняка заметил нас, однако стрелять встречь? нет, охоты нисколько не изъявляет!

После чего напарник заключил: в полный рост идти наступом вряд ли годится. Не шибко маяча, потихоньку, ползком всё ж таки лучше получится. Японец на таковский нашенский прием занервничает, начнет тем же макаром удаляться – именно что совершенно без пальбы, сохраняя ценные свои снимки. Возможность нам определенно будет хорошая, чтобы понадеяться: он застрянет либо в скальных закутках, либо в какой пещере.

Глядя на соратника, усердно раскидывающего мозгами, Леонид внезапно пришел к выводу: тот готов еще кое-что дополнительно рассказать. Нечто в докучливости волнующее, только вот сомнения одолевают. Пора бы развеяться дотошному беспокойству? Да ведь супротив твоего упористого армейского желания в природе вещей имеются непонятности. Оттого бойцу должно нынче быть не просто привередливым, но даже настойчиво, по-въедливому дерзким, остроглазо прозорливым в разглядывании вейника, ракитовых кустов, болотной ряски. Также и той облачной гряды, которой в охотку пускать волны тумана, что пошли скатываться в гористое хребтовое изобилье.

Но ефрейтор – неясно по какой причинности – молчал прямо-таки понурно, затем потрогал пальцем росток, торчащий по соседству с высоконькой устойчивой былинкой. Снова уставил недоверчиво насупленный взор в иссиня-млечные завихрения по-над межгорьем. Забормотал что-то себе под нос.

Имел право Толочко на таковское поведение отреагировать, и он хмыкнул недовольно. Порицающей речью разразиться, нет, в задумчивости подзадержался. Однако мысли пошли у него очень даже вопросительные. Истинно что не о веточках-стебельках сейчас полагалось думать Амбе. Впрочем…пусть он остается при своих неуступчивых размышлениях здесь, где на сей момент очутился, а вот младшему сержанту, помня Лакунинские наставления, можно и даже необходимо загонять противника поглубже в пригон, то бишь в объявившийся каменистый распадок.

– Пожалуй, не стоит идти двоим туда, – ороч кивнул в сторону притихшего, мрачновато грозного ущелья. – Мне одному лучше заняться тамошним пронырливым подселенцем.

Высказался довольно-таки неожиданно. Леониду осталось только уширить глаза в удивлении: с какой такой стати выдал сотоварищ странное, столь категорическое заключение касательно твердого наступа.

А зоркому ефрейтору что нынче распинаться в предположениях? Большая наука дальневосточной приморской жизни была познана парнем. И в долгих таежных походах, и в годы прошлого школьного учения, когда преподавательский корпус интерната дружно, до самозабвенности охотно, дотошливо знакомил селянских ребят-орочей с природными особенностями Сихотэ-Алиня, с могучими сезонными влияниями близких тропиков на местные реки, озера, хребты. Ведь именно тогда узнал Мыкола об океанских народах-путешественниках. О чудесах культурного взаимообогащения, по всей вероятности позволившего сегодня в бородатых айнах охотского моря обнаружить заметные схожести, к примеру, с бородатыми папуасами Новой Гвинеи. Как раз в давние дни от школьных учителей пришло к мальчику знание также о тех необыкновенных папоротниках в амурской пойме, что имели дыхательные корешки, позволяющие растениям получать азот и кислород, выживать во времена сильных, по-тропическому настрою губительных, наводнений. Вот так найдешь теперь возле болота торчащий корешок папоротника и вдруг вспомнншь, что пришло растение в твои родные места с югов, оттуда – из Вьетнама, привычного к подобным биологическим умельствам.

Порой в един миг подвалят памятные события объема невероятного, чтобы в секунду им улетучиться и… чтобы ты объявил собеседнику весьма озабоченно: здесь на тучи обрати внимание! дождевые они! скоро мощной лавиной прольются над низиной тутошней.

– Накрапывало чуток, это верно…

– Ветер усиливается. Он подогнал новые облака. Тяжелые, темно-синие. Так проявляет себя муссон тропического происхождения. Известно, в сырых местах у нас пристроился обитать папоротник по прозванию чистоуст. Ему не страшны обильные с поднебесья ливни. Он способен, благодаря дыхательным корешкам, из воздуха получать жизнеобеспечение даже под слоем воды, понимаешь?

Леонид без промедления вздернул голову, и соответственно выказалась у него словесная горячка: вскоре топь превратится в обширное озеро? всё вокруг зальет, коль повдоль горизонта уже мглистая хмарь и не видать просветов!

Раз не годятся жданки, начали прикидывать армейские посланцы, пора спешно предоставить четкий доклад командиру бронепоезда. Японскому фотографу вскоре придется уведать, насколько трудно сбежать из каменной ловушки. Мокрые грани скал покажут ему что? Пусть не мылом намазаны, однако беспомощно скользить на гранитных лбах здесь не переставать, когда вовсю приударит сплошной поток с высот облачного фронта. Будет время подоспеть пограничникам, чтобы прихватить ловкача без особой пальбы.

– Мыкола, надобно проявить высокую очень активность. Именно тебе предстоит совершить марш аккурат до Лакунина. Поскольку сапоги скидывать нет нужды, чтобы мчать высокопроходимо, ровно ты безусловно быстроспособный олень. Ну, а мне как раз иная дорога понадобится. Потихоньку продвинусь вглубь, налажу охрану прохода, ежели надумает незваный гость убраться прочь по хорошо знакомой уже тропе. Наверняка понадеется он улепетнуть со своими снимками куда-нибудь подальше. От неудобного ущелья влево, либо вправо.

– Отбываю к подполковнику, – последовал согласный ответ.

Дождь продолжал накрапывать, но капли стали более весомыми. Когда с тщательными предосторожностями, тихой сапой ввинтился Толочко в мрачные ворота открывшегося притона, обещавшего квантунскому визитеру временные какие-никакие удобства для спасения, внезапно подвалил с горных вершин вал холодного тумана. Однако ветер пошел завывать сильней, ему возжелалось вымести, будто метлой, длинные космы сизой мглистости. Поэтому перед младшим сержантом вдруг открылись дали распадка. Местами там укоренились высоченные кедры – «корейские» по прозванию. Их упористым кронам в приметности довелось обгореть истинно что после грозовых молний. От вольного разгула иного муссона деревьям не скрыться, да ведь и набраться мощи, раздаться великанам вширь при щедром поливе не запретят никакие тропические наскоки.

На сечку барабанящих капель не обращая внимания, Леонид прополз вперед метров тридцать. Опираясь на локти, сторожко приподнялся над щебнистой землей, всмотрелся в даль ветренную попристальней. Продвигаться без размышлений к редким островам хвойной местной растительности? Либо засесть между влажных соседних глыб, черных на манер жирного антрацита?

Машинально назад оглянулся: там ведь не кто иной как остроглазый напарник. Вдруг что ороч подскажет сей момент что-нибудь непреложно вразумительное. Однако увидеть Амбу… где там!? Исчез уже парень просто-таки начисто, оставив зеленые волны папоротника в покое. Вот такие тебе пироги: проявляй в одиночку способную зоркость напредки предполагаемому продвижению в явности просвистанный, подоблачно грозовой мир распадка. Одно хорошо: скатилась в болото молочносизая туманость, окончательно рассеялась. И на тебе – целься, не мешкая, в ту фигуру, что возьмет и выставится внезапно под выстрел. Предлагай сдаться безоговорочно, потому как убивать лазутчика необязательно, а побеседовать с ним желающих как раз хватает.

 

Придвинув приклад карабина к щеке, Леонид поерзал, устроился поудобней и стал через прицел вглядываться в черную верхушку большущего соседнего «лба». Можно в случае чего выдать предупредительную пулю в ту сторону, чтобы затем наладить резонную победительную беседу. Также не лишним станется, коль гранит ведет себя достаточно спокойно, присмотреться к тому кедру, который солидно стоит подале. Прикинуть если, не очень далеко до уверенно крепкого дерева. Удастся ли отстрелить, к примеру, сухой корявый сук, что вызывающе торчит сбочь могутно массивного ствола? В допустимости присутствует определенная трудность, но ведь приходилось не раз бить по мишеням совсем неблизким. И получалось не промахнуться все ж таки. Значит, и настырно увертливого японца можно пугнуть аккуратно-просвистевшим возле уха свинцовым гостинцем. На сию секунду остается лишь пожалеть, что никоим образом не обнаруживает себя противник.

С неба уже не капало в задумчивости – бойко моросило, намекая на возможные подвижки в деле обустройства страстно упрямого ливня: и по случившемуся весеннему времени как раз ныне подходящему, и по мере вполне тропической, изобильной.

