Александр НЕСТРУГИН. Были дни такие…

70 лет – серьёзный жизненный рубеж, на который 1 января 2024 года поднимется наш автор, поэт Александр Нестругин. Годы упорного труда, сомнений, поисков, творческих удач, новых книг, и – заслуженный успех, признание читателей и литературной общественности.

Мы рады приветствовать Александра Гавриловича накануне замечательной даты в его жизни! Благодарим поэта за стихи, предоставленные для данной публикации. Благополучия в жизни, вдохновения, радости и добра – в творчестве!

Редакция журнала МОЛОКО / На илл.:  А.Г. Нестругин на своём творческом вечере в ЦДЛ

---

* * *

 

…Дни позвали – годы поднялись.

По чужим застольям не шумели.

Надевали ватники. Шинели…

За дела и подвиги брались.

 

Объяснений всех не подверстать,

Сколько воду в ступе ни толки я…

Это значит: были дни такие!

Были годы – дням таким под стать.

 

Шли на стройки. Становились в строй:

Если бой, то бой святой и правый!

Шашки вон! – врага сминали лавой.

Падали в атаке штыковой…

 

Поднимали время из разрух –

Всё хребтом да голыми руками.

И о том, что будут жить – веками, –

Может, зря? – заговорили вслух.

 

Но однажды показалось дням –

Дням другим – зачем им жить годами?

…И мутили воду, и гадали, –

И клялись, и нагло лгали нам!

 

От набатного: «Вставай, страна!..»

До бандитской «Мурки» измельчали.

Мы непонимающе молчали –

И молчали грозно времена.

 

«Мне отмщение, и Аз воздам…» –

Грозовые грянули погоды!

…И придут ли на подмогу годы, –

Этим, пальцы врастопырку, дням?

 

Знамение

 

Пора порухи и туги.

Из розни выросли проклятья.

И вот уже – враги, враги,

Враги, враги – родные братья!

 

Не черепки уже, не спор

Горшка рязанского с макитрой.

И насмерть бьются триколор

Над Русью – и жовто-блакитный.

 

Бои! – под Харьковом бои,

Бои в Рубежном и в Попасной.

 И женщина, шепча: «Свои!»,

К чужим выходит

С флагом красным…

 

СВО

 

Нерадостно стране родной,

Прогнавшей призрак коммунизма:

Всё симулякры, эвфемизмы –

Вот хмурит лоб очередной.

 

Коль языки и племена

На Русский мир пошли войною,

Зачем нам мучиться виною?

Не нами выбрана война!

 

Генштаб, шлифующий слова,

И не по карточкам продукты…

А где, скажи, тот репродуктор, –

С набатным: «Говорит Москва!»

 

В Москве (в Москве!) – не только там,

В европах – кривда загалдела,

И за попсою оголтелой

Не слышен людям Левитан.

 

И, хоть предание старо, –

В сороковых, тогда, представь ты:

В стране – ни Сталина, ни Ставки,

Ни сводок Совинформбюро…

 

Довольно русской лгать судьбе:

«Войны же нет, войну не троньте!»

Нам нужен лозунг «Всё для фронта!» –

И репродуктор на столбе.

 

Июньское

 

Мы правду – верится с трудом? –

Узнаем всю ещё…

Как он ворвался – в каждый дом! –

«Оркестр» кочующий.

 

Как «Вагнер», что Артёмовск брал,

Взяв ноту скользкую,

Другую музыку сыграл –

Московскую!

 

И дирижёр, что был для всех

Крутым, не спорю я,

Взметнул мятеж, как белочех

Родной истории.

 

«Ведь я – герой! – стране сказал, –

Где ж дань твоя?»

… И глянула  стране в глаза

Война. Гражданская.

 

Господь опять Россию спас,

Отвёл – не грянула.

Но как

             она

                     на нас –

                                    из нас! –

Свинцово глянула…

 

* * *

 

Душе хрустальных люстр не нужно –

Огарок бы, когда темно…

Зачем слепить глаза натужно

И блеск подчёркивать умно?

 

Пусть кто-то ловкий держит марку,

Хваля лукавый блеск и лоск.

А сердце тянется к огарку,

Само – как тот горящий воск.

 

Ушествие

 

Поэт – как молоко снятое,

Насквозь светящийся обрат…

Ему со слов своих святое,

Как масло, сроду не собрать!

 

Пусть носится со строчкой серой,

Гремит в бубённые слова.

А ты придёшь – как новый Сергий,

От мира удалясь сперва.

 

Поэт – гордец пустой, и пусть он

Не лезет в горние дела!

А ты всё выбираешь пустынь, –

Чтоб не совсем пуста была.

 

Пусть жизнь взята людьми лихими,

Беда людское горе жнёт…

А ты всё примеряешь схиму –

Не тянет ли, не трёт, не жмёт?

 

И, чужд любых мирских хотений,

Ты к терниям свернёшь с тропы!

И только ждёшь, покуда с терний

Садовник обстрижёт шипы…

 

* * *

 

И почвы бедные, и всходы хилые,

Но что-то там пошепчет агроном…

   – А дальше – химия?

   – Понятно, химия!

Но вряд ли мы с тобою – об одном…

 

И рифмы бедные, и смыслы хилые,

Но пошептал поэт и… Что за чёрт!

В худых тех строчках закипает химия –

И в кровь знобящий холодок течёт.

 

Нуда

 

Ищешь высокого, вечного ищешь?

Вот тебе вирши – духовная пища!

