Олег АШИХМИН. Рассказы «Пятёрка», «Сокол»

Илл.: Художник Владимир Чураков

 

Пятёрка

 

Петька Скворцов был настоящим студентом. Учился с завалами и загулами, правда, любой зачет мог пересдать блестяще, а за самый сложный экзамен получить четверку. Пятерок за пересдачи в университете не ставили. У Петьки был железный принцип: на все экзамены он приходил не готовясь, в расчете на свое обаяние и кое-что услышанное на лекциях. Если преподаватель ему, неподготовленному, ставил хотя бы тройку, то на этом знакомство с предметом заканчивалось. Если же два балла, то Петька садился за учебники, учил, как положено и без проблем пересдавал. За три года учебы в университете в Петькиной зачетке не было ни одной пятерки.

Так было и в школе.

– Петя, – говорила мама, – Если бы ты хотя бы делал дома уроки и хоть чуть-чуть учился, то школу бы закончил не с тройками, а с золотой медалью. Ведь у тебя такая светлая голова, ты все хватаешь на лету, мне учителя сколько раз об этом говорили.

И, правда, Петька мог целый месяц отсутствовать на алгебре, но затем, придя на урок и попав на контрольную, он, полпары изучал учебник, а вторые сорок пять минут решал задания и в итоге получал твердую четверку.

Учебники он «изучал» и на контрольных по физике, геометрии, химии. Преподаватели с этим давно смирились. Петька серьезно занимался футболом и половину учебного года, начиная с младших классов, стабильно проводил в разъездах, на сборах, на играх и турнирах.

Учителям нравился смышленый мальчуган, который за сорок пять минут усваивал то, что другим они давали в течение двух-трех недель и поэтому Петькины потуги к знаниям на контрольных даже вызывали интерес. Особенно Петьку любил учитель физики Максим Андреевич Столяров, который ко всему прочему был еще и футбольным болельщиком с солидным стажем.

– О, посмотрите, кто к нам пришел, – говорил он, завидев Петьку в классе. – Давно, брат, ты ко мне не захаживал.

– Здравствуйте, Максим Андреевич, я тоже без вас скучал, – искренне говорил Петька.

Он действительно с уважением относился к физику и его лекции любил больше других.

– А у меня для тебя сюрприз.

– Контрольная, да я уже знаю. Утром ребята сказали.

– Значит, ты опять не готов?

– К сожалению, Максим Андреевич, я сегодня ночью только прилетел, так что все как всегда.

– Ну, Петр, если ты и с этим материалом разберешься в одиночку и получишь хотя бы тройку, то ты однозначно феномен! – с азартом экспериментатора говорил физик.

– Обижаете, – ухмылялся Петька. – Оценка будет не ниже четверки.

К Петькиному горю, далеко не все учителя относились к его свободному посещению так демократично, как Столяров. Большие неприятности у Петьки начались в старших классах и, особенно, с учителем химии. «Химичка» пошла на принцип и за все Петькины прогулы нещадно ставила единицы.

– Пусть переходит и учится в спортивной школе, там химия не нужна, – говорила она, когда кто-нибудь из учителей пытался заступиться за Петьку.

Петька и сам не раз думал перейти в спортивный интернат, где училась и жила вся команда, но отец запретил ему даже думать об этом.

– Одна серьезная травма – и на спорте крест. И что ты тогда будешь делать? Нет уж, дружок, учись нормально, я уж не говорю хорошо, но хотя бы в обычной школе. Я в твои годы все успевал.

Петькин отец был круглым отличником, с красным дипломом окончил институт, был мастером спорта по волейболу, неоднократным чемпионом СССР, кандидатом в Олимпийскую сборную, но неудачное падение на горнолыжном курорте во время отпуска перед первым тренировочным сбором олимпийской команды, стало причиной разрыва сразу нескольких связок в правом колене. Вовремя не отстегнувшаяся лыжа перечеркнула все достижения предыдущей жизни. Все нужно было начинать с начала, благо за плечами уже был институт и красный диплом.

Раз уж в другой школе учиться не светит, надо выживать в этой. Примерно так решил Петька и с покорностью атланта терпел все единицы по химии. К выпадам химички очень скоро присоединились учителя литературы и английского языка и бороться стало в три раза сложнее. Петька изо всех сил старался не обострять ситуацию и делал все возможное, чтобы исправить колы и двойки, но силы были неравны. Когда он понял, что в этой войне ему не победить, у него опустились руки. С тремя двойками за полугодие он почти смирился, но тут неожиданно за него вступился Столяров и директор школы. На одном из педсоветов директор, дама крутая и прямолинейная, всему педагогическому коллективу заявила, что Скворцов восходящая футбольная звезда, его знает весь город, парень талант и гордость школы.

– Отстаньте от него. Пусть мальчишка спокойно доучится, он рожден для спорта и там у него все отлично получается, – были ее последние слова.

О заявлении директора и о педсовете Петьке рассказал Столяров.

– Играй теперь и тренируйся спокойно. Жаль, что именно тебе Бог дал и светлую голову, и быстрые ноги. Ты и в науках потянул бы прилично, не хуже, чем в футболе, – философски подытожил свой рассказ о педсовете Столяров. – Но, с другой стороны, футболист ты, конечно, уникальный. Так что расти и, как говорится, большому кораблю большое плаванье.

Петьке слышать такое было приятно, но он-то знал, что в футболе у него как раз не все гладко. В клубе его считали перспективным и подающим надежды игроком, но не более. Бывали матчи, которые он выигрывал в одиночку. На кураже, на всплеске эмоций, на желании победить и лишний раз блеснуть своим талантом перед тренером и болельщиками, он, как великий артист перед публикой, раскрывался без остатка, и, играя тонко, остро, неоправданно рискуя, щекоча и без того расшатанные нервы тренеров, лично забивал несколько мячей, отправляя в нокаут сильную команду соперника. Бывало, что Петька в одиночку обыгрывал даже лидера чемпионата и под аплодисменты трибун уходил с поля в раздевалку.

– Петенька, ну забей, пожалуйста. Нам эти очки просто как воздух нужны, – чувствуя, что у его любимца игра пошла, говорил тренер, отзывая Петьку к краю поляны. – Если мы их сейчас прибьем, то мы зацепимся за медали.

– Ладно, Палыч, ладно, я попробую, – говорил Петька, и действительно шел и забивал, вытаскивая на себе всю свою команду.

А бывало и по-другому. Петька мог показать совершенно бездарную, беззубую, безвольную игру со средненькой, проходной, полуживой командой.

– Скворец, твою мать… – орал тренер со скамейки. – Ты будешь играть сегодня? Соберись… – нервничал Палыч, выбегая к краю поля, и дальше загибал такие маты, что на него оборачивались даже игроки команды соперника, а немногочисленные зрители цепенели на трибунах. Но и это на Петьку не действовало. Если уж игра не пошла, то Петька с этим ничего поделать не мог.

