Олег АШИХМИН. Булка хлеба и три бутылки пива
Рассказ / Илл.: Художник Леонид Варушкин
Свою жизнь Макс Кузнецов не привык пускать на самотёк. Поэтому на всё, на что мог повлиять, он влиял.
Так, весной, на последнем курсе университета, в начале мая, примерно за месяц до диплома, произошло сразу несколько важных событий, одно из которых очень серьезно могло изменить его дальнейшую жизнь.
Во-первых, его приняли в члены Союза журналистов России.
Для студента журфака – это очень серьезное достижение.
Во-вторых, научный руководитель утвердил диплом, облегченно вздохнул, перекрестил Макса, и ему осталось лишь ждать дня защиты.
И, в-третьих, Максиму Андреевичу Кузнецову пришла повестка из военкомата. Весточку из армии он поджидал со дня на день, поэтому повестка его не удивила, не огорчила, не напугала, но радости не принесла – это точно. Для решения вопросов армии у Макса было несколько вариантов.
Вариант «А» – в универе он закончил военную кафедру, причем элитную – кафедру общевойсковой разведки. В разведчики на военке брали только журналистов, юристов и парней с геологоразведочного факультета. Все остальные факультеты готовились в мотострелки. Макс был разведка, белая кость. На любом зачете и экзамене, например, по баллистике, по топографии, или по тактике, не зная ответа на вопрос, «разведчики» всегда не без гордости и с легкой иронией говорили:
– Товарищ подполковник, нам бы за линию фронта, языка взять, к чему нам эти зачеты. Мы ведь разведка, элита армии.
Преподы, понятно, строжились, но духовитость пацанов одобряли, правда, это уже потом, а тогда, в сентябре, в начале третьего курса, когда военка только началась, собрали с подходящих факультетов человек сорок, тех, кто здоровьем не был обижен, и начальник кафедры полковник Окунев (отличный мужик, как со временем выяснилось) выстроил всех на плацу и по-отечески сказал:
– Ребята, посмотрите на себя. Какие вы, прости господи, разведчики? Разведчик – это мастер спорта по бегу, по плаванью, по боксу, по борьбе, по стрельбе и всё в одном лице. А вы – студенты, любители девочек и пива. Что не возбраняется, – улыбнулся он. – Поэтому учитесь спокойно, постигайте военное дело, может, кому что-то в жизни пригодится, а армия обойдется без вас. За всю историю кафедры в войска не было призвано ни одного «пиджака», извиняюсь – нашего выпускника.
Начало было многообещающее. Все с облегчением вздохнули.
– Более того, – продолжил полковник, – когда я молодым лейтенантом попал в Афганистан, командир разведбата первое, что мне сказал: «Если узнаешь, что на войне тобой командует «пиджак» – убей его сразу».
Макс заржал вместе со всеми, полковник пожелал будущим офицерам успешной учебы, и Макс с удовольствием провёл два года на военной кафедре, постигая азы ратного дела. В конце четвертого курса разведчики съездили на военные сборы, Макс с блеском сдал экзамены и принял присягу. Поэтому план «А» сводился к тому, что он придет с повесткой в военкомат, представится лейтенантом общевойсковой разведки Кузнецовым, встанет на военный учет и навсегда забудет про армию.
Был у Макса и план «В». На военной кафедре за два года он успел понять, что армия – это такая непредсказуемая штука и, имея лейтенантские пагоны и почетное звание «пиджак», так в войсках называли выпускников вузов, можно очень даже запросто загреметь в армию и на полном серьёзе в разведку.
– На Шпицбергене тоже кому-то надо служить, – была одна из присказок Окунева, когда он распекал нерадивых курсантов. В универе все были студентами, а на военке курсантами. Кстати, Макс знал, где находится Шпицберген – это остров за Полярным кругом в Северном ледовитом океане восточнее Гренландии, поэтому он прекрасно понимал, на что намекает старый вояка Окунев. Поэтому он решил не доверять свою судьбу случаю, нашел армейскую окружную газету, познакомился с главным редактором подполковником Сухановым и договорился с ним о том, что если страна его все-таки призовет, то он готов отслужить с максимальной для Родины пользой. Макс уже несколько лет работал в журналистике и не был зелёным новичком. Редактора эта ситуация очень даже устраивала:
– Свежая кровь нам не помешает, – обрадовался подполковник.
Узнав, к какому военкомату Макс приписан, он сказал, что все детали, в случае чего, решит сам. На этом они и распрощались.
