Павел АКИНИН. Великолепный портрет

Рассказ / Илл.: Художник Софья Басова

1

Вот уже почти целую неделю, как Лиза Ласточкина не могла не только нормально спать, но и вообще жить. Дни превратились в бесконечную череду неприятных переживаний. И все это из-за злосчастного портрета, который она увидела на выставке художника Петровского, которую посетила по приглашению самого мастера.

Романа Александровича она знала давно, еще студенткой художественного училища, где он читал свой знаменитый авторский курс лекций под названием «Искусство видеть». Тогда же она, набравшись смелости, показала ему свои рисунки и, заметив на его лице заинтересованность, сделалась счастливою. Петровскому тогда было слегка за пятьдесят. Он был чуть выше среднего роста, одевался со вкусом, носил аккуратные усы и бороду, напоминающие якорь, и был безмерно галантен в общении. Особенно это касалось общения со своими учениками. Без напыщенности и высокомерия, свойственного мужчинам этого возраста, в беседах с молодыми людьми Роман Александрович относился к собеседникам со всей серьезностью и держался на равных.

– Лиза, что я могу сказать – превосходно! Вы передаёте эмоции, а это главное в нашем ремесле. Можно бесконечно оттачивать форму, но это будет совершенно ненужным, если в рисунке не будет жизни. А в ваших работах она есть. Вот посмотрите на этот набросок лошади. Вы передали её легкое напряжение. На кого она смотрит? На своего хозяина? Он идет к ней, чтобы её оседлать? Или, может, к ней подошел конюх, чтобы вычесать гриву? А вот этот морячок с трубкой во рту. О, это бывалый мореходец. Возможно именно в этот самый момент он вспоминает какое-нибудь особое приключение, случившееся с ним когда-то в далеком прошлом. Пишите, Лиза. Это точно ваша стезя. И я буду рад видеть ваши новые работы.

«В нашем ремесле», «вы передаете эмоции», «ваша стезя», Лиза повторяла эти слова художника словно мантры. Никто и никогда ей не говорил такого. Никто не оценивал её рисунки с такой скрупулёзностью, как это сделал Роман Александрович. Да и кому было оценивать? Её папа был офицером. А мама – женой офицера. Есть такая должность. Это она поняла еще в детстве, которое прошло в постоянных переездах с места на место. Рисовать она начала рано и рисовала везде, где это только было возможно.

– Это просто какой-то кошмар! У нас на кухне теперь поселился жираф. Какая прелесть, – заявила мама, увидев на стене нарисованного Лизой жирафа.

– Похож, – отреагировал папа, и тут же начал рассказывать маме очередные армейские сплетни.

А Лиза рисовала и рисовала. В поезде, когда ехали в очередное место дислоцирования, во дворе на асфальте, в подъезде, и даже один раз изрисовала какую-то очень важную папину бумагу. Когда Лиза выросла и решила поступить в художественное училище, родители отнеслись к этому спокойно. Папа вспомнил, как еще при прохождении срочной службы ему дали задание оформить армейскую стенгазету. И он проявил в этом деле большую фантазию, за которую даже получил отличительный значок. И что гены – великое дело, и что они, гены, свою дырочку непременно найдут, коль потребуется.

А мама пожала плечами и сказала:

– Ну, это лучше, чем, к примеру, идти учиться на бухгалтера. Это ведь какая скука смертная, целый день сидеть. Считать. С ума сойдешь.

– Да мама, это лучше, чем на бухгалтера. Тут ты права, – ответила Лиза. К тому времени она уже неплохо разбиралась в живописи. Знала на память несколько десятков художников и их полотна. Мечтала съездить в Санкт-Петербург, сходить в Эрмитаж и посмотреть вживую на «итальянцев». А главное, к своим собственным рисункам, которыми была полна её комната, стала относиться гораздо серьезнее, чем раньше. Она, к своему удивлению, стала отмечать в них такие детали, которые раньше считала совершенно лишними и относила их к своему непрофессионализму. А теперь они вдруг стали ей казаться весьма и весьма важными. И после слов Романа Александровича всё в голове как-то прояснилось. Всё встало на свои места. Она окончательно поняла, что вот это всё, что её беспокоило с детства, эти образы, которые она пыталась уловить и передать на бумаге – не пустое занятие. Что это всё очень серьезно. И что в ней, Лизе Ласточкиной, где-то внутри, живёт самый настоящий художник.

2

С того времени прошло семь лет. Она с отличием окончила училище. Несколько лет преподавала в художественной школе живопись. И готовилась к поступлению в академию. С Петровским она поддерживала самые тёплые и дружеские отношения. Помогала ему несколько раз в проведении выставок. У неё и самой уже прошли две персональные выставки. Конечно, тут не обошлось без помощи Романа Александровича, который всё серьезнее стал относиться к дарованию молодой художницы.