– Да проснись ты, наконец… Играй, я тебе сказал! – не унимался Палыч, но

после нескольких стартов со скамейки к бровке, когда рядом с ней пробегал Петька, Палыч сдавался, понимая, что от его любимого форварда сегодня ждать уже нечего и, так же не сдерживая маты, но на этот раз уже от бессилия, убирал Петьку с поля. А на его место ставил менее талантливого, но зато более трудолюбивого нападающего.

– Размазня… – кидал в сердцах в спину Петьке Палыч, и тот уходил в раздевалку под гробовое молчание трибун.

Нестабильную игру «Скворца», а именно под этим именем Петька был «прописан» в футбольных кругах, отмечали тренеры и взрослых команд. Некоторые приезжали на его матчи специально, а иные следили за его игрой уже не первый год. Петька был уверен, что к окончанию школы у него будет несколько предложений от профессиональных клубов, пусть не в первый состав, хотя бы в дубль, но все его ожидания так и остались ожиданиями.

– Талантливый, конечно, парнишка, – говорили тренеры и президенты клубов. – Но к любому таланту необходимы трудолюбие, усердие, спортивная злость, характер… А у него их нет. Отсюда и нестабильная игра. Он не боец. Если уж он среди сверстников блещет через раз, то наши мужики его просто затопчут. Нам он не нужен.

Вердикт профессионалов Петьку просто смял. Он был уверен, что будет играть и посвятит футболу всю свою жизнь, а тут такой удар под дых на самом взлете.

– Не отчаивайся, продолжай тренироваться, готовься к сезону. В России много команд. Что-нибудь придумаем, – успокаивал Петьку Палыч, но ничего придумать не удалось.

– Придется, Петька, наверное, завязывать с большим футболом, – с горечью констатировал Палыч, когда все возможные варианты были опробованы. – Ты еще молодой, еще сможешь найти свое место в жизни. Хорошо, что это случилось в семнадцать, а не в тридцать лет. У тебя все еще двести раз сложится. Иди учиться, найди интересную профессию, а в футбол можно играть и для удовольствия.

«Ну уж нет!» – решил для себя Петька и навечно повесил бутсы на гвоздь.

С футболом он завязал окончательно и бесповоротно. Будучи студентом, он даже не играл за свой факультет на первенстве университета.

– И что, даже не тянет? – как-то поинтересовался отец.

– Нет. Знаешь, после двух тренировок в день на протяжении многих лет у меня к футболу апатия.

– Ну и слава Богу, – окончательно успокоился отец.

Он с самого начала был против Петькиного увлечения спортом.

– Сынок, – говорил он не раз. – Для здоровья, для прекрасной физической формы – пожалуйста, но стремиться стать профессионалом, это ни к чему. Поверь, если бы я хотел, чтобы ты стал олимпийским чемпионом, ты бы у меня занимался спортом с трех лет, а ты в футбол начал играть в первом классе. А главное, в спорте добиться успеха и не остаться калекой шансов практически нет. В любой момент все может закончиться. Любая игра, даже тренировка может стать последней в карьере из-за травмы. А сколько пота нужно проливать каждый день?

– Конечно, тебе легко говорить, – огрызался Петька. – Ты полмира объехал, даже в Олимпийскую сборную был приглашен. Я тоже хочу чего-нибудь добиться.

– Петя, за все время, пока я занимался спортом, я кроме спортзалов, стадионов, штанги, дешевых гостиниц и постоянных переездов ничего не видел. Мы даже когда выезжали с командой за границу, кроме спортзала и гостиницы нигде не были. А самое главное, в любой момент травма, полученная в игре, может сделать тебя инвалидом на всю жизнь.

– Травму можно и не в спортзале получить, ты же на лыжах упал, а не на тренировке.

– Вот именно, Петя. Вкладывать только в мышцы – глупо и рискованно. Я это понял, когда разорвал свое колено. Благо, я уже был дипломированный специалист и не липовый, а реальный. А то неизвестно как бы жизнь сложилась. Поэтому, сынок, первым делом нужно вкладывать в свою голову, в образование – это дает тебе больше шансов в жизни, ты не зависишь от колена или локтевого сустава. Голова всегда прокормит, даже если у тебя не будет руки или ноги. Не дай Бог, конечно.

Подобные воспитательные беседы и споры с отцом у Петьки закончились после его первых более-менее серьезных успехов в спорте.

«А чем черт не шутит?!» – думал отец, когда на ковре в комнате сына появились медали, а на полках в зале его волейбольные кубки потеснили кубки футбольные. – «Не всем же такая непруха как мне. Может, Петьке и повезет, может, он как раз и стрельнет и за себя и за меня?»

Но Петька не стрельнул и отец лишь еще раз убедился, что был прав. Чудес не бывает.

Петька сдал без проблем все школьные экзамены и самостоятельно поступил в университет на факультет журналистики. Он решил стать спортивным репортером, чтобы весь труд, вложенный в футбол и знания из мира спорта, не пропали даром. И они, действительно, не пропали. С первого курса Петька начал писать в газету. Сначала под его фамилией выходили небольшие заметки. Затем появилась его колонка, а через несколько месяцев она выросла в спортивную страницу. На втором курсе Петьку пригласили в серьезную еженедельную газету, где под спорт был выделен целый цветной разворот. Естественно, Петька писал не только о футболе. Его материалы читали и обсуждали одногруппники, а младшему курсу Петькины достижения преподаватели ставили в пример. К «пишущим» на факультете журналистики относились с огромной симпатией, и на экзаменах и зачетах у Петьки особых проблем не бывало, ну кроме явных и безнадежных завалов, которые он потом с блеском пересдавал.

– Умная голова у тебя, Петр, но лентяй ты, каких еще надо поискать, – нередко говорили ему преподаватели, ставя в зачетку очередную четверку.

Так, ни шатко ни валко, с загулами, завалами и прочими историями Петька «отмотал полсрока» и дожил до медианы – середины третьего курса. От старших собратьев по перу он узнал, что в следующем семестре русскую литературу ему будет преподавать Елена Андреевна Лопухина. На филологическом факультете и на журфаке, соответственно, Елену Андреевну студенты величали княгиней. Княгиня Лопухина в свои сорок два была доктором филологических наук, автором двух книг по истории русской литературы девятнадцатого века, матерью троих детей, читала лекции в нескольких колледжах и университетах Европы и Америки, была замужем за удачливым бизнесменом Лопухиным, который помимо процветающего бизнеса имел в городе самую известную картинную галерею и хозяйкой в ней была, естественно, Елена Андреевна. Именно она решала, чьим выставкам в галереи быть, только она приглашала в свой салон художников именитых и не очень, и она, как никто другой, могла дать путевку в жизнь молодому, но по-настоящему талантливому живописцу. Ко всему прочему, Лопухина была настоящей светской львицей и, что немаловажно, красавицей.

Петька Лопухину видел дважды, по телевизору, когда она давала интервью на открытии выставок в своей галереи.