Побегут скоро непреклонные ручьи повдоль скалистых скользких обломков, хаотично разбросанных у бортов ущелья, тогда не отсидеться фотографу здесь в затишке каком-либо, если только не ускакать в пещеру, обнаружившуюся нежданно-негаданно. Покрутив головой, Толочко снова прицелился в кедровый неколебимый ствол: не видать знакомого сучка! вот ведь как быстро испортилась видимость! Кинешь когда взор на верхушку дерева, так сразу подивиться армейскому стрелку остается, раз приметна странность обозреваемой кроны: та выглядит какой-то смазанной. Визитеру с его хорошо налаженной оптикой, само собой, в доподлинности понятно, как оно бывает на фотографическом снимке при худой наводке на резкость, и ему в непременности захочется шанс тут использовать спасительный, отползти подальше от преследователя. У которого имеется дальнобойно пристрелянное, как полагается, оружие. И который со своим надежным карабином лежит у выхода из распадка безо всякой инициативы – ровно колода.

Пускай себе фотограф, отходя в настоятельности, взволнованно шебуршится: у него наверняка есть лишь пистолет для ближнего боя, а уж меткой винтовки нет как нет.

Поэтому вольная воля вперед неспешно двинуться Леониду, хоть бы и дождь набирал поступательный темп касательно ручьев посреди камней. Сейчас в чем следует признаться? Бойцам на бронепоезде не ожидалась рано с утра столь заковыристая природная круговерть! Неустанные преследователи в бесспорности активны, однако различаем кучу фактов. Где, как говорится, и смех, и грех, и непростые для операции препоны. «Образовался в гранитах шикарный, сильно влажный пригон для теперешнего подселенца, – не уставал рассуждать младший сержант, отдавая дань всей нынче возможной усмешливой наблюдательности. – Будь здесь даже весьма прыткого племени архаровец, неискоренимо проворный, а местный чистоуст супротивно свое твердит. То самое насчет воды. Куда как споро по-над почвой ширится, поднимается ее суровый уровень, и уже никакого поблизости папоротника не высмотреть. Всем закордонным козлам и козам, хоть бы и природно ловким, завидно пушистым, диктуется необходимость укрываться от потопа в отдаленности, в более сухих верховьях».

Ливень с резвой неупокоенностью усилился. Ошеломляюще грохотал гром, ветер пустился дико завывать. А ведь ситуация изменилась – пора принимать меры новые, раз облачный фронт шутить сей момент не собирается! Расторопный армеец пополз назад. На сию минуту надо найти корягу для уверенного продвижения дальше, к логову квантунца. Кажется, в темных валунах застрявший обломок корейского кедра именно что сгодится, когда целит в небеса длинные сучья и в обязательности обещает скрытность разведывательного хождения по тутошним волнам.

Озерная вместимость открывшейся ложбины поразила бы любого, и теперь сметливому младшему сержанту довелось вот прикрываться маскировочно-разлапистой деревяшкой, заодно полниться удовлетворенным соображением: ну и ладно! аккуратно поплавал недавно по болотному пруду! в середке пригона встретить ряд холодноводных препонов не собирался, но и бедовать не заимел причины!

Действительно, тут нисколько не лучше станет, если шагать бездумно. Того и гляди вода поднимется выше пояса, тогда что? В безмятежности брести вперед, выстрелов из-за каменного укрытия ждать от вооруженного сторонника императора Хирохито? Всё, напрочь конец жданке! Осуществляем, хоть и не было раньше намерений подобных, неотложно спорый, по-четкому способный заплыв к верховьям.

Прикрываясь найденным по счастливому случаю обломком, Толочко сторожко наладил медленное продвижение к скалам. Где с назойливым гулким шумом вдрызг разбивались дождевые струи. Где водяная пыль, разлетаясь от острых гранитных углов, старательно вершила между прочим и таковское дело – затуманивала глаза притаившемуся наблюдателю, который всё же имел возможность не торопиться, не удирать впопыхах подальше, а хитрый выверт осуществить, подкараулить, взять преследователя на мушку. Да уж, нынче знай учитывай неоднозначное поведение визитера, поскольку тот не раз уже выказывал неординарную разведывательную умелость. Будь готов, боец бронепоезда, ко всяким, самым неожиданным обстоятельствам. Так что ливень нынешний быть может и помехой, и подмогой обеим сторонам вооруженного противостояния.

 

Ближе к вечеру, когда прохудившиеся небеса утихомирились, младшему сержанту выпала удача – заприметил японца, который карабкался вверх по каменистому борту распадка. Ему надо было спасать великолепную камеру, свои драгоценные снимки, от всепроникающей влаги, и он в отчаянности пытался взять штурмом здешние угластые стены. Получалось у него в общем-то неважнецки. Потому как упрямо, раз и за другим разом устремлялся вверх, улетал вниз в безуспешных попытках, поднимался и снова падал, падал.

Вести огонь по закордонному гостю не понадобилось: прибывший от Лакунина разворотливо легконогий ороч сообщил, что им, шустрым двоим членам команды, будет выказана в непременности от подполковника благодарность перед строем. А что касается квантунца, пусть уходит беспрепятственно к своим штабным начальникам, доносит им необходимые сведения в полной уверенности о благополучном исходе столь шикарно способного предприятия.

У командира бронепоезда насчитывался не один час, чтобы еще прошедшей ночью поставить в известность вышестоящую инстанцию округа дальневосточного насчет фотографических усилий визитера. По всей видимости, не враз пришлось ответственным службам договориться насчет совместных действий. Даже не исключалось, что было решено у Кремля выспрашивать пристрастное мнение. Вопрос брать или не брать закордонного посланца, коль по теперешним временам усмотреть возможно в его аппаратуре особое любопытство, весьма большой японской шишки особое желание составить план скорейшего удара по российской группировке войск, рассматривался вопрос, как говорится, наверху. Хотелось по прошествии суток Лакунину взять и подробнее поведать своим солдатам об их отличии в деле толкового устройства пригона – это да, но повествовать подчиненным о планах Квантунской армии, об ответных планах округа дальневосточного – это нет. Поэтому, получив приказ готовить бронепоезд к поездке на восток страны, повелел споро пополнить боекомплект, запастись провиантом и безо всяких обсуждений чистить-блистить оружейную технику, хоть пулеметную, хоть пушечную.

Для ороча и Леонида нашлось занятие дополнительное. Подкатила к железнодорожной ветке полуторка и повезла двух бойцов в город, к продовольственному складу, где по указанию подполковника надобно было погрузить в кузов несколько мешков с рафинадом, тушонкой и кое-чем прочим. Одним словом, без перловки и горячего ароматного чая не останется дружный экипаж усердно бегающего по рельсам, пушечно-колесного корабля. В годы миновавшей войны с гитлеровцами солдатам дальневосточного Приморья не часто сахарком доводилось баловаться. А тут, вишь, расщедрились интенданты. И скорее всего не оттого, что их обуяла какая-то, невиданная ранее, щедрость, а просто путешествие команде бронированного состава обещалось непростое, шибко долгое.

«Еды повезем немало, – высказался Мыкола, в кузове посиживая на лавке вместе с напарником. Вслух подивился, как только двинулся грузовик назад повдоль ухабисто мокрого, богатого на лужи проселка. – Не съесть нам всё и за день, и за два!»

Младший сержант оглядел кипу мешков, деловито заметил: будут на тему эту беседы ненужные! тем более, что долгая дорога намекает на большое дело в дальних далях!

– Да я ничего, – встрепенулся Мыкола. – Поедем, куда потребно. Без лишнего трёпа.

Давай тогда поделись, о вчерашнем расскажи, заинтересованно молвил Толочко, ты лётом улетал? как смог столь быстро к пригону возвернуться?

Собеседник мигом припомнил недавнее прошлое с небесно-дождевым наступом, охотно заулыбался: ну, попотел! на всех скоростях там подвалила история!

 

Когда ты с юности ранней среди ручьев извилистых, среди завлекательно роскошных, растительно изобильных возвышенностей Сихотэ-Алиня – ровно как в домашнй обстановке, то смекнешь насчет сокращения беговых расстояний. Когда внезапно поджимает многоценное времечко.

Орочу знакомый прежний маршрут, где по берегам горной речки вольно кустилась весьма колючая облепиха, не годился для возвращения спорого к бронепоезду уж совершенно. Петли тамошние по руслу приметно длинны, числом велики, а как сократить сегодня потери минутные? Только мудрым таковским образом, чтобы мчать прямиком по звериным тропам, по кедровому стланику поверх покатого холма, что высился там сбоку, за болотом, рясно будькающим. За не столь уж объемистой поляной вейника.

Ты ведь ране обращал внимание, парень, по ходу преследования, когда на запад и когда на север улепетывал гость непрошеный. Вот и дуй, что называется, быстропроходимо. По мере сильно здравомыслящей, особливости здешней местности, учитывающей своевременно, четко. Направление догадливо неуклонное – в сторону железнодорожной ветки – намекало убрать всякие отвлекающие моменты, обрести желанную выгодность на сей боевой час. Надобно теперь впрямую перевалить через лесистую гребенку холма. От подножия в туманное подоблачье, обязательно в иссиня-зеленую верховину сопки стремись. Не теряя целеустремленного соображения, когда принимаются атаковать тебя проявившиеся гиблые, неуступчивые испарения богуна.

