Гарий НЕМЧЕНКО. Палка для таджиков
Рассказ / Илл.:Неизвестный художник
Памяти кумыкского друга
1.
Возле полос перехода через трассу остановился перед гудящей рекой автомобилей, оказались рядом, и тут он дружелюбно спросил: тоже, мол, без своего транспорта?
Да, сказал ему, машины никогда не было. Хотя у детей давно есть. Уже и у внука. У старшего…
Он слегка приподнял кулак с зажатой клюкой, повел чуть влево, где на спуске от монастыря выстраивались тяжелые внедорожники с георгиевскими лентами на антеннах:
– Не такие у ваших?
– Да ну, что вы…
– Эти-то, эти, а?.. Если бы в сорок третьем… на Курской дуге. Пустить тогда против германских танков. Немцы бы наложили в штаны и повернули обратно…
Понятливо поддакнул ему: это уж точно, мол!
Незнакомец наступил на больную мозоль, что называется. Сам сколько раз примерно так думал. Где-то даже, кажется, успел написать.
Он вдруг попросил:
– Подержите, а?.. А то опять башмак на дороге останется.
Отдал мне клюку, осторожно склонился завязать шнурок. Такой же бородач, как и я. Неподалеку один от другого стояли в церкви во время утренней службы… Ровесник?.. Или все-таки помоложе?
– Вот, спасибо вам…
– Ничего себе палка! – похвалил я его клюку. – Богатырская палица…
Он охотно откликнулся:
– Хорошо, что сухая, все полегче… Вообще-то у меня сердце. Стимулятор. В автобус лучше не лезть… А это для таджиков…
– Для таджиков?..
– Ну, да. Увидите сейчас.
И тут светофор перемигнул, толпа тронулась, а из машины, которая проскочила перед нами последней и тут же притормозила, раздался знакомый голос:
– Вот встреча!.. Давай сюда, только быстренько!
– Друг! – торопливо объяснил я своему незнакомому спутнику. – Рядом тут живет… Может, со мной к нему? А то, как вы один – с таджиками?!
– Придется одному!
А из машины снова поторопил Мурад:
– Тут стоять нельзя, подойдешь?!
– Как же вы один? – переспросил его уже на ходу.
Он заверил весело:
– Разберу-усь!..
Заспешил к автобусной остановке на противоположной стороне уже последним, а я, все оглядываясь, поторопился к машине друга.
– Это Марина тебя заметила, – радостно говорил Мурад. – Садись, отъедем, а там решишь… хорошо бы к нам!.. А нет, хоть здесь поговорим…
Отъехали, остановились, и первым делом я взялся им толковать: увидел, мол, в церкви мельком, потом догнал его возле перехода через трассу. Похвалил клюку-самоделку, а он: для таджиков! Сейчас увидите ее в деле... И тут как раз – вы.
Мурад сказал с видимым усилием:
– Неужели до этого… дошло?
Ну, попал я!
Еще недавно Аджиев, а нынче, видите, – Аджи, Мурад теперь стал чуть ли не самым известным в России тюрком. Их, считай, главным идеологом… Ученый-географ, кумык «московского разлива», как говорится, во славу вольного «Половецкого поля» издал уже с десяток толстенных книжек.
Познакомились с ним в первые «перестроечные» годы, когда мне выпало в Москве «атаманить», а он прямо-таки мечтал пристегнуть казачков к своим тюркам. По-моему, я был первым, с кем у него этот номер прорезал: стали друзьями.
Несколько лет назад Мурад начал прибаливать: одолевает «Паркинсон». Только за баранкой себя нормально чувствует: то ли старая привычка берет свое, то ли – ответственность.
Едут к себе на дачу, в Дяденьково… уж лучше бы меня не заметили, проехали мимо!
Марина бросилась теперь спасать положение:
– Вообще-то, Гурий, до этого не слыхать было, что они враждебно настроены…
Это – для любимого мужа, которого старый друг сразу же успел огорчить. А еще предисловие написал к его юбилейной книжке, эх!..
Но Мурад не внял словам жены, верного секретаря и помощника:
– Всякое бывает, ну, почему… Личная неприязнь, как говорится, мало ли…
– Это понятно, – подхватила Марина. – Как ты глянешь на человека, таким взглядом и он тебе ответит. Что ты ему скажешь, то и он тебе… Этот ваш товарищ – нормальный человек, Гурий?
Точно так же, как Аджиев Мурад стал Аджи, я нынче превратился, ясное дело, в Гурия.
Очень ценный, ну, конечно же, результат перестройки. Иногда даже думаешь: а не единственный?
И Гурий сказал:
– Я-то его, считай, впервые увидел… Но, вроде бы, да. Нормальный.
– Случается личная вражда, – пытался быть объективным Мурад.
Марина вдруг заволновалась:
– Решил развернуться?..
С нарочитым спокойствием Мурад проговорил:
– Уже повернул. Разнимем их, если что…
Ну, лихач!.. Или за баранкой их теперь двое? Лихачей. Аджи и – Паркинсон.
