Олег КУИМОВ. Тёзки

Рассказ / Илл.: Художник Евгений Поленов

Декан геолого-географического факультета Виталий Борисович уже давно не старался запомнить первокурсников. Это в первые годы работы, ещё на кафедре, – годы новизны и больших надежд – он запоминал по фамилиям новобранцев факультета, вживался с ними в одно братское целое неисправимых романтиков. А в геологию, к которым относились и его гидрологи, прежде только такие и шли – непутёвые, не от мира сего, ищущие чего-то необычного и не находящие в итоге ничего, кроме комаров и сбитых ног. Взрослые мужики, отцы семейств, измученные экспедицией, всякий раз зарекались, что это в последний раз, что больше никаких полей, но всё равно вскоре снова уходили в тайгу, пустыню, горы или степь.

С некоторыми студентами после совместных практик даже возникала некая дружба, в пределах допустимой между учеником и преподавателем дистанции. Совместное проживание в глухой тайге сближало. По молодости, когда разница между ним и студентами была невелика и когда числился он ещё рядовым мэнээсом – младшим научным сотрудником, – после тяжёлой беготни по горам или болотам, позволял себе порой выпить с учениками и попеть под гитару при вспышках костра. А петь он любил, более всего – Высоцкого и Визбора.

Хорошее было время. И память была покрепче, и чувства острее, и жажда жизни сильнее. И сам себе он казался клокочущим вулканом, распираемым желаниями, которые, если не осуществить, взорвут изнутри. Но исподволь, вопреки устремлениям его шебутной души, каждый прожитый год охлаждал градус внутреннего кипения кратера, и незаметно мэнээс превратился в декана, а с этой переменой вдруг обнаружилась и субординация между ним и его учениками. И теперь уже Виталий Борисович – крупный представительный мужчина, профессор, автор нескольких книг – старался запомнить первокурсников не по имени, а просто в лицо, потому что научился концентрировать силу памяти только для науки. Правда, фамилии тех, кто не исчезал в первый год обучения, он всё же со временем запоминал. Но вот именно этот новобранец почему-то врезался в память сразу.

Виталий Семёнов – широкоплечий приятный парень с чисто русским лицом. Тонкий, с лёгкой горбинкой, иконописный нос, большие умные глаза и редко встречающийся золотистый цвет волос. Сколько девчонок наверняка по нему сохнет, но сам, это видно, серьёзный, не испорченный. Хороший паренёк. А ещё он напоминал ему любимого покойного дядю: у того тоже был такой же изящный, с лёгкими подкрылками, нос.

Выделил Семёнова Виталий Борисович сразу. На лекциях тот ловил каждое его слово, не отрывая глаз. Виталий Борисович поначалу заподозрил было в таком подчёркнутом внимании подхалимаж, желание показать себя в роли увлечённого предметом ученика. Однако быстро успокоился, поняв, что Семёнов простой и увлечённый гидрологией парень, и даже проникся к нему симпатией, да и как не проникнуться, если притягивает к себе человек открытым взглядом, если уже угадывается в нём твой единомышленник – настоящий романтик-странник.

При встрече с деканом Семёнов становился скованным. Вот и сейчас: притулился за его столом на краешке стула; прямой, как будто лом проглотил, – волнуется. Виталий Борисович приходит на помощь.

– Да вы говорите, не смущайтесь. В общем, как я понял, у вас всё хорошо и матпомощь не требуется. Какой же тогда у вас вопрос? – декан широко улыбнулся, чтобы подбодрить первокурсника. – Я постараюсь помочь, мы же тёзки, в конце концов.

Семёнов потупился и замолчал.

– Я это… хотел сказать, что вы… это… вы…

– Что я? Вы говорите, не стесняйтесь, – доброжелательно подталкивал студента к разговору Виталий Борисович.

Тот снова замолчал. Декан терпеливо наблюдал, как он трёт друг об друга ногтями больших пальцев. «Странно, подумал он, – у меня в детстве была точно такая привычка, еле избавился. Такая глупая – неужели у кого-то ещё, кроме меня, может такая быть?»

– Я это… хотел узнать, есть ли возможность после универа распределиться на море.

У Виталия Борисовича отлегло от сердца – вот оно что! Настоящий гидролог. Наш человек – парень с гэгээфа.

– Ну, честно говоря, сейчас труднее стало. Но бывает, запрашивают заказчики. Так что надо пока хорошо учиться и дополнительно заниматься морской гидрологией. Почитывайте понемногу, у нас в библиотеке есть хорошие труды. А я буду иметь вас в виду, постараюсь помочь.

Они разговорились.

– И чего же вас так море потянуло? – спросил Виталий Борисович. – Море от нас в нескольких тысячах километров. Может, у вас в роду какая-то связь с морем существует?