Здесь перед смельчаком вдруг очутилось гаревое неудобье, заросшее «болотной одурью». Пускай дерзкие эти кустики любят воду и близ нее пепельные гари, в бесцеремонности вытворяя свое, очень и очень задиристое, в отступ тебе нельзя идти. Знай усердно спеши, при всем том старайся не надышаться облачно густым дурманом, коль наступательными волнами он ходит и в явности не собирается бесследно исчезать. Предполагаешь вытерпеть навал упористых неудобств? Оно так, да ведь голова пустилась кружиться, глаза внезапно утеряли зоркую силу в определении размерностей, а предметы поблизости, ровно уплывать куда-то почали. В досаде тут возьмешь и крепко выразишься, если деревья на склоне горушки порешили колыхаться на пьяный манер. Нет уж, не ленись тут бежать, наоборот ускоряй продвижение, поскольку весьма желательно скорее миновать предательскую гарь.

Прыгая через куртинки богунские, пытаясь удлинить стремительные свои метры, надеялся птицей не птицей однако улетом вознестись несомнительно к гребенке лесистой и несомнительно сократить расстояние до товарищей, до желанной станции.

Негидальским ковром – меховым кумаваном – поднималась перед ним податливо мягкая, травяная растительность от подножия всё выще и выше к небу. Кудрявыми завитками, затейливо узорами листвяное изобилие в любой час межгорного дня способно тронуть сердце коренного дальневосточника, да ведь некогда ефрейтору любоваться открывающимися видами. Одно ведет его нынче соображение: вперед и только вперед! Вот он уже карабкается на крутояр, довольный хотя бы тем обстоятельством, что просветлела голова и бодрится, победно испускает хвойную, радостно живую ароматность встречный кедровый стланик. На перевале открылись дали понизовья, к ним пришлось, энергично прыгая, торить дорожку через густые, порой беспардонно сросшиеся, кустовища. Не останавливаясь, он продолжает раз и за другим разом пополнять наблюдениями цепочку приметливостей: ого, да там виден дубняк в седловине скромных возвышенностей! уж наверняка туда заходят кабаны из ивняковых зарослей возле речушки! кто им запретит лакомиться желудями?

            Не исключено, в тех местах найдутся нахоженные тропы диких гостей. Уж что-что, а теперь, когда в достаточной степени опробована немалая часть расстояния до железнодорожной ветки, не стоит и думать, чтобы укоротить шаги, утишить сегодняшнюю, стремительную по возможности, весьма бодрую прыгучесть. Весело тебе стало, ефрейтор? Не то слово, потому как есть уверенность: будет найдена тропа, пробитая в густых зарослях матерым секачем для своих – мелкого размера, шибко беспокойных – подсвинков. И вот уже находит он ее. В полный рост пускай не пройти здесь, поскольку в массиве темно-зеленом кабаний туннель совсем невысок, но можно ведь посильней пригнуться быстрому бегуну, верно?

            «Дело мое не уставать, ломить повдоль тропки дальше, – твердил Амба сам себе в неотступности. – Согнусь в две погибели, да хоть и в три, а все ж таки прорвусь».

Словно в согласии твердом, гимнастерка сиюминутно пошла рваться на иглах кустарника встречного. Седоватым секачам никакие, остро тонкие и ничуть не ломкие, сучки в достоверности не помехой виделись. По заведомой причине кабаньих толстокожих шкур.

Но тебя, армейский оповещатель, ждет команда бронепоезда, потому знай поторапливайся. Одежка бойца вскоре проведала насчет неслучайного изобилия лохмотьев на левом плече и на правом, также повдоль рукавов. Тормозить в заполошности никак нельзя, и выходит что? Гнись к земле еще способней! Приходится, пораскинув мозгами, чуть ли не на четвереньках прорываться вперед. Внезапно сбоку позволяет себе вынырнуть из переплетения ветвей нечто совершенно другое, не похожее на клыкастого сердитого свина – медвежья морда, также не менее сердитая. Взрослый секач может весить несколько сот килограммов, а мишка в годах нисколько ему не уступит и по весу, и по силе, так что запинка образовалась у посетителя стланика живительно-кедрового.

Местный завсегдатай, любитель поохотиться на подсвинков, после зимних месяцев пусть еще не отъелся, и все же, поднявшись перед орочем на задние лапы, выказал немалый рост. Амба, ведая медвежью повадку меряться в спорных схватках высотой, вскинул руки, подпрыгнул, изобразив фигуру чуть не на полметра солидней, и рявкнул во всю мочь: уходи, шалый! Стрелять в зверя не пришлось. Тот развернулся и ринулся прочь, сокрушая кусты. А ведь не сказать, что каждый может с легкостью прогнать медведя, вышедшего на протоптанную в зарослях тропу. Поджидавшего процессию диких свиней с папой, мамой и дюжиной маленьких полосатиков.

Хищника надобно взять, как говорится, на испуг и вызвать в глазах лохматой глыбы волну паники. «Сумею тебя, самонадеянного торопыгу, по деловитой мере огорчить, – бормотал Мыкола. – Ты в голодной суматошности не ходи слепо, не лезь напролом. Найдутся люди серьезные, которые вряд ли захотят приветить».

 

Обстоятельный разговор младшего сержанта и усмешливого ефрейтора подошел к закономерному концу, как только подкатил грузовик к бронепоезду. Они занялись выгрузкой досточтимо полезных в дальней дороге припасов. А в штабном вагоне состава у Лакунина, обдумывавшего восточное скорое продвижение команды, на лбу наверняка прибавлялось минута за минутой число горячих морщинок. Нет, в доскональности голова нисколько не дымилась, однако объявлялись весьма затруднительные сами по себе вопросы. Уж кто-кто, но бывший железнодорожник, нынешний командир многопушечного поезда, имел и право, и возможность изучить в свое время те особенности Транссибирской магистрали, когда вынужденно подходила она к границе довольно близко. Пользовались давно моментами удобными хамовито агрессивные силы, чтобы устраивать провокации. На предмет прощупать готовность российской стороны к вооруженным – порой кровавым – противостояниям. Взять хотя бы схватку возле озера Хасан. Порешив дело с Гитлером на западе, страна окрепла, и наши строители дальневосточных стальных путей захотели возродить интересный проект. Можно теперь вспомнить о туннеле под Татарским проливом на Сахалин, разве нельзя?

«Победу нашу над гитлеровцами нельзя не учитывать, – размышлял бывалый офицер, не раз имевший контакты с пограничниками. – Допустимо, что какая-то стройка морская теперь станется обновленной. Тогда у нашей команды будет задача прикрыть от наглых посягательств возродившуюся российскую мечту. Ведь армия Квантунская одновременно готова повторить неудачную хасанскую вылазку. Ныне миллионная моща ее столь значительна, что в очевидности Япония желает реванша… Ныне много всяких резонов!»

Дня два хлопотам подполковника помогал муссон, укротивший стремление тяжелых туч устраивать обильно-поднебесные водотоки в приамурских далях. Вздувшиеся Селемжа, Зея, Бурея, Уссури утихомирились, перестали наступать на долинные понижения, заливать пастбища и пашни. Кроме того, не отказывались и пограничники по-дружески подмогнуть, просветить начальство Леонида и Мыколы насчет предстоящего путешествия. Во всяком случае, именно так порешили бойцы, когда в штабной вагон прибыл майор с погонами вида вовсе не таковского, как у Лакунина.

– Сопровождение у нас будет в дороге, так полагаю, – сказал ефрейтор младшему сержанту.

– Хорошо, что знающие люди оказывают поддержку, – заметил тот.

Что касается их командира – о котором не зря бытовало мнение подчиненных: «стреляный воробей, не иначе» – у него никаких вопросительных доводов не имелось, чтобы воспринимать прибывшего в качестве какого инспектора. Числился тот в давних знакомцах, и потому был встречен Лакуниным поначалу как гость, заглянувший просто по случаю. Однако необходимость служебная вскоре дала себя знать образом довольно-таки неожиданным.

 

Подполковник усадил майора в штабном вагоне за столик у окошечка, стал потчевать чайком. Дескать, рад тебя видеть! хочу по-счастливому обстоятельству угостить чем нынче мы богаты! к примеру, сахарком солидно разжились!

Искренние чувства его не предполагали дополнительных разъяснений. И без того понятно: когда в Потсдаме подписана капитуляция Германии, когда представители союзных сил празднуют победу, то здесь на российской окраине все готовы отметить долгожданное событие. Хотя бы и чаем с тем сахаром, от которого многие проживатели Дальнего Востока за годы войны отвыкли не исключено что напрочь. Небось, этот рафинад, как и тушенку, удалось заполучить по ходу того дела, что называлось «перегоном». Ведь летали с Аляски на чукотское прибрежье, на посадочную полосу местечка Уэлькаль, американские истребители, верно? Неуж настырные интенданты наши не дружили с экипажами, с их продуктовыми «тормозками»?