«Невероятной красоты женщина! А как грамотно говорит. Наверное, так много знает?!» – искренне восхитился Петька, когда увидел Лопухину впервые. Естественно, узнав, что «княгиня» будет преподавать ему весь семестр дворянскую литературу – Петька просиял от счастья. Во-первых, именно в этот период попадали его любимые писатели Тургенев и Гончаров. А, во-вторых, Петька очень хотел получше узнать Елену Андреевну, познакомиться поближе и непременно ей понравиться. Он был уверен, что суждения, мнения и мысли этого человека его заинтересуют и от Лопухиной можно будет почерпнуть знания не только в области литературы, но и много полезной для дальнейшей жизни информации.

На первую лекцию Елена Андреевна приехала на «Мерседесе» и залихватски, рукой опытного водителя припарковала его на стоянку возле главного корпуса университета. Поправив волосы в своей и без того безупречной прическе, она вошла в здание.

«Вот из-за таких женщин и стрелялись в девятнадцатом веке», – подумал Петька, заходя за Лопухиной в корпус.

Лекции Елены Андреевны превзошли все Петькины ожидания. Каждая пара была небольшой историей, словно театральное действо со своим развитием, кульминацией и развязкой. Лопухина отлично знала предмет, да и Петька тоже был в «теме», причем, возможно, глубже, чем все его одногруппники. Тургенев и Гончаров, а именно им был посвящен основной цикл дворянской литературы, были его самыми любимыми русскими писателями. «Обрыв», «Обломов», «Обыкновенная история», «Записки охотника», «Дворянское гнездо», «Фрегат Паллада» – были теми самыми книжками, которыми Петька зачитывался на сборах, в разбитых номерах богом забытых спортивных баз, в самолетах и поездах в бесконечных разъездах. А лет в пятнадцать Петька вообще, искренне считал, что родился на два века позже. Если бы ему на выбор предложили прожить жизнь футбольной звезды с миллионными контрактами, яхтами и особняками на разных континентах, громкими скандалами и разводами с очередной супермоделью или жизнь какого-нибудь повесы, франта, дуэлянта, лихого гусара или молодого поручика девятнадцатого веке с его дворцовыми интригами, театральными ложами, скачками, балами и мазурками, дуэлями, каретами, маскарадами, карточными долгами, проигранными состояниями, дворянскими усадьбами, служением Отечеству и непременно с романтической любовью к знатной, но бедной прекрасной дворянке, то он, не задумываясь, выбрал бы изящный век.

Лекции Лопухиной Петька просто проглатывал. За весь семестр он не пропустил ни одного занятия, блестяще отвечал на всех семинарах и изо всех сил старался понравиться любимому преподавателю. Елена Андреевна по достоинству оценила Петькины старания.

– Петр, – сказала она на заключительной лекции. – Я хотела предложить тебе экзамен зачесть автоматом, но, думаю, ты будешь против.

– Конечно. Елена Андреевна, не лишайте меня еще одной встречи с вами, а также возможности блеснуть на оследок. Я хочу остаться в вашей памяти, как один из лучших… Нет, самым лучшим студентом.

– Хорошо, – улыбнулась Елена Андреевна. – Я дам тебе этот шанс. А что касается встреч, то, думаю, мы и дальше будем с тобой общаться. Только о романах Гончарова теперь будем говорить исключительно за чаем с вишневым вареньем. Я его варю мастерски!

На экзамене Петька действительно блеснул, точнее, затмил своими знаниями всех. Он, знавший и без того на «отлично», готовился к экзамену так усердно, как не делал этого ни разу в школе и уж точно не напрягался в университете.

– Учить тебя, Петя, для меня была честь, – сказала Елена Андреевна, протягивая Петьке зачетку с единственной в ней пятеркой.

– А для меня честь была учиться у вас, – ответил он, и добавил: – Вы самый сильный преподаватель из всех, что я видел в университете, да и, наверное, из тех, кого еще увижу. Спасибо вам огромное. Вы – воплощение ума, женственности и красоты. Вы – удивительный человек.

– Спасибо Петя, мне очень приятно, – сказала Лопухина, и они попрощались.

Слова Петьки так подействовали на Елену Андреевну, что она, летая в облаках и пропуская мимо ушей ответы студентов, еще час ставила всем пятерки.

Домой Петька вернулся окрыленный не пятеркой, а своим успехом.

– Как сходил? – спросил отец, услышав, что Петька пришел.

– Пятерка, – лаконично ответил тот.

И, действительно, чего тут добавишь.

– Ну, я тебя поздравляю. Не зря ты сутками корпел над книжками, – удовлетворенно сказал отец и пожал Петьке руку.

– Только знаешь, – неуверенно начал Петька, – зта пятерка не отражает всей глубины моих знаний. Я знаю намного больше. На экзамен я шел не за оценкой, а чтобы получить удовольствие от общения с умным и достойным человеком. Когда она пятерку ставила в зачетку, я даже не испытал никаких эмоций. Эта пятерка заслуженная, вообще, оценка – это формальность.

 – Ну, сын, я восхищен. Наконец-то, Петя, ты узнал это чувство. И понял, что такое пятерка. Это не оценка твоих знаний. Это удовлетворение. От тяжелой работы, проделанной с блеском. Такова, сынок, психология победителя. Отличники и чемпионы победы воспринимают как должное, а к трудностям относятся как к развлечению.

Петька помолчал. Подумал, потом посмотрел на отца.

– Папа, мне уже двадцать лет, а ты только сейчас объясняешь такие важные, и в то же время такие простые истины, – сказал он с легким огорчением. – Да, если бы я раньше это понимал, я бы и жил по-другому. Не проскакивал на авось, на удачу, делал бы все капитально и основательно. А я? Всю жизнь только на обаянии, на амбициях и желании победить. А если бы к этому трудолюбие, дисциплину, все делать вовремя? И чтобы это было системой, а не всплесками?! Если бы я все делал солидно, я бы и школу закончил с золотой медалью и в футбол бы сейчас играл за сборную…

– Петя, – прервал его отец. – Еще не поздно. Жизнь только начинается.

«И никогда не поздно. Начинать никогда не поздно», – со временем понял Петька, когда стал гораздо старше и мудрей.

 

Сокол

 

Газета выходила по средам. Поэтому во вторник вся редакция работала в авральном режиме. И не потому, что все всё оставляли на последний момент, как это у нас принято. И не оттого, что в газете работали одни раздолбаи, хотя и не без этого. А потому, что создание газеты, несмотря на всю ее технологичность и консервативность, в большей степени акт творческий, и делают ее люди творческие, а у них, как известно, всегда возможен элемент импровизации. К тому же, всегда хочется что-то исправить, добавить или сократить, переписать, поменять абзацы местами, еще подумать над заголовком, одним словом, сделать лучше. Что из этого получается, мы все прекрасно знаем. Там, где нет системы, есть хаос.

