Игорь МИХАЙЛОВ. Рассказы «Наш заяц», «Индивидуальный подход»

Илл.: Художник Альберт Анкер (фрагмент картины)

Наш заяц

Валера приехал в отпуск к брату на свою родину. В избе около газовой плиты хлопотала жена Олега. Братья сидели за столом с угощениями: середину стола занимала алюминиевая миска с жареными карасями, вокруг в банках стояли рыжики, огурцы, овощные заготовки, на продолговатом блюде лежала маринованная щука с белыми кружочками лука, рядом с ней городская колбаса и сыр. В тарелках дымилась варёная картошка с прилипшими квадратиками зеленого лука. Олег взял из миски карася:

− По осени бреднем наловил и заморозил. Теперь как свежие.

Коричневая поджаристая корка хрустела.

− Как семечки, − оценил Валера.

Он внимательно чистил костлявую рыбу, вынимал длинные косточки и складывал их на край тарелки.

− Картошка стынет, − заметила жена.

− Ничего с ней не случится, − успокоил Олег.

− Карася уважать надо, − пошутил Валера.

− Ну, ладно. Вы уважайте, а я к Дарье сбегаю, − засобиралась жена.

Она надела пальто, повязала на голову шерстяной платок, сунула ноги в валенки и вышла из избы.

− Как здесь с охотой? − поинтересовался Валера.

− Охота есть. Но ездить далеко. Следов близко нет.

− А наш заяц, жив?

− А что с ним сделается? Всё гору караулит. Его уши за километр видно. Отъелся – огромный, как ягненок!

− Так никто и не взял его?

− Пробовали. Но сам знаешь − какой хитрющий. Если со стороны леса идут – он по оврагу и в лес за спину − шмык. А если к нему по оврагу, так он через поле прямиком в лес и там отсиживается.

− А собаки?

− Так они вязнут в снегу. Быстро выдыхаются.

− Он все по одному месту кружит? − допытывался Валера.

− По одному.

− Ну, так давай его завтра возьмем.

− Не взять.

− С двух сторон зайдём, − настаивал Валера.

− Ну, если так только.

− Зря, что ли ружье привёз?

− Не зря. Хвастай.

Валера вымыл руки с мылом под рукомойником. Пока он расчехлял ружье, Олег тоже вымыл руки.

− Красота, − воскликнул Олег.

Он вертел двуствольное ружье с вертикально спаренными стволами и приговаривал:

− С таким и на медведя не страшно. Трудно промахнуться. Один курок, − он удивился и спросил: − Как это?

− Селектор есть с передачей выстрела.

Олег открыл патронник, заглянул в дуло, снова закрыл патронник, примерил приклад к своему плечу. Валера рассказывал:

− Три месяца его оформлял. То у них бланков нет, то билет продлевал, сам знаешь, справки нужны.

 Спать легли рано. С рассветом братья вышли из дома. На Валере был надет белый маскхалат. Они прошли на лыжах вдоль леса. Осмотрели подлесок.

− Следы его, − определил Олег, − кормился здесь. Не сегодня.

Обглоданные ветки кустов были везде. Олег снял рукавицу, поднял вверх голую ладонь.

− Тянет к нам. Ветер в помощь.

Он осмотрел в бинокль поле, передал бинокль брату.

− Вот, за сугробом смотри внимательно.

Из сугроба, словно две палки, с черными пятнами на кончиках торчали серые заячьи уши.

− Там он, − подтвердил Валера, − ещё не залёг.

− Ты у оврага притаись. Я с другой стороны выйду. Главное, не зевай.

Братья расстались. Олег пошёл на лыжах по просеке, а Валера начал пробираться черед подлесок. Поле прикрывал холм. Можно было идти не таясь. Снега выпало много. Широкая лощина примыкала к лесу. На снегу кое-где были видны дорожки заячьих следов. Они веером сходились от одной точки, где начинался овраг. По его дну тонкой ниткой тянулась натоптанная заячья тропа. Над крутыми скатами оврага свисали снежные наносы. Валера выбрал позицию перед двумя невысокими ёлочками. Между ними заячья тропа хорошо просматривалась в глубину. Охотник снял лыжи, смахнул снег с кряжа, сел на него и начал ждать.