– Знаю про поставки по ленд-лизу, – серьезно майор ответствовал. – А про вашенский этот рафинад из Америки не осведомлен.

– Да и я так не очень, чтобы тоже, – улыбаясь, не замедлил объясниться собеседник. – Пришлось оно просто к разговору.

– Ладно. Только беседа у нас будет как раз непростая, коль сообщение от командира бронепоезда пошло начальству. Вы здесь отличились как есть прилично: фотографировал не случайно японец теплушку, платформы с орудиями. И сколько вдобавок открытий смог тот зафиксировать? Над панорамой вашей укромной железнодорожной ветки? Судя по докладу о хитрых дымах, четыре локомотива готовились куда-то двинуться, и квантунская разведка получила сведения для нее довольно-таки беспокойные. Пришли, выходит, в приамурские просторы, спрятались в потаенном урочище несколько составов с пушками, пулеметами. Нюанс чересчур интересный для той цели, чтобы нанести упреждающий удар по российским боевым единицам. Раньше ведь соседи воинствующие позволяли себе без зазрения совести наглеть. Ситуация бесспорная: для очень сильной Квантунской армии полезным станется проявить активность, пока противник слаб и всего лишь ведет подготовку для атаки после активных действий на далеком западе. В свою очередь выказать и мы способные возможным агрессорам нюанс дополнительный. Мол, путаница тут у вояк лапотных большая, и трудно им разобраться, что у них к чему.

Лакунин усмехнулся: не лапотники мы! уже кое-что успешно показывали! лишний раз стоит ли? да и как им выкажем?

У гостя выражение лица сделалось ничуть не растерянным – скорее всего, лукаво хитроватым. Задача у подполковника известная, ему предстоит увести бронепоезд в направлении сугубо восточном. Раз выпустили лазутчика с фотоаппаратом домой, к милитаристу-микадо своему, то и пускай там новым сведениям будут рады. Это второй нюанс, а третий состоит в том, что пойдет бронепоезд на восток. Покатается по рельсам вполне свободно и вскоре, как говорится, придет в чувство, пойдет на запад, поскольку хватает растеряйства у русских, и надобно ехать в противоположную сторону. Ну и разумеется, без четвертого нюанса заблудшему составу с его крупнокалиберными пушками никак не обойтись.

– Ишь, ты, – засмеялся на слова пограничника давний знакомец, – прямо напрашивается пятый нюнс.

– Сейчас объявлю и пятый, – майор отхлебнул глоток полуостывшего чая.

Он мог бы и умолчать о проблемах Транссибирской магистрали, но военные времена довели грузовой ее транспорт до состояния, мягко выражаясь, плачевного: если раньше вагонов более-менее хватало, то потом – чуть ли не истинная беда. Четыре года там и тут по стране горели они, деревянные труженики, факелами. Дальний Восток, конечно, помогал по возможности железной дороге. Требуется теперь вот, после победы, снарядить бронепоезд в путь, а нужного транспорта мало, и майорские подчиненные получили наказ отправиться к владивостокским рабочим с просьбой отремонтировать пару сверхурочных вагонов поскорей. Чтобы наряд пограничников привел немедленно их на разъезд сбочь известной приморской шахты, отмеченной именем Артема. Само собой, бывшему железнодорожнику Лакунину объяснять нет нужды, насколько необходим топке локомотива добротный каменный уголь. Подчиненные гостя прибывшего и команда подполковника обязаны загрузить его, прицепить вагоны к бронеплощадкам. Вот такой приключится нежданный, мощно энергетический, антрацитовый запас.

Пятый нюанс, касательно уезжающих приамурских военных, ушлым квантунцам еще разгадывать и разгадывать: череда событий не однозначна в очевидности. Стоит ли записным наглецам сегодня бряцать оружием?

Когда-то по молодости лет храбрый парень Лакунин кинулся очертя голову тушить огневой пал, когда случился возле приморского поселения пожар. До сих пор помнится, как пламенем охватило руки, которые не уставали орудовать поочередно лопатой и топором. Да уж, далеко не сахарный тростник поймал молнию сухой грозы – смолистые высоченные кедры занялись, а ведь им полыхать по дальневосточному ранжиру, то бишь в бескрайних просторах таежных, не привыкать, могут устроить ад прямо-таки апокалиптический. Невиданный, хоть где, хоть в той же Америке. Учиться тебе, сердечно добровольному пожарнику, стоит именно что прилежно. И вообще зевать по жизни – как оно тебе преподносится наглядно сбочь могучих северных льдов, а также сбочь ливневых, отчаянно тропических наступов – уж не стоит, ни под каким видом.

– Дорога нашей команде предстоит, как понимаю, неблизкая, – высказался хозяин штаба. В окошко поглядел на монгольский дуб, вволю напившийся дождевым сладостно-весенним подареньем. Потом задумчиво поболтал чайной ложечкой в стакане. – Однако можно ведь заполучить топливо где-нибудь…

– Везде с незадачей столкнетесь. Смена локомотива на станциях главного хода невозможна. От своего сталью защищенного, многосильного паровоза разве можно вам отказаться? И вдобавок… понимаешь сам, повсюду очень большой наблюдается дефицит уголька. Намаешься упрашивать складских тебя обслуживать без очереди. Мы, информированные пограничники, предлагаем надежный, единственно возможный для тебя выход.

Пришла на ум догадка: эта затея именно суровой кордонной службой организована. Значит, вздохнул озадаченно собеседник, бронепоезд поедет выполнять некую их неотложную работу. Хочется при таковском раскладе прознать, куда все ж таки должен двигаться наглядно бронированный, пулеметно-пушечно-колесный, грозный дальневосточный состав. Или сие желание станется неправильным?

 

До поры, заявил знакомец, еду с вами в обязательности. Как есть до положенного разъезда. Однако потом уже одни двинетесь на Западную Украину для активно-артиллерийского вспомоществования тамошнему, вновь создаваемому, пока что не шибко плотному, пограничному заслону.

Команде нашей, сразу включился бывший железнодорожник в предполагаемую подмогу, ничуть не помешает готовиться к дальнейшим возможным событиям. Есть у нас опытные бойцы: хотя бы те, которые устроили пригон квантунцу. К ним добавить парочку расторопных солдат – получится особая группа разведчиков, заведомо умеющая действовать и на рельсовых путях, и даже в местах соседних относительно дорожного полотна. Им бы еще вручил бы я хорошую рацию для переговоров с пушкарями бронепоезда. Аппараты надежные, телефонно проводные, имеем. А насчет замечательного радио мы, что называется, небогатые.

Речь зашла о техническом оснащении пусть не очень крупного, однако достаточно дееспособного звена Лакунинских подчиненных, где подполковник мысленно главенство сразу порешил отдать младшему сержанту Толочко. Ему до старшинского звания шагать недалече, поскольку высокую ответственность любит чтить всегда и во всем. Опять же рядом с ним будет находиться Амба, готовый с каждым сразиться при любых обстоятельствах: если даже в супротивниках окажется диверсант вроде японского лазутчика-профессионала, а хоть и силач наподобие какого медведя.

Пограничник в явственности оценил сообразительность споро мыслящего собеседника. Радостного согласия не обнаружил – имел необходимость пошевелить мозгами в той направленности, чтобы связаться со своим начальством, оттого и головой покрутил, и раздумчиво уставился в окошко. Через пару минут заявил:

– Спорить не стану. Конечно, понять смогут наши. Так что… доложу генералу касательно радио и подготовки вашей походной: впустую жаль терять время вдоль неустанного движения по Транссибирской, Великой нашенской магистрали. Там, на западе, хлопоты всякие предвидятся в одной из областей. Уж так борзо шикуют банды, что нет житья населению от самозванцев. Иногда тамошним воителям удается даже приостанавливать поезда, и перевозки страдают заметно. Вы сможете прикрыть своими орудиями длинный участок «железки» возле польско-российского территориального раздела. Кому как не дальнобойной артиллерии дотянуться до укромных мест в лесных чащорах.

Самое главное, вслух развивал свою догадку командир бронепоезда, тщательно скоординировать действия разведки нашей с той частью команды, что должна с пушками курсировать по выделенному отрезку дороги. После чего начал держать в уме: «Предупредить надобно младшего сержанта и Амбу. Им придется со всей старательностью пройти по чащорам Полесья. Так следует прочесать урманы тамошние, чтобы не ушла из-под наблюдения основная база рьяных супротивников. Тогда удастся бронепоезду сыграть свою, весьма важную роль в приключившейся вооруженной борьбе. Заманчиво накрыть снарядами тайное лесное логово».

Проводив майора – в непременной срочности он отбыл на доклад к своему начальству, чтобы решить вопрос касательно радио для путешествующей команды – Лакунин дал указание законопатить даже мелкие щели в солдатской теплушке, покрасить ее снаружи: пускай состав с пушками выглядит на магистрали заведомо прилично, ровно вдруг помолодел старый бронепоезд, знавший о годах весьма давнишних. Не мешало бы вагону, предназначенному для отдыха бойцам в неблизкой дороге, поновей получить колесные пары, но это уж как нынче получится. Однако буржуйку, думается, надобно убрать в обязательности. Нужна плита более солидная на предмет приготовления артиллеристам и зенитчикам горячей пищи во время столь долгого маршрутного продвижения.