– Думаешь, надо? – мягко спросила Марина.
Но лихачи только дружно промолчали…
У остановки напротив монастыря народ уже схлынул, бородача с клюкой среди оставшихся не было, и мне пришлось обратиться к гаишникам, вместе с машиной прятавшимся за крашеной стенкой из гипсокартона. Как бы в засаде. Мол, ничего такого, спросил, не видели?..
– А что мы т а к о г о должны были видеть? – нехотя усмехнулся старший.
И я решил махнуть на это дело рукой… Что теперь? В пустой след. Тем более, что незнакомец уверил: не впервой!.. Разберется.
Вернулся к машине моих друзей, поехали в Дяденьково и остаток дня прошел у нас в высокомудрых беседах о евразийстве: с Мурадом давно не виделись, а дома, в Кобяково, никто не ждал. Жена уехала в псковские края. К внукам.
2.
В конце недели пошел к нашему сельскому магазинчику, тесному от изобилия дорогой еды и банок-склянок с диковинными напитками. Цены в нем выросли, ну будто в соответствии с увеличением количества разномастных автомобилей, которые возле него теперь то и дело останавливаются.
Давние жители Кобяково сюда почти не заглядывают. Их чаще увидишь бредущими от автобусной остановки с рюкзачками да сумками: запасаться продуктами предпочитают в неближней Москве либо в звенигородских «Копейке» с «Пятерочкой»…
Но по субботам к асфальтовому пятачку возле магазина привозят «настоящее» молоко с ближней конефермы, из Горок. Не такое дешевое, но зато, действительно, – молоко.
А о чем мы с Аджиевыми-Аджи кроме прочего в Дяденьково беседовали?
Да о способах приготовления калмыцкого чая!
Дело в том, что в моей кубанской станице (теперь, считай, – в Кобяково под Звенигородом) и в славном Дагестане, где Марину учила готовить калмык-чай тетушка Мурада (теперь, считай – у метро «Смоленской» в центре Москвы), рецепты один от другого несколько отличаются. И мне в очередной раз предстояло самому себе доказать преимущество моей предгорной долины перед дагестанской равниной.
В отличие от Мурада, доверившего столь ответственное дело русской жене, я свою хохлушку-Ларису к священнодействию с «калмык-чаем», как его не без иронии адыги зовут, не допускал. Почему с иронией?.. Да потому что справедливей было бы звать: «адыг-чай». Калмыки-то и узнали о нем от черкесов, когда по разным причинам бывали на Северном Кавказе. Разве могут они похвастать такими травами, какие только и растут в Черных горах, а-ей!..
Как приписной черкес, давно посвященный старыми майкопскими друзьями в джигиты, я, конечно же, был яростным сторонником именно этой исторической версии… кхе-кхе… «калмык-чая». И приготовление его почитал за служение нашему общему, не столь многим хорошо известному делу.
А хохлушка пусть варит свои потрясающе вкусные борщи… кто против-то?
…Ожидающих «бочку» с молоком собралось не так много, в основном деревенские, дачников мало. Занял очередь и невольно прислушался к разговору: речь шла о таджиках.
– Вон сидит, вон! – громко говорила пожилая женщина с одинаковыми пластиковыми бидончиками в обеих руках – одним из них она повела в сторону магазина. – И пустая бутылка рядом, и окурки…
Другая удивилась:
– Из-под водки?!..
– Пиво пил, пиво, – отозвалась охотно первая: из тех, кто всегда все знает. – Им его все равно запрещается… а курить?
Высоко подняв охваченные загорелыми руками коленки и опустив к ним голову, под стенкой магазина сидел смуглый парень в спортивных штанах и старых кроссовках.
Кто-то засомневался:
– А, может, он и не таджик, мало ли…
В голосе этой, с двумя бидончиками, послышалась не то что уверенность – обида:
– Да прям!.. А то я таджика уже не отличу. Еще спросила у его: разве тебе можно?! Что, если твой Аллах тебя увидит?.. А он: не увидит!.. Тут его нету. Аллах в Таджикистане остался…
Я и без того по привычке прислушивался, а тут – весь внимание!
Аллах остался в Таджикистане – ничего себе! Прямо-таки готовое название… у кого было?.. «Христос остановился в Эболи». Кто-то из итальянцев?
Женщины продолжали свое:
– Вообще разбаловались… То за тысячу с утра до ночи работали, а теперь меньше двух не предлагай, да еще три раза по часу будут на коленях стоять. Молиться…
– Да вот, этот, видать, уже намолился…
– Устал, бедный!
Говорили громко, может, услышал?
Попытался повернуть голову, но снова уронил меж колен…
3.
Вообще-то у меня от всех этих разговоров надежная прививка. Сибирская. Из Новокузнецка. Из пролетарской нашей Кузни…
Несколько лет назад приехал и чуть не прежде всего – на первую домну. Как первая любовь, ну что делать?.. С одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого. Когда её, наконец, пустили.
