Анатолий ТРОФИМОВ. Рассказы «Малютка», «Нумизмат»
Илл.: Художник Вадим Силантьев
Малютка
I
Этим утром Малютка капризничала и отказывалась заводиться. Такое бывало и раньше, но в момент безденежья и столь сильного мороза её поведение выглядело особенно подлым. Малюткой Виктор Макарович называл свою машину Lada Kalina, потому что она была небольшого размера, любила проявлять своеволие, озорство и вообще мало чем отличалась от хулиганистого ребёнка. Да, у неё был собственный характер: упрямый, ленивый, обидчивый. С Малюткой нужно было постоянно договариваться, считаться с её настроением, жалеть и, конечно, баловать. Только на сложном языке компромиссов и взаиморасчётов Малютка соглашалась нести свою повинность – работать в такси вместе с нашим героем.
Кутилин Виктор Макарович работал в частной компании, которая предоставляла транспортные услуги населению. Заказы диспетчер принимал по телефону, несмотря на современные технологии XXI века и возможность вызова такси посредством мобильных приложений. Фирма «БонВояж» существовала больше двадцати лет и пользовалась большой популярностью у населения московского района Галышево, получившего своё название по фамилии своенравной помещицы, жившей на этой земле в конце XVIII века.
Если возникали проблемы с пассажиром, или происходила поломка транспорта, водитель имел возможность написать в общую группу кодовое слово «позывной 01» и адрес, куда могли подъехать неравнодушные коллеги. Но, как показывала практика, желающие помогать находились очень редко, что бы ни случалось, с пьяными пассажирами особенно. У кого – «борт» (заказ в пределах района), у кого «зз» (приятный, назначенный заказ), а кто-то просто игнорировал призыв о помощи.
Ни на что не надеясь, Виктор Макарович написал в рабочей группе мессенджера: «Позывной 01, позывной 01! Сломался! Есть кто рядом? Позывной 01!»
К удивлению Кутилина и решившей взять один день за свой счёт Малютки, на позывной откликнулись. В течение получаса на помощь приехал Матвей Константинович, по прозвищу Мотя: пятидесятилетний, седовласый, с большим животом и не менее большим опытом водитель, невероятно задиристый, хамоватый в общении таксист. Конечно, диспетчеры и шофёры БонВояжа — это не резиденты благородных собраний. Но подчеркнутое амикошонство и фамильярность в общении являлись визитной карточкой многих коллег Виктора Макаровича.
– Ну чё там у тебя, Кутила? Чего накуролесил? – Имелись в виду причины поломки.
Виктор Макарович терпеть не мог, когда его называли по прозвищу: можно подумать, он, Кутилин, только и делал, что танцевал и пел песни на шумных попойках, хулиганя и каждую минуту выпивая на брудершафт вместе с Мотей. Откуда такая пренебрежительная распущенность? Конечно, ничего общего у Виктора Макаровича с профессиональным кутилой масштабов Гоголевского Ноздрева не было. Прозвища часто дают из-за фамилии или имени владельца, как у Моти, нередко за отличительное поведение её носителя.
– Не завожусь, прикури, Матвей! – Речь шла о том, чтобы с помощью пусковых проводов аккумулятора автомобиля-компаньона попытаться запустить двигатель своей машины.
– Давай прикуривать! Давно стоишь? – Любопытствовал Мотя.
– Почти час, замёрз уже!
– Открывай свой капот!
– Ага!
– Ну давай уже! Пробуй! Чего ты там чертыхаешься? – Ревел Матвей Константинович.
Малютка не сразу, но завелась. В такие моменты она особенно остро нуждалась в благодарности, чтобы не заглохнуть снова.
– Умница моя! – Привычно похвалил автомобиль Виктор Макарович.
– Ты это кому? – Не расслышав фразы, спросил Мотя.
– Богу одному! – Ответил наш герой. – Спасибо!
– Ну тогда давай... Бывай, Кутила!
Мотя уехал, Малютка прогревалась, день был спасён возможным заработком щедрого декабрьского месяца. Виктор Макарович, докуривая очередную сигарету, потирал руки в предвкушении ждущих его заказов.
II
Предвкушения имеют свойство не всегда оправдываться. Несмотря на щедрый сезон, диспетчер молчал, в рабочей группе висела унылая и суровая тишина.
Кутилин проехал мимо своего дома, поворот направо, улица Атеиста и рядом – колоссальные по своей высоте и длине небоскрёбы. Смотря на них, Виктор Макарович ощущал, что у него начинала кружиться голова. Эти здания напоминали герою огромные надгробные плиты криминальных авторитетов девяностых годов, выполненные с размахом, но в ущерб эстетической утончённости. Даже издалека были видны разбитые отделочные панели первых этажей здания, дом сдавали, вероятно, в том же виде. На прилегающей территории мальчики играли в войнушку, вооружившись автоматами и пистолетами, бегая среди неубранного мусора многолетней стройки, которая мало чем отличалась от мест, знавших мощь артиллерийских дуэлей.
– Уберут всё со временем, подладят! – Думал Кутилин, проезжая огромный рекламный щит, предлагавший купить одну из трёх тысяч новых квартир в двух флагманских корпусах, имя которым «Девкалион».
– Логичней было бы назвать «Девкалион и Пирра», как героев древнегреческого мифа. – Поймал себя на мысли Виктор Макарович.
Но про Пирру застройщик забыл, а, может, приберегал это имя для названия очередного пятидесятиэтажного дома, который строился через дорогу. Подобных комплексов в одном только районе Галышево насчитывался добрый десяток, что уж говорить о всей Москве?.. Кое-как маневрируя по улицам, приютившим сотни машин, между построенных торговых центров с кричащей рекламой, оцепленных красной лентой домов и гаражных кооперативов под снос, и новых строящихся «Девкалионов», Виктор Макарович обратил внимание на пожилого мужчину, поднимающего газету из лужи, растопленной производственными сетями:
– Не это ли апокалипсис, не это ли предвестник больших бед? – Думал Кутилин. – А вот сейчас и спрошу!
Виктор Макарович, быстро подъехал к пожилому прохожему:
– Садитесь, довезу!
– Нет-нет, мне тут рядом! – Ответил пожилой гражданин.
– Бесплатно довезу, у меня папа вашего возраста... Садитесь! – Наклонив голову вправо, Кутилин встретился взглядом с пешеходом.
Последний сел на заднее сидение.
– Вот... Правильно! Куда Вам?
– Мне на улицу Красного партизана!
– Не так уж и близко...
– Я привык, нужно больше ходить, гонять кровь, это полезно! Все болезни от лени и отсутствия активности!
– Вы так думаете? – Спросил Виктор Макарович, скорее для того, чтобы не прекращать разговор.
– Ну конечно!
– А можно вопрос, что вас заинтересовало в газете? Той, что вы подняли? Меня поразил ваш поступок: из грязной лужи, словно во времена апокалипсиса, вы доставали её, как скрижали библейских заповедей. Спасали, словно поруганную истину! – Кутилин и сам не ожидал, что так метко и красиво сформулирует те чувства, которые его взволновали.
