Александр БАЛТИН. Мастерство Ивана Бунина
К 70-летию смерти писателя // Илл.: Портрет И.А. Бунина. Художник Н.Л. Кащевский. 1928. Париж.
1
Пряный сок бунинских стихов!
Их душистая, светлая, свежая музыка!
Несочетаемое, как будто: но в гранёных, твёрдых, как драгоценные камни стихах Бунина сочетается многое.
(Для Платонова, с которым у Бунина сложно усмотреть нечто общее, стихи были лабораторией его прозы; у старшего классика всё поднималось на огромную высоту, тем не менее, и в его стихах просматривалось будущее прозаических его волн…).
Предельно тугой язык: плотность деревни, низовое, вещное, материальное.
Пассажи идут, как цветовая кладка живописца.
А вот – феномен лёгкости, и венок под ветром позвякивает на кладбищенском кресте, и лёгкое дыхание становится основой страсти, ведущей к преступлению…
Страх смерти…
Огненная бездна кремации, так ало, разнокрасочно, метафизически страшно, выписанная Буниным.
«Господин из Сан-Франциско» читается тяжело – но так и должно быть: ибо весь он от соли Екклесиаста: суета сует развёрнута панорамой.
Медитативное погружение в жизнь Арсеньева, постижение мира через вызревание души, обогащение любовью, и – всякой подробностью мира: одни в Иудее, другие в Париже, под сквозную музыку русского одиночества, под дождь, сыплющийся на бачок с отбросами…
«Чистый понедельник» оживляет Россию – ушедшую безвозвратно; а вдруг вспомнившиеся «Петлистые уши» поражает тяжестью догадки.
Рассказы раскрываются, как павлиньи хвосты; и психология разворачивается лабиринтами.
Или затягивает безднами – а что?
Человека вполне можно определить, как бездну в телесной оболочке.
Любого.
Любой и интересен Бунину: студент, помещик, мальчишка, карлица, богач, иностранец…
(В России иностранец всегда немного бес, но у Бунина иначе: скорее – проигравший).
«Тёмные аллеи» порою, кажется, перегружены эротикой: но и это от восторга, испытанного Буниным при прохождении через слои мира.
Словесная живопись, восторг, отчаяние…
Сверкают звёзды, не дано им погаснуть.
2
«Тёмные аллеи» хорошо освещены: словесная масляная живопись Бунина, кажется, достигает пределов.
Память работает интенсивно, отливы воспоминаний окрашиваются янтарными тенями и перламутровыми оттенками: оттенков у Бунина столько, что радуга покажется скупой.
…библейская, от царя Соломона, текущая соком эротика, сгущающаяся в конкретных образах, с надрывом, трагическая, великолепно-виноградная, пшеницей прорастающая в персонажей…
Трагизм излома присущ многим повествованиям, которые, будучи краткими, кажутся иногда чрезмерными: столько сердце не вместит…
«Генрих», «Галя Ганская»…
Очень дворянская литература – лишённая спеси, но наполненная достоинством: пробы червонного золота.
Метафизического, конечно, хотя золотой цвет часто присутствует у Бунина, различно переливаясь, перекликаясь с небесной бездной – которая тоже – не столько синяя, сколько золотая.
Кратко закипающий «Кавказ», пышные финальные фразы, бездна отчаяния, предшествующая самоубийству.
Восточные мотивы необыкновенно яркие, и хотя больше об Иудее, думается, что Бунину был близок мир суфиев – тайна знания, погружающего всё глубже и глубже: к самому ядру жизни.
Бунин познавал его через детальные, настолько ни на кого не похожие, описания мира, через эротику, смерть, которая не может отменить счастья, испытанного на земле.
…и словно в её запредельность и уводят «Тёмные аллеи», сияя ярко, широко, горячо…
3
Пряный аромат бунинских стихов!
Оттенки мёда, пронизанного светом: роскошного мёда, только что изъятого из сот, чуть отливающего зеленью; луга, полные разнообразным цветением; но и – ароматы сушёных трав, пучками подвешенные в магическом салоне: и сам-то Бунин маг, жрец слова, могущественный мистагог!
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно —
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Сад, облако…
Великолепные сочетания, отливающие перламутром простого счастья – которого и был певцом И. Бунин.
Даже грустью продиктованные, одиночеством пропетые стихи подразумевали подобную подоплёку:
Затоплю я камин, буду пить.