 Бывает, что газета уже сверстана и сдана в типографию, но происходит такое важное событие, что его никак нельзя упустить, и редактору с испариной на лбу приходится перекраивать все полосы, выбрасывать какие-то статьи, репортажи, удалять или уменьшать фото, делать мельче или крупней заголовки, короче, приходится не переделывать газету, а делать фактически новую.

 К этому добавьте, что в любой момент может зависнуть редакционная компьютерная сеть, или пропасть нужный снимок в миллионе фотоархива. Вирусы могут побить файлы в компьютере главного редактора за час до подписания номера в тираж. Может позвонить хозяин газеты и сообщить, что этот материал нужно снять, чтобы с кем-то не ссориться, а чем заткнуть дырку его абсолютно не волнует, должно же у вас что-то быть «про запас» – это в еженедельной-то газете, коих множество и все они борются за актуальность и оперативность. Точно так же владелец или кто-нибудь из акционеров могут сообщить редактору, что необходимо поставить интервью с некоей «шишкой» на полполосы, а то и на полосу, да, интервью ещё нужно съездить и взять, и тиснуть в завтрашним выпуске. А развороты уже сверстаны, в редакции аврал... Кому-то придется бросать свои дела и нестись на интервью, а затем в машине на коленке расшифровывать материал с диктофона и в лихорадке печатать текст. И, если даже журналист вывернется, и все-таки успеет, то придется снимать чьи-то материалы, а во всех газетах мира есть железное правило: если в номер не попал, значит, и не заработал. И редактору на очередной планерке придется объяснять людям, что они не зря работали неделю и всё до последней строчки будет оплачено, правда, из каких фондов, одному Богу известно, а заплатить надо… Поэтому для главного редактора кошмар накануне выпуска не заканчивается. Он продолжается, даже когда газета лежит в киосках и в почтовых ящиках.

 Бывают и совсем детские проколы. Человеческий фактор. В каком-нибудь материале неожиданно найдутся неточности или фактические ошибки, а полосы уже сверстаны, выкованы из гранита, и надо решать, что делать. Раскапывать и исправлять, если время есть, снимать, если есть чем заткнуть. Если нет ни того, ни другого, то выходить как есть, а в следующем номере публично извиняться, писать опровержение или делать вид, что «мы продолжаем расследование».  Одним словом, вторник в газете – это как на передовой, ты никогда не знаешь с какой стороны и когда на тебя полезут танки.

Юрий Николаевич Белоусов, имея за плечами тридцать лет газетного стажа, из них пятнадцать на посту главного редактора (в том числе в цветных многополосных толстых журналах), как ни старался все свои редакции привести в систему, а журналистов приучить к порядку, день сдачи материалов все равно был авральным.

Раньше ему переживать стрессы помогал крепкий мат, потом валидол, а теперь он стал философом. Даже когда ситуация была патовая и, казалось, что было уже всё и на все грабли в своей жизни он уже наступал, жизнь ему четко давала понять: до дна еще очень далеко! В таких ситуациях себе и подчиненным Белоусов говорил одну замечательную фразу:

– Даже если через пять минут начнется потоп, землетрясение или война, газета все равно выйдет.

Так как Белоусов к пятидесяти стал философом и говорил эту фразу спокойно и уверенно, все умиротворялись и проблема как-то решалась или рассасывалась без надрыва, суеты, матов и лишних нервов.

Во вторник к двум часа дня журналисты, корреспонденты и фотографы должны были сдать статьи, заметки, зарисовки, репортажи, фельетоны, очерки, интервью и фотографии начальникам своих отделов, а те, вычитав их, поправив и отредактировав, к пяти передавали их главному редактору. Белоусов вносил заключительные правки и к девяти вечера всю газету, по электронной редакционной сети отправлял на производство в типографию. С этого момента все выдыхали и, если было желание, то могли выпить коньяку с шоколадом и лимоном, которые в редакции в холодильнике имелись всегда. Или пойти в ближайшее заведение. Сдача газеты – какой-никакой, а маленький праздник.

Белоусов любил молодых, и работать предпочитал с молодыми. В них еще есть азарт, порох и запал, доля авантюризма и романтизма, которые со временем у матерых журналюг трансформируется в цинизм, снобизм и самолюбование. Поэтому вся редакция была до тридцати. Команда журналистов состояла из восьми очень разных девушек и двух мужчин.

Ярослав Соколов, а в журналистских кругах Сокол, был из тех, кто работу делал четко и свои материалы писал и сдавал заранее, или, как минимум, вовремя. Поэтому вторник для него был обычным днем, а среда вообще выходным, впрочем, как и для всего разношерстного коллектива еженедельника.

В среду с утра выходил номер. На работу по случаю безумного вторника можно было приехать попозже, часам к одиннадцати. В редакции пахло кофе, все шуршали газетами и с удовольствием просматривали свежак, еще пахнущий свинцом и типографской краской. Перекидываясь шутками, замечаниями и наблюдениями, по поводу нового номера и вчерашнего загула (если он был и было, что обсудить), все листали, читали и изучали газету. Даже если ты работаешь двадцать лет, все равно интересно как сверстаны полосы, какие материалы и снимки попали в тираж, насколько хороши твои работы и работы коллег. А главное, кто выиграет в этот раз?!

Главный редактор с незапамятных времен ввел в газете «Оскары» в виде премий. В каждом номере определялся лучший материал, лучший заголовок и лучший снимок. Победа в номинации составляла сто долларов, которые чемпион получал сразу после появления на работе в среду утром. Лучших Белоусов определял сам, опираясь на свой громадный опыт и профессиональный вкус. Как правило, это были справедливые решения, которые не вызывали раздоров в редакции, зато зелёненькие сотки в конвертах заставляли народ писать и снимать интересней, острей и ярче. Творческий тонус конверты поддерживали и стимулировали невероятно. Вкус победы сладок, поэтому все упирались, даже не столько из-за денег, сколько из профессионального тщеславия. И газета в среду утром изучалась с пристрастием, потому что победить хотел каждый.

Ярослав Соколов, Ярик, как его, любя, звали от редактора до уборщиц и промывальщиков валиков в типографии, был в редакции самым «титулованным». «Оскары» он получал практически за каждый номер, а, бывало, что и по два. Коронкой его были заголовки, ну и материалы под ними тоже на уровне. Кстати сказать, он не гнался за деньгами или очередной победой. Просто так получалось. Он любил свою работу, свою газету и за это ему еще и платили деньги! Это ли не счастье?!

В команду Белоусова Ярослав пришел сразу после университета.

 Сокол был настоящим, породистым журналистом: редактор школьной газеты, юнкор детской редакции на областном телевидении, затем журфак. Все пять курсов он проработал на местном канале в «Новостях». Совмещать лекции, зачеты и съемки было очень тяжело, но именно это выдрессировало его и заложило дисциплину на всю жизнь. Ему приходилось очень тщательно планировать каждый день, а, главное, эти планы выполнять. Иначе можно было запросто оказаться в ситуации, что ты – никто. Серенький и полуобразованный журналист – не лучший вариант для старта в жизни. Поэтому Ярослав одинаково ответственно относился и к оценкам в зачетке, и к текстам, которые ежедневно писал.