 

Пообещав собеседнику подыскать надежных помощников для способных бойцов, сумевших толково устроить пригон для закордонного фотографа, командиру многопушечного состава полагалось без промедления обдумать – в естественности пристрастно – две или три возможные кандидатуры. Башлыков пришел на ум первым, поскольку тот имел интерес к аппаратуре телефонной: какие там контакты? куда и как идут электрические сигналы? Было у него дело – после школы рыбу ловил с мужиками колхозными у Шантарских островов в море Охотском. Затем ходить в плавание взяли его на грузовое судно. До службы в армии плавал по Тихому океану, и будучи приставленным к двигателю находил несколько минут, чтобы навещать радиорубку, вести там разговоры о чудесах разговорно-дальнобойной техники. Ему как раз очень сильно захочется поближе познакомиться с возможностями радиосвязи, о которой взялся хлопотать офицер погранслужбы. Солдатом при всем том показал себя исполнительным, инициативным, истинно таким, которому долгие дни предстоящего путешествия провести в изучении рации – это, что называется, вожделенный труд, Нисколько не досадливо неподъемная обязательность.

Сергей Башлыков, рядовой из отделения Толочко, о размышлениях командира бронепоезда касательно его, зенитчика, шибко уважающего счетверенный свой пулемет, не догадывался. Если о чем задавался мыслью, то лишь о сильно ароматной краске, накладываемой на стены теплушки: ой, напитается овощ ацетоновым запахом! коль приходится чистить картошку по соседству с малярами активно-усердными! лучше будет, когда пересядет он подальше! Можно, к примеру, – на платформу, где запасные шпалы собираются ехать в какую-то даль. Покатят колеса туда, где солнце восходит, или туда, где положено ему снижаться по небосклону, пока что неясно, а вот нормальный обед для бойцов хотелось бы взять и в доскональности обеспечить.

Чистил бывший матрос картошку, вспоминал свои обеды на сухогрузе, когда тот исправно качался на волнах, навещал южные порты. Всего-то удалось до войны сходить несколько раз в плавание, однако запомнились далекие порты в горячих тропиках. Сингапур, например, удивил. Сельского хозяйства почти не имел остров, а если тебе, прогулявшись по улицам, возмечталось подзаправиться, то цены очень кусались даже в самых простых забегаловках, поскольку были продукты все больше привозные. То ли дело в родном Владивостоке: вполне доступные угощения мореманам в ресторациях! и уж как хороши были по майской весне вкуснеющие салаты из молодого папоротника со свининой или с курицей! Недавняя война с германцами, небось, поубавила обилие владивостокских нынешних угощений. А победа все равно своими замечательными приметами оделяет дальневосточников. И весна вокруг нынче такая необозримо-широкая, свежая: вот-вот обернется жарким летом, наверняка оно будет опять же радостно свежим, празднично теплым, в повседневности ликующе светлым.

В коридоре узорчатых листьев проходя вдоль состава, с требовательным видом оглядывая деловитую спешность подготовительных работ, не мог Лакунин оставить без внимания, куда и с какой стати переместился Башлыков вместе со своими сегодняшними кухонными причандалами. «У зенитчика соображалка неплохая присутствует. Если что, группе наших разведчиков на западной границе она пригодится. Ладно, хороший солдат, здесь ты молодец, но будешь молодцом вполне полным, когда получишь в дорогу подарочек. Вручим тебе рацию, чтоб до седьмого пота осваивал ее, учась работать на волнах до страсти необходимых. А также потребуем, чтоб уяснил, как применять запасные детали на предмет вынужденного ремонта. Радиосвязь у нас должна функционировать с гарантией. Прямо-таки не хуже фирменных ручных часов».

 

Пулеметчик из отделения Леонида Толочко продолжал самозабвенно скоблить картофельные бульники. Если в точности сказать, то большой забвенности в его трудолюбивом упорстве увидеть вряд ли увидишь. Его в кухонные работники определили, дав на все про все час, но тут подвалили особые дела с письмоносцем. Руки теперь у тебя мокрые, что не удивительно совершенно. До возрастающей отчаянности охота имелась посланием из дома заняться, а сколько минут потерял перетаскивая овощи, также и хозяйственные причандалы, на платформу с новенькими шпалами? Ох, до чего сильно тянет отложить нож и бульник в сторону, осушить натруженные пальцы, аккуратно вскрыть конверт… нет, но есть в жизни столь волнительные мгновения, когда не на месте душа и всяческая разумность!

Секунда шла за секундой, Сергей скоблил картофелину с абсолютным до невозможности усердием. Предпринимать сей момент дозволил себе лишь одно: если скорость обработки овоща можно увеличить, а нижнюю губу не закусывать и в сердцах не хмуриться, то пусть они скрипят, крепко сжатые зубы, и пусть пальцы посильней сжимают скользкую рукоять ножа, и пусть громче булькает вода, встречая веером взлетающих брызг падающие в посудину очищенные бульники. Уставать нынче рядовому никак не полагалось.

Из-за ближайшей платформы, на которой увесистой громадой полеживали запасные рельсы, вывернулся Амба. Ему ли не ведать, как журчат по весне ручьи холмисто-прибрежного Приморья после обильного дождя? Они стремительно скатываются в Татарский пролив, неся обрывки листвы, отчаянно гремя, подмывая берега, вольно вздувая радужные пузыри, усиленно пенясь. И вот пожалуйста – сидит на платформе Башлыков, перед ним стоит объемистая посудина с водой, туда споро летят картофелины, оттуда шумно и пенисто, с радужными пузырями, вырываются веером капли-бомбочки. Напоминая в миниатюре Сихотэ-Алинское, характерное для муссонов, природно громогласное явление.

А то, что лежит неподалеку от Сергея на шпалах…

Дошло до парня как раз долгожданное бумажное сообщение, не так ли? Сообразительный ефрейтор выказал веселую участливость: письмо получил! поздравляю! наверное, из дома? Ответ ожидался заведомо бодрым, ан получился у зенитчика, занятого на сей час убыстренным водно-бурливым сотворением, вовсе не бойким: ясно, что из дома! только поди его прочитай! когда наш хозяйственный старшина требует скорейшего завершения этой кухонной страды! Выказывая настроенность отнюдь не праздничную, бывший морячок швырнул очищенный овощ туда, где находились подготовленные для варки бульники, столь ретиво, что брызги сыпанули ему в лицо:

– Письмо от жены, понимаешь!

Собеседник глянул в сторону обновленной, ароматно-ацетоновой теплушки, в сочувствии к зенитчику покачал головой, миролюбиво заметил:

– Ходил ты раньше в океан-море, верно? А на каждом корабле, небось, прилипчивый боцман имеется, у которого завсегда куча неотложных требовательностей наблюдается. Нашего старшину, думается мне, по-штормовому подгоняют ныне. Вот и он также тебя поторапливает. Ожидаются у бронепоезда весьма непростые обстоятельства, или как?

Новая картофелина звучно шлепнулась в ничуть не успокоенную воду, и бомбочки оказались нисколько не уменьшенного калибра, отчего получивший наряд на кухню сразу же заохотился вытереть лицо рукавом и заявить: понимать понимаю! все как есть! но вот оно здесь, письмо…

Амба подошел к платформе ближе. Давай, мол, вскрою конверт. И – прочитаю вслух послание от жены дорогой, пока шустро летает ножик, сполняет работу положенную, и ты, поспешая, волнуясь, купаешься…

Купаюсь, бормотал Сергей, а тут еще солнце вовсю жарит, радужные брызги сверкают без церемоний прямо в глаза. Ты, доброхотный приятель, оказался шибко прытким. Взял бы да завел миленькую себе, чтобы справно получать от нее весточки. Нет, вы поглядите на этого прохожего! Ефрейтор, давай лучше скажи: есть у тебя уверенно многоценная супруга, или как?

 

– И с какой же стати раззадоренно бубнить? – улыбчиво сказал Мыкола, присаживаясь рядом на платформенные шпалы. – Моя девушка до любезной жены чуток не доросла. Хотя и вполне миловидная. Умненькая такая. Она мне подарила коврик, красивый негидальский кумаван. Обещала ждать. Отслужу свое, приеду к ней, тогда станет супругой. Разумеется, пишет сюда, в армию, однако редко. Не любит, когда ждут от нее кучу убедительных слов. Ей проще будет пойти со мной в сельсовет и там расписаться по закону. Так что нам… устраивать широкий Амур зачем?

Острый ножик вкруговую обрабатывал картофелину, скользкую на манер обмылка. одновременно заполошно поспешающий рядовой, трудолюбиво сопел, недовольно выговаривал сослуживцу: ишь, каков грамотей! дай ему чужое письмо принародно вслух читать! пусть про свои дела вещает – это пожалуйста! и вот Амур – это при чем он здесь? На таковскую укоризну ответ у благожелательно разговорчивого Мыколы прозвучал споро, поскольку заранее приготовить его не составляло труда. Реку нашу вставляй, дескать, хоть в какую поговорку. Поток с гор идет, в обильности потому широк, разве мало в нем воды?