Проводить меня взялся Саша Лаврик, Альсан Никитич, директор Запсиба по производству, или как там поточней его тогдашняя должность… Один из главных на комбинате Работников. С большой буквы!.. Всегда у него вся информация, всегда на месте… вот только я его и увел. По старой памяти. По старой дружбе, считай. И он даже обрадовался: ничего такого срочного нету, хоть слегка, говорит, разомнусь да отдохну.
Ну, там, само собой, – «дым в Крыму», «Крым в дыму». Как сами они всегда говорят, горновые. Про свой литейный двор возле печки.
Ад, конечно, кромешный. Олег Харламов, старый дружок, увидал и только головой повел: мол, привет!..
Каким-то лишь им, возледоменным «медведям», известным способом даже радость изобразил на черном от сажи и графита лице: с приездом!
Рядом с ним увертывался от огня мужичок в необычной спецовке из белого сукна, уже изрядно замаранного, и я оглянулся на Лаврика: мол, что за номер?!
Лаврик взялся кричать мне в ухо: «Действительно, «белая ворона». Таджик!.. У них там, говорит, черное сукно достать трудно, солнце же!.. А ему жена сшила. Ну, чтобы куртка в Сибири берегла… Там какая-то любовь… это вам лучше бригадир, они дружат».
Конечно, мне хотелось на «белую ворону» взглянуть вблизи, но Олег, когда пришел в «кондейку» обняться да кружку чайка-крепачка выпить, оставил таджика на литейке. Вместо себя.
«Давно в Новокузнецк не приезжали, он у нас уже несколько лет, – взялся рассказывать – Его Ахрор Казимирович… Почему Казимирович? Да тут имя еле выговоришь, а отчество у него еще заковыристей. А без отчества его нельзя, нет!.. Наши ребята сами: его только с отчеством надо. Или одно отчество: Казимирович. Потому что у него шестеро детишек, а?!.. Как такого не уважать? Пришел к нам, было трое, а теперь поедет раз в год на месячишко к себе в Таджикистан, увидит, кто родился, и задел на очередного ребятенка оставит… Работник золотой!.. Да не только поэтому, не только. Мы тут в цехе страдаем от жары, а ему – в радость!.. Я, говорит, тут как дома. Душу, вроде того что, отводит…»
Потом-то я и с «Казимировичем», у которого к тому времени стало уже восемь детишек, познакомился, и узнал историю его спецуры из белого сукна. Чего не догадался – это спросить: как его имя на русский язык переводится…
И узнать это мне пришлось при неожиданных обстоятельствах. Или ничего случайного не бывает?
Теперь-то таджики в Подмосковье, и действительно, пообтерлись. А попервах?
Уж каких только анекдотов про них не рассказывали! Все больше, надо полагать, их конкуренты по заработкам.
Кроме прочих анекдотов был и такой. У таджика, спрашивают: ну, кидать, мол, землю лопатой, это дело понятное. А что ты еще умеешь делать?.. Таджик отвечает: все умею!.. А вот закажут тебе лестницу, сможешь сделать?.. Таджик подумал и говорит: конечно, смогу. Только копать надо очень долго!
Похожим делом занимался и этот таджик. О каком хочу рассказать. Делал он, правда, не лестницу, копал глубокую яму под септик, а лестницы там как раз не было. Землю большим ведром вытаскивал стоявший на краю ямы другой таджик.
И вот «нижний» что-то кричит по-своему, «верхний» начинает тащить ведро с глиной, а снизу вдруг слышится: «Опять морда!..»
Этот вывалил из ведра глину, опустил ведро вниз, а когда стал тащить уже полное, снизу снова вдруг: «Опять морда!»
– Что он хочет сказать, не пойму? – спросил у я «верхнего».
Ответил сочувственно, но как бы и с некоторой насмешкой:
– Туда лягушка упал... Мешает!.. Он его ведро сверху положил, я тащит, а лягушка обратно прыгал ему на морда. Один так, два так… уже пять! Морда от него совсем грязный!
И смех, и грех.
Но вместе с тем… Что там за царевна такая, эта лягушка?.. Никак не может расстаться с добрым молодцем… действительно, добрый!
– Пусть положит ее в пустое ведро! – советую.
– Пустой ведро тоже морда прыгал…
Делаю такой жест: мол, вышвырнул бы, и все тут!
– Кинул бы ее вот так!
– Он боятся…
– Друг твой?
Таджик посерьезнел:
– Нет, лягушка боятся будет… нельзя!
И правда, «царевна»!..
Долго перекрикивались, и «верхний» показал измазанным пальцем вниз:
– Он пить надо… Вода хороший есть, дед?..
Молдаванин, который подрядился делать канализацию, вообще-то предупреждал: все у таджиков должно быть с собой – не надо их баловать! Но как не пожалеть этого добросердечного «царя природы»… Или – ее простодушное дитя?
– Скажи ему! – «верхнему» толкую. – Я пойду в дом, чай поставлю. Видишь, стол под яблоней? Там можно отдохнуть… только, как он вылезет?
Тон у «верхнего» сделался куда радостней:
– Будет вылезать, будет!