Когда зимой на первом курсе он пришел в редакцию «Новостей» и сказал: «Ребят, возьмите без денег. Только научите», ребята посмеялись, но взяли. А через два месяца предложили ставку и ввели в штат, так упорен и трудолюбив был Ярослав на своём первом официальном месте работы.

– Звать бы тебя Орлом, но раз уж судьба с фамилией не угадала, будем звать тебя Соколом! Сокол ты, Ярослав, просто красавец! – на редакционной пьянке по случаю торжественного «вливания» в коллектив произнес сакраментальную фразу кто-то из старых журналистов. – Как ты беспощадно обрушился на наш горсовет. Мы их всех знаем, дружим, пьем вместе, поэтому и не трогаем, а ты на свежака да так мощно.

– Давай за молодых, – подхватил редактор, и спитый матерый телевизионный коллектив махнул по первой.

И закрутилось журналистское телевизионное колесо Ярослава.

– Ребят, пресс-служба ментовская позвонила, кто может ночью съездить в аэропорт, снять, как наш ОМОН прилетел из Чечни…

– Я!

– Кто готов завтра утром съездить в мэрию записать интервью…

– Я!

– А кто желает «выходные провести на свежем воздухе», нужно два дня с рыбнадзором на катере покататься, браконьеров поотлавливать…

– Я!

– Я! Я! Я! – Ярослав как пионер был всегда готов и брался за любую работу. Семьи у него еще не было, поэтому на съемки он мог ехать когда угодно: и в выходные, и ночью, и рано утром. Для него это был бесценный опыт. Из любого карликового события, если подойти тонко, нестандартно и талантливо, всегда можно сделать классный репортаж, и, наоборот, сенсацию или что-то уникальное, при отсутствии желания работать, можно так вяло и уныло подать, что весь город переключит канал. Эту истину Ярослав знал прекрасно. Ему не раз об этом говорили на журфаке. Так же он был уверен, что журфак даст только базовое образование, но писать не научат. Шишки все придется набивать самостоятельно, поэтому через огромный объем работы, массу проходных и неинтересных тем, он набивал руку или, если выразиться изящней, оттачивал свое перо. Он с удовольствием брался за любые съемки, которые ему столь великодушно подкидывали ленивые коллеги, уже давно ни к чему не стремящиеся.

 Особенно важно было много работать, снимать и писать на младших курсах. Первые два года он приходил домой только спать, а все остальное время проводил на занятиях и на съемках.

Обычно студентам в редакциях не платят. Они как вольные художники что-то пишут, слоняются по коридорам, курят, участвуют в редакционных пьянках, могут не появляться неделями, затем что-то написать, опытные журналисты, если у них есть желание, могут с ними повозиться и чему-то научить, подсказать. Но с Ярославом Соколовым всё было по-другому. Он впрягся и потащил наравне со всеми.

 С таким подходом за пять лет он превратился в классного репортёра. И после защиты диплома, когда его однокурсники метались в поисках работы, он мог выбирать. Любой канал, газета или журнал города приняли бы его с распростертыми объятьями.

В универе была военная кафедра. Вопрос с армией был закрыт. Поэтому, отгуляв выпускной и сходив в отпуск, он уволился с телевидения и выбрал еженедельник Белоусова.

В газету он пришел не просто готовым специалистом, а молодой звездочкой. Его иногда узнавали в метро, приезжая на съемки, он много раз слышал: «А вы тот самый Соколов? Такой молодой? Кто бы мог подумать...» Ярославу это льстило. Но он не обольщался. Так уж повелось, что телевизионщики всегда более известны, нежели газетчики или радийщики. Когда твое лицо и фамилия ежедневно на протяжении пяти лет мелькает в телевизоре, тебя, может, и не полюбят, но уж точно к тебе привыкнут.

 В первый рабочий день, когда Белоусов представлял Ярослава редакции, половина девушек на него смотрели с неподдельным интересом. Молод, почти знаменит, хорош собой. А вторая половина недоумевала: Соколов, с телевидения, в газету? Очень странно. Однако на первой же редакционной пирушке Ярослав всем ответил на этот вопрос.

– Хочу научиться писать большие материалы. Хочу ездить в командировки, и чем дальше, тем лучше. А когда ты работаешь в новостях, ты всегда привязан к городу и изо дня в день пишешь короткие репортажи с хронометражем до двух минут. Это очень мало, к тому же, по большому счету, все время пишешь об одних и тех же событиях, работаешь с одними и теми же пресс-службами, берешь интервью у одних и тех же людей. Губернатора или мэра по три раза на дню встречаешь то на открытии чего-то, то на закрытии… Пора идти дальше. Пришло время расти, а делать это лучше у Белоусова. Второго такого специалиста в городе нет.

Объяснение Ярослава было очень понятно, потому что было честным, и коллектив газеты его принял как своего.

Новый шеф Ярослава был выпускником того же журфака, только на тридцать лет раньше. Когда Ярик был студентом, декан факультета, в прошлом одногруппник и университетский друг Белоусова, с которым они в одной комнате жили в общаге и в один день уходили в армию, пару раз в семестр приглашал Юрия Николаевича и тот читал лекции по газетным жанрам, рассказывал, как правильно верстается полоса, разворот и в целом газета или журнал.

– На развороте фотография, если это портрет, всегда должна смотреть в середину газеты или журнала. Ни в коем случае герой статьи или материала не должен быть заверстан с краю и смотреть с полосы на белые поля, если вы, конечно, не хотите этим подчеркнуть некую отстраненность персонажа, о котором пишите, – на первых минутах лекции поведал Белоусов первокурсникам, среди которых был и Ярослав.

«А мужик дело говорит», – подумал Ярик и с повышенным вниманием стал слушать все, что рассказывал новый препод. Это было их первое знакомство. Затем, «Я. Соколов» начал писать в газету Юрия Николаевича. Белоусов, видя, что из парня будет толк, редактировал его материалы лично, и неудачные вместе с Ярославом подробно разбирал, правил и указывал на ошибки. Поучал и журил всегда очень корректно. Белоусов, матерый журналист и мудрый человек, прекрасно понимал, что это сейчас Соколов желторотый. А пройдет время, и они будут коллеги. Может, даже в одном издании будут работать. Белоусова много раз приглашали на телевидение, но он очень сильно не любил суету, беготню, гонку… Солидный и размеренный темп газеты его устраивал. Он и сам был такой: основательный, аккуратный. Он не одобрял работу Ярослава на телевидении.