«Про сильный Амур тебе скажу, а ты сообразить должен. В чрезмерно просторных речах воды тоже бывает… очень много. Ну и зачем тебе сейчас мои долгие разъяснения?»

Тот дополнительных словес ждать ничуть не мечтал: возле него внезапно докучливый объявился комар. Бурый наглец из поймы, где подобная живность завсегда радовала рыбьих проживателей, по воле ветра очутился посреди монгольских дубов железнодорожной ветки и теперь вознамерился вволю напиться крови из рук до предела занятого Сергея. Нахально уселся на запястье, вонзил длинный хобот в кожу. Некоторые экземпляры амурских комаров бывают столь крупными, злыми, что иной укусит вовсе не пятку, ан обожженно заноет она, ровно именно ей довелось угостить приставучего кровопийца. Что поделаешь, надобно срочно утихомирить голодного гостя, верно?

Бурый великан комариного царства накачивал брюшко. Оно в расторопности раздувалось, малиновым цветом отсвечивая. Ну, коли здесь поступают именно таким, пройдошливым образом, получивший наряд на кухню имеет право дать отставку подобному наглодушью – можно придавить визитера лезвием ножа. У него, у справного рядового Башлыкова, кормиться досыта, не взирая на обеденный распорядок? Чтоб в обязательности задарма? Нет, плутовской номер не пройдет!

Подошел тем временем Толочко и, оглядев невеликую группу возле посудины с картошкой, без обиняков заявил: наблюдаю малое звено в сборе! Лакунин сказал мне, что Башлыков сгодится для разведовательной команды, и я взять его нынче готов под свое начало! в моих главных помощниках будет Амба, так что пусть доложит, о чем у вас тут беседа.

Ефрейтору оставалось лишь пожать плечами, кинуть оценивающий быстрый взгляд на рядового, о котором перед дальней дорогой не отказался думать думку сам подполковник. Разговаривали, мол, обычные разговоры, за всякое разное, за жизнь, если в целом.

– За жизнь? Могу согласиться, что действовали не бездушно, как раз очень правильно, чтоб друг дружку получше узнать. Нужно, как говорится, притереться, что немаловажно для выполнения особого разведовательного задания. О нем поставят в известность, если потребуется, по завершению путешествия. А пока что жаркая случится у нас учебная подготовка по всему намеченному продвижению, по замечательному Транссибирскому ходу. Пойду навещу четвертого из нашей группы. Интересный человек, и надобно мне приглядеться, как он и что…

Следующие сутки подоспели вместе с расторопным – пограничной охраны – майором, и в соответствии с прежней договоренностью Лакунин повел обновленно посвежевший бронепоезд как раз на восток, через огромный амурский мост, а затем в точности повдоль магистрали уже на юг. Оставляя приток, знаменитую Уссури с ее известными Леониду казачьими поселениями, справа, истинно что неподалеку от беспокойной Маньчжурии, где не первый год пристально посмотривали на Россию боевито настроенные квантунцы.

В сотне километров от Владивостока, на разъезде, встали, как выразился Башлыков, на якорь, чтобы дать локомотиву передышку и в обязательности дождаться отремонтированную парочку вагонов. Вскоре приехали из столицы Приморья пограничники, привезли по уговору с подполковником радиоаппаратуру, но Сергею не удалось познакомиться получше с ней, поскольку вся команда бронепоезда очутилась занятой на погрузке дополнительных объемов каменного угля. Бывшего моремана заполошно тянуло, разумеется, туда – к сильно интересному контейнеру, где в надежной упаковке полеживал заветный груз. Поглядывал на теплушку, где ждала его радость ознакомления с фантастически способным средством дальнобойной связи.

А младший сержант Толочко подметил зыркающие настойчивые взгляды Башлыкова, отметил для себя то, в какую сторону могли улететь дотошливые взоры будущего члена разведовательной группы: мы где находимся? севернее Владивостока! ближе к Татарскому проливу, где родился и жил Амба! значит, желаешь погостить у нашего следопыта, верно?

 

– Когда отслужим свое, пусть приезжает, – весело хмыкнул ороч. – Угостим свежей душистой ухой, отварной вкусной рыбкой.

К вершине полудня подкатывал небесный огненный шар скорее медленно, чем быстро. Но если взять и приметить таковское событие, то надобно признать, что свою коррекцию в наблюдения касательно местных природных особливостей вносила усталость ретиво-старательных солдат. Командир бронепоезда решил подбодрить их: пора вам приостановиться! полезным станет вымыть руки, сполоснуть лицо, честь отдать запланированному приему пищи! затем будет двадцатиминутный отдых в садочке разъезда.

Поразмыслив, подполковник сообщил дополнительную информацию.

– Там желающие смогут неспешно покурить. Заодно поведаю экипажу, почему в свое время здешние места получили прозвание «Артемовские каменноугольные копи».

Башлыков с удовольствием молотил обед. При всем том не отказался в немедленности рассказать товарищам о человеке, очень уважаемым шахтерами. Впервые, мол, услышал о нем, когда ходило в Сингапур мое судно. Я тогда возгордился: вот в какие дали забрался молодой русский матрос! А мне мореманы в ответ – наш русский человек смог не так давно добраться аж до Австралии.

Еще не кончилось действо, называемое Лакуниным «запланированным приемом пищи», а будущая разведгруппа уже некоторые факты насчет Артемовской шахты получила. Что именно прознала? В профессиональных путешественниках русак не числился. Но жизнь его так сложилась, что все годы первого мирового побоища провел в Австралии, там ему зарабатывать средства на жизнь в качестве обычного эмигранта не возжелалось, развил бурную деятельность. Нашел единомышленников, они сообща организовали австралийский профессиональный союз рабочих. Артем вышел, что называется, на высокий международный уровень. Его по сию пору очень чтят австралийцы. А после Первой мировой он вернулся через Владивосток на родину. Такая, понимаете, голова! Шахтерам приморским эта фигура международного размаха пришлась по душе, потому как сумел мужик доказать надобность рабочего человека по всем параметрам, на любых землях, при всех условиях. У шахтеров есть особое понимание, как это важно – если жизнь твоя порой висит на волоске – проявлять умение объединяться, преодолевать сообща трудности.

– Солдаты наши тоже не против действовать сплоченно, по всей форме инициативно, – заметил Мыкола. – Чтоб выходило не абы как, но в обязательности победоносно.

– Всё нормально. Погрузку скоро закончим. Командир бронепоезда хочет побеседовать с экипажем. Перед ожидаемой дальней дорогой, – подумав, Леонид уточнил.

Разумеется, познавательная беседа начальства с утомленными грузчиками, как раз ближе к уходу солнца на покой, охотно вспоминалась в теплушке под перестук рельсов, озвучивались также воспоминания некоторых бойцов о неуступчивой схватке с японцами в пороховом прибрежье озера Хасан.

Ночь наступила такая темная, что прямо-таки чернее антрацита. Не исключалась артиллеристами квантунская предприимчивость, чтобы где-нибудь на Уссури получить от хитрых соглядатаев сведения о странно кочующем, пулеметно-пушечном составе, которому приморские шахтеры решили выделить вдоволь энергетического запаса для путешествия. Вовсе не в Маньчжурию, однако именно что в дальнюю даль – чуть ли не для прогулки вкруг Земного шара.

И черт с ними, пусть думают себе побольше! Авось, потом не захочется хамовитым военным в тупости недомыслия грезить, о победах над российской армейской силой мечтать.

Отсчет летнего месяца, ликующе звездного июня, можно было вести после того, как отгудели железные фермы знаменитой громады амурского моста. Бронеплощадки не вот вам стремительно вознеслись над широким водным потоком – нет, они двигались ровно бы в задумчивой неторопкости, однако с неколебимо уверенной мощью. Оттого желалось Лакунину слушать и слушать эту величественно гулкую силу, эту музыку послушной армейскому наступу стали.

Спустя солидную толику часов утренняя свежесть, а также пахнувшие смолистой бодростью кедровники скалистых сопок объявились: безотказно сопровождали путешествующих армейцев в то время, как от восточного края континента начали подлетать к бронепоезду лучи солнца, обещавшего долгожданную летнюю теплынь. Дым локомотива пока что не стремился подниматься к легким перистым облачкам, он в смирной постепенности, нехотя стелился повдоль небольших речушек сбочь железнодорожного полотна. Осуществляя указание начальства, никто не спешил отправить в наряд младшего сержанта Толочко, ефрейтора Амбу и рядового Башлыкова на предмет необходимой среди нар приборки, а также для исполнения обязательных операций более удобного в вагоне обустройства. Троице было велено упражняться в тонкостях радиодела, потому как не враз, но истинно что в непременности, через неделю-две бойцам не до того будет, чтобы упористо сидеть в закутке теплушки, учиться потихоньку, еще и еще раз учиться.