Когда поставил на деревянный стол плетеную корзинку со всеми, включая электрочайник и небольшой «заварничок», причиндалами и вернулся к таджикам, «нижний» корячился на веревочной лестнице, привязанной к толстой доске над ямой… Неловко изогнулся, раскрыл пятерню, и на ладони у него задергался и тут же отчаянно сиганул в перепачканную глиной мокрую траву большой серо-зеленый лягун.
В сознании пронеслась обычная в подобных случаях моя шутка: напишу, мол, английской королеве!.. И Общество защиты животных, которое она возглавляет, пришлет тебе орден.
Может, и понял бы?.. Лет через пяток, а то и десяток. Но пока тут и с обиходной речью проблемы. И я только сказал:
– Ну, ты молодец, что лягушку вытащил!.. Вон бочка с водой, умойся. Вон тряпка… ну, полотенце, полотенце… вон, видишь?
За чаем мне все-таки захотелось рассказать об их земляке. О таджике с Запсиба. О горновом…
Попробовал изложить все как можно проще, но «верхний» все равно нет-нет, да что-то переводил «нижнему». А я невольно принимался корить себя.
Сибирь... Полыхающий огнем металлургический комбинат. Около доменной печки увертываются от раскаленных брызг твои дружки-работяги …
Не мог бы ты им, парень, что-нибудь такое – попроще…
Расхвастался?
Или опять Сибирь накатила? Тоска-ностальгиюшка, мочи нет…
В конце моего рассказа они загорячились, громко между собой заспорили, потом вдруг оба притихли, и на смуглых лицах обоих появилось спокойствие и значительность.
Переглянулись, и нижний вдруг несмело сказал:
– «Ахрор»… по-русска… эта: «величие»!
Я даже переспросил:
– Величие?!
И правда, у меня щипнуло глаза. Кто бы еще и когда сказал так о самой тяжкой, самой черной работе, которую «ломят» у домны горновые! Недаром же их – «медведями»… Выходит, все-таки – величают?
Как величает Люба, жена Олега, красавица. Своего насквозь прокопченного муженька…
А верхний словно подтвердил:
– Так, так!.. Давлет правильно говорил, – и разулыбался во все лицо. – Что такое «Давлет», не знаешь, дед?
Тут знал. К этому времени не только написал предисловие к «Словарю личных имен народов Северного Кавказа», составленному в Майкопе профессором Розой Намитоковой – стоял теперь в Кобякове на книжной полке.
– Хорошее у тебя имя! – сказал «нижнему». – Ты – целое государство.
Он вдруг слегка подправил:
– Держав…
Я даже переспросил: что-что?
– Держава – правильно?
Наваждение?!
Я не стал заветного слова произносить, думал, для него это слишком сложно. Нарочно сказал попроще, а этот молодой таджик русского пожилого дядьку невольно, выходит, упрекнул. Бывшего атамана, а?!
– Откуда такие слова знаешь?!
Он поглядел на «верхнего», перебросились несколькими словами, и «верхний» сказал:
– Учит главно…
Вот что для него главное – ничего себе!
Пекло солнце, пробивало древесную листву. На крашеной суриком, давно облупившейся столешнице среди опустевших чайных чашек досыхали завязи яблок, год был неурожайный…
Отчего-то очень хорошо помню, как зашуршали-скрипнули мои дырявые, как выяснилось, резиновые сапоги, когда Держава-Давлет вновь стал их натягивать.
«Верхний» сказал:
– Дед, мы пошли, спасибо…
Я ушел еще раньше них.
В себя…
4.
Молоко привезли почти вовремя, хватило всем, и я определил свою тяжеленькую восьмилитровую бутыль из-под воды «Святого источника» в нейлоновую сумку с длинными ручками, поставил посреди продуктового кошеля побольше, пропустил его плечевую лямку через проушины малой сумки и еще раз проверил, хорошо ли пробка закручена – отработано, как на космодроме…
Поставил молоко на простенькую, о два колеса, тележку, лямку от сумки прихватил пятерней к ободку металлической ручки – все, вперед. Старт!..
Уже на ходу еще раз глянул на опустившего голову в колени смуглого парня под стеной магазинчика: щенок!..
«Аллах остался в Таджикистане», ишь!.. Значит, не все в таджикском царстве-государстве ладно, если не решился на дальнюю такую поездку?.. Или слишком много чести этому мальчишке – сопровождать его за пивом да сигаретами… чего его свои-то не заберут!
Или как раз и появились возле него?.. Двое с велосипедами: самый распространенный у них транспорт… только как его – на велосипед?
Обернулся еще раз: прибавился третий – с тачкой. Ну, правильно! Ногу повредил, мало ли…
Молодо-зелено, что делать?!
Может быть, тоже какое важное событие отпраздновал: вынули первый ковш земли из котлована под домну… ну, под д о м, дом. Под коттедж какого-нибудь московского недоолигарха. Там теперь тоже такие котлованы, что многотонный «пень» из железобетона вполне уместится… ладно тебе!
С чего это опять взялся?..