Хорошо бы собаку купить!
Мол, ничего не остаётся, и даже покупка верной, пушистой под вопросом, но и здесь всё вспыхивает такими огнями, когда и одиночество доставляет удовольствие.
Грусть всегда с нами: она слоится сложно за каждой мыслью, за любым оттенком чувства…
А Бунин чувствовал реальность, как своеобразный сейсмограф, улавливая малейшие её цветовые, смысловые колебания.
И природа его – одушевлённая, так пышно развернувшая свои вековые письмена: о! они всюду – не замечали, сколь кора дерева похожа на надписи на праязыке?
Бунину более подходит осень, ибо элегичность её точнее соответствует густоте бунинских строк:
Осень. Чащи леса.
Мох сухих болот.
Озеро белесо.
Бледен небосвод.
Отцвели кувшинки,
И шафран отцвел.
Выбиты тропинки,
Лес и пуст, и гол.
Но сила пустого и голого леса велика, как пророчество.
Велики и стихи Бунина – даже небольшие по объёму: велики насыщенностью своей, особую речевой интонацией, густотой слов.
И солнце духа мерцает над ними, заполняя счастьем всё пространство – всё, без остатка.
4
Алмазная грань – знак мастерства – блещет во всех стихах Бунина.
Или почти во всех.
Как сплавляются грусть и нежность, одиночество, и игра огня: «Затоплю я камин, буду пить. / Хорошо бы собаку купить».
Одиночество – капсула, из которой рождаются стихи, и что им известность, коллективное действо: им, живущим и вибрирующим в пространстве, пересекающимся с нашим, но отличным от нашего...
...есть пространство идей, мерцающих нежным хрусталём, и простор стихов, где золотая пена заката льётся тайною мироздания.
В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.
Он видел сумрак предзакатный,–
Уже синел вдали восток, –
И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребенка голосок.
Ангел столь же естественен в стихах, сколь невозможен в будничности, повседневности, где заурядность зашкаливает, томит – сознание поэта.
Бунин-пейзажист будто пишет не словами: сразу встают картины, точно изъятые из чудес природы, из её грандиозного каталога; и всё здесь отливается поэзией: элегическая ли, византийская осень, широкошумная зима, густота летнего настоя, весенние надежды; всё знает и чувствует Бунин: до последнего листка, до крошечной травинки.
О! он слышал звёзды и воды – перезвоны последней, течение, игра ряби на поверхности, будто сумма, обеспечивающая функционирование жизни; Бунин! сама фамилия его звучит медово, и пахнет терпкими травами, и богатство, которым он дополнил поэзию, сложно исчислить в знакомых нам единицах.
5
Тихон и Кузьма…
Конец девятнадцатого века – впрочем, начало двадцатого было похоже: ничто не предвещало тотального раскордаша; а уж из деревни тем паче невозможно было увидеть грозящего, огневого, заревого…
Ребята, растущие в деревеньке под названием Дурновка; когда подрастают, дороги их, как ни странно, расходятся.
Наёмный рабочий – Кузьма; Тихону же удаётся идти более богатой тропой: умение, живущее в недрах сердца, проявляется вдруг – и вот пожалуйста: открывает маленький кабачок, снимает постоялый двор…
Скучно ли ткётся повествование?
Мережковский, чьё сознание горело символами и знаками, столь далёкими от реальности, говорил, что использует деревню Бунина вместо снотворного.
Частное мнение, какое не стоит слишком принимать всерьёз, но и сбрасывать со счетов тоже едва ли…
Бунинская проза строится на предельном сгущение: мало кому так удавалось; и хоть колорит деревни преимущество сер и чёрен, Бунин и тут находит многоцветье: когда не внешнее, тогда внутреннее: в душах героев.
Состоятельный хозяин Тихон, наладивший своё дело, покупает усадьбу; усадебная жизнь особенно волновала Бунина: точно предчувствовал скорый её финал, постепенное отпадение её в недра истории.
Не было детей, жена рожала только мёртвых: обратная сторона обеспеченности что ли?
…счастья не обретают герои: даже примирившись, даже при условии помощи; счастья нет – и оно рядом: вот цветёт всеми возможными цветами…
И «Деревня» цветёт – в наши дни, не склонные к острому восприятию литературы, будет восприниматься, как столетие назад: ярко, сочно, правдиво, точно, великолепно…
6
Всё вокруг мелькает – деревья, люди на конях, и еле-еле видна дорожка впереди; всё вокруг срывается антоновскими яблоками смысла: тугими, литыми…
Собаки гавкают, всё мчится, нет никакой остановки; можно ввалиться к соседу помещику, остаться у него на несколько дней.