Плана «С» – откупиться и откосить, Макс не рассматривал. Макс считал, что платить деньги за свою трусость – стыдно и недостойно, да и как себя можно было бы уважать после этого. К тому же, если честно, то Макс не верил, что его могут призвать, но, как выяснилось, он ошибался.
В самом разгаре была война в Чечне, и разведка несла очень серьёзные потери. Министерство обороны начало подтягивать все резервы, включая и выпускников военных кафедр.
Как положено, повестку принесли домой с утра пораньше. В военкомат явиться надлежало через месяц для прохождения комиссии и прочей рутины. Пользуясь возможностями профессии, Макс договорился о встрече с облвоенкомом, человеком, который отвечает за весь призыв в области. Макс не раз приезжал к нему для интервью, и с генералом они встретились как старые знакомые. Он то и объявил, что именно Максу отскочить от армии не получится.
– Сейчас трясут всех пиджаков. Но призывают только тех, у кого допустимая группа здоровья, уровень образования и подготовки, чтобы были из полных семей, не женатые, без детей и так далее, и так далее, и так далее.
– И, что, со всего курса под эти требования подхожу только я? – возмущению Макса не было предела.
– Получается так.
– А отмазаться можно? Должны же быть какие-то варианты? – не терял надежды Макс.
– В твоем случае никаких, – обрадовал генерал. – Ты офицер, государство тебя учило, деньги на тебя тратило. Поверь, сейчас перетрясают сотни выпускников военных кафедр, а отбирают единицы, многие не подходят по тем или иным причинам, поэтому они если в тебя вцепились, то уже не выпустят.
Генерал и Макс помолчали.
– Есть, правда, вариант.
– Какой?! – оживился Макс.
– На год пойти солдатом. Сейчас же по закону выпускники военной кафедры два года служат офицерами или год солдатами, так что решай.
Тогда Макс этому всему как-то не придал серьёзного значения. Ему ещё предстояло защититься, отгулять выпускной, но все пролетело очень быстро.
За несколько дней до комиссии Макс встретился с главным редактором окружной газеты с «оригинальным» названием «Красное знамя», тогда этих «знамён» по всей России было сотни. Страна не спешила расставаться со своим советским прошлым. Так вот, встретившись с редактором, Макс узнал еще одну хорошую новость, оказывается, командующий округом заявил Суханову следующее:
– Если хочешь, бери журналиста солдатом. Для молодого лейтенанта в вашем подразделении, – то есть в редакции, – вакансии нет.
Макс решил, что так даже лучше. Год потерпеть можно. К тому же он остается в профессии, в родном городе, с Сухановым они прикинули какие темы Макс будет освещать, редактор порадовался, что теперь будет, кому ездить в командировки, так как путешествия Макс любил, в общем, всё складывалось неплохо.
– Я тебе в военкомате помогу, только ты не тяни, поспеши все формальности пройти быстро, чтобы попасть в весенний призыв. У тебя повестка на июнь, значит, призвать тебя планируют осенью. Я думаю, полгода ждать не стоит. Если сейчас успеешь, то уже к лету отслужишь, а так ещё шесть месяцев будешь в ожидании томиться.
Подполковник говорил дело, и Макс следующим же утром прибыл в военкомат. Его задача была пройти комиссию, попасть на призывной пункт, а там его должны были приказом откомандировать в редакцию.
* * *
– Здравствуйте, – сказал Макс, подойдя к нужному окну в «родном» ленинском военкомате. Макс здесь бывал на экскурсии школьником, дважды на комиссии в старших классах, а теперь вот пришел призываться, точнее, сдаваться, как он пошутил утром дома.
– Добрый день, – не поднимая глаз, ответила на его приветствие женщина из отдела комплектования.
– История моя такова, – улыбаясь, издалека начал Макс. – Я только что закончил университет и военную кафедру, специальность – общевойсковая разведка. Мне предстоит служить, но я не хочу офицером. Предпочитаю на год пойти рядовым. У меня имеется отсрочка до осеннего призыва, так вот я хочу узнать, нельзя ли попасть в весенний, пораньше…
Макс не договорил. Сотрудница военкомата так удивленно посмотрела на него, да, в общем-то, наверно и было от чего – не каждый день люди добровольно! просятся!! в армию!!! И не менее удивленно она спросила:
– А вы хотите?!