К бочке с молоком торопился коротким путем, через мало ухоженный проезд, но с нагруженной тележкой по камням да глубоким колеям в траве трудно – пошел дугой по асфальту. Тем более кругом благода-а-ать...
После многодневных дождей проглянуло, наконец, солнышко, все светло, чисто и даже как бы торжественно… ах, вот оно что!
Потому и стало светлей что совсем недавно, видать, туда и сюда по обеим сторонам дороги прошла, наконец, косилка, подрезала траву, опрокинула её высокие стенки, да… А то ведь ничего не видать было. Дурнина, как такую траву зовут в таежных краях, давно уже выперла на обочины и от многодневной влаги настолько выдула, что наверху готова была сомкнуться над проезжающими машинами… Травяные аллеи, что ты!
Но почему – «дурнина»?.. И едешь в такси либо с кем-то в машине – не видишь. И на автобус, один, пешком торопишься – до того ли?
Так вот – нет, брат!.. Тут тебе и цикорий с синими цветками – «петров-то батиг», «батожок Петра», да, придорожный посошок его – вот он!.. И ярко-желтые тугие головки пижмы, и белые сережки люпина, и высоченный кипрей выкинул сиреневые метелки… «иван-чай»! Давний северный житель. Рядом с этим красавцем приоделась даже полынь – стоит, ну вся в серебре…
Возле рослых трав жмется неказистая «собачья петрушка» – как она, сухая, трещала в костерке, когда мальчишками пекли по весне картошку!
И вдруг, вдруг…
Сперва не понял, что это такое… почему оно, будто в определенном каком порядке, разложено по оставшейся от укоса стерне. У подножия нетронутых трав…
Пузырьки и цветные картонки, сплющенные жестяные банки, смятые тюбики, рыжие памперсы… подряд несколько бутылок темного стекла и зацепившийся за корни разорванный полиэтиленовый пакет… и тут до меня дошло!
И впереди, и на противоположной обочине тянулись разноцветные полосы разложенной, как на блошином рынке, пришедшей в негодность бытовой мелочевки, то и дело прерываемой обрывками то белого, а то разноцветного полиэтилена…
Косилка разорвала мешки с мусором и растащила все, чем были набиты… А их тут по краям дороги валялось, этих мешков!
Странное возникло в душе, смешанное какое-то чувство… ну, не смотри на это дерьмо!.. Будто вывернутое нутро какого-то монстра, заглотавшего набитые мешки, но не успевшего все это добро в них переварить… Но как не смотреть?.. Ты же всегда был не только романтик, был – реалист… вот и не прячь глаза. Знай правду… и обо всех вокруг, и о себе, любимом… да что же это?! Замятая горка счетов либо квитанций, одна за другой мокрые прокладки, и на последней, как на диванчике, почил исполнивший свое земное предназначение усталый презерватив… Рядом… не может быть!.. Или билет на какое-то действо… не в цирк? Только и того, что похож на ваучер… старый приятель показал недавно, напомнил. «Городской сумасшедший». Я, говорит, со своим даже не дергался, никуда его не отнес, вот он: оставил для будущего всенародного иска… Какой тебе иск, глупенький. Забудь… и впрямь ваучер!.. Может, этот «городской сумасшедший» был тут в наших краях? У кого-то в гостях. Показывал опять «толькину грамоту» и все-таки потом выбросил?!.. Стыдно стоять, рассматривать… или даже почему-то опасно?
Будто вглядываешься не в какую-либо грязную, исключительно бытовую, но как бы в некую тщательно скрываемую государственную тайну… Почему не убрали сразу, вслед за косилкой?!
Охо!..
Или, как черкесы говорят: а-ей!..
Хорошо, что Аллах остался в Таджикистане – иначе, чтобы он тут увидал?!
Пальчиковые батарейки на изодранных дамских трусиках, стыд!.. Ровным рядком растащенная по стерне косилкой одноразовая посуда с остатками пищи: ну, прямо только что оконченный фуршет на обочине, а не затопивший родину срач…
И тут мне пришлось сперва невольно пригнуться, а потом выпрямиться и вытянуть шею уже вослед… Откуда он только взялся так неожиданно!
Вертолеты и раньше не облетали нас стороной, а в последнее время и вовсе зачастили… ну, как же, как же!
Недалеко, в соседнем Раёве, недавно открыли гольф-клуб с самой просторной, говорят, в Европе площадкой для игры… как там она у них? Тоже – поле?..
Так вот, – самое-самое.
Опять вспомнилась наша пролетарская Кузня с ее журналистскими приколами, рожденными в благословенных «пельменных», в которых жестокой зимой ворвавшийся с улицы холод тут же превращается в пар и смешивается с парами от нее, проклятой… Сорокаградусной.
«Если делать, то – по большому!»
Передовая статья из «Кузнецкого рабочего», только что стряхнувшего с себя старое название: «За большевистскую сталь».
Посмеивались над непроходимой тупостью партийных назначенцев, а оказалось – не тупость. Пророчество!..
Разве не это со всеми нами произошло? Так обделаться!..