Правда, она, вопреки всем законам

Школьной грамматики, плюхнута комом

Рифмосплетений и рифмостенаний

Без перебивок и препинаний –

Мол, недосуг нам, позванным лирой…

Ты же – сиди, этот ком препарируй,

Где – ни начала строки, ни конца,

Где послипались халва и хамса.

Это съедобно хотя бы? Ну да!

И называется блюдо – нуда.

Даже парнасский нектар  (и меды!),

Слышал я, гонят из этой нуды…

 

Похвала

 

Игорю Плахтюкову

 

Мне с похвалою, как с виной:

Всё холодит и всё не тает…

Пиши недуг мой – со строчной,

Он на заглавную не тянет.

 

Я просто местный  рифмоплёт,

Что стать не смог Вийоном местным.

Меня нежёваным глотнёт

Молва – комком овсянки пресным!

 

Не пил, не дрался, не влипал

В дерьмо, не парился на зоне…

Стишки кропал. Червей копал –

Как все, за фермою в назёме.

 

Я слышал небеса? Да ну…

Лишь то, как время утекает…

И колокольчик на Дону

И ночь, и сердце окликает.

 

Хоть говорят, со стороны

 Видней – но что увидишь кроме?

Что мои вирши – как терны,

И ранят, лишь прижмись, до крови?

 

Хоть в темноте они на вид

Лозой поникшею бывают,

А тронешь – до утра кровит.

И поутру не заживает.

 

Шелко́вица

 

«Терновник», «груша» – трёт гортань и колется

Корявым корнем даже звукоряд…

А это слово лёгкое «шелко́вица» –

Тут звуки белым облачком парят!

 

С шелко́вицею как-то всё запутано:

Они ведь в Средней Азии растут,

И вдруг – у нас… А если скажешь «тютина»,

То это – во дворе, за домом, тут!

 

У нас тут, на Дону, какая Азия?

Мне тютина привычней, русаку.

Но ягоды такие черноглазые!

В нездешнем тёмно-глянцевом соку.

 

Не хочешь – очень маркие! – а тянешься,

Как будто снова юность на кону.

Не хочешь, а ведь тронешь; и останешься –

Тянуться, длинно сглатывать слюну,

 

Хоть и грозит нудилово извечное:

«Куда ты, прости Господи, полез?!»

…Уплыть бы с этой здешнею узбечкою

По речке Толучеевке – в Хорезм…

 

* * *

 

Типичная «раша» – задушенный тиной ставок.

Из прежних, из наших, зовущихся нынче «совок».

 

Ещё не забытый (а ведь позабыли страну!),

Но стёжки пробиты в куге и рогозе – по дну.

 

Из прежних, из наших, поливочный брошенный пруд.

И удочкой машет тут нашенский, «рашенский» люд.

 

Рыбачьте, не жалко! – хоть больно водица мелка…

Для щучьей рыбалки годки мои ловят малька.

 

Их веку не видно, и ловят пока что – «за так».

Карасик завидный – как брежневский медный пятак.

 

А то, что не вырос… Зато, как советский народ,

Не высох, не вымерз – и даже наживку берёт…

 

Шторки

 

Он держится, держится, держится – что ты!

Из жёлтых жердёл закрывает компоты;

Всё сам покупает – картошку, крупу ли;

Выносит на улицу кошку слепую,

И сыто мурлычет та кошка слепая:

Он кормит овсянкой её и супами!

…Он крошит воробышкам хлебные корки…

И к Пасхе стирает советские шторки –

Руками, как раньше жена их стирала –

Красивые, в рубчик, сама выбирала!

Стирает их чутко – не крутит, не месит…

Он к празднику чистые шторки повесит,

Хоть это и стоит усилий немалых.

…И смотрит сиротство с тех шторок линялых…

 

 * * *

«Не дал бог жабе хвоста,

А то бы всю траву потолочила».

Народная мудрость

 

…Да, ещё вот насчёт всё того же хвоста:

Ведь, похоже, и мне дал Господь неспроста –

Даже точно, о чём тут судить-говорить! –

Лишь стишата тачать, не законы творить.

 

А ведь тянется, знаешь, порою рука

Начертать – да хотя б на обложке УК:

А давать на мартены пожизненный срок

За плевок на историю нашу: «Совок!»

 

И – квартиры давать! Обувать-одевать…

Газировки в цеху – только всклень наливать!

Лишь бы он, милота, юморком поблистал –

Как там, дескать, в совке – закаляется сталь…

 

* * *

 

Изучали «Горе от ума».

В чём загвоздка, докопались вроде.

Только я одно не понимал:

Разве эта книжка о народе?

 

Где колхоз наш, наш визгливый пред?

Где сосед, трудяга дядя Боря?

Где Андрей, с другой руки сосед? –

Вот уж точно: ум дурной – на го́ре…

 

Он, как тот Молчалин, не молчал,

И карету не просил, как Чацкий:

Он пороки наши обличал,

Правда, лишь по праздникам, не часто.

 

Перебитый нос, мушиный вес

И фингал ещё не стухший синий,

А чуть слово против, в драку лез –

Даже с зэком, двухметровым Гриней!

 

Свадьба там, колхозный сабантуй –

От ума опять Андрюхе горько…

И мораль вдогонку: не бунтуй,

Не меняй ума на самогонку.

 

А у них? – ни драк, ни битых рож:

«Мне карету!..»

     На моё и вышло:

Ну, к чему нам байки про вельмож?

Да и Чацкий оказался лишним…