– Апокалипсис в наших сердцах и помыслах, а не на дне грязной лужи! – Веско произнёс пассажир. — Вот читаю, что в Москве четыре миллиона официально зарегистрированных машин и всего семьдесят девять перехватывающих парковок, каждая из которых примерно на одну тысячу сто мест, и пятьсот тысяч машиномест! Вы понимаете, что это значит?
– Не очень... – Смутился Кутилин.
– А вы посчитайте! Сейчас на дорогах Москвы – конкретно в эту минуту – движутся порядка семисот тысяч автомобилей, это вам не апокалипсис? Куда всё это добро ставить? – Сокрушался попутчик. – И это только начало! Помимо точечной застройки, ведётся борьба с частными гаражами и стоянками, вы в курсе? Куда вы ставите свой автомобиль?..
Не дождавшись ответа, пассажир продолжал:
– Вам его некуда ставить, не так ли?
– Что вы так завелись? Ставлю, где придётся! – Бросил Кутилин.
– Вот тебе и апокалипсис, касатик! Сейчас налево, срежем по улице Вишнёвой. Ага, вот тут. Можно я выйду здесь? – Попросил пассажир.
– Конечно!
Любитель дальних прогулок медленным, но твёрдым шагом удалялся в сторону сорокаэтажного новостроя, выросшего по соседству с кирпичными советскими пятиэтажками.
– А что за газета?! – Крикнул Виктор Макарович, но попутчик уже достаточно далеко ушёл и вопрос не услышал.
III
Отработав четырнадцать часов и получив около семи тысяч рублей, что считалось солидной суммой для смены, Виктор Макарович, как и многие автовладельцы в его положении, после работы искал свободное парковочное место. Нужно отметить, что здесь и в течении дня практически всё было занято, а вечером найти место для парковки было очень сложной задачей.
От улицы Атеиста вниз по улице Лесной до Школьного тупика стояли сотни машин. Совершенно случайно Виктор Макарович увидел, что одна из них включила поворотник и уехала. Одновременно с Кутилином свободное место искал ещё десяток водителей, но Виктор Макарович находился ближе всех, и освободившееся место по воле Набоковского маклера судьбы досталось Малютке и нашему герою. Как же может быть счастлив человек, найдя свободное место для парковки... Что особенного в нём? Оно не намазано мёдом, в земле не хранятся алмазы, там нет золотоносных жил, залежей нефти или природного газа. Но, несмотря на это, импульсы счастья перехватывали дыхание Виктора Макаровича. Он даже не заметил, как из окна соседнего дома на него начала кричать какая-то дама, требуя убрать автомобиль на том основании, что она убирала это место от снега утром, и делает это регулярно, в отличие от подлого Кутилина.
...Предварительно взяв с собой бутылочку коньяка скромных объёмов, чтобы распить её в одиночестве, подальше от дома и крикливой жены, Виктор Макарович переживал редкие минуты абсолютного счастья. Недолго посидев, покурив и выпив, Кутилин собирался покинуть автомобиль, но выезд Малютке перегородил дорогой Форд.
Лысый водитель со штрафной и жуликоватой физиономией, постоянно сплёвывая, прокричал:
– Эй, ты! Это моё место! Ты не слышал, что тебе говорили? За этим местом приглядывают и убирают! Так что выпарковывай своё говно!
Кутилину «намекали» на то, что он зря тут припарковался... А также на то, что собеседник не сильно боится задеть достоинство Малютки, как и самого Виктора Макаровича, готового сражаться за место героя, хоть на кулаках, хоть на пистолетах. Виктор Макарович вышел из салона Малютки и начал задавать вопросы по существу:
– Я часто тут паркуюсь, это не придомовая земля, а муниципальная! И вы это знаете... Кто успел, тот и занял! Понятно? – Выкатил глаза Кутилин. – Предъявите документы собственности на место! Тогда освобожу – без проблем! А пока вы ищете, я вызову полицию! Вы перегородили мне путь и получите штраф!
– Сейчас, умник, только документы достану! – Огрызнулся лысый водитель.
Крепкий хозяин огромного Форда отъехал в сторону, покинул автомобиль и, успев несколько раз плюнуть, твёрдым шагом направился к Виктору Макаровичу. Сокрушительный удар обрушился на челюсть Кутилина, тот упал на снег в полном беспамятстве... Обидчик, недолго думая, сел в свой автомобиль и уехал в неизвестном направлении.
В этот момент, возможно, из-за плохой электрики, а, может, из-за нарушений других протоколов, у Малютки заработала сигнализация. Звук разрывал перепонки, машина ревела и содрогалась от собственного возмущения. Непереносимый, токсичный и раздражающий звук разносился эхом во дворе жилого комплекса. Жильцы дома начали просыпаться, окна в квартирах загорались, словно сверхновые звёзды, образуя созвездия, переходя в монолит многоквартирного светового праздника. Начали выбегать жильцы, невольные свидетели сцены жестокости.
Кутилина окружили незнакомые люди, мужчины попытались поднять несчастного владельца автомобиля, который не давал спать сотням, если не тысячам, квартирантов. Кто-то вынес горячий чай, кто-то мятный пряник, а одна румяная девушка принесла пирог с рыбой и луком. Кутилина усадили на лавочку рядом с подъездом. Мужчины звонили в скорую помощь, а женщины кормили и пытались согреть горячим питьём Виктора Макаровича, только бы он быстрей выключил эту невыносимую сигнализацию. Наш герой постепенно приходил в себя, охотно закусывая и запивая, неравнодушные жильцы под руки отвели Виктора Макаровича к Малютке, и только стоило открыть водительскую дверь и сесть в автомобиль, как звук сигнализации сразу прекратился.
– Вы стойте, стойте! Вот, ещё принесла! – Кричала румяная улыбчивая девушка, передавая завёрнутый в пищевую фольгу пирог. Ей было около тридцати лет.
«Примерно столько же могло бы быть и моим детям...» – с горечью подумал Кутилин.
– Вот... Ещё глоточек! Вам лучше?
Виктор Макарович пил горячий чай и закусывал пирогом с рыбной начинкой и луком.
– Лучше... Щас спою... – Смеялся герой.
– Да ну вас! – Захихикала девушка. – Идите лучше домой!
Скорая помощь так и не приехала, и, положив остаток пирога в карман ветровки, наш водитель медленно, но верно отправился в сторону дома.
IV
Оставив Малютку во дворах и, надо сказать, достаточно удачно, потому что место парковки было рядом с домом нашего героя, Виктор Макарович прокладывал себе путь по глубоким сугробам, которые намело за вечер, и которые коммунальные службы ещё не успели убрать.
Уставший, получивший сотрясение мозга, он еле добрался до дома. Жена – Марья Потаповна – встретила мужа с явной претензией. Недовольство было вызвано отказом отвезти супругу на зимнюю дачу к подруге, Эльзе Мансуровне Шиковой. После этих сеансов дружеских встреч Марью Потаповну забирать оттуда и вовсе не хотелось... Особенно раздражали героя фразы, которыми вдохновлялась Марья Потаповна после дачных мистерий:
«Ну-ну!» или «Я никому ничего не должна!», а в редких случаях «Ты испортил мне жизнь!». Намеченная на сегодня встреча, вероятно, ограничилась телефонным звонком подруге.
