Екатерина СИРОТА. Первый снег
Рассказ / Илл.: Художник Александр Щепалин
Лиля специально выехала с работы пораньше, чтобы успеть на родительское собрание, и всё равно попала в пятничную пробку. Школа располагалась в другом конце города, почти за его чертой, в новом районе, куда переехали около года назад. Полное отсутствие инфраструктуры, зато рядом лес, поля и подвоз детей на школьном автобусе.
Последние числа октября. Утро на грани зимы, еще не морозное, но уже с поздними рассветами, только теплые цвета уходящей осени еще немного согревают. По дороге в детский сад с младшим Сашей бежали вдоль абрикосовой аллеи. И улица, на которой находился садик, называлась Абрикосовой.
Дальше тянулась Виноградная, она соединяла новостройку и частный сектор, который уже городу не принадлежал. Фонари ещё горели, чёрные стволы деревьев и – контрастом полыхала ярко-жёлтая листва на их ветках. Всё, как в жизни.
А в обед вдруг пошёл первый снег. И вся редакция, где Лиля работала рекламным менеджером, прильнула к окнам. Снег падал хлопьями из бесконечности и пустоты небес осторожно и торжественно, укрывая последние цветущие розы, асфальт, припаркованные на проспекте машины, зелёные кусты и красные листья молодых клёнов. И осени, и всем вокруг, казалось, трудно было принять такое смешение красок на белом. Потом начался снег с дождём. Небо опустилось тяжёлыми серыми сумерками. Люди на летней резине поспешили домой. На проспекте уже столкнулось несколько машин, и пробки паутинкой дорог потянулись в разных направлениях от центра города.
***
Окончательно Лиля застряла на Чернавском мосту, до начала собрания оставалось полчаса. Позвонила соседке и напомнила, чтобы забрала Сашку из садика и привела домой. Дома его ждала старшая десятилетняя дочь Оля. Пару часов посидят, ничего не случится. Лилина машина стояла на самой высокой точке моста, и она видела уходящую вниз, в бесконечность города яркую полосу горящих фар. Слева и справа чёрная бездна пока не замёрзшего водохранилища. И снова снег белыми хлопьями настаивал на приходе зимы.
Отчего-то показалось – что-то должно случиться, может от усталости, а может, давно должно было случиться, но не случалось, потому что мы все привыкли жить по инерции, а реальность… она ведь от нас зависит.
Вдруг подумалось: так и мы с Романом. И от этой одевшейся в слова мысли стало невыносимо холодно. Слово, сказанное внутри, беспощадно, оно начинает жить и меняет реальность.
Дворники неистово и монотонно сметали снег. Машина впереди тронулась, пробка покачнулась вереницей огней.
***
Почти пятнадцать лет назад возвращались домой с Ромкой, впервые взявшись за руки, после дня первокурсника по тому же мосту пешком. Оба учились в политехе. Рома уже заканчивал, а Лиля только поступила. Пели в студенческой группе, там и познакомились. Лиля пришла на первую репетицию в актовый зал, села во втором ряду. Ребята на сцене настраивались. С первых нот бас-гитары узнала одну из любимых ещё советских песен группы «Альянс» – «На заре голоса поют». Ромка пел её по-своему, он не был таким утонченным, как вокалист «Альянса», пел как-то отчаянно и надрывно. Девчонка, сидящая рядом, шепнула:
– По бывшей всё убивается, даже волосы отрезал. Видела бы ты его пару недель назад!
Голос вокалиста сильный, красивый, только верхние ноты в припеве не удавалось брать, песня была сложной. И вот почему-то именно от этих фальшивых верхних нот, от этой такой смелой и честной неправильности исполнения, от того, как в конце Ромка провел рукой по очень коротко подстриженным волосам и повернулся к бас-гитаристу, оборвалось внутри всё. А в конце репетиции её отрекомендовали, как новую бэк-вокалистку и подтолкнули к микрофону.
Лиля не волновалась, всё-таки семь лет музыкальной школы по классу фортепиано, а ещё занятия хоровым пением, конкурсы. Даже собиралась в музыкальное училище поступать, родители отговорили. Вновь заиграли ту же песню:
Ровный бег моей судьбы,
Ночь, печаль и блеск души,
Лунный свет и майский дождь
В небесах.