– Ты научись сначала писать. Освой разные жанры. Надо уметь и зарисовки ваять, о птичках, о лужах, о весне, со вкусом, с любовью к жизни… И очерки – о людях, событиях, о заброшенном дворике, о детской качели, скрипящей на ветру… Фельетоны: ироничные, смешные, со скрытым смыслом, если в лоб нельзя, рассказы, если угодно, не говоря уже о больших статьях и репортажах. Я тебе больше скажу, писать уметь надо не только в разных жанрах, но и разными стилями: лаконично, если это официоз, сдержано или напористо, если это аналитика, оценка, авторский взгляд или авторский комментарий… Эмоционально, торжественно, иронично, со стебом и сарказмом, если это сработает на сверхзадачу материала. Улавливаешь, о чем я? – Белоусов вопросительно посмотрел на Ярослава.

Ярик утвердительно кивнул.

– В прозе, как и в стихах, также важен ритм, размер предложений, мелодия текста. От всего этого зависит восприятие читателя. В свете всего изложенного, авторитетно заявляю, что половина телевизионщиков писать не умеет, или умеет, но сто строк максимум. Они всю жизнь пишут заметки. Чтобы перо было острым, его постоянно точить надо.

Ярослав, работая на телевидении, про еженедельник Белоусова не забывал никогда. Попадая на уникальные события, помимо репортажей для своих новостей, он писал развернутые материалы для Белоусова. Тот, хоть и ворчал, но следил за телекарьерой подшефного и всегда был рад его материалам, которые в газете выходили под псевдонимом «Ярослав Молодцов». Неудачи и промахи по-прежнему подвергались разбору и критике.

Ярослав очень ценил такое личное отношение мэтра к себе. Всегда благодарил за науку, никогда не обижался на замечания, не спорил из-за исправлений и сокращений, с улыбкой переносил колкости Белоусова насчет телевидения:

– Ну, что? Не набегался еще? Не надоело писать: что, где, когда? Может, пора посерьезней начать относиться к слову, к темам? А то можно всю жизнь пробегать с микрофоном да со штативом на плече и так и не написать ничего стоящего.

– Но пока еще побегаю, Юрий Николаевич…

Телевидение привлекало динамикой, калейдоскопом событий, постоянной гонкой за новостями. Успеть в эфир раньше всех каналов, подать событие под необычным ракурсом, смонтировать и озвучить репортаж с интригой, с попыткой внутренней драматургии. На телевидении Ярослав мог быть и сценаристом, и драматургом, и режиссером, и продюсером.  Всё начиналось с телефонного звонка куда-то. Нащупывалась новость, затем концепция, как её подать. Сборы на съемку, выезд. На месте события – самое интересное. С операторами он придумывал кадры, планы, панорамы. Иногда жизнь подкидывала неожиданные подарки, и, ничего не выдумывая, нужно было только успеть снять. Бывало, отснятые исходники в монтажную прибегала смотреть вся редакция, настолько уникальны были кадры. Удача в жизни журналиста много значит.

Ярослав любил и съемки, и монтаж. По пути в редакцию примерный текст и композиция репортажа «вчерне» выстраивались в голове. После просмотра «исходника» и отснятых интервью, картинка и текст складывались в единое произведение, которое оставалось только записать и «склеить». Работа над текстом новостного репортажа всегда скоротечна. Новость должна быть проста и понятна, без изысков. Это в газете кроме текста и читателя ничего больше нет, поэтому газетчики так мастерски владеют словом. Они ограничены в средствах. Белый лист и черные буквы, всё! Только текст и воображение читателя. Результат зависит от того, как написано. Если никак, то после третей строчки читатель начинает смотреть следующий материал, если и он никакой, то третий, четвертый… Поэтому плохие газеты не читают, а просматривают.

 Другое дело телевидение. Даже в коротком репортаже динамично смонтированная картинка интересна сама по себе. И текст, который журналист может прочитать как актер, с паузами, с интонацией. Тогда телезрители в обычном репортаже увидят не то, что было написано на бумаге, а то, на что намекал корреспондент. К этому добавим музыку, которую можно подложить под текст с картинкой и тем самым создать настроение, или естественные шумы, записанные на месте события: взрывы на полигоне у саперов, крики спортивного поединка, гул турбин на аэродроме. Если все это грамотно смонтировать, то на выходе получится классный репортаж. А газету нужно читать и напрягаться, пытаясь понять, что же все-таки хотел сказать автор.

В своих самых нескромных мечтах Ярослав хотел писать и владеть словом, как прожженный газетчик, и снимать и монтировать, как матерый документалист. Но до этого было еще очень далеко. И Ярослав оставался верным эфиру и гонке за новостями. Только в «Новостях» у него была возможность писать и снимать на разные темы, начиная от детских утренников в яслях до коррупционных скандалов в областной администрации, а, главное, он мог это делать круглосуточно. Если нужно было днем поучиться, он мог поработать ночью, например, поснимать дежурство полицейского патруля или провести неспокойную ночь с пожарными, или снять постановочный, запланированный репортаж о городской службе, которая отвечает за ночную подсветку города. В таком репортаже должно быть много выверенных красивых кадров с фонарями, яркими улицами, проспектами. Город нужно показать с разных точек, а это поиски натуры, силуэтов, интересных светлых и темных пятен на домах. Успех во многом зависит от операторской работы. Классный мастер снимет зарисовку, а у обычного оператора даже из такого сказочного материала все равно получится репортаж, которые тысячами проходят за год в эфире и никого не трогают.

Ярослав снимал и днем, и ночью, неудивительно, что в каждом выпуске новостей всегда был его репортаж. Естественно, это не проходило незамеченным и в университете. Иногда лекция на журфаке в группе Ярослава начиналась так:

– Ну, жестко ты их приложил вчера, Соколов, не боишься?..

Или:

– В вечернем выпуске, очень приличный сюжет.

Но бывало и по-другому:

– Уважаемый студент Соколов, если вы ещё не овладели профессией, то, возможно, не стоит свои промахи выпячивать на всеобщее обозрение. Есть определенный уровень, ниже которого не должен опускаться ни один журналист, а вы вчера опустились. Я сидела перед телевизором и мне просто было стыдно, что вы такой выскочка и недоучка…

Когда Ярослава хвалили, каждый в группе ему завидовал, но вместе с тем, и верил, что его звезда тоже обязательно взойдет, просто еще не время. Когда ругали, все без исключения были за него. Обычно в аудитории в такие моменты повисала гнетущая тишина. Каждый раз после очередной порции публичной порки будущие журналисты ждали, что вот сейчас Ярослав что-то скажет, огрызнется. Потому что профессионально и ежедневно со всех пяти курсов на телевидении работали несколько человек, а успешно всего двое – Ярослав и еще один парень с четвертого курса.

– Будем практиковаться, изучать азы профессии с ещё большим рвением, – отшучивался Ярослав в подобных случаях.

Когда щипали за дело, он не обижался. Более того, он прекрасно понимал, что в бешеном ритме телевидения ни всегда есть возможность держать качество подачи. Дежурная ситуация, ты возвращаешься с вечерних съемок за полчаса до главного вечернего эфира с полной уверенностью, что сейчас что-нибудь съешь, выпьешь чаю, посмотришь с ребятами выпуск и затем спокойно подготовишь материал, который пойдет завтра в утреннем эфире. Распахивается дверь аппаратной, оттуда вылетает главный редактор и, еле сдерживая маты, красный от напряжения, кричит на всю студию:

– Делай, что хочешь, но материал должен быть готов через двадцать минут. Мы круто не добираем по времени, дырка в четыре минуты. Твой репортаж пойдет в вечерний эфир. И подлиннее, хотя бы минуты три. Можешь три с половиной.