– И где ты был?
– На работе! – Ответил Виктор Макарович.
– Ну-ну! От тебя разит, как от кладбищенских землекопов! Объяснись...
– Давай за ужином, что у нас там сегодня?
– Я никому ничего не должна! А это что такое? – Кутилина достала недоеденный кусок пирога из кармана мужа. – Это... Что... Я тебя спрашиваю, такое? – Марья Потаповна принялась размахивать руками и этим пирогом, который вскоре уронила. – Ходишь харчеваться к какой-то шалаве? Свинья... Ах ты, свинья... Ты испортил мне жизнь!
Заключение о непотребной даме, имеющей наглость подкармливать её мужа, Марья Потаповна сделала на основании лицезрения пищевой фольги, в которую был завёрнут пирог.
– Милая, я... Я просто тут... – Не успел договорить герой, как кулаки, словно молоты, полетели в грудь Виктора Макаровича. Закрываясь руками, увидев под ногами кота, запнувшись об обувь, Кутилин упал, ударился головой о стену. Звук был глухой, глаза закрылись, герой опустил голову...
Марья Потаповна, женщина-баржа, низкого роста, толстопятая, крупная и крутая, любила распускать руки не только дома, но и в обществе. При этом она сохранила привлекательные черты лица и невероятно нежную кожу, о которой неустанно заботилась и приводила в порядок. Могла вцепиться в волосы сопернице по очереди в магазине или наброситься с кулаками на друзей Виктора Макаровича. Но, по странному стечению обстоятельств, или из-за врождённой осторожности, Марья Потаповна не доводила дело до настоящей крови, все свои акции она затевала с выгодным расчётом, что кто-то вступится и разнимет.
Кутилина не сразу оценила все риски. Какое-то время она стояла, сохраняя ту же злость в своём сердце. Теперь злиться было не на кого, разве что на себя: что никогда не работала, что всю свою жизнь рассчитывала только на Витин заработок, что не хотела детей, а когда захотела, уже не позволяло здоровье, что муж, глубоко порядочный человек, убит минутной истерикой, обманчивым ощущением, что жизнь ей слишком много задолжала, что слишком мало было в ней настоящего счастья...
– Витя... – Осторожно и тихо прошептала Марья Потаповна. – Это я – свинья... Слышишь? Это я довела тебя...
Вставая на колени, женщина повторяла:
– Разве я не любила? Любилааааа! Он у меня... Да он... Всегда подшитый, сытый, выглаженный! Это я его убила! – Шептала Марья Потаповна. – Это всё я... Гадина... – Неожиданно для самой себя произнесла героиня.
Кутилин не подавал признаков жизни, из его кармана рассыпались деньги, тысячи и сотни рублей, которые он сегодня заработал. Рыбный пирог, который упал из рук Марьи Потаповны, доедала кошка, постоянно оглядываясь и мотая чёрным хвостом.
Сильно лысеющий шестидесятилетний Кутилин с рыжими бакенбардами, большими, на выкате, но теперь закрытыми голубыми глазами и маленьким, почти что без губ, ртом, напоминающим вытянутый рубец, лежал в прихожей. Загнанный, нелюбимый, убитый в собственном доме, в старой, подшитой сотни раз, ветровке, в рваных между ног, но выглаженных джинсах. Кутилин уже ничего не говорил и ни с кем не спорил.
Боль в сердце была непримиримой, Марья Потаповна вызвала скорую помощь. Присев рядом с Витей и разглядывая его хилые бакенбарды, женщина думала о том, что вместе с ним была уничтожена и часть её самой... В нём сохранились черты того рыжего, милого мальчика, свирепого любовника и дерзкого воина первых лет замужества. А вот и шрам на виске, который когда-то целовала, бородавка на левой щеке, которую гладила...
– Он работал по пятнадцать часов каждый день, приносил мне все деньги...
V
Вспышки воспоминаний сливались в единую картину прошлого, когда Марья учились на оператора водоснабжения тепловых сетей, а Витя в соседнем техникуме – на автомеханика.
– Я часто виделись с Витей в кругу общих друзей, он вёл себя всё смелей и настойчивей, пока не предложил мне встретиться и погулять в парке, в следующий раз мы пошли в кино, как сейчас помню, на фильм «Фантомас разбушевался» с неподражаемым Луи де Фюнесом.
Я ничего не испытывала к Виктору до одного момента. Момента, который всё поменял... Это была сессия, второй или третий курс, сдавали высшую математику. Я была совершенно не готова, да и вообще, математику не любила. Задачи и примеры оказались слишком сложными, и мне только оставалось, что плакать на белые листы с синими экзаменационными печатями. Витя знал, что в этот день я сдавала экзамен, к которому была не готова. И что вы думаете!? Этот смельчак каким-то образом проник в мой техникум, в чёрной шерстяной двойке и белой рубашке, которые одолжил у сокурсника. И, вот наглец, вошёл в аудиторию, представился членом аттестационной комиссии при Аппарате областного ведомства, при этом попросив председателя и секретаря удалиться под предлогом того, что их вызывают к директору. Когда ничего не понимающие и растерянные педагоги покинули помещение, Витя быстро решил все мои задачи и уравнения, попутно помогая и другим сокурсникам. Аудитория находилась на первом этаже здания: открыв окно, Кутилин выпрыгнул и был таков... Как можно было не влюбиться в него после такого поступка?
Окончив училище и политехнический институт, Витя никогда не был человеком заурядным, неинтересным. Во времена перемен девяностых годов он пробовал себя в бизнесе, занимался рыбой и даже смог преуспеть, купив нашу квартиру в Галышево, но успех и удача не бесконечны... Его путь, его падение – это адаптация к окружению и миру, форма конфликта с ним, осознанная деградация, осознанное стремление уничтожить себя, спрятанная за воротом петля, сжимающаяся по мере высшего акта примирения с собственной совестью, примирения с внешним воздействием. Я должна была быть всегда рядом, как ангел-хранитель, как крест на груди. Я должна была лучше чувствовать его душу, больше с ним говорить...
Витя! Миленький.... Прости... Слышишь? Прости меня... Витюша...
Виктор Макарович пошевелился...
– Ах... Живой... Живой, мой милый! Давай... Поднимайся! Вот... Давай, мой хороший! – Кутилина закинула левую руку Виктора Макаровича через голову и с огромным трудом донесла его до кухни, где пахло куриным супом и жгучей гарью подгоревших оладьев, которые Марья Потаповна забыла на сковородке... – Супчика похлебай...
Запах гари быстро заставил Виктора Макаровича ожить.
– Я так больше не могу, слышишь? Ты меня слышишь? Нам нужен гараж или парковочное место! – Словно возродясь и обретя былую дерзость, скандировал Виктор Макарович, приходивший в себя от побоев.
– Ты кушай, кушай!
– Мне нужно своё парковочное место, понятно?
– Да оно стоит целое состояние! Ты совсем голову отбил? Где мы его найдём? Откуда брать деньги? – Разводила руками жена.
– Потратим накопления!
– А как же дача? – Уронив поварёшку и открыв рот, супруга замерла, ожидая ответа.