 

Башлыков заметнее товарищей суетился – чуть не напоказ усердствовал в познавательных теперешних процессах. Впрочем, его как раз весьма сильно беспокоило то, как остальные солдаты экипажа посмотрят на вчерашнего картофелеобработчика, вдруг получившего привилегию отлынивать от нарядов. Рядовые попутчики должны знать что? Не для того Сергея избавили от походной кухни, чтобы он без толку полеживал на боку, ворон считал возле аппаратуры.

Леонид – чувствуя, слыша – рядом с собой и молчаливым орочем старательно громкое сопение бывшего моремана, в конце концов решил высказаться: охота же кое-кому одновременно все разом делать? техническую документацию листать? крутить верньер приемника? запасные радиолампы пересчитывать?

Азартный молодец недоуменно заморгал:

– Очередность соблюдать?

– Давай всё будет в очередной внятности, – резонно заметил Толочко.

– Когда нас трое, – добавил Амба.

Без ненужной толкотни возле рации притерпелись они согласно ладить, затем все вместе безостановочно упражнялись полдня напролет, и нисколько не мешало им назойливо супротивное вызванивание пройдошливо-кусачих комаров, не наблюдалось от них препонов, а почему? Тут следует догадаться, что иногда залетал ветерок в полуоткрытую дверь вагона, приносил попутно дымные клубочки из паровозной трубы. А чтобы терпеть проявления столь усердной домогарности, то ни одному кровососущему насекомому не понравилось бы поведение локомотива: увозившего – с пыхтеньем шумным, с напорностью горячей – длинномерный, колесно пушечный состав всё ближе и ближе к знаменитому водоему по прозванию Байкал.

«Вскоре увидим священное море, – думалось Башлыкову. – Есть причина вспомнить песню о широкой и глубокой омулевой бочке. А что касается Лакунина, то наверняка он похвалит нас за неотступность. За точное исполнение заранее предусмотренного учебного процесса».

Вечерять зенитчику, не получив пайку сахара к положенной кружке свежезаваренного чая, практически невозможно без того, чтобы не обзавестись потом иголкой с ниткой. И не наверстать упущенное в торопливых заботах – не подшить новый подворотничок взамен старого, немного испачканного углем в том краю, где располагались Артемовские приморские разработки. Смотрит рядовой: умчались уже от Владивостока довольно далеко, и нынче по армейскому распорядку подарена тебе пара часов свободного времени для отдыха, когда заодно можешь отдать дань уходу за гимнастеркой. Затем… что же? Возбраняется пристроиться к прямоугольному окошку, расположенному в достоверности удачно – у задней стены отремонтированной теплушки? Пожалуйста, бывший морячок, нет ни у кого докучливых возражений, если уважаешь бегущую вдоль магистрали гряду высоченных сопок и желаешь получить удовольствие, осматривая дальневосточные красоты: где пышные зеленокудрые склоны, а где – остроконечные вершины с курумами, белесыми щебнистыми осыпями.

 

Если чем удивил Сергея вагонный следующий вечер, то громоздящимися прямо-таки египетской пирамидой, истинно что ими – на всю голову упрямыми неотвязными воспоминаниями. Разумеется, путешественнику допускается проникнуться когда-никогда пониманием: заоконные, великолепно живые меж сопок, эти сплошь урывистые водотоки, а также настойчивая изумрудность проплывающих мимо, сбочь Транссиба, картин, – оно всё предлагает зоркому наблюдателю в непременности восхититься. И заодно загореться необходимостью самому себе доложить нечто проникновенно честное. Да, парень, характер у тебя тоже не без особой живинки, когда тянет урывисто вдруг броситься, почти еще мальчишкой, к добычливым колхозным смельчакам и вместе с ними пройти сетями там, близ неспокойных Шантарских островов, где излюбленные места у пришельцев рыбьего племени, пусть у лосося тихоокеанского, пусть еще у какого шустрого клана Охотоморья.

И по какой нужде храбрость выказывал? Просто мечтал, набравшись впечатлений, взять и рвануть в новые края, чтобы получить впечатлений на порядок больше. Подоспел момент, чтобы повидать неординарный остров Сингапур, и там вволю насмотрелся на разные экзотические виды. Много мыслей было и много имелось возможностей, чтобы полюбоваться на Земные роскошества. Но вот сегодня ты смотришь на прекрасное Забайкалье. Чудится тебе, будто главный ход самой длинной в мире железной дороги лежит не с краю где-нибудь, но по самой верной правде как раз в середке всех чудесностей шара Земного. На юг когда воззришься, там лежит необыкновенно уместительная Монголия с многотысячными стадами разнообразных животных. Они вольно пасутся, где пожелают, а в то же время привольно среди степей и пустынных песков полеживается – порой чуть ли не открыто – невообразимому количеству динозавров: точнее, костям всяких ящеров, проживавших в этих евразийских просторах миллионы лет назад. Однако и сибирские места, которые находятся в северных параллелях, не менее окажутся интересными. Настолько загадочными, что заведи лишь разговор о Подкаменной Тунгуске, об Эвенкии, куда в двадцатом веке из космоса прилетело кое-что до сих пор непознанное, весьма похожее на корабль инопланетян, прилетело и взорвалось, – сразу поймешь: на континенте, где неуклонно тянутся рельсы огромной магистрали, очень мало таких, чтоб не слышали они о взрывной волне, трижды обогнувшей нашу планету.

В час, когда не спеша уходило, пряталось за горные вершины, малиновое солнце, беспокоили думы и Лакунина. Все они были, как говорится, резонно подоспевшие, в исключительности насущные: машинист сообщит, не промолчит, если приключится надоба! водой ли где на станции подзаправиться паровозу, проверить ли осмотрщикам колесные буксы на предмет уверенной смазки – он мужик опытный, проявит инициативу. При всем том и тебе, подполковник, не помешает показать наперед всяких затруднений, что по-хозяйски, в первую очередь ты наблюдаешь за безусловно четким продвижением пушечного состава, а также за соблюдением правильной – ответственно размеренной – дисциплины среди путешествующих армейцев. Им стоит, кстати, освежить в памяти Уставы, потому как прибыть дальневосточникам на очень бедовую ныне западную границу простаками, не помнящими родства Иванами? То есть расслабленными, чуток разболтанными? Уж никак в дальней дороге допустить такого не могут пожелать ни командиры, ни солдаты! Если чем удивил Сергея вагонный следующий вечер, то громоздящимися прямо-таки египетской пирамидой, истинно что ими – на всю голову упрямыми неотвязными воспоминаниями. Разумеется, путешественнику допускается проникнуться когда-никогда пониманием: заоконные, великолепно живые меж сопок, эти сплошь урывистые водотоки, а также настойчивая изумрудность проплывающих мимо, сбочь Транссиба, картин, – оно всё предлагает зоркому наблюдателю в непременности восхититься. И заодно загореться необходимостью самому себе доложить нечто проникновенно честное. Да, парень, характер у тебя тоже не без особой живинки, когда тянет урывисто вдруг броситься, почти еще мальчишкой, к добычливым колхозным смельчакам и вместе с ними пройти сетями там, близ неспокойных Шантарских островов, где излюбленные места у пришельцев рыбьего племени, пусть у лосося тихоокеанского, пусть еще у какого шустрого клана Охотоморья.

И по какой нужде храбрость выказывал? Просто мечтал, набравшись впечатлений, взять и рвануть в новые края, чтобы получить впечатлений на порядок больше. Подоспел момент, чтобы повидать неординарный остров Сингапур, и там вволю насмотрелся на разные экзотические виды. Много мыслей было и много имелось возможностей, чтобы полюбоваться на Земные роскошества. Но вот сегодня ты смотришь на прекрасное Забайкалье. Чудится тебе, будто главный ход самой длинной в мире железной дороги лежит не с краю где-нибудь, но по самой верной правде как раз в середке всех чудесностей шара Земного. На юг когда воззришься, там лежит необыкновенно уместительная Монголия с многотысячными стадами разнообразных животных. Они вольно пасутся, где пожелают, а в то же время привольно среди степей и пустынных песков полеживается – порой чуть ли не открыто – невообразимому количеству динозавров: точнее, костям всяких ящеров, проживавших в этих евразийских просторах миллионы лет назад. Однако и сибирские места, которые находятся в северных параллелях, не менее окажутся интересными. Настолько загадочными, что заведи лишь разговор о Подкаменной Тунгуске, об Эвенкии, куда в двадцатом веке из космоса прилетело кое-что до сих пор непознанное, весьма похожее на корабль инопланетян, прилетело и взорвалось, – сразу поймешь: на континенте, где неуклонно тянутся рельсы огромной магистрали, очень мало таких, чтоб не слышали они о взрывной волне, трижды обогнувшей нашу планету.