Жизнь, которая окружала Лизу, стала походить на большое полотно кисти какого-нибудь известного художника времён эпохи Возрождения. Всё, что бросалось ей в глаза, требовало немедленного воплощение на холсте. Вот маленькая девочка, которая то и дело вырывает свою руку из маминой руки. Она чем-то расстроена. Какие сильные эмоции. Этот сморщенный лобик. Эти пухлые щечки, покрасневшие от возможной обиды. А этот полуоткрытый рот, из которого вот-вот раздадутся самые строгие упреки. И Лиза уже в своей комнате. Делает наброски в альбоме. Нужно как можно больше запечатлеть. Пригодится. Возможно, не сейчас. Потом. Но обязательно пригодится.

Однажды она прошла три квартала за пожилой женщиной. Ей было лет шестьдесят. Одета она была как-то странно: несмотря на теплую летнюю погоду, на ней было длинное, вязаное платье. На ногах резиновые сапоги с теплым войлочным отворотом. На голове клетчатый платок зеленного цвета. И – очень живописное лицо, с выражением магической грусти. Лицо то ли крестьянки, в постоянных трудах и заботах дошедшей до состояния исступления, то ли обычной городской женщины, на плечи которой вдруг свалилось тяжёлое испытание. Одним словом, перед глазами Лизы была уже написанная картина, и где-то там, в уголках сознания, эта картина уже занимала место в невиданной галерее, где вот с таким же любопытством её обступила заинтересовавшаяся публика. Лиза шла за женщиной, то обгоняя её, то переходя на другую сторону улицы, стараясь как можно ярче запечатлеть её образ в своей памяти. Женщина её заметила.

– Тебе чего, дочка?  

– Ничего. Я так. Я уже пошла, – не совсем внятно проговорила Лиза, обрадовавшись, что наконец-то можно было не боясь посмотреть женщине в лицо.

– Ну, иди с Богом. Раз ничего. 

А потом была выставка Петровского. Многие картины она видела и раньше. Но были и новые. И среди этих новых она вдруг увидела портрет молодой девушки, с виноградной кистью в руке. И в этой девушке она тут же узнала саму себя. Но себя не ту, которую привыкли видеть другие – добрую и застенчивую Лизу Ласточкину, юную художницу. А Лизу злую. Полную самых отвратительных эмоций и желаний. Ту Лизу, которой она и сама боялась, которая ей была противна. И которая, словно собрав внутри всё самой тёмное, большой кляксой вырвалась наружу и теперь смотрела на неё, с портрета, написанного её любимым учителем.

3

Лиза покинула выставку, не дождавшись её окончания. Внутри всё сжалось. То и дело подкатывали слёзы, хотелось разрыдаться. Она не могла поверить в то, что её близкий друг и учитель, Роман Александрович Петровский, так дурно с ней обошелся. Он вытащил наружу кошмар, который она от всех прятала. Её кошмар. Разве она его об этом просила? Своей любезностью и обходительностью он лишь отвлекал её, а сам в это время рылся в её страстях.

– Он вор! – вдруг громко произнесла Лиза и испугалась своего голоса. – Да, он вор. И ему нужно об том объявить. Пусть знает, что я о нём думаю.

Мысль о предстоящем разговоре с Петровским несколько успокоила Лизу. Мысли тут же стали заполнятся разного рода обвинениями, которые она скажет прямо в лицо этому художнику.

– Да! Он именно «этот художник»! – Лиза медленно проговорила местоимение «этот» и улыбнулась. Она тут же решила: когда коллеги в школе спросят её о выставке, она им скажет, что «этот художник» её больше не интересует.

– …А потом они узнают, что Петровский написал с неё портрет, и увидят картину. И всё поймут. О, Боже! Нет, нужно уезжать. Бросить всё и уехать. Забыть. Но вначале разговор! Пусть знает, «этот художник», что он сделал. – И Лиза окончательно решилась идти к Петровскому для объяснений.

4

Лиза спешно собралась и выбежала на улицу. Теплый, мартовский ветер, набросившись на Лизино тело, стал гнать её в обратную сторону, к дому.

«Что я делаю? – вдруг пронеслось в её голове. – Это ведь конец. Конец всему. Ну и пусть! Жить с этим тоже невозможно. А портрет? Как же портрет? Она всё скажет Петровскому, все, что она о нём теперь думает. И даже назовёт его старым плутом. И скажет это громко, чтобы услышали. А потом соберёт свои вещи и уедет, и никогда больше не вернется в этот город. Но останется портрет. Он будет переезжать из одной выставки в другую. И возле него всегда будут толпиться люди. И они будут рассматривать, и рассматривать ту, которая там изображена. То есть её». И эта новая мысль ужалила Лизу еще больнее предыдущих.