Но ответа не последовало, вопрос был решён.
Марья Потаповна мечтала о даче и часто представляла себя в образе купчихи за чаем, гордой, устроенной, заслужившей радость счастливых дней на летней веранде под тенью старого дуба. Теперь все эти мечты – под хвост коту, который, кстати сказать, после пирога с рыбой и луком жидко обделался в коридоре. Ничего поделать было нельзя, можно было только смириться. Кутилина удалилась в свою комнату спать с чувством вины, что так распереживалась из-за этого дурака и ничтожества, который все сбережения теперь потратит на гараж, и там до конца жизни будет одиноко пьянствовать, месяцами меняя резину, а, может, и лучше, если бы...
Скорая помощь так и не приехала.
VI
Следующим утром, придя на место парковки Малютки, Виктор Макарович обнаружил, что все шины были проколоты ножом, в народе такой акт называют «четыре пусто». Четыре – по количеству шин, а пусто, вероятно, потому, что после визита в технический сервис лишних денег не останется, а то и вообще будет пусто в карманах.
Понятно, что подобное мог сделать только человек озлобленный, мстительный, с мелкими представлениями о справедливости. Душа лысого автовладельца требовала физической расправы, в чём успела удовлетвориться, тогда как сердце, сердце желало свинства и подлости. Малютка, поруганная и осквернённая, стыдливо стояла со спущенными шинами: робко горели аварийные фары, задняя дверь салона была нагло открыта. На пассажирском месте растянулся и сладко спал грязно одетый человек мира. Чумазого гостя пришлось расталкивать и с боем выгонять, однако все вещи были на месте и вызывать полицию Кутилин не стал.
«Ребёнок не выдержал травмы... Она сдалась!» – думал Виктор Макарович. Подобное только укрепило мысль Виктора Макаровича купить себе гараж. Мириться же с действительностью, после этой подлости и всех прошлых злоключений, уже не было сил. Пришлось опять писать в группу: «Позывной 01, позывной 01! Есть кто рядом? Позывной 01! Ребят, помогаем!»
– Кутила? Что у тебя опять? – Кричал Мотя.
– У меня четыре пусто!
– Еду!
Ждать полубога «бортов», «зз» и покровителя «грачей» (голосующих попутчиков), пришлось около часа. Приехавший Матвей Константинович был в прекрасном настроении:
– Ну и чего? Кто тебя так отделал? – Надрывался от хохота Мотя. – Было... Было и такое! – Немного успокоился спаситель. – Тащить тебя смысла нет – разорвёшь всю резину, эвакуатор тоже будет стоить дорого. – Курил и думал Мотя. – Надо колёса снимать и везти в сервис! Чего ты встал, как муха отмороженная, давай, снимай, повезу к Карповым!
Автомастерская Карповых принадлежала брату Моти, где, конечно, Кутилин никогда не чинился: эти рыцари фортуны уже успели прославиться на всё Галышево как шулеры и махинаторы, выставляя невероятные счета за незначительные услуги. А сам Мотя приезжал на помощь к коллегам не из чувства ортодоксальной дружбы или человеческого участия, а из вполне коммерческих соображений...
– Матвей, я там не чинился никогда!
– Ах, так! Значит, больше не приеду, я тут ради тебя через сплошные, по ямам летел... Слышишь... Я!
– Перестань, Матвей, снимаю!
Пришлось снимать все колеса и везти их в Мотиной машине на ремонт в мастерскую Карповых.
– Другое дело! – Радовался Матвей Константинович.
Как и предполагал Виктор Макарович, ремонт и монтаж обошёлся в салоне «друга» так дорого, что пришлось занимать денег у самого Моти.
Кутилин рассуждал про себя:
– Цены на машиноместо или гараж в Москве головокружительные, в ЦАО менее чем за два миллиона рублей не найдёшь. В том же отвратительном Девкалионе машиноместо обойдётся в миллион девятьсот тысяч! А за восемь на Таганской не изволите? А ведь, к примеру, за два с небольшим миллиона рублей можно купить дом в Моршанске или две квартиры в Сызрани!
Машина неожиданно просигналила.
– Значит, решено! Уже невозможно всё это терпеть: отсутствие парковочных мест, проколы шин, скандалы и драки за место… Нужно покупать свой гараж, присматривать там за Малюткой, чинить её, ухаживать за ней, думаю, она будет не против.
VII
Неплохой вариант предложила Эльза Мансуровна. Гараж в небольшом товариществе на пятнадцать автомобилей, в десяти минутах ходьбы от дома Кутилиных в Галышево, без подвала, с электричеством, просторный: места хватало не только для хранения сезонной резины, но и для других вещей, которые можно было принести из дома. Удобный верстак для починки и работы с деталями, выезд на Школьный тупик, а далее – на центральную улицу Атеиста.
Несколько слов о генеральше Шиковой, которая, несомненно, заслуживает нашего внимания. Эльза Мансуровна, в детстве Магомедова, родилась в строгой семье из южных республик. В шестнадцать лет, не получив одобрения семьи на брак, вышла замуж за русского по национальности военного, Павла Антоновича Шикова, который проходил в этот момент службу в республике. Молодой лейтенант оказался со связями. Деятельный, перспективный, расчётливый, он стремительно делал карьеру и всего за десять лет облачился в каракуль полковника. После этого семья Эльзы Мансуровны примирилась с браком, но для приличия тихо роптала. Далее – учёба в генеральном штабе, новые назначения, старые связи и, наконец, генеральская должность – заместитель командующего округом. А чуть позже – и звание генерал-майора. Теперь семейство Магомедовых перестало роптать, семья возгордилась!
Но сама Эльза Мансуровна уже давно не чувствовала себя счастливой. Дети разъехались, супруг изменял, не особо стесняясь, а потом и вовсе уехал в одну из своих московских квартир, поселив там же молоденькую любовницу, в которой узрел колоссальный потенциал и которую пытался вывести в люди...
Ситуация была унизительной: находясь в законном браке, устраивать свою личную жизнь Шикова не могла, учитывая связи и авторитет мужа. Расходиться не давал Павел Антонович. В высших офицерских кругах было бы дурным тоном оскандалиться громким разводом, подобное могло заинтересовать прессу и повлиять на карьеру генерала, который к этому моменту был уже заместителем министра обороны страны. Даже если бы Шиков и согласился на развод, то, учитывая связи, вес и влияние Павла Антоновича, Эльза Мансуровна вернулась бы в лоно родового гнезда со своим приданным, а именно: тремя узелками и носовым платком. Республиканские родственники, кстати сказать, не видели больших проблем в поведении генерал-полковника:
– Нагуляется, вот увидишь... И вернётся! – Отмахивалась родня.
Дети, обласканные заботой, деньгами и связями папы, тоже мало интересовались судьбой Эльзы Мансуровны, получая заграничное образование, занимаясь карьерой и своими семьями. Шикова стала никому не нужной престарелой тёткой, живущей на солидное содержание в пустых залах дач и холодных квартир. Личная жизнь втоптана в грязь изменами мужа, унизительное положение приживалки, нелюбимой жены, – это всё, что видела перед собой Эльза Мансуровна. Учиться генеральша не хотела, карьеры не строила, жизнь оказалась лотерейным билетом, который можно было обналичить с учётом многочисленных правил и выплат налогов, после которых останется три узелка и платок...