«Антоновский яблоки» дают терпкие панорамы жизни, утраченной давно; жизни – такой важной для Бунина, столь наполнявшей его в юношеские годы…
Какие запахи были в доме у тётки Анны!
(Пруст с виртуозно-тянущимися на страницу фразами, Пруст в русских переводах, исполненных великолепным Николаем Любимовым вспоминается… и хорошо, и плохо: избыточность Бунина собирается на меньшем объёме текста, сообщая читающему (разумеется, шкала невозможна, просто ощущения) больше…)…
Шурин вспоминается, его рассказы об охоте…
Золотые антоновские яблоки, чьё благоухание отдаёт космосом, всегда таинственным и донельзя манящим, вспыхивают на страницах мистическими шарами подлинной сути жизни.
7
Образы людей (и не только) даны в рассказах Бунина ярко, выпукло, зримо: вот господин из Сан-Франциско, надменно глядящий с борта гигантского плавучего дворца, мечтающий о сласти жизни, не знающий ещё, что ждёт его такой страшный, отчасти комический финал; вот Казимир Станиславович, чьи петлистые уши становятся зловещим символом; а вот Чанг, милый пёс, такой же пьяница, как его хозяин – старый, во всём разочаровавшийся капитан…
Галерея тянется, суммы людских судеб извиваются причудливо, переплетаясь разнообразными связями, мерцают различные отношения; образов много, но есть ещё один: глобальный, усложнённый, порою чрезмерно пёстрый.
Этот образ – язык.
Ибо в иных рассказах Бунина очевидно главным персонажем является именно он: с бесконечными его, удивительными возможностями, с бархатной роскошью прилагательных, с янтарной щедростью глаголов.
Язык цветовой, иногда столь густо затканный цветом, что напоминает драгоценную церковную парчу – или великолепную реку, вспыхивающую на летнем солнце такой же тканью…
Язык избыточный, и вместе – лаконичный: противоположности сходятся, и кванты движения языка дают неожиданные эффекты.
Разумеется, когда речь идёт о большой литературе, индивидуальный, авторский язык одна из главных ипостасей, но, кажется, в такой мере, как в прозе Бунина, он не действует ни у кого…
8
Избыточность цвета у Бунина: словно цвет созидает формы мира, являясь основным строительным материалом Творца; словно лучи разнообразных оттенков пронизывают всё, включая души людские.
Более строгая гамма у Куприна, хотя тоже переливается мир, особенно в библейском своём аспекте, играют красками – и виноградник, и счастье царя Соломона, что завершится вот-вот, и будет сидеть царь, обдумывая осмысленность яви.
Мир материален: но через внешнее к внутреннему идёт движение мыслей писателей, и Бунин, и Куприн достаточно расскажут о разнообразном, людском, наполнят длинные галереи человеческими типажами, и…кого тут только не будет.
Офицеры, священники, циркачи, нищие, странники, богатые, бедные, мужики, пьяницы, атлеты…
Будут и животные: и белый пудель снова вызовет слёзную реакцию: хоть у кого-то, а Чанг заставит сострадать – и ему, и капитану…
Узлы, требующие выбора, как необходимости развязать их, будут закручиваться сложно; но даже самоубийцы не порицание вызывают – жалость.
Сила обстоятельств одолевает человеческие желания и возможности: часто, рассчитывая на одно, оказываемся ввергнутыми в последовательность движения дней, заставляющих довольствоваться совершенно другим.
Сила обстоятельств не способна победить силу слова: в случае с великими мастерами, родившимися в один год, и ныне наблюдающими из запредельности творческих высот, как проводятся их юбилеи…
9
Столбовой дворянин мог только и увидеть – взъярившуюся муть, разрывающую пространство, уничтожающую жизнь вообще – и в частности усадебную, столь драгоценную Бунину, творящему «Окаянные дни».
Особый был аромат усадебной жизни: неспешный, достойный, пронизанный сословностью…
Он был – и он исчез.
Всё исчезло.
Россия провалилась в проран: такой вывод из «Окаянных дней».
Дневник, залитый болью.
Кровоточащий – если не каждой строкой, то каждым абзацем – точно.