Где уж тут до тонкостей, мастерства или эстетства! Сам погибай, но товарищей выручай. Вот и клеишь залепуху с текстом, где одна вода, затянутые неинтересные интервью и всё в таком духе. Можно взбрыкнуть и отказаться, но тогда ты недолго протянешь в этом коллективе. А если вывернешься и сможешь, это все оценят.

Бывает иначе, когда никто не виноват и нет никаких дырок. Вечером происходит очень важное событие, которое во что бы то ни стало надо подать. Между каналами всегда была и есть конкуренция, счет идет на минуты, кто первый сообщил, тот и король. Это на следующий день можно показать развернутый сюжет, с комментариями, историческим экскурсом, мнениями всех сторон. Тему можно муссировать хоть неделю. Но выйти в эфир первыми, когда событие только произошло, а еще лучше, когда оно осталось незамеченным остальными – это высший пилотаж.

Зная все это, Ярослав никогда не комментировал и не смеялся над ляпами коллег с других каналов. Ведь неизвестно, в каких условиях пришлось делать неудавшийся репортаж или сюжет. Телевидение – это сурово. Здесь выживают сильнейшие.

А что до критики преподавателей, то на неё у Ярослава был иммунитет. Еще на первом курсе ему объяснил Белоусов:

– Страна у нас такая, кто не умеет писать, учит. Кто не умеет играть в футбол, тренирует. Поэтому не обольщайся насчет журфака. Он поможет прекрасно знать и разбираться в литературе, глубоко погрузит в русский язык, даст поверхностное представление о философии, экономике и геополитике. Но писать тебя никто не научит… Это – или есть, или нет. Хочешь стать классным специалистом, работай, глядишь и выплывешь.

Вот Ярослав и работал. Досадно было только тогда, когда время позволяло все сделать хорошо, но что-то отвлекло или помешало. Тогда мысли были такие:

– Никогда нельзя терять концентрации. Нужно все делать профессионально от начала и до конца.

Сытый, отдохнувший, дома на свои сюжеты он смотрел иначе:

– А вот сейчас бы сделал по-другому. И текст можно было написать поизящней, и эпизоды смонтировал бы в другом порядке, да и интервью второе было лишним… Ну, завтра утром в универе начнется…

Одногруппники Ярослава знали, что он хороший парень и все успехи достигнуты его умом и горбом – у него нет папы-продюсера или банкира, он из простой семьи. А студенты других курсов были уверены, что на телевидение его запихнули, что Соколу постоянно помогают. Многие его не любили, завидовали и только и ждали, чтобы он споткнулся. В моменты маленьких триумфов его, естественно, никто не хвалил, а вот поёрничать в моменты промахов своим долгом считали многие:

– Ну ты и нагородил вечером в репортаже про больницу! Зачем так сложно и громоздко, ты же не Толстой. Пиши проще, это ведь новости…

Ярослав отшучивался. Ему не хотелось оправдываться, рассказывать, что этот текст он писал в машине на коленке, когда та, нарушая правила, металась из ряда в ряд, визжа тормозами. Неслась в редакцию, чтобы он успел в эфир.

Его лучший друг Никита Гусев на всё это смотрел иначе.

– Ярослав, да заткни ты им пасти. Обруби раз жестко, и все замолкнут.

– Поэт, не дорожи народною молвою… – улыбнулся Ярослав.

– Нет, ну, в самом деле, они умничают, а сами за всю жизнь ни строчки не написали.

В словах Никиты было много правды, но Ярослав вряд ли мог каждому объяснить, что телевизионные новости – это катушка. Ты едешь, снимаешь, монтируешь и снова уезжаешь на очередной пожар, аварию, учения, пресс– конференцию, заседание или открытие чего-либо… и так изо дня в день. Другое дело газета. Над некоторыми материалами для Белоусова Ярослав работал неделю. Писал, сомневался, вставал среди ночи и переписывал, переделывал, казалось бы уже готовые куски текста. Здесь для него было важно, в каком порядке слова, какие по стилю и размеру предложения. Как разместить абзацы… И ему это доставляло истинное удовольствие.

Телевидение дало сумасшедшую базу, основу профессии. Он выжил в сверхконкурентной среде, у него появились знакомые во всех мыслимых и немыслимых организациях, начиная от моргов, кладбищ и психиатрических лечебниц, заканчивая троллейбусными парками, спортивными клубами и армейскими частями.

В его записной книжке были прямые телефоны мэра, губернатора и многих известных людей города, которым он мог запросто позвонить и договориться об интервью, встрече или каком-нибудь комментарии. Это все было наработано за пять лет бешеной гонки.

 – Хваткий ты парень, Соколов, – поощрял Ярослава Белоусов, когда в бытность студента и репортера новостей он привозил удачные материалы в газету.

Например, о том, как обычная семья, скопив денег за год, на машине во время отпуска проехала от Владивостока до Санкт-Петербурга. Рассказ о поездке был на полосу, с дорожными заметками, наблюдениями путешественников, и тонкими шутками Ярослава по поводу российских дорог, гаишников, и прочих коллизий, которые дружная семья встречала в пути. Материал стал гвоздем номера и Белоусов впервые сказал Ярославу, что ему нужно писать, а не носиться по городским свалкам с камерой и оператором.

Потом был большой материал о женщине, которая научила третьеклассников в уме умножать двухзначные и трехзначные числа. После статьи Ярослава эту женщину пригласили в НИИ, и она свою методику внедрила во всех школах города. Было несколько командировок в Чечню. Удачных, потому что никто в них не погиб, никто не вернулся домой армейским бортом в цинке «грузом 200». Сначала Ярослав поехал с ОМОНом, затем с СОБРом, десантники его взяли уже как талисман, а после он дважды ездил со срочниками из спецназа внутренних войск. В крайней командировке комендант Грозного, генерал-майор лично вручил ему «Кавказский крест» и, вернувшись, Ярослав сам уже стал объектом внимания своих коллег и полушутя-полусерьезно раздавал интервью. Прозвище «Талисман» за ним так и закрепилось, а вместе с тем во всех частях, соединениях и ведомствах округа уважение и доверие со стороны людей в погонах.  Поэтому при необходимости он мог добыть любую официальную информацию из крайне закрытых армейских учреждений.

Вообще, работа в газете приносила намного больше удовольствия, чем телевидение. На канале был адреналин и постоянное соревнование с самим собой: сможешь или не сможешь, успеешь или кто-то другой будет первый, потянешь шестьдесят репортажей в месяц или сделаешь тридцать пять, как все?