Знакомство Шиковой и Кутилиной произошло десять лет назад в отделении Почты России, тогда Марья Потаповна стояла рядом с мужем и начала скандал, который позже перешёл в потасовку. Торжество справедливости и острота момента понравились Шиковой.
Марья и Эльза познакомились прямо в отделении почты, генеральша вступилась за Кутилину, ловко разделавшись с крикливой обидчицей. И далее будущие подруги любезничали и пропускали друг друга вперёд. Прикипели сердцем друг к другу, завязалась дружба, но это была дружба, построенная не на интересе к личности оппонента, а дружба от боли, против всего существующего, самая опасная и неприглядная форма человеческой связи.
Это был союз двух несчастных людей: Шикова страдала от одиночества и неустроенной личной жизни, Кутилина, напротив, ненавидела «счастье» семейного быта, ей хотелось десять месяцев в году проводить на даче, ближе к природе и подальше от мужа... Каждая из них завидовала другой, каждая ненавидела другую за счастье, в котором не преуспела, подруги были словно зеркальным отражением, прообразами того успеха, которого каждой из них не хватало.
Кутилину изредка приглашали на пикники: Марья Потаповна в бобровой шапке и медвежьей шубе сидела вместе с генеральшей, когда Павел Антонович выезжал на охоту в специальной машине с сопровождением, на дальние Калужские рубежи. В эти минуты домохозяйка из Галышево мечтала только об одном: не потерять сознание от привилегий богатой и изысканной жизни.
Марья Потаповна чувствовала зависимость от генеральши: терпела её придирки и замечания, выпады в адрес Виктора Макаровича, сносила невыполнимые просьбы, на почве которых у генеральши произошёл конфликт с Кутилиным. Эльза Мансуровна возненавидела последнего после того, как этот бакенбардист отказался на регулярной основе приезжать на генеральскую дачу убирать снег с крыши и расчищать прилегающую территорию. Подобное неповиновение Эльза Мансуровна расценивала как безобразный пассаж и возмутительную дерзость, которые простить не могла.
Чувство обиды усугубляла и зависть крепкому браку подруги. Генеральшу глубоко задевал факт верности Виктора Макаровича семейным ценностям и партнёру. И в этих тлеющих конфликтах Шикова всегда оставалась победителем. Марье Потаповне приходилось горько плакать и извиняться за любой, даже курьёзный, вопрос, за неправильный взгляд, который посмела поднять челядь в сторону «богов-олимпийцев».
Разговаривали и о мужьях. В эти минуты генеральша забывала о неверности Павла Антоновича, рассказывая о наградах с такой ревностью, словно сама их только что получила: орден за Заслуги перед Отечеством за это, орден Мужества за то, а вот орден Александра Невского, орден Дружбы... А что могла рассказать Марья Потаповна? Ничего... Вся жизнь только и крутилась вокруг холодильника, подушки и гладильной доски...
Сегодняшняя встреча определила удачное приобретение гаража Кутилиным:
– Ой, Элечка, глазам не верю, это же сумка от Ральфа Лорена!
– Можешь забрать себе, это старая коллекция! – Сквозь зубы ответила Эльза Мансуровна, чтобы снизить градус восторга подруги.
– Не может быть, какое счастье, Элечка, я перед тобой в долгу! – Градус восторгов не снижался, Марья Потаповна взяла руки генеральши в свои.
– Ты никому ничего не должна! – Отдёрнула руки Шикова.
– Да-да, конечно! – С нотами упоения кивала Кутилина, словно китайский болванчик.
– Ты лучше расскажи, как поживает твой бакенбардист! – Неожиданно перевела тему разговора генеральша.
– Витя ищет гараж, но где взять, если везде обманут? – Марья Потаповна чуть не проговорилась, что на покупку гаража уйдут последние деньги, отложенные на приобретение дачи.
– Ну-ну!
– И цены... Знаешь... Цены! Просто астрономические! – Возмущалась Кутилина.
– Вы же дачу хотели купить? – Удивилась Элечка.
Марья Потаповна в ответ на это тихо всхлипнула, закрыв ладошкой свои полунаглые глазки, в которых не было слёз.
– Эгоист, негодяй, подлец! Этот мерзавец испортил тебе всю жизнь... Эх... Бедная дурочка! С гаражом я, наверное, смогу вам помочь... – Приосанилась генеральша. – Сын продаёт гараж как раз в вашем районе, я поговорю с ним.
VIII
Обещанной помощи долго ждать не пришлось: с Виктором Макаровичем через несколько дней связался продавец. Документы на гараж были в порядке, единственным собственником оказался младший сын Эльзы Мансуровны Эдик, приятный молодой человек с хорошими манерами и воспитанием. Последнее качество особенно подчёркивала привлекательная сумма, за которую Эдик продавал объект недвижимости. Так что у Кутилина оставалась ещё половина накопленных сбережений. Иметь гараж было настоящим счастьем, как для Виктора Макаровича, так и для Малютки. Получив свой дом, машина практически перестала ломаться, расход топлива сократился, даже в сложных и аварийных ситуациях Малютка вела себя надёжно, каким-то чудом заработал датчик бензина, который до этого никогда не работал.
Малютка нашла свой дом, как бродяга – пристанище, теперь она не ночевала под дождём или снегом, готовая приютить любого, кто осмелится дёрнуть ручку задней двери.
Плановое техническое обслуживание показало, что автомобиль в отличном состоянии: двигатель работает хорошо, коробка передач в норме, электрика тоже на высшем уровне, кузов – практически без ржавчины. Это было феноменом для отечественной автомобильной промышленности, все сотрудники технического центра, в том числе и хозяин, сбежались, чтобы засвидетельствовать этот невероятный и единственный факт в рабочей практике.
– Может, это спецвыпуск?
– Нет... Она на экспорт шла! – Спорили механики.
– А можно ваш технический паспорт посмотреть, Виктор Макарович? – Попросил владелец автомастерской. – Ничего не понимаю: вторая серия, 2013 год выпуска... Чудеса...
– Хоть двадцать лет ещё катайтесь, только масло меняйте! – Вынесли вердикт по состоянию автомобиля специалисты.
Так пролетели два года спокойной и устроенной Малюткиной жизни рядом с домом, под крышей, в заботе добрых рук Виктора Макаровича, который любил свою Малютку, по-хозяйски ухаживал, ценил и разговаривал с ней. Автомобиль своей безотказной работой и преданностью делу словно выплачивал долги компаньону за всё, что он сделал и делает.
Малютка уже сумела окупить деньги, вложенные в гараж, не боялась сложных маршрутов, уверенно шла по бездорожью, преодолевала грязь весенних распутиц и наледи дорожных заторов. Она кормила семейство Кутилиных, между героями формировалась связь, которую можно сравнить с актом духовной близости — это была настоящая дружба.