– Да нет, совершенно никакой. Я море всего лишь раз в жизни видел, да и то в три года. Почти совсем не помню.

Виталий Борисович, как ни странно, прекрасно понимал первокурсника. Когда-то, в старших классах, он сам засыпал с атласом мира в руках, и снилась ему бесконечная лазурная гладь и большие корабли, уносившие к тонкой зеркальной полосе, разделявшей синь неба и океана. И он так же, как и Семёнов, жил в сухопутном городе и никогда не видел моря. А когда на студенческой практике издалека впервые увидел бухту Золотой Рог, то его охватила дрожь нетерпения, точно такая же, какая случается в ранней молодости перед близостью с женщиной.

После ухода Семёнова Виталий Борисович, нахмурясь, принялся изучать давным-давно провисшую дверь шкафа. Непонятно почему Семёнов не выходил из головы. С одной стороны, причина его посещения выяснилась, а с другой – не проходило ощущение, что приходил он всё же за чем-то другим. Виталий Борисович поднялся, но, вспомнив, что отпустил секретаршу Любу в поликлинику, вернулся на место и пометил в ежедневнике: «Виталий Семёнов».

В окно с лёгким стуком ударился сорванный порывом ветра кленовый лист, и ему вдруг вспомнился далёкий-далёкий июньский вечер и высокий клён. Самое интересное, что погода тогда стояла тихая и деревья вокруг совершенно не двигались, но по какой-то непонятной прихоти ветра этот клён шевелился совершенно отдельно от всего леса, будто был живым, мыслящим существом. И ещё невероятнее было видеть, что в то самое время, когда ветер совершенно не касался ни единого дерева, две самых крупных ветки у макушки высокого клёна загадочным образом одновременно качались навстречу друг другу, словно стремясь соприкоснуться. Сам он не заметил бы такого чуда, если бы на это не указала Наташа. Благодаря ей запомнилось не только это дерево, но и соседнее, не менее удивительное. Непрерывное колебание его густой листвы в сгущающихся сумерках напоминало движение огромного пчелиного роя. И Виталий Борисович, а тогда ещё просто Виталик, поразился, как необычно его любимая девушка может видеть мир. Но у них почему-то так ничего и не получилось, хотя любовь была… большая, из тех, что на всю жизнь одаривает душу светом и оставляет в ней горечь сожаления о несбывшемся.

В то самое время, пока Виталий Борисович вспоминал, Семёнов спешил в общежитие.

В комнате никого не оказалось: все уехали на выступление университетской капеллы, в составе которой пел их сокашник Владлен Дофмер. Виталий вскипятил чайник и стал быстро жевать бутерброд с маслом, одновременно пробегая глазами свежий номер принесённого кем-то в его отсутствие журнала «Вокруг света». Зазвонил телефон.

– Да, мам, ты, как обычно, в самый ответственный момент: я как раз обедаю, – проговорил он.

Затем он стал отвечать на вопросы об учёбе.

– Это хорошо, сынок, – сменила наконец тему мама. – А ты разговаривал со своим отцом?

– Разговаривал, как раз сегодня.

– Ну!.. ты ему сказал?.. – женский голос дрогнул.

– Нет, ма, не смог. Я вообще не знаю, зачем это нужно. Я столько лет прожил без него. И потом, у него своя семья, мы совершенно чужие люди. Ма, я не вижу никакого смысла. И, по правде сказать, мне даже как-то не по себе. Он ведь может подумать совершенно не то, что есть, – в голосе Виталия прозвучала печальная нотка.

– Сынок, как бы ни было, он твой отец. Ты должен ему всё рассказать. Я гордая была – молодая, глупая. Сама виновата. Но можно ведь ещё многое исправить. Пожалуйста, скажи ему. Мне почему-то кажется, что он будет рад. Увидит и обрадуется, что у него такой хороший сын.

– Ма, ну, не надо этого. Я скажу ему; обещаю, если ты так хочешь. Только не сейчас, чуть попозже. Подвернётся случай – и скажу.

– Не тяни. Пожалуйста. А то так и не решишься никогда.

– Ладно, Наталья Николаевна, – с шутливой строгостью ответил сын. И уже обычным голосом добавил: – Только это не так уж просто, как ты думаешь. 

– Я знаю, сынок. И всё же постарайся, прояви характер. Договорились?

В голосе Виталия послышалось лёгкое раздражение:

– Ма, не дави, я же тебе уже обещал. Ты же меня знаешь: обещал – сделаю.

– Ну и замечательно. Передай ему от меня привет.

Но прошла неделя, другая… Виталий всё не находил то ли желания, то ли решимости, откладывая разговор на потом.

А вскоре весь факультет взбудоражила страшная новость: декан Виталий Борисович погиб в автокатастрофе.