Валерий РОКОТОВ. Три старых хмыря

Сказка / Илл.: Яндекс-картинки

Мэр стоял у готического окна и смотрел на свой, а вернее, уже не его город. В тот день он навсегда из него уезжал.

Символический ключ от города, изготовленный ещё во времена крестоносцев, лежал на столе и ждал визита парламентариев. Три представителя законодательной власти должны были унести его, но почему-то опаздывали.

По закону, пока ключ был у мэра, он сохранял власть: был вправе распустить парламент и объявить перевыборы. Но как только ключ забирали, глава города терял полномочия. А в его случае это означало полную катастрофу: вместе с властью он терял и надежды.

Троица явно понимала, что для мэра эти минуты мучительны, и с садистским удовольствием затягивала визит. Скорее всего, они ждали, что он не выдержит: сам придёт и сдаст ключ или просто сбежит и станет в этот момент совсем жалок.

Тихо шли напольные часы в благородном лакированном корпусе – единственная вещь в городе, которая никогда не требовала ремонта. За окном лязгал престарелый трамвайчик да дребезжал от порывов ветра жестяной подоконник.

Какую же великую глупость он совершил пять лет назад! Он проникся таким желанием изменять мир, противостоять тлению, что променял ревущую столицу на сонный городок, где появился на свет. Он готов был применить здесь все свои силы и знания: переустраивать, обновлять, пробуждать жажду жизни. Горы прочитанных книг вдохновили его и исполнили жажды действия.

Он любил свой городишко, который эпоха перемен опрокинула в нищету и отчаяние. Как и прочие малые города, он казался моделью нового, «свободного» мира, где правили корпорации и человека приравняли к животному.

Здесь было всё, что и в огромных городах-человейниках: коррумпированная властная вертикаль, безвольные казённые службы и рваческие частные предприятия. Здесь в таких же «своих» параллельных мирах жили чиновники, коммерсанты, богема, простые работяги и служащие.

Большой мир слабо интересовал горожан. В их глазах он был таким же беспросветным, только более суетным.

Иногда из большого мира приходили известия, которые отражались на малом. Например, новые ставки налогов на продажу подержанных автомобилей. Это вызывало общественный всплеск, поскольку многие жили тем, что покупали такие авто и перегоняли их в далёкие регионы на перепродажу.

Магнетизм большого мира заставлял иного горожанина оторваться от дома и метнуться в столицу за глотком культурного воздуха. Но это происходило нечасто, поскольку в городе был свой небольшой театр. Там так же, как и в столичных театрах, бегали голые артисты и матерились. Волны новой культуры, создающей зрелища для ублюдков, докатились до здешних мест, как и всё остальное: наркомания, рвачество и ощущение пустоты жизни.

Бизнес всеми силами выкачивал из города деньги. Он ничего не производил, а лишь открывал всё новые магазины, выбрасывая на прилавки завозную продукцию и не давая местным заработать ни копейки со своих огородов и подсобных хозяйств.

Найти работу было почти невозможно. Поэтому молодёжь уезжала. Город старел и болел. Процветали только производители самогона, изготовители памятников, аптекари и частное радио, безостановочно рекламирующее лекарства.

Городок получал дотации, которых ни на что не хватало. Впрочем, так утверждало начальство, которое на какие-то невидимые доходы возводило коттеджи, покупало дорогие авто и отправляло детей на учёбу в заграничные вузы.

Было время, когда горожане возмущались своим положением: писали обращения, митинговали и грозили центральной власти акциями гражданского неповиновения. Но власть не заметила этих угроз, и возмущение постепенно сошло на нет.

Горожане не то, чтобы перестали протестовать. Они выбрали другой способ протеста. Началось какое-то невиданное доселе существование. Людям стало ясно, что в той системе, которая сменила былую (где было меньше товаров на полках, меньше свободы, но больше уважения и любви), они никому не нужны, и это породило пляску на краю гибели.

Появлялось всё больше тех, кто освобождался от всяких норм (пьянствовал, выбрасывал мусор из окон, мочился на улицах) и явно стремился освободиться от самой жизни.

Началась клоунада самоубийц. Люди расставались с жизнью со смехом, словно она не стоила ни гроша. Они облачались в карнавальные одеяния, напивались до чёртиков и бросались под колёса мусоровозов. Властям даже пришлось установить на машинах что-то типа «коровосбрасывателей» – как на американских поездах в эпоху Дикого Запада.