… И еще один малый вертолет, этот чуть выше, но почему-то слышней… или у них там соревнования? В Раёве?.. Какая-нибудь решающая игра.
Наша деревня уже знает, уже посмеивается: «А ты себе справил белые штаны?» «На что – белые?» «Дак без белых теперь в Раёво и близко не подойдёшь. Или не видел?.. И шлагбаум на дороге, и будка. Охранник с собакой. Есть белые штаны – пустют. А нет – нет. Без белых штанов нельзя в гольф…»
Сбоку от Кобякова, перед поворотом к двум здешним церковкам, в Тимохово с Аляуховым, до этого шлагбаума проложили на днях такой ровный, такой чистенький асфальт – боком катись. Куда подальше, да… Как сразу не догадался?!
Потому, сукины коты, и траву скосили по обочинам: облагораживают дорогу. Под белые-то штаны!
А какие там, в самом деле, простирались ухоженные поля! Совхоз «Звенигородский» в передовых не только числился. Недаром же Совмин СССР облюбовал тут местечко для детского санатория со всеми самыми современными службами. Уже завозили оборудование, готовились сдать под ключ, как тут оно грянуло: «возрождение России». И несколько лет потом предприимчивые мужички из ближних и дальних деревень выламывали тут двери, увозили домой оцинкованное железо, снимали сантехнику, сдавали в «цветмет» содранный с оконных рам алюминий…
Может, оно и к лучшему, что, наконец, нашелся хозяин, взявший под свою руку уникальные здешние места…
А что, что?..
Если уж «продали сельцо», так хоть «балалаечку купим»!
5.
Не знаю, когда она появилась, когда тут окончательно прижилась. Подлая манера: на ходу выбрасывать мусор из окна мчащейся машины.
Мешки эти осенью быстренько засыпают желтые листья: придорожные деревья жертвенно готовы совершить последний свой подвиг. Зимой безотказно принимает глубокий снег. Весной и летом позор человеческий стыдливо прикрывает полевая трава.
И только небо, которое все видит и помнит, знает в лицо каждого вышвырнувшего мешок из своего «хендай»-удальца и каждую подмалеванную красавицу, наманикюренными коготками опустившую его из своего «Пежо» на край дороги…
Что тут нынче из-за этих мешков творится!.. Везде так? Или в наших звенигородских местах – особенно?
Не станем вспоминать о далекой поре, когда во время медвежьей охоты царя Алексея Михайловиче неподалеку от горы Сторожи его спасло чудо: громадного медведя прогнал явившийся в минуту опасности святой Савва...
Избу в Кобяково мы купили в 1980-ом, и в тот же примерно год с собакой Кветой, черным, как горе, из-за которого пришлось ее приобрести, взрослым ньюфаундлендом я шел через лес на станцию Скоротово.
Хорошо, что тропинка в том месте была широкая, собака по привычке трюхала рядом, и, когда она вдруг с необычной тревогой взлаяла, я тут же схватился за ошейник.
На противоположном конце поляны, буквально в полусотне шагов, стояла крупная лосиха с теленком-сеголетком…
Подала голову чуть назад, будто готовясь к прыжку, и я одною рукой зажал собаке черную пасть, а второй, что было сил, потащил за ошейник в чащу… тогда они еще были в округе!
Звенигородские чащи…
И я от греха подальше утаскивал доброго своего, мало что понимающего в густом лесу ньюфа…
Это мы не смогли уберечь в большом городе маленького сына… Лосиха за своего малыша нас затопчет!..
А через три десятка лет с корзинкой для грибов на руке я шел примерно в тех же местах. Корзинка была пуста, и посреди громадной поляны, на вырубке, я палкой приподнял ветку крошечной елочки: а вдруг?..
Под елочкой сидел, сжавшись, заяц…
Не убирал палку, ждал, что он прянет из под елочки. Но его будто парализовало…
– Ну, что ж, ты, милый? – спросил его жалостно. – Может, все-таки убежишь?.. Или бежать тебе уже некуда? Ладно, я пойду. Ты сиди…
Заяц передернул серыми щечками. В знак согласия?
И чем большей любовью проникался я к этим местам – от нашего Кобякова до пушкинского Захарова по старой, теперь забытой тропинке, рассказывали, было не больше семи-восьми километров, девки да парни друг к дружке бегали на вечерки – так вот, тем больше в любви этой было горькой, тоскливой жалости…
Пушкинские места!
Наша старая «русская Щвейцария»…
Но как безжалостно прокатились по ним и «лихие 90-ые». И последующие, якобы более благородные, времена.
Якобы…
6.
Рано утречком, еще в осеннем сером туманце, стоял на остановке автобуса, который идет… еле-еле идет, потому что станцию теперь опоясали железобетонные удавы очередной кольцевой дороги вокруг Москвы: сдадут не сегодня-завтра, якобы.
Стоял и, как всегда, вполуха слушал, о чем там нынче печется якобы «слабый пол».
