Татьяна ГРИБАНОВА. Всяк петушок хвалит свой шесток
Эссе / Илл.: Художник Виктор Плешков
Может, я как-то не совсем правильно живу? Дай мне 48 часов в сутки, наверно, и тогда бы не хватило времени на все мои хотелки и задумки. Забудь я про ночь, занимайся своими делами 24 часа кряду, всё равно останется куча недоделанного, недочитанного, недописанного, недопутешествованного, недоувиденного, недоуслышанного.
Живут же люди, позавидуешь иногда белой завистью: всё-то у них идёт, как по маслу, чередой. У меня так не получается. Вот, к примеру, чтение. Ну, не умею я, как нормальный человек, выбрать книгу, спокойно её от корки до корки прочитать и только потом браться за следующую. Кто-то даже удивится моему аргументу: мол, времени на неё, одну, жалко. Столько за тысячелетия мудрого и интересного написано, что, понимаешь, и пятидесяти твоих жизней, не хватит, чтобы хотя бы бегло ознакомиться с самым ценным и значимым. Поэтому и там, и сям, повсюду в моём доме книги. И в каждой несчётно закладок. А как же без них? И, что удивительно, были бы книги хоть одного какого-то направления, а то и мудрейшие книги по православию и другим мировым верованиям, художественная литература (всех времён и народов), и альбомы по живописи, архитектуре, и увесистые тома по фольклору, кстати, нетолько русскому, и, конечно же, куча мала всяческих словарей и справочников.
Но есть среди всего этого добра самое-самое дорогое, без которого я буду не я. Книги эти о растительности и животном мире нашей дивной Зелёной планеты, то есть о её природе. И это не только увесистые Бремовские энциклопедии и многочисленные, замусоленные из-за несказанного обожания моими детьми Дарреловские тома, но и великое множество записок и наблюдений путешественников, травники и зелейники, созданные на разных континентах, в разные века. Тут и Гербарий Апулея Платоника и удивительная книга Антония Музы о траве веттонике, а рядом – древняя книга Демигерона о камнях и сонник Даниила (по Оксфордской рукописи XV – XVI веков), и Физиогномика, и Хиромантия Иоанна Философа и многое другое, чему, по правде, давно потерян счёт. Хоть и понимаю, конечно, что постичь всего, как бы ни прилагала усилий, невозможно, а сожаление по этому поводу нет-нет да всё-таки гложет.
Знания, почерпнутые из книг, прижившихся в большущей моей библиотеке, которую начинали собирать ещё родители, выручали меня не раз. Помнится, как-то выбрались мы давно сложившейся компанией за грибами. Конечно, для спутников моих не было секретом моё увлечение природой. Насобирали мы грибов, уселись, значит, на полянке припозднившегося дожидаться. Выходит он из чащи с большущей охапкой цветов и трав и прямиком ко мне. Улыбается: мол, ну-ка растолкуй, просвети, что тут есть что, и с какой, присущей именно ей целью Господь ту или другую былинку к нам на Землю закинул.
Если честно, поначалу-то даже оторопь взяла: а ну как ошмыгнусь, а ну как опростоволосюсь? Это ж ни какая-то пойма Амазонки с её экзотикой, это ведь знакомые с детства лютики да пастушьи сумки. И лишь когда с замиранием сердца были опознаны все травинки, на душе отлегло – не позволил Боженька ударить в грязь лицом. Ведь дело-то даже не в том, что неловко будет перед собеседниками. Стыд перед самой собой пережить куда тяжелее.
Не случилось мне по судьбе стать ботаником или зоологом, я всего лишь человек, до донного донышка души влюблённый в непостижимо загадочный мир природы, столько лет не перестающий меня удивлять, созданный Всевышним намного раньше «царя природы», живущий по своим, а вовсе не по нафантазированным людьми законам.