Если чем удивил Сергея вагонный следующий вечер, то громоздящимися прямо-таки египетской пирамидой, истинно что ими – на всю голову упрямыми неотвязными воспоминаниями. Разумеется, путешественнику допускается проникнуться когда-никогда пониманием: заоконные, великолепно живые меж сопок, эти сплошь урывистые водотоки, а также настойчивая изумрудность проплывающих мимо, сбочь Транссиба, картин, – оно всё предлагает зоркому наблюдателю в непременности восхититься. И заодно загореться необходимостью самому себе доложить нечто проникновенно честное. Да, парень, характер у тебя тоже не без особой живинки, когда тянет урывисто вдруг броситься, почти еще мальчишкой, к добычливым колхозным смельчакам и вместе с ними пройти сетями там, близ неспокойных Шантарских островов, где излюбленные места у пришельцев рыбьего племени, пусть у лосося тихоокеанского, пусть еще у какого шустрого клана Охотоморья.

И по какой нужде храбрость выказывал? Просто мечтал, набравшись впечатлений, взять и рвануть в новые края, чтобы получить впечатлений на порядок больше. Подоспел момент, чтобы повидать неординарный остров Сингапур, и там вволю насмотрелся на разные экзотические виды. Много мыслей было и много имелось возможностей, чтобы полюбоваться на Земные роскошества. Но вот сегодня ты смотришь на прекрасное Забайкалье. Чудится тебе, будто главный ход самой длинной в мире железной дороги лежит не с краю где-нибудь, но по самой верной правде как раз в середке всех чудесностей шара Земного. На юг когда воззришься, там лежит необыкновенно уместительная Монголия с многотысячными стадами разнообразных животных. Они вольно пасутся, где пожелают, а в то же время привольно среди степей и пустынных песков полеживается – порой чуть ли не открыто – невообразимому количеству динозавров: точнее, костям всяких ящеров, проживавших в этих евразийских просторах миллионы лет назад. Однако и сибирские места, которые находятся в северных параллелях, не менее окажутся интересными. Настолько загадочными, что заведи лишь разговор о Подкаменной Тунгуске, об Эвенкии, куда в двадцатом веке из космоса прилетело кое-что до сих пор непознанное, весьма похожее на корабль инопланетян, прилетело и взорвалось, – сразу поймешь: на континенте, где неуклонно тянутся рельсы огромной магистрали, очень мало таких, чтоб не слышали они о взрывной волне, трижды обогнувшей нашу планету.

Если чем удивил Сергея вагонный следующий вечер, то громоздящимися прямо-таки египетской пирамидой, истинно что ими – на всю голову упрямыми неотвязными воспоминаниями. Разумеется, путешественнику допускается проникнуться когда-никогда пониманием: заоконные, великолепно живые меж сопок, эти сплошь урывистые водотоки, а также настойчивая изумрудность проплывающих мимо, сбочь Транссиба, картин, – оно всё предлагает зоркому наблюдателю в непременности восхититься. И заодно загореться необходимостью самому себе доложить нечто проникновенно честное. Да, парень, характер у тебя тоже не без особой живинки, когда тянет урывисто вдруг броситься, почти еще мальчишкой, к добычливым колхозным смельчакам и вместе с ними пройти сетями там, близ неспокойных Шантарских островов, где излюбленные места у пришельцев рыбьего племени, пусть у лосося тихоокеанского, пусть еще у какого шустрого клана Охотоморья.

И по какой нужде храбрость выказывал? Просто мечтал, набравшись впечатлений, взять и рвануть в новые края, чтобы получить впечатлений на порядок больше. Подоспел момент, чтобы повидать неординарный остров Сингапур, и там вволю насмотрелся на разные экзотические виды. Много мыслей было и много имелось возможностей, чтобы полюбоваться на Земные роскошества. Но вот сегодня ты смотришь на прекрасное Забайкалье. Чудится тебе, будто главный ход самой длинной в мире железной дороги лежит не с краю где-нибудь, но по самой верной правде как раз в середке всех чудесностей шара Земного. На юг когда воззришься, там лежит необыкновенно уместительная Монголия с многотысячными стадами разнообразных животных. Они вольно пасутся, где пожелают, а в то же время привольно среди степей и пустынных песков полеживается – порой чуть ли не открыто – невообразимому количеству динозавров: точнее, костям всяких ящеров, проживавших в этих евразийских просторах миллионы лет назад. Однако и сибирские места, которые находятся в северных параллелях, не менее окажутся интересными. Настолько загадочными, что заведи лишь разговор о Подкаменной Тунгуске, об Эвенкии, куда в двадцатом веке из космоса прилетело кое-что до сих пор непознанное, весьма похожее на корабль инопланетян, прилетело и взорвалось, – сразу поймешь: на континенте, где неуклонно тянутся рельсы огромной магистрали, очень мало таких, чтоб не слышали они о взрывной волне, трижды обогнувшей нашу планету.

Постукивали бронеплощадки на рельсовых стыках. И погромыхивали стальные буфера, если притормаживал паровоз на разъездах.

И машинист озабоченно посматривал на более скоростные составы, неутомимо бегущие, куда им всем нынче потребно. Вот же какие они повдоль Транссиба лихие! Всё-то у них отлажено для быстрого продвижения к цели. Наш староватый железный поезд идет уже какие сутки без остановки, и пока всё в норме. Однако надо бы подсказать начальству, что на ближайшей станции не вредно будет ненадолго приостановиться, чтобы подзаправить водой локомотив, и чтобы осмотрщики проверили, хватает ли смазки в колесных буксах, когда положено команде быть бдительной – как есть избегать возгораний по причине торопливого недоумства.

Примерно в том же направлении, приноравливаясь к особенностям путешествия на освобожденные от германцев земли, шли мысли у Лакунина, когда в штабном вагоне оглядывал он содержимое шкафчика с картами и прочими бумагами, меж которыми когда-то нашел себе местечко Устав внутренней службы. «Надо бы старшине сказать, чтобы после завтрака проводил занятия. Солдатам, пусть и в долгой дороге, не стоит забывать о правилах армейской жизни. Тем более перед выполнением весьма непростой задачи».

Думал он также о вещах, вроде бы не имеющих прямого отношения к движению бронепоезда. Присев у окошка, посматривал туда, где громоздились над лесистыми холмами беловатые, по-летучему легкие, нисколько не грозовые, июньские облачка. Родной – сдружился подполковник давно с ним – досточтимо железный, пушечно упористый состав миновал в размеренной степенности травянистую равнинность, начал набирать ход по прибрежьям горных извилистых речек.

Вопрос – офицеру приходилось ли раньше навещать именно здешние узкие холодноватые долы? Он излишний, потому что ни разу не бывая в примечательной гуще железнодорожных завихрений вблизи южной оконечности Байкала, он все ж таки находил много по виду общего с рельсовыми ветками – более восточными. И – не менее способными, тщательно продуманными, когда сопки по необходимости оказывались истинно что с вырубленными полками. На которые в свое время строители сумели положить шпалы, затем устроить разъезды с той расторопной целью, чтобы свободно проходили поезда к Владивостоку: для русских – желательному, всемерно дорогому пункту великолепного Транссиба.

Хотя рельсы полеживали на искусственных уступах весьма надежно для «железки», насчитывающей не один десяток лет, мастера-путейцы о вопросительных особенностях подобного расположения шпальных решеток знали, оттого дали свое наименование «любимым» полочкам. Их они обозначили как «прижимы». Дорогу проложили еще в те времена, когда царствовал дом Романовых, и теперь, спустя перипетии годов – когда локомотивы стали мощнее, а вагонные сцепки значительно длиннее – было чудно видеть, как близко порой сходились голова и хвост составов.

 

Крутит по каменистым отрогам межгорья бронепоезд. Куда каким интересным выходит путешествие для армейцев. И если увлекательны рассказы моремана, то привлекательными также глядятся неисчислимые бойкие водотоки, темнозеленые по летнему погодному наступу ряды сопок. Заодно внимание обращают на себя и редкие полустанки с аккуратными домиками обходчиков. Лакунину вполне ясна радость молодых членов команды, когда есть у них возможность наблюдать послевоенный мир своей жизнелюбивой Родины, с ее роскошными небесами, с чудесными ее далями. Страна уцелела в битвах, сложилось всё прекрасно!

Ан, морща лоб, требует подполковник от себя дополнительных, более усердных соображений. «Не стоит благодушествовать. На сегодняшний день обнаружилась в экипаже явно выраженная устремленность. В досточтимости полезная или какая-нибудь напрочь посторонняя? Если учесть обстоятельства, непреложно строгие для длинной магистрали, получаем размыслительно верный результат: горячий интерес Башлыкова к радиовозможностям зажег у молодых солдат непреходящую любознательность. Их не корми хлебом – дай послушать объяснительные лекции бывшего моремана. Ладно, впереди у нас в доподлинности новые места, и всякое там шибко неожиданное может приключиться. Потому и порядок уставной обеспечим, и знатоку нашему будет дозволено продолжать свои беседы: нет сейчас внезапно суровой нужды, чтобы поскорей тушить любопытствующий огонек у большинства команды».