– До чего дошло! – возмущалась полная женщина средних лет, которая едет дальше, когда некоторые из нас, «москвичей», сходят во Введенском возле вокзала. – Что люди в последнее время озверели, к этому все уже привыкли… Но вот что и звери – туда же! Это как?!.. Под Мозжинкой, говорят… Лось на дорогу выскочил… вот с такими рогами! И стал бодать какую-то иномарку. Новенькая совсем, только купили, говорят. Так он и стекла поразбивал, и помял всю, хорошо еще никого не достал рогами. Водители с других машин повыскакивали, только тогда и отогнали… Прям, как террорист какой!
– А что ему, бедному, оставалось? – вступилась за лесного обитателя сердобольная кобяковская учительница: едет в звенигородский колледж, в котором преподает русский язык с литературой…
Традиция! Заступаться за «братьев меньших».
– Наверное, последний клочок леса вырубили, где он обитал, – продолжила и жалостливо, и вместе с тем как бы наставительно: профессиональная привычка.
И полная поддалась… бывшая подлиза?
– Прятался, да, – уточнила охотно. – Да еще не один, со сродниками, а он у их какой-нибудь старший… кто-то ведь и об их должен заботиться!..
«Это есть наш последний… и решительный бой!» – вроде бы совсем не к месту пришло из «Интернационала»…
А что, что?.. Лось, может, марксист со стажем, старый боевик… или сбрендивший «капээрэфовец»… У «пролетариев всех стран» номер не прорезал, очередь за зверьем… ладно тебе, пристыдил себя. Старый ёрник!..
– Вон, смотрите, смотрите! – раздался восторженный крик.
Девочка с рюкзачком за спиной показывала рукой на дорогу, откуда должен был появиться автобус.
– Кошка! – отмахнулась полная – Или маленькая собачка…
– Да нет же, нет! – радовалась эта, из небольшой группки школьников.
– Белка – не белка, – поддержала учительница. – Для белки слишком большая… но прыгает! Какая-то лесная зверушка!
Я стал было перебирать в памяти таежных сибирских жителей: колонок?.. Маленький соболишка?
Но обнародовать свои ностальгические прозрения не стал… пусть себе остается неузнанным…
А плохо различимое в осенней роздыми лохматое существо допрыгало, наконец, до края асфальта и скрылось в придорожной траве…
– Тоже небось спугнули бульдозеры, ищет теперь, где приткнуться, – сказала полная – Как бы эта дорога и нас из дому не выгнала… и зачем она?
7.
Кто знает, в самом деле: зачем?..
Куда она приведет?
Хоть и – кольцевая.
Разгрузить Москву, говорят… А кто-то из местных догадался: какие-нибудь «большие гонки» будут устраивать… Какую-нибудь «Формулу-2».
Есть же теперь Гольф-клуб! А гонок, как в Европе, пока вроде не было. Зато теперь – жди!
А что?..
По тем подмосковным местам, где жестокой зимой 1941-го насмерть стояли спасшие столицу сибиряки…
… А для меня «кольцо» обернулось тем, что неожиданно, будто из начала рассказа, в конце его появился этот, с большой клюкой.
С «палкой для таджиков».
И вот ведь какое дело.
По самым разным причинам в монастырь заглядываю все реже. Бывало раньше, из Кобякова упрямо хаживал туда и пешком. Несмотря на немалое время в пути и бензиновый дух обочь дороги.
Прибавилось дел? Или уходят силёнки?..
Но стоило теперь появиться, как вот он – давний знакомец.
– О-о-о! – говорит. – Сколько не виделись!.. Ну, как вы?
Удивительно, и правда: ни в церкви его не встретил, ни в какой-нибудь монастырской лавке… их теперь! Ну, чуть ли не торговые ряды…
А вот на спуске с горы, с этой самой древней Сторожи, которую когда-то в послушание от Сергия Радонежского облюбовал святой Савва, – вот он вам!..
«Явился-не запылился», как раньше говаривали.
Знак?..
– Слава Богу, – отвечаю. – Как вы-то?
Он так бодренько:
– Да что мне сделается?
– Как раз об этом… А то мы с другом за вас переживали. Как вы тогда – с таджиками?
– Он вас опять ждет? Ваш друг.
И я глубоко вздохнул – как споткнулся:
– Н-нет нынче… Хотя вообще-то, как знать?
В самом деле.
Одолел-таки Мурада «Паркинсон». Одолел… Сколько на похоронах было народу! Тюрки со всей Москвы, и не одни только тюрки. Как и проповедовал мой друг в своих книжках: Бог Един.
И с горних высот… из небесных владений дорогого его сердцу Тенгри… Мураду теперь видней наши земные сроки. А дружеские симпатии т а м, наверняка, становятся только крепче.
Но спутник мой, судя по всему, находился в прекрасном расположении духа: не уловил в моей интонации ни горечи, ни суеверной печали. Думал о своем?
– Если нет, – сказал, – сами сейчас увидите.
Вырвалось невольно:
– Опять?!