За рулём Малютки, вернее, через эту дружбу, Кутилин чувствовал жизнь, чувствовал соприкосновение с миром, своё присутствие в нём, своё предназначение. Неисчерпаемая потребность человека что-то любить в своей силе не уступает требованиям плоти, это нужда нашего сердца. Неизрасходованный потенциал отцовства, который продолжал жить вместе с главным героем, и который некому было передать, получала Малютка. Любящий человек одушевляет предметы, вдыхая в них часть своего существа, навсегда привязывая, делая их своими спутниками, участниками жизни. Помимо теплоты сердца Малютка получила и частицу души Виктора Макаровича...
Это было воскресенье, холодное и пасмурное утро апреля. На улице не было даже птиц, наверное, все в этот день хотели куда-то спрятаться от северного ветра с дождём. Только одинокий Виктор Макарович в своей бессменной ветровке и джинсах приближался к любимому гаражному кооперативу. На стене объявлений, где обычно размещалась общая информация, появилась официальная бумага – распоряжение руководителя Управы района о сносе гаражей в рамках улучшения и благоустройства территорий. Из её текста можно было узнать, что на данном месте планировалось построить новый торговый центр, больше тридцати тысяч квадратных метров. Это сотни рабочих мест, возможность покупать лучшие товары жителям Галышево, это многомилионные налоги, которые будут потрачены на процветание и благоустройство района. Далее шла подпись Главы района Галышево.
Это был настоящий шок... Непонятно было, что теперь делать? Покупать новый гараж, который могут снести в любой момент, или бороться за старый? Судиться, скандалить, требовать справедливости? Где искать новое место, что будет дальше с собственностью, положены ли выплаты, куда теперь ставить Малютку?
Все эти вопросы возникали в голове Виктора Макаровича, который не понимал, какой из них нужно решать первым.
Удалось уточнить, что возмещение средств предполагалось за данный объект недвижимости в пределах семисот пятидесяти тысяч рублей в случае предъявления документов на собственность. Без них выплаты не производились. Но что за эти деньги можно купить в Москве?
Маленький гаражный кооператив «Жестянщик», построенный ещё в начале 60-х годов XX века, десятилетиями арендовал землю у района Галышево под гаражный кооператив, но теперь вынужденно прекращал своё существование. Арендатор в лице администрации Управы района отказывался продлевать срок аренды. Все прошлые годы продлевал, но, видя интерес инвесторов, отказался.
– Да и что могут сделать пятнадцать собственников этих гаражей? Юридически тут всё чисто... Что они, в самом деле, бунт поднимут? Ну сожгут пару покрышек и разбегутся по домам! – Рассуждали инвесторы с представителями Управы района.
Распоряжение о сносе разместили буквально за несколько дней до прибытия спецтехники. Времени не было, все собственники, бросив свои дела, отгоняли машины, выносили ценные вещи, помогали друг другу, общее горе и негодование сплотило малознакомых людей. Нужно было увозить Малютку, но завести её не получалось, она словно прилипла к месту. Приехавший Мотя уже взял на буксир автомобиль, чтобы увезти её к Карповым, но у Матвея Константиновича оторвался задний бампер вместе с буксировочным захватом, пришлось ему ехать к брату в одиночку. Но что было делать с Малюткой, как выручить компаньона и друга?
В процесс вмешалась какая-то мистика: вызванный эвакуатор по дороге попал в аварию, а других, как назло, не было. Неравнодушные собственники «Жестянщика» пытались помочь вывезти автомобиль из гаража, толкая Малютку сзади, но всё безрезультатно. После очередного «навались», у неё отвалились передние колёса. Прикрутили колёса – заел ручной тормоз... Следующие по очереди вызванные буксировщики-эвакуаторы рвали тросы. Машину спасали всем миром, но всё было бесполезно. Малютка словно сама сопротивлялась, не хотела покидать свой очаг, который так полюбила. Вечером перед демонтажом гаражного кооператива все собственники, которые были на территории «Жестянщика», из чувства уважения и сострадания зашли попрощаться с Виктором Макаровичем, который сидел за штурвалом Малютки.
Прощаться с другом нужно было и ему самому, слёзы капали градом, Виктор Макарович курил и нежно вытирал пыль там, где её не было, поправлял зеркала заднего вида, будто готовился к дальней поездке. Все вещи, которые хранились в бардачке и салоне, Кутилин решил не забирать, но нужно было оставить и что-то от себя. Виктор Макарович положил на панель приборов совместную с Малюткой фотографию, которую сделала Марья Потаповна, когда машину забирали из салона. В этот момент приборы неожиданно загорелись и сразу потухли, Малютка приняла последний подарок...
Ранним утром, даже раньше указанного времени, к оцепленному гаражному кооперативу «Жестянщик» подъехали четыре бульдозера и два экипажа полиции для подавления возможных волнений. Виктору Макаровичу стало плохо, сильно кружилась голова и наш герой упал на колено, молодой сержант вызвала скорую помощь, принёс стакан воды и очень сострадательно предложил сесть в патрульную машину, если Кутилин не в состоянии больше стоять до приезда неотложной помощи. Виктор Макарович отказался.
Наш герой в полуобморочном состоянии находился среди многих владельцев-собственников, чьё имущество разметали ковши, громя стены кирпичных строений. Вот обрушился и гараж Кутилина. Бульдозер так удачно махнул ковшом, что решил сразу утрамбовать площадку, переехав объект. Под гусеницами тяжёлой машины оказалась Малютка, она несколько раз просигналила, пока не сравнялась с землёй.
Скорая помощь так и не приехала.
Нумизмат
Культурная публика актового зала кипела овациями, когда на сцену пригласили заслуженного и видного учёного Марка Израилевича Райхмана. Сегодня исполнилось 90 лет Институту авиации, в котором он добросовестно и честно служил всю свою жизнь.
Генеральный директор Государственного авиационного института Герхард Карлович и, по совместительству, друг учёного Райхмана, попросил раскрасневшуюся от четырёхлетнего «Кенигсберга» публику успокоиться и дать ему слово.
– Мой дорогой друг, сегодня мы тронуты датой долголетия нашего дела. – Марк Израилевич смущённо вытер проступившие капли пота со лба карманным платком. – Почти пятьдесят лет ты на передовой научного прогресса авиации, твой пример безупречной службы, поиска элегантных решений, вошёл в историю не просто нашего института...
Возникла короткая пауза, директор поднёс указательный палец к языку, чтобы перевернуть страницу.
– Ты вошёл в историю отечественной авиации... Ты памятник на поприще гения! Твоё имя будет выбито в граните на почётной доске института!
– А Ваше имя там будет? – выкрикнул подвыпивший инженер отделения прочности.
– Тихо, Замшелов, молчать!!! – закричал заместитель директора. – И в честь этой даты, прими юбилейную медаль 90-летия института.
Культурная публика актового зала взорвалась аплодисментами. Райхман, худой и низкий, как иссохший стебель одуванчика, с непропорционально большой головой, лысый, с щеками, обрамлёнными седой порослью, вытянувшись по неписанному протоколу, пожал руку друга, обнял его и незаметно ушёл со сцены... По-английски.