В газете все было размеренно, спокойно, планово. Много командировок, интересных поездок, встреч. За пять лет Белоусов из Ярослава сделал очень приличного автора и любимца редакции.

Уже будучи в штате Ярослав приходил на работу когда хотел и, если в этом была необходимость, запросто работал дома. Плюс ко всему, Сокол брался только за те темы, которые сам и предлагал. Рутину, бытовуху и официоз Белоусов отдавал другим.

Далеко не всем коллегам это нравилось. На одной из планерок подняли этот вопрос.

Белоусов, выслушав и выдержав паузу, сказал следующее:

– Соколов, в отличие от многих из вас, – главный редактор многозначительно обвел взглядом коллектив, – все материалы сдает в срок. За все время он не завалил ни одного дела. Вам, господа, чтобы написать разворот, надо три дня, а ему четыре часа. Работайте, и к вам будет соответствующее отношение. Вам деньги платят не за то, что вы здесь сидите с девяти до шести, а за классные материалы.

На этом вопрос рабочего графика журналиста Соколова был исчерпан.

Белоусов знал, что в любой момент может бросить Ярослава «под танк». Если понадобится что-то срочно сделать внепланово и хорошо, у него под рукой всегда есть Соколов. Даже если это за пределами человеческих возможностей, он все равно сделает, потому что парень от природы был очень собран и внимателен, и плюс к этому в юном возрасте прошел жесточайшую школу телевидения, где формула успеха: пять процентов таланта и девяносто пять – здоровья. Поэтому журналисту Соколову он позволял чуть больше других вольницы. В этом Белоусов как руководитель видел большие плюсы: коллектив всегда должен быть в тонусе. Ну, а то, что Ярослав материалы писал какие хотел, а не какие прикажут, и много путешествовал, так это оттого, что он сам находил интересные темы и умудрялся договориться и упасть на хвост какой-нибудь экспедиции без привлечения денежных средств редакции.

За первый год работы у Белоусова Ярослав побывал и на Байкале, и на Чукотке, и на сопках в Чите и в Монголии. Да и еще много где.

Когда по средам на планерке верстали следующий номер и решали, кто чем будет заниматься, помимо «Оскаров» всегда была еще одна интрига: что же Ярослав придумает на этот раз.

И вот Белоусов объявил «Оскароносцев» и плавно перешел к планированию номера. Ярослав в премиальный список не попал. Но не расстроился, потому что знал, что в следующем номере его репортаж будет бомбой!

– Значит так, – начал степенно Белоусов, – в этом номере будет несколько обязательных материалов.

Редакция, состоявшая из восьми женщин разного возраста и двоих мужчин, Ярослава и Андрея Рыкова, напряглась в предвкушении.

Как правило, обязательные материалы ничего интересного не предвещали – это мог быть какой-нибудь «Праздник светофора» в детском саду с участием сотрудников ДПС, открытие новой столовой при школе, освещение дорожного ремонта или выездное совещание мэрии.

– В субботу губернатор поедет торжественно открывать новую котельную в поселке Корешково. Сопровождать в поездке, Андрей, придется тебе.

– Юрий Николаевич, – погрустнел Рыков, – суббота же, выходной…

– Ничего, отдохнешь в понедельник, материал нужен как обычно во вторник к обеду.

– Ясно, – смирился Рыков, и дальнейшая планерка его уже не интересовала.

– Да, раз ты будешь в понедельник отдыхать, значит, все материалы, над которыми ты сейчас работаешь, нужно сдать в пятницу до обеда, – внимательно посмотрев на Рыкова, подытожил главный редактор.

У Андрея в следующий номер помимо губернатора и котельной, должны были пойти репортаж и две статьи. Зная прекрасно своих журналистов, Белоусов был уверен, что сегодня никто особо работать не будет и на сдачу хвостов у Рыкова останется четверг, полпятницы, он явно пораньше захочет свинтить домой. И с учетом его выходного в понедельник может случиться так, что все материалы Андрей будет доделывать во вторник. А это аврал для редактора вечером, и цейтнот ночью для типографии.

– Ты отнесись к моим словам посерьезней, – еще раз посверлив глазами Рыкова, спокойно, но уже с небольшим нажимом сказал Белоусов.

– Да понял я, понял, – день для Рыкова был испорчен.

– Замечательно, – подытожил Белоусов и окинул взглядом присутствующих.

Дальше главный редактор распределил оставшиеся «обязательные» материалы и выслушал предварительные планы на будущий номер.

Очередь дошла до Ярослава.

Белоусов его всегда оставлял на финал. Из-за того, что парень в газете работал относительно недавно, глаз у него был еще не замылен, а штампы и шоры не убили дух романтизма и авантюризма. Белоусову и самому было интересно, что же будет на этот раз!

– Ну, а вы, товарищ Соколов, чем порадуете читателей в следующем номере?

– Юрий Николаевич, коллеги, вы только не удивляйтесь, – начал Ярослав.

– Уже заинтригован, – улыбнулся Белоусов многообещающему вступлению.

– В нашем городе открылся первый стри-пти-з-клуб.

– Вот те на, – изумился Белоусов. – Неожиданно.

 – Я хочу написать репортаж. Прийти туда не с удостоверением, а как простой клиент. Посмотреть, разузнать, готов даже свои деньги потратить.

– Ну, естественно, – ухмыльнулся Рыков.

– Да не надо свои. Редакция тебе выделит, – спокойно сказал Белоусов, в голове уже прикинув, под каким соусом подавать этот репортаж и какой резонанс может вызвать этот материал, если у Ярослава получится его классно сделать.

– Юрий Николаевич, – оторопел Рыков. – Вы серьезно!?

– Вполне. Скорее всего – это бор-дель, как и во всем мире. Даже будет интересно разобраться, кто этот стр-ип-тиз крышует, бандиты или менты. Хороши ли там дамы, сколько что стоит…

– Да, я также слышал, что там работают балерины из нашего театра, известная гимнастка, – подключился Ярослав.

– Вот видишь, Андрей, – сколько там можно нарыть, а если интересно написать, то это будет гвоздевой репортаж нового номера.

– Конечно… Кто-то в свой выходной поедет с губернатором в котельную, – с обидой начал было Рыков.

– А к женщинам-кудесницам поедет тот, кто хорошо учился в школе! – перебил его главный редактор и все перевел в шутку. – Так, Ярослав, при наших дамах не будем обсуждать тонкости твоего нового задания, поговорим отдельно. Планерка закончена, всех благодарю за работу.

Кабинет редактора сразу наполнился голосами, шумом, задвигались стулья, все устремились к выходу, а Ярослав подсел поближе к Белоусову. Успех его статей и репортажей был еще и в том, что он тщательно к ним готовился. Обсуждая возможный ход темы с Белоусовым. Это не был разговор начальника с подчиненным, скорее дружеская беседа двух творцов – опытного и молодого, которому еще все интересно и только предстоит встать на крыло.

Но не надо спешить. Уметь наслаждаться жизнью иногда бывает куда важнее, чем добиться результата.