– Ну конечно, чего тянуть-то, все равно идти, – храбрился Макс.
Разговор услышал проходивший мимо подполковник. Он остановился, окинул Макса взглядом, а затем сказал:
– А ну-ка, сынок, пойдём со мной.
***
Удобно усевшись в свое кресло, неизвестный подполковник стал внимательно рассматривать Макса, переминавшегося с ноги на ногу посреди кабинета.
– Ну, давай, рассказывай… Что за рвение?..
– Пытаюсь быть достойным сыном Отечества…, – начал было язвить Макс.
– Да?! А может, тебе подошло время садиться? – твердо перебил офицер. – Натворил что-нибудь и решил от суда и следствия спрятаться в армии?
Макс смутился. Он не сразу понял, о чем идет речь. А когда до него дошло, то большого труда и огромных усилий стоило ему убедить товарища подполковника в своих благих намерениях. Упирал Макс в основном на то, дескать, чего тянуть, все равно служить, раньше сядешь – раньше выйдешь, это товарищу подполковнику было понятней.
При всей глупости ситуации суровый штабист Максу наконец-то поверил и выписал новую повестку, где указал день комиссии.
* * *
Когда Макс пришел в военкомат в назначенный день, вдруг выяснилось, что он в розыске как уклонист уже пять лет, а его личное дело утеряно.
Макс начал опять по новой тому же подполковнику объяснять, что он студент, что его личное дело, скорее всего, где-то или во втором отделе в университете, или на военной кафедре.
– Оно обязательно найдется, – оправдывался Макс, как будто это он его потерял, а не доблестные военные. – Куда ему деться?.. Могу я сейчас комиссию пройти, чтобы время не терять?
– Нет, не можешь. Тебя нет. На тебя нет ни одного документа.
– Но первую повестку вы же мне как-то выписали. Значит, где-то я у вас числюсь?
– Еще раз повторяю, – начал звереть подпол, – Тебя нет. Найдется дело, тогда и поговорим, а пока свободен.
Максу бы тогда задуматься: а может, ну её, эту армию! Нет его и не надо… Но это было не в его правилах. Он никогда не пускал жизнь на самотек и не доверялся случаю. Макс как паровоз, который уже на рельсах и стоит под парами, попер до победного. Поэтому он сам поехал в университет, потом на военную кафедру, поставил там всех на уши и нашел-таки свою папку, которая завалялась на военке в отделе кадров. На это ушел день, ещё день Макс ждал, пока его личное дело доставят в военкомат. Наконец на третий день он начал ходить по врачам и к обеду прошел почти всю комиссию. Ему остался последний кабинет терапевта.
– Можно!? – бодро сказал Макс, заходя в него.
Врач, женщина лет пятидесяти, внимательно посмотрела на будущего защитника Родины несколько секунд и, без единой эмоции, попросила встать на весы. Макс встал. Затем она измерила его рост, посмотрела в какую-то таблицу и так же без эмоций написала в личном деле: «Отсрочка на год».
Вот это был удар ниже пояса. Макс уже настроился на армию, планировал за год отслужить, а тут через год только призовут. Оказалось, что у него при росте метр девяносто пять и весе восемьдесят пять килограмм – дефицит веса! Нонсенс, Макс был здоровее всех в группе, подтягивался двадцать раз, а его записали в доходяги.
Макс заглянул в злополучную таблицу. Для похода в армию ему не хватало трех килограмм и все потому, что эта табличка и прочие госты призыва были разработаны в пятидесятых годах, когда люди с ростом метр восемьдесят были большая редкость, не говоря уже о сто девяносто и выше. Тогда все были маленькие, плотненькие, но терапевта, как и всю волшебную армию всё это мало волновало. Давным-давно всё изменилось, даже страна, в которой жили, но окостеневшая и окаменевшая армия меняться не спешила.
– Потолстеешь, придешь, – был вердикт терапевта.
Что Макс ей только не говорил: и где это видано, чтобы люди добровольно шли в армию, да еще и с университетским дипломом; и про конституцию тела, что в его породе все высокие и поджарые; и то, что у него уже всё на мази и его ждут в редакции; что похудел он из-за диплома, что переживал сначала из-за защиты, а теперь армия ему нервы мотает и всё говорил, говорил, не унимаясь, давая понять, что ему в армию просто необходимо, просто жизненно важно.