Разумеется, праздник Марка Израилевича на этом не закончился. Была торжественная презентация с его именем на доске славы института, был невыносимый «Кенигсберг», банкет, поздравления коллег, жаркие обсуждения последних испытаний, исследований, новых контрактов. Главный подарок, уже лично, доктору технических наук Райхману вручил его друг, директор. Это был серебряный полуполтинник Петра I 1707 года. Такого счастья нумизмат не ожидал. Эта блистательная вещица с портретом великого императора весила не более семи грамм, но редкость, состояние экземпляра были кабинетного уровня. Семидесятипятилетний Марк Израилевич так растрогался, так засмущался, держа в двух руках маленькую монетку, это можно сравнить с оцепенением паралича, фантомной судорогой счастья, когда всё исчезает, исчезает, превращаясь в танец, бесконечно медленный вечерний танец...
…Монетами Райхман занимался с раннего детства, когда нашёл у бабушки несколько медных копеек Николая II и серебряный советский полтинник 1924 года.
Многие считают, что только одержимые и неуверенные в себе люди испытывают тягу к коллекционированию. Марку Израилевичу было плевать, кто как считает: будучи доктором технических наук, он сам считал превосходно. Его коллекция, детище, собираемая по крупицам, была настоящим сокровищем, бриллиантом всей его жизни! Занимаясь преимущественно царской Россией и, для успокоения совести, ещё советскими и современными юбилейными монетами, он считал подаренный полуполтинник настоящей жемчужиной коллекции. Это тот самый случай, когда было уже всё, а вот этого не было. Когда к Райхману приходили друзья, он с удовольствием показывал полную серию «Красной книги» 1991-1994 гг., коллекцию памятных и юбилейных монет СССР. Тут был и редкий рубль «20 лет Победы» с раритетной гуртовой надписью, и «Сионистский рубль» «60 лет Советской власти» 1977 года, где рисунок движения атомов напоминает Звезду Давида, и монета «Гагарин» 1981 года с узким кантом. Но это только советские прелести. Избранной, действительной, фактической коллекцией, он наслаждался в одиночестве. И как не насладиться роскошью медных монет царской России: это полная сибирская подборка меди Екатерины II, монеты Николая I c масонским гербом, собрание кольцевиков Александра I, которое стоит целое состояние, Елизавета, Екатерина II, Павел I, – все номиналы каждой эпохи, включая редчайшие 10 копеек Петра III в эксклюзивном состоянии. «Сколько таких монет на всю Россию?», – думал Райхман. – «Двадцать, или, может, тридцать...»
Если медь поднимала настроение, то царское серебро восстанавливало давление, заживляло раны, рассасывало гной: «300 лет дому Романовых» 1913 года, «Коронация Александра III» 1883 года, «Коронация Николая II» 1896 года, рубль 1912 года «В память 100-летия Отечественной войны 1812 года», не говоря об обычных рублях от Петра I до Николая II... Особенной гордостью были собрания золотых монет Николая II и Александра III, блеск империалов сводил с ума, как поцелуй молоденькой девушки.
Просмотр накопленного, обладание этим историческим богатством оказались выше цели семьи и её ценности, эти ничтожные представители рода человеческого – сосуды, которые наполнены амбицией, гонором и жаждой собственного комфорта, ничего не давали взамен, фактически, чужие люди, которых мы, по долгу законодательства, называем жёнами, упорно отказываются понимать, почему все деньги уходят на какие-то железяки, пусть и старые.
…Ничего не скопив на старость, не имея семьи, Райхман из-за сильнейших приступов мигрени уже не мог работать. Два года назад доктор уволился из института, проживал неприглядно, уныло. Ходил в сломанных очках, обмотанных синей изолентой, скромно питался, позволяя себе покупать недорогие биметаллические десятирублёвки основных серий.
Сегодня Марк Израилевич решил тараном, лобовой атакой штурмовать отделение Пенсионной Службы, в надежде на то, что полученная медаль 90-летия института будет основанием для пенсионных надбавок. Подаренный полуполтинник он положил на стол. Райхман всегда так поступал с новым и редким экземпляром: хотелось любоваться, восторгаться им, непрерывно и постоянно, как полуголым образом юной жены.
Здание Пенсионной Службы в городе, где жил Райхман, являлось практически местной достопримечательностью. Законченное, выдержанное в современном, строгом стиле, давящее своей красотой окружающее пространство, угнетая его монументальностью, важностью и суровой надменностью. Подходя к нему, чувствуешь могущество места, его силу, величие! Такие ощущения испытывал и Райхман, пересекая портал центрального входа Пенсионной Службы. Получив талон электронной очереди, Марк Израилевич уже через несколько минут увидел, что на табло высветился его номер. Подойдя к операционисту, Райхман встретился взглядом с дамой среднего возраста, сдобной комплекции, но весьма миловидным лицом. Получив документы и медаль, сдобная дама потугами ритуальных жестов давала понять, что слушает доктора и вовлечена, но, скорее, из необходимости поведенческой блажи, чем из искренности. Пропустив всю информацию через одно ухо, дама с миловидным лицом загадочно улыбнулась и, несмотря на тучность, почти как балерина вспорхнула балетным па и снежинкой унеслась в дворцовую тьму кабинетов.
Передовика отечественной авиации пригласили не куда-нибудь, а на ворсистые ковры заместителя начальника Территориального отдела службы. Убранство кабинета было восхитительным, бросался в глаза превосходный ремонт помещения, великолепный настольный набор из яшмы. Неповторимый казённый запах чистоты и величия родины вскружил голову Райхмана. И как тут не разомлеть, как не дрогнуть, когда сам господин Паскудников щекотал взглядом, лепетал, кружил перед доктором, ластился и лип, как репейник. Миленькая секретарша уже неслась делать кофе господину Райхману, так торопилась, так старалась, что чуть не уронила серебряный поднос.
Марк Израилевич смутился:
– Видите ли, я только изложить...
– Знаем, знаем! – бодро и участливо перебил доктора господин Паскудников. – Всё сделаем, всё решим, милый Марк Израилевич! Вот только тут, где галочка, где точечка, где строчечка, да без помарочек, милый Марк Израилевич, да соблаговолите, да не серчайте, родненький Марк Израилевич. Вот тут, да! Вот на этой страничке ещё подпишите. Всё сделаем! И вот здесь не откажите!
Подписав все документы, окрылённый Марк Израилевич радовался своему триумфу, одержанной победе в неравной схватке с аппаратными львами государственного учреждения. Конечно, доктор не знал, что за ведомственную медаль не положено не то что надбавок, а даже льгот. Награды федерального и регионального уровня учитываются, а полученная им медаль была не более чем данью уважения талантливому инженеру-конструктору.
По дороге домой Марк Израилевич зашёл в супермаркет, купив нехитрый продуктовый набор и ещё кое-что для себя, небольшого объёма. В торжественном благоговении Райхман отправился преумножать свой восторг, любуясь на драгоценный полуполтинник.
Несмотря на учёность, добрый старик был романтиком, верил ветрам лепестков, дорожил горечью весеннего дыма, собирал пыльцу злачных пажитей жатвы, был предан всему ценному, неприкосновенному, что остаётся во внутреннем мире человека навсегда. Наслаждаться счастьем неведения — это значит, смириться с тихим шорохом хладнокровного, ползучего и ядовитого гада, голодного до человеческой боли, рассчитавшего свои силы, медленно приближающегося. Это чудовище под названием «неведение» невозможно заметить, увидеть, оно всегда наносит удар первым.