И вот среди всего этого не-бытия появился он – посланник большого мира, да ещё и земляк.

Он принял участие в выборах и победил. Ему как-то подозрительно легко досталось место градоначальника, словно город изумился его намерению и решил поиграть с ним.

Он сразу взял быка за рога: положил конец воровству из бюджета и на те деньги, что удалось выручить от дотаций и налогов, начал поднимать город.

Илл.: г. Железнодорожный в Калининградской области, который восстаёт из развалин и запустения

Он много работал: заставлял бизнес развивать производство, опекал кустарей, выбивал дотации, чистил и украшал улицы, пытался пробудить оптимизм и чувство коллективизма. Он звал горожан на субботники. Для него каждый такой субботник был гражданским собором. Он говорил с людьми, что-то запальчиво объясняя. Но вскоре почувствовал, как надрывается.

Ему мало кто помогал. Почти всех приходилось тянуть.

Его постоянно обманывали. Подчинённые изобретали всё новые способы воровства. Например, списывали и продавали новое больничное оборудование. Или получали деньги на бензин для машин, которые стояли в гараже без колёс.

Коммерсанты требовали возместить им потерянные доходы, а простецы – заплатить за труд, который должен быть жертвенным.

Он поощрял организацию клубов, как форму жизни, но это сразу приняло искривлённые формы. Появилось общество «Собутыльник». Оно выдвинуло своих кандидатов в парламент и даже своего кандидата – в мэры. Это были конченные пьянчужки, а «мэр» так просто пребывал в белой горячке. «Собутыльники» всерьёз рассчитывали победить на ближайших выборах и пользовались всё возрастающей популярностью.

Следом появились «Общество анонимных придурков», «Союз расстёгнутой ширинки», а так же «Лига фуршетов и презентаций». Их члены были весёлыми маргиналами, которые тешились эпатажем.

Он решительно боролся с коррупцией, и вскоре у него объявились «единомышленники». Была создана «Партия борьбы с дождём и снегопадом». Её члены устраивали глумливые выходки, доказывая, что борьба против скотства равносильна борьбе с природой.

Он открыл новую библиотеку как место встречи людей культуры, а туда хлынул странный народ. Поклонники декаданса и всего, что вызревало во тьме, превратили её в эстетский притон. Они распугали всех, кто искал в искусстве смысл и надежду.

Он отремонтировал набережную, которая уже готовилась сползти в реку, а её облюбовала пивная тусовка. Красивое место загадили и наименовали «блевотником».

Он устраивал праздничные мероприятия, а на них заявлялись весёлые пацаны и с криком «Какой праздник без драки?!» творили трэш. Они так и называли себя – «трэшмейкеры».

Иногда на площади начиналось сражение – стенка на стенку. В боях без правил сходились две группы мыслящих граждан – «агностики» и «экзистенциалисты». Они лупили друг друга в стремлении острее ощутить бытие, а потом шлялись по ночным улицам, продвигая учения Беркли и Кьеркегора, Юма и Сартра, и обновляя их идеями, вызванными сотрясением мозга.

Люди творчества тоже не отставали. В городе прошла Выставка окаменевших фекалий (и даже ещё не окаменевших), и местные критики признали её искусством – «актом ошеломляющей смелости».

А венчал всё это безумие ежегодный Марш алкашей с Её Величеством Королевой Бутылкой во главе шествия.

Он наблюдал какое-то чудовищное падение. Казалось, нет дна в той пропасти, куда летел город.

Как он вообще мог на что-то надеяться? Он смотрел на своих земляков и видел, что им хорошо в этом скольжении. Они уже перешли точку невозвращения к жизни. Они хотели умереть, и помешать этому он оказался не в силах.

Здешние «элитарии» требовали от него одного – чтобы он расслабился и позволил им грабить бюджет и захватывать опустевшие здания клубов, кинотеатров, заводов и общежитий. Они протаскивали в парламент своих людей, среди которых оказались три лидера – три старых хмыря.

Эта троица стала сводить на нет все его начинания. Под их управлением парламент отменил все решения мэра и снова расписал бюджет так, чтобы деньги текли в руки «элиты».