Тут как раз поток машин слева поредел, а справа вообще иссяк. Мы заспешили, и я было направился прямиком к автобусной остановке, но спутник буквально потянул меня за рукав:
– Не туда, нет-нет…
«А куда?» – подумалось. И тут же промелькнуло смягчающее тревогу, чуть ироничное и по-мальчишески озорное: уж если он тогда в одиночку отмахнулся, то теперь-то вдвоем – как-нибудь…
По краю дороги, даже вроде не торопясь, пошли в сторону Звенигорода. Он раз-другой, будто боясь ошибиться, глянул на циферблат часов на руке, таких же массивных, как и его клюка-палица. Потом заговорил громко:
– Часто вас на дороге русаки подбирают? Одноплеменники?.. Да если он еще и богатенький… Хоть ты умри тут, проедет и не заметит…
Я только понимающе усмехнулся.
Мимо снова понеслись иномарки, потом, слегка обогнав нас, резко затормозил задрипанный «жигуленок». Широко распахнулась дверца рядом с водителем и почти тут же открылась задняя.
– Понял, что нас двое! – громко проговорил мой спутник не то что довольным – прямо-таки торжествующим голосом. – Давайте туда, а я с ним рядом...
Из-за баранки, нагнувшись, тянулся навстречу нам смуглый водитель в замызганной ветровке неопределенного цвета. Радостно улыбался:
– Опять ходил на свиданья, ата?!
– Сегодня не только воскресенье – еще и большой праздник! – в тон ему отвечал мой знакомец, определяя меж колен свою палицу и заодно пытаясь пристегнуть ремень безопасности. – Как не пойти?
– Нада ходить Всевышний, нада, – одобрил водитель. И тут же посочувствовал. – Говорил тебе, этот палка очень большой?
– Зато хорошо видать, ты ж вот увидел…
– Я тебя уже без палка знаю, ата!
– Ты-то знаешь…
Водитель средних лет так и светился доброжелательством:
– Другой тоже знает… Мы тут лес рубить, траншей копать. Хочешь, сделаю тебе легкий палка, ата?..
Этот, с палицей, явно «работал» на меня. Слегка повел головой назад:
– Лучше моему товарищу сделай!.. Тоже станут подбирать на дороге. Ваши. Из Средней Азии да с Кавказа …
Водитель все продолжал чему-то радоваться:
– Надо подбирать седой борода, надо. Чурка всегда будет подбирать...
И так запросто это он, насчет «чурки», сказал, что сперва подумалось: может, ослышался?!
Но сидевший рядом с водителем мой спутник убежденно произнес:
– Чурки теперь, кто в дорогих иномарках. А в таких, брат, как у тебя, – люди как люди…
8.
Чего только потом не пришло мне в голову…
И когда ожидал своего «кобяковского» автобуса напротив Александро-Невской церкви, у бывшей городской бани… И пока ехал в нем до развилки с названиями наших четырех деревенек: Кобяково. Аляухово. Тимохово. Раёво.
И когда потом пешком шел до дому, а высоко в небе чуть ли не один за другим пронеслись два тяжелых авиалайнера. Трассу из Внукова в очередной раз недавно перенесли, проходит теперь над нашими головами…
Подумалось почему-то об этом полумифическом дальневосточном гектаре, который может получить всяк желающий… был бы помоложе годками, эх!..
Или похожее уже было?
Запсиб!..
Ударная комсомольская стройка!
«Играли», как говорится. Уже «играли».
Но, может, потому-то и позволяют китайцам в Сибири, и на Дальнем Востоке, подумалось, лес рубить?.. Чтобы эти самые «гектары» нам было потом легче осваивать?
Китайцы там рубят, да. Таджики – тут…
Успеет потом Аллах?..
Или «красный дракон» его все-таки обставит… стоп!
Будущая дорога… кольцевая-то, кольцевая. На севере от Москвы, на западе и частично даже на юге, и в самом деле, пройдет по этим славным местам, где начался разгром дотоле непобедимых германских дивизий… любопытно, очень любопытно представить, как взорвался «бесноватый фюрер», когда ему доложили о параде на Красной площади в ноябре переломного 1941-го года!..
А старые, каких уже мало осталось, звенигородцы так и считают: немцев начал гнать святой Савва. Прямо от стен своей запустелой в то время обители… Духовный оплот русской державности, дальше нельзя пускать!
Третье Саввино великое чудо…
А, может, так и назвать бы эту дорогу?..
Кольцо Победы!..
Несмотря ни на что.
И – вопреки всему.
Как тогда.
9.
Дома, еще не успев чайку попить, подключил интернет – ждал письма из соседнего с Новокузнецком, дорогого сердцу Прокопьевска. Из черной шахтерской Прокопы.
Но первым делом на мониторе в правом нижнем углу появилось страдальческое лицо самого, ну самого известного, уже достаточно пожилого артиста… Сообщал о том, что из него вышла глиста длиной двадцать восемь метров.
И раз, и другой, и третий попытался убрать грустное сообщение, но эти двое, всенародный любимец и настырная, лишившая его покоя глиста, появлялись снова и снова…
И я вдруг горько заплакал.
Тоже якобы ни с того, ни с сего…
*Ата – отец.