Лиля знала, что умеет очень много. Но вдруг сейчас именно в этом зале и с этой песней пришла к ней та вокальная выразительность, что использует голос человека как инструмент звучания его чувств. Она пела по-другому, очень академично, мощно. Ребята аплодировали стоя, а Ромка просто стоял в проходе и смотрел на неё как-то исподлобья.
***
Почему-то именно сегодня под этот сумасшедший осенний снег Роман вдруг вспомнил, как почти пятнадцать лет назад (или уже больше?) они шли с Лилей по Чернавскому мосту. Окна его отдела как раз выходили на мост, была видна нескончаемая вереница огней машин. Значит, традиционная пятничная пробка снова соединила два берега.
Почему-то так остро захотелось счастья. Он помнил ощущение Лилиной тёплой, такой нежной, как у ребёнка, руки. Помнил, как тогда впервые взял её за руку. Человек всю жизнь ищет положение равновесия, как в физике маятник приходит всегда в своё устойчивое состояние. А душа она ведь помнит, что такое счастье. Только воспоминания эти завалены нашими страстями, ненужным барахлом обид, гордыни, жаждой карьеры, много чем. А потом вдруг тебя тряхнет и что-то дрогнет внутри на задворках этих воспоминаний. И в эту секунду остро начинаешь ощущать нехватку самого главного в жизни положения равновесия, душа помнит и знает, только теперь не может его достичь.
Раз потянуло философствовать, значит, просто устал. Конец года, не всё идет гладко, пара сотрудников увольняется, проект сырой, обычная текучка. А дома? Дома тоже текучка. И его постоянное раздражение, с которым он давно перестал справляться. С рождением Оленьки мир изменился, их перестало быть уже двое, а значит, вселенную надо делить на троих. Роман безумно полюбил дочь, с первых секунд, будто ждал её всю жизнь. Он мгновенно стал невероятно сильным и невероятно уязвимым.
Малышка плохо спала. Роман помнит, как они по очереди с Лилей носили её по ночам. Лиля всегда засыпала под его песни вместо Оленьки, выматывалась с ней за день. Роман тоже был вымотан, на работе много ошибался, на перерыве спал, сидя за столом. Когда дочке исполнилось три месяца, коллеги пригласили на охоту. Лиля отпустила.
Была ранняя тёплая весна, каша на костре, разговоры за полночь, водка, мужская романтика и ворвавшееся вдруг ощущение свободы, беспечности и юности. А когда вернулся домой, впервые нахлынуло раздражение. Стало так горько от самого себя, стыдно и невыносимо. Оля поняла и громко расплакалась, младенцы прекрасно чувствуют своих родителей, без слов. Слова только всё портят. А Лиля сказала тогда, что, наверное, погода опять изменится.
***
Задребезжал телефон:
– Мамуль, ты уже на собрании? Сашка капризничает очень! И горячий какой-то!
– Оль, папе позвони, он обещал пораньше приехать, а Саше померяй температуру, я еду ещё!
– Папе звонила, он сбросил и написал, чтобы уроки делала.
Лиля заволновалась, мост почти проехала, вот поэтому, наверное, лёгкое волнение, Сашка заболел, а она почувствовала. Он всегда болел с высокой температурой, приходилось обтирать и вызывать скорую. Начала звонить Оле, та не брала трубку. За Сашу Лиля всегда волновалась очень сильно, почему-то совсем не так, как за Олю. Малыш родился раньше срока и, может быть, поэтому за первые два года перенёс несколько пневмоний. Почти каждые два-три месяца приходилось ложиться в больницу. Из деревни приехала мама Лили, чтобы сидеть с Оленькой и вести хозяйство. После очередного возвращения домой, совершенно вымотанная больничным режимом, плачем малышей в палате и процедурами, было только одно желание – выспаться.
– Лиль, я с ребятами на охоту на пару дней!
– Ром, как же… мама ведь уехала, отложить нельзя?
– Слушай, мы уже два месяца назад планировали! Мне стресс надо снять, неужели не понимаешь?
Лиля первый раз за прожитые вместе шесть лет не поняла. После окончания вуза Роман почти сразу устроился на авиазавод инженером-конструктором. Быстро сделал там карьеру, стал начальником отдела. Большая ответственность, большой стресс. Он часто про него говорил, а ещё вдруг стал увлекаться политикой. Так говорят – увлекаться, будто это хобби. А на самом деле разговоры о военной и политической ситуации постепенно вытесняли все остальные – сначала разговоры о музыке, о планах их общей группы, которая всё-таки распалась со временем, потом разговоры об Оленьке, Сашка еще не родился… Вернее, это были даже не разговоры, а монологи Романа. Потом в его жизни появилась охота, снятие стресса от напряженной политической ситуации в мире.