Дневники часто представляли большую литературу: и ни злость, ни мрачность тона не отменяют высот бунинской стилистики, его великолепного языка, играющего самоцветами, не тускнеющими от времени.
Мрачность усиливается – в концу книги всё, кажется, совсем беспросветно, невозможно, невыносимо.
Страшно.
Не преодолеть.
…преодолеть ощущение можно только вспомнив, что это – один из взглядов: есть и другие.
10
Господин из Сан-Франциско, как известно, не достигнет своей цели…
Можно ли здесь увидеть метафизику? Лучевое – через блистательный язык и образы – проведённое утверждение о тщете накоплений?
Исступлённая работа господина из Сан-Франциско, даже имени которого не осталось, не принесла ему счастья Неаполя, Севильи и прочих роскошных мест мира, создав повод для возникновения поэтического, прозаического, сверкающего всеми красками перла.
Тяжко плывущий через гигантскую водную пустыню огромный корабль, целая плавучая страна развлечений и исступлённого, адского, низового труда, обеспечивающего движение.
Финал схож с началом, только в трюме стоит скорбный, страшный ящик.
Аппетит Бунина ко всем деталям мира, и бессчётным его подробностям очень велик: словно страх пропустить хоть что-то заставляет писателя вновь и вновь вглядываться, вслушиваться, вчувствоваться, переводить в слова.
Густая, византийски роскошная ткань повествования; кажется, все слова, существующие в языке, вмещены сюда.
И плывёт корабль…
И так сложно добиться желаемого.
Особенно, если оно ничтожно.
…не просите у Царя Небесного земного навоза…
11
В рассказе «Учитель словесности» Юрий Нагибин – сквозь волшебную призму собственного мастерства – показывает детство Бунина: через фрагмент оного так колоритно: что веришь – изображение верно.
Упорный и малоодарённый, постоянно пишущий провинциальный гимназический учитель, приглашающий к себе мальчишку-гимназиста, в котором почувствовал литературные способности, чтобы прочитать ему свой очередной рассказ – с направлением.
Для словесника «мужицкая беллетристика» – мера мер, на которую он ориентируется, для мальчишки – серое, скучное словесное варево, лишённое красоты и изящество: у него уже сформировалось собственные – изрядной высоты – восприятие литературы; и замечания, которые мальчишка делает взрослому, поражают того – надо же так тонко видеть, чувствовать, осязать реальность! Хотя и кажутся бывшему бурсаку, рвущемуся к литературному признанью, чепухой – если, по сути…
Мол, каким оттенком отсвечивает чернозём!
Или какого цвета головка у ласточки…
Есть разница: больше того – в подобной точности и заключена та мера гармонии, которую, болеющий за народное горе словесник, не может понять…
Мир избыточен, мир многообразен: его необходимо именно так отображать – во всём многообразие: что не исключает, конечно, боли за действительно ужасную долю большинства.
Фамилия ученика – Бунин – появляется только в финале, хотя читатель догадывается, о ком речь сначала…
Сочный рассказ, колоритный, исполненный… отчасти в бунинской манере; интересно, ретроспективно показывающий вызревание одного из самых необычайных литературных даров русской словесности.
12
Бунин, чрезвычайно любивший Толстого, говорил, что иногда представляет прекраснейшую картину: переписанную иным языком Анну Каренину…
Разумеется, если иметь в виду гамбургский счёт и соответствие масштабов, Толстой выше, но Бунин, будучи одним из лучших русских прозаиков, чувствовал цветовую и вещественную оснастку мира, так тонко, как никто (может быть, только Набоков превосходил его в этом).
Сознательная тяжелостопность Толстого, рассчитанная и на максимальную выразительность, и на невероятные возможности психологического портретирования, наверное, несколько претила Бунину: ему виделись картины сложного изящество: с теми шероховатыми, муаровыми, чуть уловимыми оттенками, которыми он так плотно насыщал свои рассказы.
Особенно «Тёмные аллеи»…
…кажется, никогда не наглядеться на предложенный мир, не наслушаться всех его звуков, не насладиться всеми оттенками ароматов.
Никогда.
И действительно: вдруг представляется Анна Каренина написанная бунинским языком: с почти экзотическим, несколько отдающим то востоком, то Византией колоритом, драгоценным, переливающимся, как дорогая парча…
Несовместимые понятия: толстовский размах и бунинская изощрённость.