В лесу стояла необычайная тишина. Ни одного звука. Будто всё замерло. От такой непривычной тишины Валере сделалось не по себе. Он поднял ноги и потоптал валенками снег, но даже снег не скрипел под ногами. Он нагнулся и снова посмотрел в сторону оврага. С нижней точки тропа тоже хорошо просматривалась. Валера вытоптал снег перед ёлочками, сюда положил лыжи и посмотрел на часы. Достал из чехла ружьё, с удовольствием загнал в отверстия два патрона. Лёг на лыжи, подложил под ружьё рюкзак и взял в прицел тропу.

Заяц выскочил из-за изгиба оврага и остановился. Зверёк был большим, он растопырил лапы, поднял уши, потянул носом воздух, его брюшко и грудь были белыми, а спинка светло-серая. Он не почуял впереди себя опасность и побежал неширокими скачками по тропе. Благодаря твёрдому насту был слышен топот. Светло-серая спинка зайца блестела. На кончиках серых ушей отчетливо были видны чёрные штрихи. Валера вёл зайца в прицеле ружья, и с каждым мгновением живая цель приближалась, словно ружьё становилось участником и причиной долгожданной встречи с другом. Заяц выскочил из оврага на широкую лощину, опять остановился, делая себя идеальной мишенью, потянул воздух и попрыгал прямо к месту засады на охотника. Валера лежал, затаив дыхание. Заяц в глубоком снегу подпрыгивал выше, словно парил над снегом, не проваливался. Он неторопливо перебирался на безопасное место и приблизился к охотнику. Валерий был поражен. Он увидел глаза зайца. В тот же момент зверёк резко отпрыгнул в сторону и припустил по мелколесью. Валера поднялся и провожал свою цель взглядом. Заяц удалялся во всю прыть. Охотник вскинул ружье и выстрелил.

Братья встретились на просеке.

– Как трофей? – спросил весело Олег.

– Ружьё хорошее, − ответил Валера, − навскидку шишку сбил.

Улыбка сошла с лица Олега.

– А тумак?

– Да у него глаза зелёные.

Олег с укором посмотрел на брата и сказал с досадой:

– Ну вот, я ему дичь загоняю, а он − глаза зелёные. У зайца не могут быть глаза зелёными.

– Ну, значит померещилось. Вспомнил что-то. Это же наш заяц, − пояснил Валера озорно. − Столько лет вместе. С ним же веселее.

– Да уж знаем, чьи ты глаза вспомнил.

И они поехали не спеша обратно.

Индивидуальный подход

В пошивочном ателье был обед. За раскройным столом сидели двое портных. Они пили чай из блюдец. Здесь же стояла ваза с печеньем и конфетами. 

− В каждом заказе надо учитывать волю клиента, − произнёс Альберт Петрович.

Он осторожно поднёс блюдце ко рту и аккуратно втянул губами горячий чай. Тонкие усики над его верхней губой остались сухими.  

− Но если клиент не больно-то знает дело, то надо поступить по-своему, но оставить клиента довольным, − не согласился Моисей Карлович.

Альберт Петрович поставил блюдце на стол, причмокнул и заявил:

− Так ты навязываешь своё мнение.

− Я помогаю разобраться, и, если клиент останется доволен, значит, я прав.

− Знаю я твой подход, − отмахнулся Альберт Петрович. Он начинал раздражаться. −  Уже сорок лет шьёшь одно и то же пальто и грубо навязываешь его кому ни попадя.  

Моисей Карлович, поставил блюдце на стол, и решительно заявил:

− Я шью то, что подходит всем дамам, а ты хватаешься за любую глупость, а потом оба удивляетесь вашей абракадабре.

− Я попрошу не пользоваться этим странным словом. У меня творческий процесс с каждой женщиной!

На слове «женщина» он сделал акцент, немного смягчился, поднял блюдце, и полоска его усов погрузилась в чай.

Моисей Карлович защищался:

− А при моём подходе я даю лучшую модель и для себя, и для клиента.  

Альберт Петрович отстранился от блюдца:

− Вот ты шьёшь для себя, а я в каждом человеке вижу творческое начало, и я развиваю его.

− Мы не педагоги, чтобы развивать. Материя в ателье первична, и я не стану губить её ради практики творчества.

− Ах, какие мы экономные материалисты, − благодушно воскликнул визави. − Ваш подход очень пригодится, чтобы обшивать солдата. Да что там солдата – можно целую роту индивидуальных солдат.