На нивах скучных дней, повседневного однообразия, невыносимого одиночества невысказанности, которое, по воле удовлетворительного состояния своего здоровья, Марк Израилевич скрашивал любимой работой, теперь превратились во что-то такое, что можно сравнить с зубной болью. Зубы у доктора технических наук не болели, болела душа, в которую он не верил, но почему-то в последние годы стал лучше чувствовать её присутствие и наличие. Пенсия тоже не увеличилась, напротив, стали поступать и поступать регулярно какие-то странные прокламации, письма, манифесты, причём из суда. Райхман считал это какой-то ошибкой, и даже не читал эту белибердятину.
Тем временем юрист высочайшей квалификации Службы судебного исполнения Альберт Казимирович Зырин искал то самое дело, на котором можно хорошо поживиться и сорвать куш. Несколько слов об Альберте Казимировиче, чтобы быстрей с ним разделаться. Тридцатилетний юрист Зырин, очень привлекательной внешности, любил то, чем занимается, иногда даже с излишним пристрастием и рвением выполняя решения суда. Это рвение было замечено и руководством: пристрелянный, познавший горечь служебных похлёбок и обласканный почётными грамотами, господин Зырин уже чувствовал, что засиделся в юристах. Ещё одно громкое дело, ещё немного скукожиться, и он уже советник с отдельным кабинетом и личной машиной для кофе. Альберт Казимирович описывал последнее имущество женщин с детьми, кормящих матерей, не упускал фамильные драгоценности одиноких стариков, срывая золото с груди или мочек. Был хладнокровен с оступившимся офицером Афгана (последний, потеряв всё, застрелился). Немногие выдержали бы такую работу, но только не Зырин. Он, как семя могучего дуба, прорастал сквозь асфальт, постепенно набирая мощь и влияние твердыней своего стержня, сквозь каменный пласт разламывал породу, грудью пёр в квартиры и чужие дома, заглядывая через плечи. А что до нравственности, то пусть о ней позаботятся те, кто принимал эти решения, да, иногда ошибочные, но Зырин не более чем исполнитель, инструмент, без него никакое решение суда не имело бы значения и веса.
«Кто-то должен заниматься всем этим дерьмом!», – говорил про себя Альберт Казимирович. – «А разве сотрудники банков или МФО ведут себя лучше, закредитовывая несчастных людей, обманывая их, навязывая дорогостоящие страховки, которые им не нужны? И всё для того, чтобы обжираться деньгами...», – заключал Зырин.
Увидев дело Райхмана, Зырин буквально с мясом вырвал его из рук неопытного коллеги. Юрист хорошо понимал, что со старика проще взыскать средства, чем с искушённого алиментщика или матёрого предпринимателя. Это дело было его, он заслужил это дело!
Не читая писем и доходчивых решений суда, Райхман продолжал жить обычной жизнью. Старик не знал, что он подписал в Пенсионной Службе, и что этот шаг обернётся ему многомиллионными долгами и общественным унижением. Выяснилось, что пенсию доктор получал прогрессирующую, в течение десяти лет, которые он работал после выхода на законный отдых. Было установлено, что инженер-конструктор получал надбавки, на которые права по закону не имел, за предоставление многочисленных благодарностей от администрации местного самоуправления. Пенсионная Служба по каким-то причинам определяла их как федеральные поощрения, которые согласовывал и подписывал безграмотный Паскудников. А многоопытная «снежинка», оценив масштаб скандала, доложила о проблеме Паскудникову и подготовила документы, которые, юридически, спасали начальника и доброе имя службы.
Решением суда был вынесен исполнительный лист, по которому Райхман был должен государству 3 658 352,87 рублей.
Юрист-пристав Зырин, узнав, с кем имеет дело, пользуясь служебным положением, организовал информационную травлю. На местном телеканале выпустили целый репортаж под редакцией хлёсткого, опытного журналиста и «дачного изгоя», Мылина Игоря Емельяновича, который не оставил места для клейма на израненном теле доктора. Мылин кричал о позоре, воровстве несчастного Райхмана. Как подлый учёный, зная положение страны, когда она в струпьях кризиса, умывался жиром социальных надбавок, как бессовестно их тратит, когда голодающие семьи ждут любого рубля от государства, как такие как он, совращённые, жадные, подлые люди, обманывая общество, своими связями, наглостью, исхитрившись, вымывают почву из под ног порядочной публики!
Райхман телевизор не смотрел, выписывал пару журналов научного плана, чтобы не отставать от прогресса. Стук в дверь показался ему странным и дерзким. Не успев её открыть, доктор почувствовал, как к его лицу прижали постановление. Зырин хищным броском центробежного рвения сбил старика с ног (не умышленно, конечно), прорываясь в комнаты, целый легион приспешников службы отправился за ним. Марк Израилевич опешил, прочитав постановление. Также он понял, что сумму долга ему не выплатить, и, вероятнее всего, он останется на улице, бездомным бродягой. Тридцатилетний Зырин вёл себя надменно-вульгарно с доктором, что-то рассказывая о человеческой порядочности, нравственности, взывал к совести и покаянию, пока описывал всевозможные ценности. В промежутке между описью и лекцией о достоинстве и чести породистой интеллигенции, Альберт Казимирович увидел чёрную папку, которую не поленился достать. Это была коллекция — главный клястер нумизмата. Райхман бросился в ноги юристу, умоляя не забирать коллекцию, но опытный Зырин уже чувствовал волнительную эйфорию свалившейся прибыли. Оттолкнув старика правой ногой в казённом сапоге, Зырин заметил на столе что-то серебряное, это что-то оказалось полуполтинником Петра I. Будущий советник, подбросив до звона полуполтинник большим пальцем, в танце стремительных вращений, с хлопком правой руки засвидетельствовал монету на тыльной стороне ладони, после, с улыбкой, положив её в карман своего великолепного кителя.
Положение Марка Израилевича было столь чудовищным, что даже продажа единственной однокомнатной квартиры не могла покрыть долг перед государством. Когда Райхман узнал, что вся его коллекция продана за сто тысяч рублей, в то время как один полуполтинник стоил около трёхсот пятидесяти тысяч, добрый доктор потерял сознание. Это был инфаркт, который навсегда сделал Марка Израилевича инвалидом. За секунду до этого Райхман хотел умереть, чтобы силы удара, приближение которого он чувствовал, хватило со всем покончить: тихо уйти, бездетным, голым, ничтожным, несправедливо поруганным, непризнанным в рамках Большой науки, одиноко пройдя тенью по миру.
Альберт Казимирович сказочно обогатился на продаже коллекции, получив вдобавок чин советника. Дело Райхмана только упрочило его репутацию и сделало ему имя, как принципиального, молодого, нового поколения управленца, которого стоит попробовать...
А бедный доктор после того, как пришёл в себя, навсегда отправился жить на дачу в Масловку к старому другу по парте, директору Института авиации Герхарду Карловичу, который втайне взял на себя все доги Марка, подарив свою собственную небольшую коллекцию иностранных монет.