Видимо, его пылкая речь была все-таки убедительна, учитывая, что он стоял в одних трусах, и непроницаемая терапевт, уже слегка улыбаясь, отправила Макса к главврачу, от себя добавив:
– Если он разрешит, в чем я искренне сомневаюсь, ты и так худой, на КМБ (курс молодого бойца) кожа да кости от тебя останутся, а если еще в учебку попадешь – то вообще пропадешь… Одним словом, если он разрешит, то пойдешь служить, а пока толстей!
* * *
Главврачу Максу пришлось сказать намного больше, нежели терапевту. Главное, что его убедило – это то, что сейчас он на армию настроился и к ней готов, а отсрочка на год – это так много, и мало ли что за это время может произойти.
– Значит, так, – оборвал очередной довод человек, на котором в этот момент для Макса свет клином сошелся. – Давай я тебе через неделю назначу перекомиссию, а ты, – уже тише добавил он, – утром часов в шесть встань, хорошо поешь, наешься прямо, выпей бутылки две-три пива, съешь булку хлеба и приходи, мы тебя еще раз взвесим.
* * *
Если бы Макс знал, что такое съесть булку хлеба на сытый желудок, он вряд ли согласился бы.
Поначалу он резал и ел, потом запивал, потом чуть ли не запихивал в себя хлеб, он не лез, челюсти немели и все это под горькое пиво. Родителей в свои дела Макс не посвящал, но, если бы кто-нибудь из домашних в то утро зашел на кухню и увидев как сын с утра по раньше пьет и давится хлебом… Да и вид у Макса был как у хронического синяка: в трусах, в майке, без света, под столом пустые бутылки, на столе крошки, растерзанные остатки булки, в общем, очень колоритно.
* * *
С уже тяжелой головой и полным животом Макс вышел из дома. Ровно посреди дороги в военкомат он понял, что безнадежно пьян. Все-таки три бутылки. Но врагу не сдается наш гордый варяг и на ватных полусогнутых ногах не менее гордо, пошатываясь, Макс ринулся к своей цели. Когда он подошел к военкомату, то почувствовал себя совсем хорошим, к счастью, в голове его посветлело, и у него хватило чувство такта, особо не привлекая к себе внимания, найти в очередном лабиринте кабинетов и коридоров с полуголыми пацанами главврача.
– У-у-у, дружок…, – выдохнул тот на, видимо, слишком эмоциональное приветствие Макса и, взяв его аккуратно за локоть, усадил возле своего кабинета. – На, пожуй, – улыбаясь, сказал он, вытаскивая из кармана халата два пластика жвачки, – посиди пока, сейчас тобой займемся, – не скрывая смеха, уходя, добавил главврач.
Макс остался сидеть, моля Бога, чтобы быстрее все разрешилось и на всякий случай начал искать глазами туалет. Пиво есть пиво.
– Ну наконец-то! – обрадовался он, когда минут через десять снова увидел идущего к нему главврача.
– Пойдем, – сказал тот, и они зашли в кабинет.
Поставив Макса на весы, медсестра своим тонким красивым пальчиком, лукаво глядя в Максовы мутные глаза, двинула гирьку. До нужного веса не хватало пятьдесят граммов.
– Я больше ничего есть не буду, – взмолился золотой рыбкой Макс людям в белых халатах.
– Ладно, уговорил… Так и быть, возьмем тебя в армию, – улыбнулся главврач и похлопал Макса по плечу. – Такое рвение надо поощрять!
* * *
Максу назначили день отправки. Он попал на призывной сборный пункт, позвонил оттуда в газету, редактор сказал – не волнуйся, дальше я все сделаю и Макс начал ждать. День, два, три. Каждый час сотни пацанов уезжали в разные точки нашей необъятной Родины во всевозможные войска. А Макс сидел и ждал. На четвертый день он не выдержал и снова позвонил в «Красное знамя». Редактор, извиняясь, сказал, что в штабе округа что-то напутали и на его место едет другой человек. Он сказал, что ничего сделать уже не может и повесил трубку… А Макс попал в спецназ, чуть не сдох там в учебке, и через полгода благополучно оказался в Чечне.
– Да, Кузя, редкостный ты дебил! – подкалывали Макса пацаны в отряде, когда он рассказывал эту историю. – Все нормальные люди силы тратят, бабки платят, всякие связи подключают, чтобы откосить, а ты сам себя отправил под раздачу!