– Лиль, ты не понимаешь! Больше читай, давай подпишу тебя на…
Роман перечислял имена военных и политических экспертов, блогеров, журналистов.
***
Почему-то именно сегодня, именно в этой бесконечной невыносимой пробке яркие короткометражки воспоминаний крутили хронику их с Романом одной жизни на двоих. Собрание уже началось. Написала учительнице, что, возможно, не приедет. Набрала соседку, та сразу взяла:
– Светлан, ты можешь к моим забежать? Оля сказала, что Сашка горячий, а сама трубку не берёт и не перезванивает теперь, я волнуюсь.
– Лиль, я не дома уже, уехала к родителям! Да он вроде нормальный был, всё щебетал, когда из садика домой шли, не волнуйся!
Можно сто раз сказать самому себе – не волнуйся! И начать волноваться ещё сильнее. Абсолютно иррациональное чувство. Что-то должно случиться. И снег, и ветер, и тёмное небо и какая-то пустота внутри и недоверие этому миру. Видимо стресс Романа и нестабильная политическая обстановка в мире в ней тоже дали свои ростки. Задребезжал телефон:
– Мамуль, 36,6! Езжай спокойно, мне показалось, наверное! Смотрит мультики и лопает бутерброд! Пойду уроки делать!
Лиля выдохнула, пробка рассосалась, машины набирали ход. Вот уже потянулись новостройки, а за ними поля. Пять лет назад среди них неожиданно выросла школа. К ней тянулась узкая асфальтовая дорога, вся заставленная машинами. Родительские собрания шли одновременно в нескольких классах. На асфальте мест уже не было, пришлось бросить машину на обочине, вышла и попала ногами в грязь, настоящая целина и запах влажной земли.
***
– Роман Алексеевич, вас главный вызывает срочно.
Роман поспешил, раз вызывает и срочно, значит, что-то стряслось. Госзаказ сдавать через месяц минимум, сроки горят, отдуваться придётся ему. Он почти бежал в другой корпус, куртка нараспашку и никак не мог настроиться на рабочий лад. Или предчувствие чего-то? Что-то подобное он испытал в тот день, когда к ним на репетицию впервые пришла Лиля и запела своим необыкновенным голосом. Тогда он почему-то с самого утра был взволнован. И вот сейчас ощутил что-то похожее, только тревожность эта не была светлой, как в прошлый раз. Дороги сегодня очень плохие, лишь бы ничего не случилось.
Он так долго не вспоминал её ту… Когда родился Сашка, Роману иногда стало казаться, что он не нужен, а на работе тогда было всё сложно. И снова раздражение дома, а вне дома дикая тоска по Лиле и чему-то, что безвозвратно ушло.
***
На собрании слушала вполуха. Традиционно возмущались родители – много задают, оценивают детей неадекватно, окружающий мир – странный предмет, а по математике сложная, непоследовательная программа и прочее. Перед глазами очередная короткометражка – выписка из роддома с Оленькой. Когда садились в такси (своей машины ещё не было), Роман передал свёрток свекрови, а сам вдруг поцеловал Лиле руку. Поцеловал впервые, как-то весь склонившись перед ней, и она вдруг расплакалась от его нежности и от ощущения их нового родства, теперь утвердившегося в вечности.
Оленька росла беспокойным, активным ребёнком. В начальной школе много отвлекалась, математика давалась ей с трудом. Как-то весной Роман неожиданно поздно вечером вернулся с охоты, его привёз друг, тому срочно понадобилось домой, оба были навеселе. Лиля кинулась на кухню, чтобы сварить кофе. В детской шум, застала такую картину: Роман заставлял Олю приседать, при этом считая вслух:
– Девять, десять… Давай, давай! В следующий раз сразу за примеры сядешь, а не будешь на ерунду отвлекаться!
Ольга ахнула:
– Ром, ты с ума сошел?! Пойдем на кухне поговорим! Коля уехал уже!
– Лиль, не мешай! Это воспитательный процесс!