− А ваша рота даже через месяц пойдёт на парад голой, − не уступал Моисей Карлович и жестикулировал, − бретельки, розочки, бантики – куда пришить: слева или сзади? Ах, вы хотите на лоб. − Он шлёпнул себя ладошкой по голове. − Замечательный вкус.  

− Клоун. На тебя, Карлыч, обидеться невозможно за твой индивидуальный подходец, − он тряс пальцем, − но план давать можешь. Говорю тебе, как старший портной.

Он многозначительно поднял указательный палец.

− С материалом только серого цвета далеко не разбежишься, − заметил Моисей Карлович.

Этот бесконечный спор о преимуществах своих психологических методах работы старые друзья вели ежедневно, и, как ни странно, такой разговор всегда начинался как будто в первый раз. Каждый из них с новым энтузиазмом отстаивал свою точку зрения.

Они любили свою работу: им нравилось по новой ткани проводить мелком белые линии, острые ножницы точно отсекали всё ненужное, разрезали полотно на разные куски, из хаоса обрезков получалась вещь. Работа сделалась их увлечением. Они были счастливы в своей стезе.  

Скрип двери в ателье сопровождал появление клиентов. Они чинно садились вдоль стенки и ждали конца обеда. Они были разными и отличались манерой держаться, осанкой, взглядом, но их объединяло одно – это были женщины. Беглый взгляд по их независимым лицам мог дать каждой из них небольшую приставку «бывшая». Бывшие работники умственного труда: секретари, актрисы, экскурсоводы сохранили чувство собственного достоинства. Оно заключалось в умении хорошо выглядеть. В манерах сквозили порядочность, скромность и педантизм. В их жизни была любовь, но они остались одиноки и так горды, чтобы не идти в профсоюзный дом культуры на вечер кому за пятьдесят пять, где на одного ветхого ловеласа приходилось десять крепких дам. Хотя их томило такое положение, но они давно не плакали по ночам и не кусали уголок подушки, как это случалось в молодые годы. В ателье они пришли не потому, что обносились и решили справить обнову, а потому что привыкли быть в центре внимания, а значит должно выглядеть пристойно.

Приёмщица не спешила садиться за свой столик и оформлять заказы. Клиенты скучали, но не разговаривали между собой. Они терпеливо ждали «своего мастера». Никто из них не проявлял беспокойства. Сегодня принимал заказы именно тот портной, которого им когда-то рекомендовали, как внимательного и практичного.

Наконец приёмщица выглянула из-за занавески в зал. Крошка булки прилипла к верхней губе женщины. Она снова скрылась. За кулисами ателье глухо раздался женский голос:

− Моисей Карлыч, вас ждут.

При первых словах дамы напряглись и замерли. Их взоры устремились на шторку, закрывающую проход. В воздухе витал дух премьеры. Было такое впечатление, что конферансье объявил номер: «А сейчас выступает народный портной, лауреат нескольких премий – Моисей Карлович». На концерте дамы непременно встретили бы заявление овацией, но это был не театр, а занавес закрывал не подмостки сцены.

Как подобает мастеру со стажем, Моисей Карлович вышел после небольшой паузы. Портной был ровесник дам. Его лицо не выражало эмоций. Через плечо была перекинута жёлтая портновская лента. Из нагрудного кармана кремовой рубашки торчали блокнот и карандаш.

− Здравствуйте! − сказал портной, глядя поверх голов в окно.  

Ему ответил нестройный дамский хор. Кто-то произнёс приветствие одними губами, кто-то кивнул головой, шаркнул ногами. Дама-экскурсовод произнесла первый слог, вдруг испугалась своего громкого голоса, и остаток фразы прошептала. Дамы чувствовали себя как ученицы перед экзаменами и робели, словно первый раз в жизни пришли в школу с большим букетом цветов к своей первой учительнице.

Моисей Карлович включил свет в примерочной кабинке, отдёрнул занавеску и, произнёс коротко и отчётливо:

− Прошу!

Его широкий жест был направлен в примерочную. Женщина с полиэтиленовым мешком на коленях поднялась и уверенно подошла к кабинке.

− Прошу, мадам! − он вторично пригласил даму войти и задёрнул шторку.

С этой минуты для клиентов снаружи наступило таинство.

− Дама желает заказать осеннее пальто. У вас свой материал? − учтиво просил портной.

− Нет, − коротко ответила женщина и хотела что-то добавить, но замешкалась.