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – отшучивался Макс и старался об этом не думать, когда в очередной раз предстояло штурмовать «то стены гор, то горы стен»…
Война – это мерзость. Те, кто там был, о ней никогда не рассказывают. Макс тоже не любил. Предпочитал отмолчаться, отшутиться, перевести разговор на другую тему. Лишь однажды на даче с отцом, после бани и крепкого застолья, он разоткровенничался:
– Я ни о чём не жалею… – Макс помолчал, поиграл желваками скул. – Но одно меня беспокоит. Я все время пытаюсь это понять… Я так стремительно старался с разбегу броситься в пропасть… Я сделал все, чтобы попасть в эту мясорубку, увидеть смерть друзей, море крови, месяцами жил ненавистью и страхом, хотя судьба несколько раз мне предлагала варианты.
Первый раз, когда я мог пойти служить офицером и хлебанул бы раз в десять меньше того, что мне пришлось вынести и пережить в Чечне солдатом.
Второй раз, когда была отсрочка. Зачем нужно было спешить, можно было пойти и через полгода, и глядишь, всё сложилось бы как-то иначе, другие войска, никакого Кавказа.
Третий раз, когда потеряли мое дело. Я сам поехал и его разыскал, ну не дурак ли?
Четвертый раз, когда меня завернули с дефицитом веса.
Через год можно было прийти еще на одну комиссию, предварительно поголодав или сбросив вес, и мне снова дали бы отсрочку. Но нет, разве можно свою судьбу доверять случаю!? Я пошел напролом, и стал участником такого, о чём с удовольствием бы забыл.
Макс снова помолчал с сильно сжатыми губами и играющими желваками.
– И все равно, я ни о чем не жалею. К тому же, уже ничего не изменишь, – выдохнул Макс и посмотрел на отца.
Отец выслушал внимательно. Помолчал. Он знал, что рано или поздно этот разговор состоится. Сын с войны пришел совсем другим человеком и не потому, что был ранен и контужен. С войны пришел другой, незнакомый человек. Время, конечно, подлечило, но это был уже не тот Макс.
– Максим, – спокойно начал отец. – Кто-то из великих сказал: «Ничто нами так не движет, как наши заблуждения».
Макс ухмыльнулся. Ухмыльнулся с горечью.
– Золотые слова, – согласился он.
– Я пожил побольше тебя, и хочу тебе только добра. Я растил тебя мужиком и результатом доволен. Больше, чем доволен, – Кузнецов-старший улыбнулся. – Ты вырос не просто мужиком, ты сынок, настоящий герой, – у отца увлажнились глаза.
Слезы подкатили не от гордости за сына, за себя, за семью, не от счастья, что сын уже такой взрослый и они могут вот так запросто сидеть и говорить на равных о важных вещах, а оттого, что только сейчас он осознал в полной мере, через какой ад пришлось пройти его Максимке. Маленькому беспомощному и беззащитному комочку в одеялке, которого он нежно принимал у медсестры в роддоме. Вспомнил сынишку беззубым ласковым пацаном, к которому ходил на утренники в детский сад; вспомнил, как первый раз порол за двойку и за порванные штаны, как потом переживал целую ночь из-за этого; как был рад, когда сын поступил на журфак, был горд его первым публикациям и репортажам в городских газетах…
Глаза увлажнились от жалости и безнадеги, оттого, что он не смог оградить, защитить своего сына, который всегда был такой тонкий, ранимый, такой впечатлительный, с одними пятерками и досрочно сданными сессиями. И он увидел и хлебанул в Чечне через край столько, что ему, отцу, взрослому мужику, прожившему почти целую жизнь и не представить никогда.
Глаза увлажнились от обиды на несправедливость и беспомощность перед государством, которое испокон веков все войны выигрывало пушечным мясом таких же пацанов, которым еще жить да жить… Еще бы немного и навернулись бы горькие слезы любящего отца, но он сдержался. Собрался и спокойно продолжил:
– Не отступать, не сдаваться – это очень сильное качество для мужчины. Я тебя этому учил, и горжусь, что ты такой. Но, может, не всегда нужно переть буром и пробивать стены лбом? Может, нужно потоньше воспринимать то, что творится вокруг тебя. Внимательнее относится к мелочам, к деталям, к знакам судьбы? Хотя судьба, сынок, она и есть судьба. Видимо, тебе просто суждено было послужить и повоевать. Давай лучше выпьем и поблагодарим судьбу, что ты вернулся живой.
Отец налил водки, они чокнулись, выпили и больше никогда об этом не разговаривали.
1999