«Нужно покончить с портретом! Но как?» – И Лиза стала непроизвольно искать в кармане какой-то предмет, с помощью которого ей бы удалось осуществить свой замысел. Ничего не найдя, она вздохнула и вдруг вспомнила, что как-то смотрела новости, в которых активисты устроили акцию протеста против загрязнения окружающей среды. Они облили черной краской картину известного художника, у которого был личный автопарк.

– Это то, что нужно. – И Лиза окончательно решилась уничтожить портрет. Она зальет его масляной краской прямо из тюбика, который купит по дороге в галерею. Благо, что выставка еще идет. А что потом? Неважно. Пусть будет что угодно. Переезды, и даже тюрьма. Но, главное, не будет этого портрета, существование которого Лизе теперь представлялось невыносимым.

Она купила два тюбика красного кадмия и отправилась в сторону галереи. Остановившись возле старого здания из красного кирпича, в котором соседствовали художественный музей и детская библиотека, и, убедившись, что тюбики с краской лежат на дне сумки, вошла внутрь.

На неё пахнуло уютным и сладким запахом то ли дерева, то ли каких-то духов, знакомых ей с детства. Она сдала в гардероб свое пальто и остановилась рядом с большим зеркалом в позолоченной рамке. Лиза с раздражением посмотрела на своё отражение. Волосы были наспех заправлены в неправильной формы кокон. Под глазами виднелись тёмные круги. Золотая цепочка с небольшим кулоном в виде розы, сдвинулась на плечо. Она поправила цепочку и тихо произнесла, глядя на свое отражение в зеркале:

– Дура!

В зале, где проходила выставка художника Петровского, почти никого не было. Молодая женщина с девочкой лет семи рассматривали большую, в человеческий рост картину, на которой древняя старушка, сидя за большим деревянным столом, макала в чашку с чаем бублик. Эта была известная картина Петровского, работе над которой, он посвятил не один год. За этой картиной шли несколько работ из цикла «деревенский рай». А вот и та самая картина, из-за которой Лиза лишилась спокойной жизни.

– Может, все остановить? Уйти и продолжить просто жить? Как жила раньше? – Лиза вдруг поняла, как желанны ей сейчас эти мысли. – А как же портрет? Он ведь здесь! Он никуда не денется. Он продолжит меня позорить. Нет! С этим точно нужно покончить!

– Позволите? – вдруг нарушил размышление Лизы мужской голос.

– Да-да, конечно. Я тут одна. – и Лиза попыталась улыбнуться, рассматривая молодого человека приятной внешности.

– Великолепный портрет! Вы ведь на него смотрите?

– На него, – и Лиза посмотрела поверх картины, на багет, – и что же вы находите в нем великолепного? По-моему, весьма банальная вещица вышла.

– Да нет! Что вы! Здесь такая палитра эмоций. Я уже четвертый раз прихожу любоваться этим портретом. Роману Александровичу удалось дойти до какого-то сокровенного внутреннего образа. Не побоюсь этого слова – метафизического образа.

Лиза напряглась. Ей на мгновение показалось, что молодой человек прислан сюда специально, по заданию Романа Александровича, с единственной целью – окончательно её уничтожить.

– Он очень любит свою племянницу. Она ему как дочь. Ведь у него своих детей никогда не было.

– Племянница? Это его племянница?

– Да, это его племянница, Катя. А вы не знали? Роман Александрович говорил об этом на открытии выставки.

Лиза посмотрела на небольшую серебристую табличку, внизу портрета, на которой было выгравировано каллиграфическими буквами название картины: «Катя». Она посмотрела на портрет. С полотна, прямо на неё, смотрела совсем незнакомая ей до этого девушка, лет двадцати. С бледными, заостренными скулами. Портрет был действительно великолепен.

– Как же это я… – Вдруг вслух произнесла Лиза.

– Что? Простите? – Посмотрев на Лизу, спросил молодой человек, которого Лиза уже была готова обнять и расцеловать. – У вас всё хорошо?

– У меня теперь всё очень хорошо! Спасибо вам! Вы знаете, а портрет и правда великолепен.

С этими словами Лиза встала и пошла в сторону выхода.

Выйдя на улицу, Лиза только сейчас поняла, что за эту неделю наступила весна. Несмотря на то, что местами еще лежал снег, прижатый к фундаментам домов, воздух был почти летний. Она расстегнула несколько верхних пуговиц своего пальто и пошла вдоль неровной улицы, покрытой серой брусчаткой.

Солнечные лучи, то и дело заслоняемые облаками, играли полутенями на её темном пальто. Словно невидимый художник дописывал свой великолепный портрет.

Лиза снова сделалась счастливою.