Портной интересовался:

− Какого цвета мадам желает иметь пальто?

− Голубого, − неуверенно ответила женщина.

Портной пошевелил плотно сжатыми губами, приблизился к заказчице и тихо посоветовал:

− Мадам, к вашим серым глазам вполне подошёл бы материал серого цвета. Разрешите, я замерю вашу талию.

Вокруг неё он обернул ленту и записал мерку в своём блокноте.

− Мне кажется, вам, госпожа, вполне подошёл бы классический стиль. Вы созданы для него. Поднимите слегка руки. Вот так, достаточно, − портной продел жёлтую ленту за спиной клиентки и измерил объём груди.

Женщина затаила дыхание, а потом задышала чаще.

− Строгий стиль покроя придаст вам больше элегантности, − наставлял портной, не забывая записывать. − А серый цвет смягчит эту строгость. Сделает походку воздушной. К тому же, к серому цвету легко подобрать шляпку, и на обуви можно сэкономить. Кстати, − портной поднял брови, словно удивился, − какую длину пальто желает мадам?

Он нагнулся и зачем-то измерил расстояние от пола до колена женщины, прикоснувшись двумя пальцами к коленной чашечке.

− Ох! − лёгкий выдох вырвался из уст Моисея Карловича. − У вас красивые колени, но думаю, будет лучше, если мы закроем их и сделаем длину ниже колена на пять дюймов.

Он посмотрел снизу вверх на заказчицу, глаза их встретились. Женщина зарделась и спросила:

− Пять дюймов − это сколько?

Но Моисей Карлович, словно не услышал её вопроса и советовал:

− Нет, такую красоту нельзя скрывать. Только полтора дюйма ниже колен, только полтора.

− Я согласная, − улыбнулась дама, − раз вам нравится.

Она согласилась со всеми деталями, которые предложил портной.

− Через месяц зайдёте на примерку, раньше никак нельзя, много работы.

Он протянул квитанцию. Дама взяла листок. Портной открыл шторку, и его лицо сделалось бесстрастным. Женщина вышла.

− Ваш мешочек, мадам, − портной указал рукой на стул.

− Ох, чуть не забыла, − дама всплеснула руками. − У меня есть мех. Вы мог ли бы посмотреть его?

Она сделала движение в кабинку, но портной подошёл к столу для упаковки.

Терпеливые посетители с интересом смотрели на пакет. В гостиной установилась тишина. Женщина очень волновалась. Она разворачивала пакет, ей казалось, что шуршанием она наводит невероятный шум в ателье, как в театре, где все притихли во время главного монолога. В пакете лежал свёрток. Из газетной бумаги на полированный стол выпал мех. Запахло нафталином.

Портной плотно сжал губы. Он приподнял шкурку и осторожно потряс, распушив, покрутил в воздухе, желая убедиться в игре света на ворсинках, но свет не играл. Положил на вытянутую руку шкурку и провёл по ней другой рукой, проверяя ворс. Затем поднес её к своему лицу и понюхал. Шкурка безнадёжно устарела. Мельком взглянул на женщину, которая опять наливалась пунцовой краской, и, вероятно, ненавидела себя в эту минуту за то, что на всеобщее обозрение достала жалкий лоскут меха.

Моисей Карлович бесстрастно промолвил:

− А, что! Должно что-нибудь получиться.

Женщина, всё это время стоявшая в напряжении, устало вздохнула, и, заталкивая обёрточную бумагу в пакет, часто повторяла:

− Спасибо вам, спасибо вам!

− Оформляйте заказ, − посоветовал Моисей Карлович, − а мех принесёте в следующий раз на примерку. − Портной чмокнул губами, − да, кстати, к сожалению, у нас нет специалистов по дорогим и тонким мехам. Никак не мог понять – это лиса, норка или сборная белка?

Дама развела руками:

− Я не знаю, бабушки нет, а мама забыла.

− Мех не подходит к фасону пальто.

Заказчица затолкала шкурку не установленной породы в мешок и направилась к кассе. Портной развернулся, и его седой затылок скрылся за кулисами ателье.

Там Альберт Петрович раскладывал лекала на ткани. Он спросил:

− Ну, что? В вашей роте прибыло?

− Да, − ответил Моисей Карлович, − но человек сохранил лицо и больше его не испортит своей шкуркой, я уверен.

Он положил листок с записями в стол и вернулся в зал.