Время от времени меня пощипывает сожаление, что я не избрала для себя профессию, связанную с предметом моего обожания. Можно было, к примеру, стать, энтомологом или ландшафтным дизайнером. Поле деятельности, на мой взгляд, в подобных науках неоглядны. Ещё со школьной скамьи помнится, что только у нас на Орловщине произрастает более полутора тысяч видов растений! А ещё огромное количество всяческой млекопитающей и не очень, козявчатой и крылатой братии. Разве не любопытно, не увлекательно наблюдать, познавать, изучать их таинственный мир, открытый, кстати, лишь настолько, насколько позволил Господь? Подари Он мне своею волею хотя бы ещё полжизни, глядишь, можно было бы, поддавшись сожалениям сердца, поглубже вникнуть в мир, манящий меня с самого детства и до сегодняшних дней.
Но, – что поделать? – наше земное пребывание невероятно кратко, словно не жизнь протекает, а просыпается сквозь пальцы пригоршня песка. Что такое каких-то 80, даже 100 лет по сравненю с Вечностью? Кажется, только-только начала познавать себя, своих соплеменников, только приладилась, было, к окружающей природе, к её явлениям, а уже и времени-то осталось с гулькин носик. Ну, так ясное дело, напоминаю себе, ты же успела узнать, что человек – частица этой самой природы, пусть и более совершенная, хотя и тут можно посомневаться. В природе ведь так всё и устроено – всему своё время. Время прорастать из зерна, время входить в силу, цвести и колоситься – давать приплод, и, наконец, как не печально, – но так уж задумано Небесами, – время угасания.
Говорят, что многие люди в этот самый последний свой период жизни безмерно сожалеют о двух вещах: о том, что мало проводили времени со своими детьми и о том, что слишком мало из того, что расщедрил Господь для нашей планеты, видели. Дела, дела, а попутешествовать всласть так и не пришлось. Не просто съездить к морю, поплескаться и погреть на солнышке бока, я этого никогда не понимала и не признавала. Для меня путешествие – это обязательно радость познания, радость открытия ранее неведомого, например, невиданных стран, с их экзотической растительностью и живностью, с их этнокультурой и кухней.
Обижаться на судьбу не стану – многое в жизни удалось повидать. Но вот что удивительно! Если в человеке вживлена эта струнка – жажда видения чужедальных краёв, то, сколько бы ни путешествовал, всё равно будет мало. Правда, некоторое время назад во мне что-то щёлкнуло, и вспомнилось вдруг: страна наша настолько велика и великолепна, что смотреть не пересмотреть её и тебе, и детям твоим, и внукам!
Если хорошенько подумать: планета огромна, её всё одно не объедешь, а вот не побывать, к примеру, в Карелии или на Байкале, в Суздале или Ярославле – прям-таки непростительный грех. Жить в северной стране и не увидеть Северного сияния или тех же Белых ночей – ей-Богу, даже обидно. Прикинула я и, оказалось: таких мест в родной стране, где я пока не побывала, великое множество. Есть среди них не просто известные, красивейшие, но и такие, которые ещё предстоит «открыть». Это уж потом к ним потянутся любители повосхищаться, а для начала, как мне кажется, о них надо хотя бы поведать читателю.
Как правило, на первый взгляд места эти не очень приметны. Но это только на певый взгляд. А поживи-ка там с недельку другую, посмотри на их закаты-восходы, искупнись в безымянной, поросшей кувшинкам речушке, поброди по пронизанным солнцем, а может быть и дождём холмам и пригоркам! Так прирастёшь к этому ситцевому благолепию и сердцем, и душой, что не только будешь других убеждать, но и сам уверуешь: к примеру, вкусней пескарей, выловленных слаженной из орешника удочкой, не существует в целом свете. Куда до них всяческим изыскам, каким-нибудь форелям, сёмгам и прочим, захваленным до невообразимости особям с красными кровями!