Три старых хмыря распускали о нём мерзкие сплетни: выставляли его взяточником, членом религиозной секты и сумасшедшим. Они что-то отражали, что-то наглядно символизировали, и вскоре он догадался, что именно – бесчестие, хамство и алчность.

Три старых хмыря были творцами хаоса. Они чувствовали себя властелинами и здесь, и во всей стране, теряющей волю к жизни.

А потом эти трое выдвинули ему ультиматум: либо он уходит «по-доброму», либо они прогонят его с позором. Он отказался, и они взвинтили парламент, собрали подписи и объявили ему импичмент.

         Ему ничего не оставалось, кроме как сдать ключ от города.

И вот он стоял у окна и ждал. Каждая минута приближала его к черте, за которой иссякают надежды…

– Ты совсем забыл обо мне, – сказал кто-то сзади.

Мэр обернулся и увидел… себя. Только совсем ещё юного.

Он тут же всё вспомнил. Было время, когда у него ничего не получалось. Всё, за что он брался, оказывалось никуда не годным и брошенным. Он разуверился в себе: решил, что обречён прожить пусто и ничего не добиться.

И однажды в мечтах ему явился его двойник. Тот был абсолютно таким же – как отражение в зеркале – только сильнее духом. Если он видел людей, которые смогли развить свои дарования или удивляли познаниями, то сближался с ними и оказывался на территории преображения – там, где загорается внутренний свет.

Подражая двойнику, он стал знакомиться с теми, кто был вдохновлён и усерден, и их романтизм, их обаяние пробудили в нём некий особый трепет, направляющий юность в сторону невозможного.

Страстью двойника были книги, которые тот таскал из библиотеки десятками. И вслед за ним он погрузился в терпеливое чтение.

Двойник убеждал его: «Сделай хорошо что-то. Доведи до конца одно дело. Если получится что-то, значит, получится всё».

Среди брошенных дел было эссе о Всеволоде Гаршине, скромном гении русской литературы. Когда-то он решительно взялся писать о нём, но вскоре запутался и отчаялся. Сейчас, прочтя много книг, он понял, как был наивен. Он пытался говорить о Гаршине в отрыве от истории и национальной судьбы, не осознавая того, что в принципе являет собой писатель.

Ему вдруг открылось нечто парадоксальное. Если ты не можешь справиться с творческой задачей, тебе нужно усложнить её, и тогда она станет тебе по плечу.

Эссе далось с огромным трудом, но этот труд позволил вырваться за пределы банальности. Он начал работу одним человеком, а закончил другим.

Вскоре его увлекли новые дела и большие сложные книги, и он всё реже общался со своим двойником. Он сам стал тем, кто манит внутренним светом…

Мэр смотрел на гостя из прошлого со стыдом и отчаянием, а потом, как когда-то, признался ему, что не знает, как быть?

– Я видел, как ты смотришь в окно, – произнёс гость. – Ты же любишь этот город и этих людей. У тебя же что-то уже получилось. Ты исправил механизм управления, и люди это почувствовали. У тебя появились настоящие, а не идиотские сторонники. Пусть их немного, но они не сидят, сложа руки. Они объединились в Гражданский союз, вычистили городской парк, организовали дружину и гоняют пьянь с набережной. Они открыли клуб, где трезво рассуждают о метафизике. А сейчас взялись восстановить полуразрушенную лютеранскую кирху, чтобы сделать из неё храм светской культуры. Они – твоя опора и гвардия. Эти люди и в этот час ходят по городу и расклеивают листовки в твою поддержку. Ты смог зажечь надежду в сердцах. Началось небольшое движение вверх. За это надо держаться и шаг за шагом отвоёвывать территорию жизни… Помнишь? «Если получилось что-то, значит, получится всё». На тебя смотрят и живые, и мёртвые. Не дай разрушить надежды живых и обесценить труд мёртвых. Получится у тебя – получится у других. Если где-то можно победить бесчестие, хамство и алчность, то их можно победить всюду.

Сказав это, его юный двойник исчез, и в ту же минуту в коридоре загремели шаги. Дверь распахнулась, и вошли три старых хмыря.

Глядя в пустые глаза, исполненные бесконечного презрения к человеку, мэр тихо произнёс: «Убирайтесь!».