Оля разрыдалась и кинулась к Лиле. Потом был жуткий скандал. Ромка напился, хлопнул дверью и ушёл. Вернулся через пару часов и лёг в зале.
А Оля впервые за весь вечер не проронила ни слова, уснула со светом под мультики. Лиля выключила свет, дотронулась губами до её макушки, та сопела еле слышно. Лиля вспомнила вдруг, как Рома первые месяцы прислушивался к дыханию дочери. Младенцы спят как ангелы, тихо и безмятежно, будто вспоминают, как им было там, на небесах ещё до своего рождения. Будьте как дети, тогда сможете войти в Царство Божие.
Новый день солнечными лучами умыл Олю, она кинулась в зал будить Рому, уже всё забыла и простила ему. А у Лили появился горький привкус надломленности и неправильности мира. Стало шатко, неустойчиво, привычная система координат рухнула. Значит, неясно, кто ты и где, и как вообще жить дальше. Что-то случится…
***
– Прошу расписаться и сдать деньги родительскому комитету! У кого есть вопросы, в личном порядке, пожалуйста!
Вышла в кромешную темноту, машины отъезжали одна за другой. Абсолютная всепоглощающая чернота ночи, почти как на картине Малевича, глубокие смыслы и пустота внутри. Земля налипала на обувь, за пару часов снегопада она впитала влагу, стала вязкой и тяжелой. Завела машину, начала сдавать назад. Визг колёс и настойчивый рокот мотора. С места тронуться не удавалось. Вперёд и назад, снова вперёд. Машина застряла окончательно. Лиля вышла. Колёса глубоко ушли в чернозём.
Недалеко от школьных ворот отъезжала одна из последних машин. Она кинулась к ней, но не успела. Набрала Роме, тот сбросил, написав в вацап: «У меня совещание. Что ещё случилось?».
И в этот миг вдруг обухом по голове мысль о разводе, а за ней чёрной рекой, лавиной понеслось – невозможно, ведь квартира в ипотеке, а там ещё и материнский капитал, и дети… они привязаны к отцу, а съёмную квартиру не потянуть одной… Боже! Солнечный луч достигает поверхности земли примерно за 500 секунд, преодолевая при этом 150 миллионов километров, учили недавно с дочкой. Это чудо. Такое же, как рождение десятков мыслей за доли секунды в нашей голове. Эти мысли тянули Лилю к земле, она физически ощущала, что увязла, как и её машина, и как бы она не крутила руль и не давила на газ, будет только хуже.
***
Господи, ну почему он так резко ответил?! Лиля почти не звонила ему последнее время, значит, что-то действительно случилось. Совещание было в самом разгаре.
– Ну вот, Роман Алексеевич, ты вообще слушаешь меня?! Это вашего отдела между прочим вина, вы затянули, потом не увидели, а потом….
Сердце вдруг заколотилось где-то в горле, Роман вскочил.
– Роман Алексеевич, ты что? Плохо тебе?
Роман каким-то неопределённым жестом махнул рукой, молча кивнул начальнику и стремительно вышел за дверь.
В коридоре дышалось легче. Он уже бежал по пустому коридору, бежал тяжело, сердце стучало не в такт, тормозило его. Роман мысленно заводил машину. На стоянке почти все разъехались. Снег грязной жижей под ногами. Из машины набрал Лилю, но она не ответила. Только бы с ней ничего не случилось.
– Оль, мама вернулась?
– Нет, она позвонила, сказала, что у школы застряла, а у Сашки всё-таки температура. Что мне делать, пап? Ты скоро будешь?
– Еду!
***
– Вам помочь?
Лиля обернулась. Разбитая лада, стекло опущено, мужчина примерно её лет.
– Вам помочь? Застряли?
– Ох, да! Пожалуйста! У меня дети дома одни, не получается выехать.
– Вы садитесь за руль, я сейчас трос прицеплю и потащу. Когда махну рукой, потихоньку газуйте.
Машина не сразу, но поддалась.
– Спасибо вам! Очень выручили!
– Ерунда! Не за что!
Мужчина свернул трос, сел в машину, махнул ей рукой на прощанье и улыбнулся очень хорошей улыбкой.
И от этой доброй лёгкой улыбки, от этого мимолетного человеческого тепла Лиля вдруг расплакалась и окончательно поняла, что сделала шаг на твёрдую землю невозврата.
***
Когда Роман подъехал к школе, Лилиной машиной там уже не было…