Чтобы побывать избалованным мировыми красотами в, прямо скажу, для них экзотическом месте, особо далеко ни ехать, ни идти-то и не нужно. Надо просто осмотреться. Порой в своём устремлении к чужедальним краям, мы многое теряем, под собственным носом не замечая того, чем любой приезжий будет восторгаться.
Не мною придумано: мол, всяк петушок хвалит свой шесток. А я и не спорю, я тоже не исключение, потому как для меня мои родные места со скромной, совсем не большой, но, не могу не отметить, приобретшей своё имя ещё во времена Ивана Грозного речушкой Кромой, со всеми впадающими в неё ручейками, с немалой, поросшей ракитником, вербачами, красноталами, всяческой травянистой мелочью поймой и обустроившимися по обоим берегам одному Господу ведомо когда селеньями, хуторками и деревушками - самое значимое, самое великое и красивейшее место на всём белом свете.
Причём с каждым годом, стала замечать, становится оно для меня всё дороже и дороже. Всё больше неведанного доселе, непознанного, нерассмотренного за долгие годы жизни принялись вдруг открывать душе моей эти древние земли вятичей. Со временем всё чаще стало тянуть меня в осиротевший без родителей пятистенок обезлюдевшего хуторка Игино. При малейшей возможности, при любой оказии, особенно летом, я разыскиваю заветный ключ от отцовского крыльца, и мчусь на встречу с самым Великим для меня уголком России, а, по правде, и всего белого света.
Хоть хутор наш в лучшие свои годы был довольно крупным: во время коллективизации по обеим сторонам его ручья Жёлтого образовалось даже по отдельному колхозу, но так уж повелось исстари, всегда воспринимался он придатком большого храмового села Кирово Городище. Это теперь и в самом селе уже осталось жителей всего ничего. Но ещё даже в пору моей юности недостатка в рабочей силе не ощущалось, населения и в нём, и в хуторе хватало для того, чтобы обрабатывать все земельные угодья. И помыслить, бывало, не могли, что пахотная земля станет зарастать подлеском. Детворы же, как у нас, говаривали, плодилось, что комарья.
Надумав обзавестись семьёй, отец взял в жены девушку из села Кирово Городище и привёл её жить «на свой корень», на клочок хуторской родовой земли, на которой с незапамятных времён проживали его предки.
Слово «городище» в названии села говорит само за себя: поселение это древнее, как оказывается, аж 4-го века! Много разных легенд и поверий родилось на этой повидавшей виды земле: и о том, как стояло село заслоном на пути крымских ханов, частенько пускавшихся в грабительские походы на Москву, и о том, что именно в нашем Городище припрятал один из своих многочисленных кладов разбойничий атаман Кудеяр, и даже о том, что село заложил крымский хан Кир, что маловероятно, и много ещё всяких разных былей-небылиц. Разве же теперь до истинной истины докопаешься?
Чтобы не говорили о Кировом Городище, для меня и его название, и его возникновение, и проживание в нём моих родичей по материнской линии всегда вызывало большущий интерес. Ничуть не меньший, чем к любому древнему русскому городу, к примеру, такому, как Муром или Переяславль Залесский.
Вероятнее всего, село наше не играло заметной роли в судьбе русского народа, как те древние сёла, которые в последствие стали городами. Оно так и осталось на веки всего лишь городищем. Но земли эти испоконь, со времени образования Русского государства входили в его состав, мало того, располагаясь у его границы, у кромки, (отсюда, видимо, и название реки – Крома), были ему щитом.
Природа малой родины моей, простым простая, без особых изысков, выражает сущность ни какой-то иной, а до каждой былинки, до каждого жаворонка русской. Её невозможно спутать ни с какой другой, потому как в ней, в природе нашей русской, видимо, заложен священный код, глубинная сакральность.
Приеду, выйду на крутой холм и могу часами завороженно смотреть на округу, на уходящие за горизонты дали, при этом всегда замечаю, как именно здесь сердце моё переполняется чувством единения, слияния каждой клеточкой, каждым вздохом с нашей, благословенной Господом землёй.
